Глава 5
– Блеклость? – спросила Вальковски и записала это слово в блокнот.
– Диктофон больше не нужен? – поинтересовалась Лиза, когда та вдруг начала записывать, чего раньше не делала.
– Нужен. Но слушать записи целиком неэффективно – отбирает слишком много времени. Поэтому я решила делать короткие заметки, так сказать, якоря – чтобы было за что зацепиться.
– А-а, – задумчиво протянула Лиза, – якоря. Нина говорила, если зациклиться на чем-то одном, то легко очутиться в замкнутом круге.
– Это немного не то, – неуверенно проговорила Вальковски. – Но почему Нина это сказала?
– Она думала, что я зациклилась на прошлом и не могу выкарабкаться. «Твоя жизнь похожа на беговую дорожку. Только бежишь ты не в том направлении: надо бы вперед, а ты все назад да назад», – вот, что она сказала.
– Детские обиды покоя не дают?
– Да, – еле слышно и смущенно, будто стыдясь, ответила Лиза. – Все думала о том, каким бы человеком я стала бы, если выросла бы в благополучной среде, без унижений, издевательств и травли. Сравнивала с тем, что имею сейчас. И понимала: меня затоптали так, что и не вырасти.
– И каким бы человеком вы стали?
– Полноценным. Без постоянного чувства вина ни за что, без ощущения собственной никчемности. Я ведь даже с людьми общаться не умею – принимаю каждого за потенциального вредителя. Но я зациклилась, Нина права. Заперла себя в клетке и заставила бегать по кругу. А на самом-то деле, все время копошилась на одном и том же месте, перебирая паршивые фрагменты воспоминаний. Вот и вся моя жизнь.
Вальковски молча и неотрывно смотрела на Лизу. Лицо у нее становилось то сочувствующим, то злым, и тогда она быстро отводила взгляд – чтобы не обжечь своим презрением.
– Я понимаю, – произнесла она. – Но вы, скорее, зациклились на жалости к себе, чем на детских травмах. Хотя одно другого не исключает.
– Поэтому вы то сердитесь, то сожалеете?
Вальковски не ответила.
– Вернемся к первоначальному вопросу, – строго и спешно сказала Вальковски, словно пытаясь скрыть истинные эмоции негодования. – Что Александра Михайловна имела в виду под блеклостью?
– Почему бы вам у нее и не спросить?
– Какой в этом толк, если сейчас я говорю с вами и спрашиваю именно вас. Мне не интересно, что на самом деле подразумевала ваша соседка. Я хочу услышать вас, Лиза.
– Если человек не живет, он умирает. Интересное становится скучным, любимое блекнет и растворяется в равнодушии. Апатия эмоциональная и физическая. Сначала я думала, что это и есть блеклость. Но потом поняла, что это описание лишь внутреннего состояния. Выходит, что любой человек, болеющий, например, депрессией – блеклость. Но это не так. Посмотрите на меня, на истинную блеклость! Я заковала себя прочными цепями в прошлом, наплевала на настоящее, а будущее и вовсе не представляется; я старательно пыталась походить на другого человека: довела организм до истощения, потеряла большую часть волос на голове, зубы осыпались от нехватки витаминов, а кожа побледнела и стянулась. Разве я похожа на полноценного человека? Но дело даже не во внешности. Ведь я убийца. Давайте вспомним, почему я здесь. Я лишила жизни человека. Почему? Сейчас уже и сама не знаю – запуталась, устала. Но тогда казалось, что так я смогу вернуть себя к настоящей жизни. Думала, закрою болезненную главу и начну новую. Без якорей, без мутной обиды на всех и вся. Но утонула, вы правы. Утонула к жалости к себе. Потерялась где-то там... Где-то в далеком безвозвратном прошлом. Искала виноватых. Утратила себя, жизнь, друзей.
– Почему вы вообще решили признаться в убийстве? – не сразу спросила Вальковски. – Ведь мы даже не можем подтвердить существование Нины Лермонтовой. Жили бы себе...
– Совесть замучила. Я бы не смогла жить с кровью близкого мне человека на руках. Ведь сгубила же... – Лиза вдруг прервалась, резко вздернула плечами и застыла в изумлении.
– Что с вами? – тут же среагировала Вальковски. – Что-то вспомнили?
– Я хочу взять свои слова обратно.
– Простите?
– Я не убивала Нину Лермонтову.
Вальковски опешила и отпрянула назад. Она нахмурилась и так сжала карандаш, что сломала его.
– Да что вы мне тут голову морочите? – вскричала она от негодования и быстро встала со стула.
– Разве вы не знали, что Нина умерла после того, как ее сбила машина? Поэтому вы не смогли ее найти!
– Чепуха! – не унималась Вальковски. – Десять лет назад под машину попала Рита Назарова – девочка одиннадцати лет. Ее смерти вы были свидетелем 19 июля 20... года! Девочка скончалась от разрыва внутренних органов и обильного кровоизлияния еще до того, как успела приехать «скорая».
– Так вот почему она не откликалась, когда я звала ее, – в замешательстве произнесла Лиза. – И лицо девочки в воспоминаниях всегда стертое и размытое. Впервые, кстати, слышу это имя.
– Не удивлена, – спокойно сказала Ванда Вальковски и села. – Она приехала к бабушке на лето из другого города.
– Наверное, вам интересно, почему я пошла на попятную?
– Спрашиваете? – раздраженно усмехнулась Вальковски.
– Момент, когда я убивала Нину, растворился в памяти. Ничего не могу вспомнить, как будто ничего и не было вовсе. Ее лицо, фигура, цвет волос и сами волосы... Все это куда-то исчезло. – Лиза прижалась лбом к столу и сжала руками волосы.
– Может, не существовало никогда Нины Лермонтовой?
– Нет! – с горечью воскликнула Лиза. – Откуда тогда наши диалоги?
– Выдумали. Вы остро нуждались в друге, в поддержке...
– Кто убил Федю Маркова? – торопливо перебила Лиза. – Вы нашли убийцу?
– Нет, – отвечала Вальковски, – у нас ни улик, ни зацепок. Только следы крови на лестничной площадке, но и они принадлежат Маркову.
– А отпечатки пальцев?
– Настолько нечеткие, что не поддаются идентификации.
– Вы ведь меня подозреваете?
– Давайте все сначала? – сменила тему Вальковски. – Начнем с Тени.
– Прочтите последнюю запись в дневнике.
– Я читала.
– Так прочтите еще раз! – крикнула Лиза и беззвучно заплакала.
«Одно подозрение никак не выйдет из головы. Кажется, я догадываюсь, что за Тень меня преследует. Это тень прошлого. Повсюду со мной, всегда напоминает о себе, когда начинаю забывать. Но я ее чувствую: злобное ледяное дыхание, презрительный взгляд, само ее присутствие рядом. Может, Тень мне мстит? Может, она такой же маленький и забитый ребенок, как и я? Может, она и есть я? Ребенок, оставшийся без защиты. Он озлоблен и несчастен. Озлоблен на меня и несчастен из-за меня. Я оставила ее без защиты, потому она и мстит. Но виновата ли я? Не пришла к взрослым. Не искала помощи. Закрылась и держала обиду в себе, пока она не превратилась в монстра, который теперь меня преследует. Может, потому и преследует, что заперта внутри, и ей больше некуда уйти?
Грустно. Очень грустно. Что если я подружусь с монстром, запертым внутри меня? Жизнь станет легче, и я стану сильнее? А вдруг сожрет? Страшно. Где найти ответы? Даже на этот вопрос ответа нет.
Лик Нины становится все расплывчатым. Не понимаю, почему. Но я все еще помню блестящие синие глаза, она считала их уродливыми. Но это на меня смотрели, как на урода. Я так редко смотрелась в зеркало, что порой забывала, как выгляжу сама. Воображала, будто у меня красивое лицо, и людям оно нравится»
– Дальше – неразборчивый текст. Хотите, сами прочтите.
– Нет, – Лиза подняла измотанный и потухший взгляд, – этого достаточно.
– Тень – выдумка вашего больного мозга. С этим разобрались. Но что насчет Нины? Сегодня утром со мной связались из морга и сообщили о неопознанном трупе девушки. Она примерно вашего возраста. Ее нашли у черного входа в городскую больницу. Вы ведь посещали недавно больницу, верно?
– Да, – испуганно прошептала Лиза. Только она зацепилась за надежду и ухватилась за шанс начать нормальную полноценную жизнь, как все снова оборвалось и тяжелым грузом рухнуло на Лизу, прижав ее ко дну отчаяния. «Не прорасти и не всплыть», – мелькнуло и сразу же исчезло у нее в голове. – Хотела найти лечащего врача Нины. Но я ушла ни с чем.
– Вы отчетливо помните тот день?
– Нет, – совсем обессилев, произнесла Лиза. –Так много пробелов.