Глава III (1)
«Ненавижу!»
Холод пробирался в уголки моей души, постепенно охватывая все тело. Я сидела в кабинете врача напротив достаточно большого окна, можно было разглядеть как ясная и весенняя погода играет с городскими улицами. Солнце пробивалось сквозь толстое стекло, пронзая мои зеленые глаза, высушивая ледяные слезы своими пламенными лучами. Серость пыли витающая в воздухе, образовывала подобие песчаной бури. И проходящие люди, одетые в легкие ветровки, скрывали свои лживые глаза. Я смотрела внутрь этого мира, и не видела в нем ни звезду греющею своими лучами, ни блеска пыли под ними. Что я могла увидеть кроме пустоты, пожалуй, ничего. Может поэтому озноб не отпускал меня. Жаль, но в тот момент я упустила шанс избавиться от него.
— Вам холодно? – где-то напротив прозвучал низкий монотонный голос.
Подняв свое лицо, полностью раскрывая глаза, устремила свой взгляд на мужчину со средним телосложением в белом хорошо выглаженном медицинском халате. От врача не исходило никаких запахов, и он вовсе не выражал эмоций. Мне даже понравилось его онемевшее лицо со слегка заостренными скулами. Прическа – идеально уложенные волосы, цветом светлого шоколада; глаза медового оттенка, все в нем было идеально, кроме потрескавшихся губ и бледности лица. Он сидел за темно-коричневым деревянным столом, на котором лежало немалое количество странных рисунков и статуэток непонятной формы. Больше ничего не было, кроме рабочего ноутбука и непонятной папки. Но сам кабинет не казался мрачным, стены были покрашены в цвет безоблачного неба, на них висели две картины: на одной было изображено глубокое озеро отображающее луну, а на другой была нарисована абстракция темных оттенков разных цветов.
— Нет, доктор, — дала ответ на ранее поставленный вопрос, заметив на себе его устремленный взгляд.
— Отлично, тогда, пожалуй, представлюсь. Меня зовут Дмитрий Александрович. Я психиатр с одинадцатилетним опытом работы, который всегда остаётся на стороне своих пациентов и поддерживает их на протяжении всего процесса лечения.
— Правда, всегда на стороне больных, на стороне людей неконтролирующих самих себя? — я недоверчиво задалась вопросом, заранее не ожидая правдивого ответа.
— Конечно, моя работа заключается в помощи этим людям. Вы так не думаете? — говорил, вглядываясь исподлобья, опиревшись об кресло замыкнул руки на уровне брюшины.
Немного пораздумав, я растерянно произнесла:
— Не знаю, без понятия о чем мои мысли.
Он слегка улыбнулся из вежливости и сказал:
— Для начала представьтесь, а затем я помогу Вам разобраться в Вашем мышлении.
— Зачем, ведь Вам известно мое имя. Разве нет? — спросила с недоумением на лице.
— Вы правы, но я нуждаюсь лишь в Вашем представлении, — наклонившись ко мне туловищем, произнес врач.
— Хорошо, доктор. Меня зовут Женя! — говорила уверено, но со скрибущим подозрением внутри.
— Ну что ж, Евгения, приступим, — по-деловому сказал он, раскладывая на столе листы с черными пятнами.
— Это тест как в фильмах? Я должна увидеть что-то странное в этих пятнах, чтобы Вы могли доказать мое сумасшествие?
— В одном Вы правы, это тест Роршаха, он довольно распространено используется в психиатрической практике и, поэтому часто вспоминается в кинематографе, но полностью опровергнуть или доказать психическое расстройство человека он не может. А от Вас всего лишь требуется назвать увиденное на этих листах, — говорил психиатр, передвигая ко мне листы с кляксами.
— Но я ничего на них не вижу. Просто кляксы – черные пятна.
Еще более наклонив голову, пыталась рассмотреть эти картинки. Он сделал то же самое и приглушенно проговорил:
— Тогда попробуйте описать, как именно, — он сделал паузу, переводя дыхание, продолжил: — их видите.
Я сделала глубокий вдох, медленно закрыла глаза, затем в мгновение открыла и произнесла:
— Они темные: цветом смолы, которая с небольшой скоростью заполняет белый промежуток. Пытаясь, что-то скрыть, как будто тайну закрытую на замок уже давно. Клякса ничего незначащая, оказывается, что решает все. Вот как я могу их описать.
Лицо врача слегка смягчилось, оно больше ни казалось онемевшим – холодным.
— Спасибо, – сказал он, сделав кивок.
— За что? — тихо, почти что шёпотом спросила я.
— За откровенность, за то, что не увидела бабочку, — с намёком на довольную улыбку, ответил он.
— Так, что дальше доктор?
Его улыбка сползла с лица, оно снова стало деловито серьезным.
— Ты помнишь свое детство, время, когда твой отец был жив?
Услышав вопрос, я занервничала, в моей голове прозвучал уже обыденный гул. Дыхание стало неровным, мои ноги слегка тряслись. Боясь, что он заметит волнение, я попыталась побыстрее ответить:
— Конечно.
Психиатр с застывшими на мне глазами, произнес:
— Ты уверена, что помнишь воспоминания, а не сны?
Почему он об этом спрашивает? Конечно же, это настоящие...
— Я уверена! Моя память об отце еще жива. Мы вместе ходили в парк аттракционов, ели сладкую вату, пили колу, он рассказывал мне множество смешных историй, и выиграл для меня плюшевого мишку.
Врач пару секунд просто молча анализировал мои эмоции, а затем задавал вопросы, которые сбивали меня с толку:
— В каком парке вы гуляли? Какая была на вкус вата? О чем были те истории? Где сейчас эта игрушка?
Я не смогла вспомнить, все стало вдруг таким расплывчатым. Все мои воспоминания стали трещать, а затем и разбиваться на маленькие осколки. Но я продолжала убеждать его и себя в первую очередь:
— Не помню, потому что это было давно. Я была маленькой девочкой, которая не обращает внимания на такие вещи.
Доктор просто кивнул, будто смог что-то понять, и попросил меня:
— Вы можете позвать Татьяну Андреевну, и подождать в коридоре пока мы с ней все обговорим?
Я кивнула в ответ, отодвинула немного стул и медленно встала. После короткими шагами подошла к двери, и резко развернувшись к психиатру, смотря ему в глаза, произнесла у выхода:
— До свидания, Дмитрий Александрович!
Он приподнял уголки губ и сказал:
— Не стоит прощаться!
Меня смутили его слова, но не остановили, к сожалению. Я вышла за дверь, вдыхая токсичность дешевой краски. Заметив взволнованную маму, сидящую на лавочке, мне захотелось побыстрей ее успокоить и уйти.
— Мама!
Она сразу же среагировала, и резко встав на ноги, направилась ко мне со словами:
— Ну как ты, милая? — с тревогой в голосе спросила она.
— Все в порядке, но доктор попросил тебя зайти.
Мама повернулась к кабинету и шепотом произнесла:
— Я скоро вернусь, — сказала она, скрываясь за дверью.
Я снова облакотилась об стенку, терпя ожидания полные ядовитых запахов, травящих мне легкие. Только в этот раз я не хотела возвращаться в альтернативу реальности. Хоть она меня и манила, но страх казался сильнее. Около получаса я просто ждала, слушая голос в моей голове – его ч с трудом могу разобрать. Его резко перервало возвращение матери. С угнетенным лицом она выходила из кабинета вместе с Дмитрием Александровичем. Они вдвоем подошли ко мне, я выпрямилась и произнесла:
— Мама, скажи что-нибудь, — со страхом прозвучали мои слова.
Она продолжала молча смотреть на меня с жалостью, а психиатр стоявший сбоку, положил свою большую ладонь мне на плечо и проговорил спокойным ровным голосом:
— Евгения, мы с Вашей матерью приняли решение, что вам на некоторое время лучше остаться в нашем стационаре.
Меня пронзила дрожь, мои нижние конечности онемели. Я начала задыхаться, ощущая как тону. Мне хотелось кричать – звать на помощь.
— Нет, Вы не можете решить все вместо меня. Я совершеннолетняя и сама несу ответственность за свою жизнь, — я до конца надеялась, что мои слова будут иметь вес и смогут что-то изменить.
Психиатр убрал руку с моего плеча, и произнёс мне на ухо:
— Люди с психическими расстройствами не могут самостоятельно осуществлять свои права, обязанности, нести юридическую ответственность, осознавать фактический характер и общественную опасность своих действий.
Я больше не была способна сдерживать внутренний крик, мне было больно, он разрывал меня изнутри.
— Что! Почему? — с тяжёлым отчаяннием в груди выдохнула в пустоту.
— Женя! Это ради твоего же блага, — мама пыталась говорить как можно убедительней, однако её усилия были напрасны, я совсем не поверила её словам.
— Что за чушь ты несешь, твои обещания не ценнее праха! - со злостью выкрикивала, вспомная наш утренний диалог.
— Больная, перестаньте!
«Больная» – эхом отозвалось в моей голове. Все вдруг помутнело, слезы смывали ясность. Повернув тело к матери, у меня оставалась капля надежды.
— Мамочка, прошу не нужно...
— Женя, скажи, ты сейчас слышишь мой голос?
Я не могла ответить, ведь даже не знала она ли передо мной.
Резко, ощутив как меня со спины обхватывают большие крепкие руки, повернулась и увидела злорадное лицо алкоголика-санитара. Со слезой упавшей с моих губ, исчезла последняя капля надежды.
Мама обняла меня на прощание, произнося:
— Я люблю тебя, дочка! – с жалостью в глазах и голосе, говорила она.
В руках санитара провонявшего перегаром, я успела со злости ответить:
— Не ври, ты ненавидишь меня. Не знаю за что, но ненавидишь!
Она прикоснулась к моей щеке своей холодной рукой, я ощутила отвращение, и мой крик заполнил все белые промежутки на листах с тестами Роршаха:
— А-а-а-а-а-а!
Я почувствовала острую боль в шее, все вокруг меня стало таить, как кубик льда под солнечным светом.