У кого как принято
– Я гляжу, вы по-настоящему подружились, – сказала мама в следующие выходные, помогая мне вытащить раскладушку из забитого барахлом шкафа в прихожей.
Аннемари впервые собиралась прийти к нам с ночевкой.
– Ты когда-нибудь пылесосом пользуешься? – спросила я. – У нас во всех углах комья пыли.
– Мира, не сочиняй, – резко сказала она.
– Да я серьезно! Я сегодня таракана в ванной видела! И вообще все грязное.
В мамином взгляде отразилось все, что она хотела мне сказать.
– Знаешь что? – ответила она наконец. – Вот пойди и сама все убери!
Я отволокла раскладушку к себе и разложила ее рядом с кроватью, как мы всегда делали с Сэлом, когда он оставался у нас на ночь. Потом я задумалась: а как принято у других девчонок? Может, поставить раскладушку у противоположной стены? Или лучше под прямым углом к кровати, чтобы мы с Аннемари лежали голова к голове?
Так я и сделала. Отступила на пару шагов, посмотрела, слегка поправила раскладушку – угол стал идеально прямым – и пошла в ванную доставать из шкафчика простыни.
* * *
С самого раннего детства Сэл по выходным часто оставался у нас ночевать, и много-много ночей я засыпала счастливой, потому что он был тут, рядом, на раскладушке.
Но наутро всякий раз оказывалось, что его нет. Я просыпалась и видела пустую раскладушку с мятыми простынками, и мама говорила, что Сэл проснулся среди ночи оттого, что у него болела голова, или живот, или ему приснился плохой сон, и запросился домой.
– И зачем мы только устраиваем эти ночевки? – вздыхала она, давая мне носовой платок. – Всегда одно и то же: ночью Сэл ревет, утром ты ревешь.
Но проходила пара недель, и Сэл снова оставался у нас, и я надеялась, что уж на этот раз он точно никуда не исчезнет. Однако ничего не менялось, и постепенно Сэл перестал приходить к нам ночевать, и когда я видела эти полосатые голубые простынки, мне всегда становилось тоскливо.
Но теперь мне все равно пришлось их взять, потому что только они подходили по размеру к нашей раскладушке. Я подоткнула их, расправила и пошла за подушкой в мамину спальню. Мамы там не было – она сидела в гостиной, все еще сердитая. Я взбила подушку, аккуратно положила ее на раскладушку, отступила и оглядела результат своих трудов. Получилось красиво.
Услышав звонок домофона, я вдруг отчетливо представила Аннемари и ее папу – как они входят в наш подъезд, пропахший табаком, освещенный одной-единственной тусклой лампочкой с уродливым плафоном, полным дохлых мошек. Это было почти как видение.
Я подошла к домофону:
– Кто там?
В ответ раздался голос ее папы:
– Это Аннемари и ее небритый папаша!
Я жала на кнопку долго и усердно, что должно было означать: «Заходите, дорогие гости, мы вам очень рады». К тому же дверь у нас в подъезде тяжеленная, и я хотела дать им время с ней справиться.
Мама подошла и молча встала рядом со мной, расчесывая волосы пятерней. Она была в джинсах, а футболку сменила на черный свитер с высоким воротом.
Именно в этот миг, когда мы стояли плечом к плечу в дверном проеме, до меня внезапно дошло, что мама тоже все это видит: облупившуюся краску, окурки на ступеньках, всё. Я это поняла как-то сразу, целиком, и от этого знания мне стало тяжело, будто я песок, а оно – вода.
Но я все равно не могла извиниться. Хотела, но не могла. Я не могла даже ей улыбнуться.
– Добро пожаловать! – пропела мама, обращаясь к папе Аннемари. – Я так рада, что Аннемари остается сегодня у нас.
В руках у папы Аннемари была картонная коробка, полная всяких прозрачных контейнеров и пакетиков. Он протянул ее маме:
– Миранда вам, конечно, говорила, что у Аннемари особая диета, – начал он.
– Хм? – Мама посмотрела на меня. – Вообще-то…
– Но вы не беспокойтесь! – Он настойчиво совал маме коробку. – Я принес кучу еды – все, что можно и нужно. Вы тоже снимите пробу. На вкус весьма недурно, уж поверьте шеф-повару!
Мама улыбнулась и взяла у него коробку.
– Это чудесно. Спасибо. Если бы я знала…
– Не беспокойтесь, – повторил он. И я заметила, что все эти контейнеры и пакетики перевязаны ало-зелеными волнистыми ленточками, как рождественские подарки.
Мы с Аннемари слушали пластинки в моей комнате, потом мама принесла поднос, на котором была всякая специальная еда для Аннемари и чипсы для меня, а потом, уже перед сном, мы уселись в гостиной перед телеком. В разгар очередной серии «Корабля любви» в кухне что-то грохнулось на пол, и до нас донеслись мамины ругательства. Через минуту мама просунула голову в дверь и обратилась к Аннемари.
– Извини! Ты ничего не слышала, ладно? Просто я шмякнула себе на ногу замороженный сок из морозилки.
– Без проблем, – разулыбалась Аннемари.
– Мама у тебя просто суперкласс, – сказала она потом, когда мы уже лежали в постелях, и ее щека была прижата к маминой подушке. – Она мне так нравится. Она настоящая, без притворства. И с тобой разговаривает по-настоящему, как с нормальным человеком. Не то что мой папа – до сих пор носится со мной, как с младенцем.
– Угу, – сказала я, а сама подумала: «Да зачем мне, чтобы со мной обращались как с нормальным человеком? Я хочу, чтоб со мной носились, как с Аннемари, и перевязывали мне еду ленточками!»
* * *
Когда утром я открыла глаза, Аннемари была на прежнем месте, и я испытала такое облегчение, будто всю ночь боялась, что она исчезнет. Может, я и вправду боялась, сама того не осознавая.
– Ну наконец-то! – сказала Аннемари. Она лежала на боку, подперев голову рукой. – А то я тебя уже минут двадцать щекочу. Дрыхнешь, как сурок.
– А который час? – спросила я, сбрасывая одеяло.
– Час завтрака, – ответила она, – я с голоду помираю!
– Слушай, тебе кашу можно? А то я, кроме каши и тостов, ничего готовить не умею.
– He-а. Ни кашу нельзя, ни тосты. Яйца у вас есть?
Мы пошли на кухню.
– Доброе утро! – Мама стояла у плиты, поджаривая бекон. – Аннемари, я вчера вечером звонила твоему папе, и он сказал, что омлет с беконом – твоя слабость.
– Ням-ням! – Аннемари облизнулась. – Какой запах! Понятно, почему мне так есть хочется.
Я смотрела на маму, разинув рот. Волосы у нее были всклокочены, глаза припухли со сна. Но она вскочила в семь тридцать и жарит нам омлет с беконом! Мне захотелось ее обнять. Но я не обняла.