Глава 7
Черная иномарка припарковалась напротив центрального входа в городскую больницу, осветив фарами дорожный знак, запрещающий парковку. Ванда Вальковски откинулась на спинку кресла, запрокинула голову и закрыла глаза. Вдруг в водительское окно требовательно постучали. Вальковски слегка вздрогнула, подняла голову и, увидев знакомое лицо, нехотя вышла из машины.
– Нарушаешь, – без интонации произнесла Рита Воскресенская и отошла назад, чтобы дать напарнице пройти.
Ванда промолчала и мрачно осмотрелась вокруг. Потом обежала взглядом пятиэтажное здание больницы, но быстро отвела глаза.
– Не вижу ни одной полицейской машины, – задумчиво произнесла Ванда.
– Они у черного входа. Там и нашли труп. На лестнице, – пояснила Воскресенская, – А ты все еще не можешь привыкнуть к трупам?
Ванда нарочно громко вздохнула и закатила глаза, точно предчувствовала вопрос.
– Я не к трупам привыкнуть не могу, – начала она, – а к смерти. Это разное.
Обе неловко помолчали и не спеша зашли внутрь больницы через главный вход.
– Имя известно? – неохотно спросила Вальковски и замедлила шаг.
– Пока нет, – холодно ответила Рита. – Можешь не смотреть. Тело скоро увезут. Поговори со свидетелями, осмотри место преступления.
– Кто полицию вызвал?
– Фельдшер "скорой" помощи. Спускался к служебной машине на вызов и увидел лежащую девушку. Сначала подумал, что она без сознания. А когда подошел поближе и решил осмотреть – заметил на шее следы от удушения и черепно-мозговую. От чего именно умерла, известно будет после вскрытия.
– Не думаешь, что услышав шаги фельдшера, преступник испугался, выпустил жертву, а та упала и разбила голову?
– Пока что наверняка сказать нельзя, – сухо проговорила Рита и перегородила дорогу Ванде.
– Труп не расскажет больше, чем я.
– А вдруг? – сказала Вальковски и подошла к лестнице, ведущей вниз.
– Она молода, красива и совсем не выглядит, как покойница! – язвительно крикнула Воскресенская вслед Вальковски.
Ванда остановилась, но не обернулась.
– И зачем? – спросила она, пытаясь скрыть сожаление в голосе.
– Обожаю наблюдать за твоими страданиями по убитым, – резко отчеканила Рита. – Кажется, участь мертвых тебя заботит больше живых.
Вальковски не ответила и продолжила спускаться. Воскресенская оставалась на месте и сверлила взглядом затылок напарницы.
– Нет уж, постой! – не унималась Рита, все больше раздражаясь. – Какой толк от нытья по мертвым? Они не услышат, не пожалеют, не обнимут, не утешат, даже на твой день рождения не придут. Представляешь?! Долгая скорбь ни к чему хорошему не приведет. Нужно принять боль и утрату, жить дальше, в конце концов!
– Я так часто слышала эти слова, что могу назубок и без запинки их повторить. Что ты пристала ко мне? Все когда-нибудь проходят стадию непринятия смерти.
– Твоя стадия затянулась года на два, – спокойно проговорила Рита. – Люди умирают и это нормально.
– «Не люди умирают, а миры», – грустно произнесла Ванда. – Стихотворение такое есть. Прочти.
– Кто автор?
– Евтушенко.
– Все равно не понимаю, – заключила Рита, поразмыслив.
– Нужно ли?
– Знаешь, – вдруг начала Вальковски, – порой безумно жаль людей, приходящих на могилы к близким и разговаривающих с ними. Так тоскливо становится. Они ведь верят, надеются. Приносят цветы, игрушки, фотографии. Рассказывают последние новости и перемены. Думают, что душа человека неизменно рядом или на Небесах. Но с кем на самом деле они разговаривают? С истлевшими костями да надетыми на них тряпьем. И никакого хэппи энда или второго пришествия. Хорошо, если люди и дальше будут верить. В любом случае, это не мое дело. Беда случится с человеком, если верить перестанет.
– А ты во что веришь? – не сразу спросила Рита и догнала Ванду.
– В гуманизм.
На этом замолчали и стояли неподвижно некоторое время. Но только Ванда коснулась перил и спустилась на одну ступеньку вниз, Рита громко и с легким волнением произнесла:
– Ты не передумала увольняться?
– Уже подала заявление, – без удовольствия ответила Вальковски. – Ты правда хочешь поговорить или не хочешь, чтобы я спускалась к трупу?
– И то, и другое, – призналась Воскресенская и умоляюще взглянула на Ванду.
Вальковски безобидно усмехнулась.
– Думаешь, если я перестану смотреть на покойников, то и увольняться не придется?
– Угадала, – скверно сказала Воскресенская.
Через пару минут Рита и Ванда молча стояли над распростертым женским телом. Молчали долго, напряженно. Воскресенская – засунув руки в карманы длинного черного пальто, Вальковски – с застывшим разочарованием на лице.
– Ты права, Рита, – на покойницу она не похожа, – резко оборвала тишину Вальковски. – Распахнутые глаза все еще влажные и блестят, а их насыщенный синий цвет прямо таки завораживает. Прошло минимум два часа после смерти, а кожа естественного оттенка, губы розовые. Двумя словами: спящая красавица.
Воскресенская не ответила и не взглянула на напарницу, потому не заметила в ней перемену. Вальковски была чем-то удивлена, даже поражена. Она быстро забегала глазами по жертве и громко сказала:
– Я ее знаю.
– И кто это?
– Та девушка, о которой я тебе рассказывала на днях. Пришла с признанием в убийстве лучшей подруги.
– Лиза Курт, кажется?
– Она.
– Почему ты ее сразу не узнала?
– Когда я видела ее последний раз три дня назад, она выглядела немного иначе. Как будто с живым трупом разговаривала.
– Есть предположения, что она могла тут делать?
– Я рассказала ей про девушку, спрыгнувшую с крыши этой больницы, и намекнула, что это могла быть ее лучшая подруга. Может, пришла разузнать.
– Ты про девочку-подростка, сбежавшую из-под гиперопеки родителей?
– Про нее. Вчера опознали. Родители сами пришли в полицию с предсмертной запиской. Что-то, вроде: «Мам, пап, простите, я вас люблю, но вы меня душите».
– А у нашей спящей красавицы были враги?
– Нет: ни друзей, ни врагов, ни родственников. Соседка лишь.
Вальковски внимательно взглянула на синяки на шее, после подняла руку Лизы.
– Почему ее пальцы немного согнуты вовнутрь? Причем так на обеих руках.
– Предсмертная судорога?
– Нет, не похоже, – уверенно произнесла Вальковски и положила обе руки покойницы к ее же шее. – Она сама пыталась себя задушить.
– Зачем?
– Она что-то говорила, что за ней должны прийти. Мол, прошлое преследует, а будущее безнадежно убито.
– А упала и разбила голову, потому что начала терять сознание и не удержалась на ногах.
– Думаю, так и было.