Эммарилиус

Тейн едва волочил ноги. День выдался особенно изматывающим. Его тело горело, будто его пропустили через раскаленные жернова, а веки налились свинцовой тяжестью.

Он доплелся до своей спальни, почти не видя дороги. Пальцы, дрожащие от усталости, с трудом нашли ручку двери.

— Наконец-то... — прошептал он, шагнув внутрь.

И тут же замер.

Воздух в комнате был другим — густым, словно наполненным незримой мощью, и от этого каждый вдох обжигал легкие. По спине пробежали мурашки — не от холода, а от присутствия.

Кто-то был здесь.

Тень у окна была слишком величественной, чтобы принадлежать простому смертному.

Тейн замер на пороге, пальцы непроизвольно сжались на дверной ручке. Великая стояла, прислонившись к резному подоконнику, ее силуэт вырисовывался на фоне ночного неба — стройный, как вальтариус в сезон цветения, и такой же недосягаемый. Холодный свет, пробиваясь сквозь витражное стекло, но ее лицо оставалось в тени.

Она не светилась. И это было неестественно.

Джафи́т, чье присутствие всегда наполняло пространство золотистым сиянием, словно ранний рассвет, теперь казалась окутанной дымкой. Воздух вокруг нее дрожал, как над раскаленными камнями, и от этого в комнате пахло грозой и веларисом — горьковато, тревожно.

Тейн наблюдал за ней последние недели. Видел, как она, обычно столь живая и лучезарная, замирала в одиночестве у высоких окон цитадели, устремив взгляд куда-то за горизонт. Будто что-то звало ее. Что-то, чего не слышал никто другой.

Он тихо прикрыл дверь и сделал несколько шагов вперед, остановившись на почтительном расстоянии.

— Великая Джафи́т, — произнес он, склоняя голову.

Голос его звучал тише обычного, будто он боялся разбудить что-то спящее.

Она обернулась. И улыбнулась.

Но это не была ее обычная улыбка — та, что заставляла цветы распускаться даже в разгар засухи. Нет. Эта улыбка прикрывала что-то, как вуаль прикрывает лицо скорбящей.

— Юный Тейн, — голос был мягким, но в нем звенела усталость. — Я ждала тебя.

Она двинулась навстречу, и ее шелковые одежды шептались о каменный пол.

Несмотря на легкость походки, в каждом ее шаге чувствовалась тяжесть, будто невидимые цепи тянулись за ней, не давая взлететь.

Тейн невольно отступил на полшага назад.

— Чем обязан столь поздним визитом? Вас что-то беспокоит? — осторожно поинтересовался Хранитель, исподлобья взглянув на Богиню.

— Скажи мне, юный Тейн, я красивая? — тихо спросила она, не отрываясь смотря на юношу, словно выжидая его ответа.

Тейн почувствовал, как в горле пересохло. Вопрос повис в воздухе, неестественный и тревожный, как трещина на витражном стекле. Его пальцы непроизвольно сжались в кулаки, ногти впились в ладони, но лицо сохраняло учтивую невозмутимость.

— Бесспорно, — ответил он, медленно поднимая глаза. — Только глупец усомнился бы в Вашей красоте.

— Не будь со мной столь формальным. Прошу. — ее голос дрожал, что было совсем не свойственно Великой.

Сделав еще несколько шагов вперед, она продолжила.

— Юный Тейн, ответь мне, считаешь ли ты меня красивой?

Ла́йбрик вновь отстранился назад. Он не понимал, что нужно было Богине от простого Хранителя и что за невероятный трепет бушевал в его груди.

— Джафи́т. — чуть хриплым, совсем не свойственным тоном, заговорил он в ответ — Простите... Великая Джафи́т.

— Нет, стой! — Богиня сорвалась с места, чуть ли не подлетая к нему.

Ее пальцы сомкнулись вокруг его запястий. Тейн замер, чувствуя, как ее ногти впиваются в его кожу.

Ее голос сорвался, словно струна лиры, натянутая до предела. В нем не осталось ни божественного величия, ни привычной мелодичности — только голая боль.

Юноша застыл, словно пригвожденный к месту. Его дыхание стало неровным, прерывистым, как будто он только что пробежал через все коридоры цитадели. Губы слегка приоткрылись, но слова застряли где-то в горле, превратившись в немой вопрос.

— Назови мое имя еще раз. Без титула и прочих формальностей. Прошу. — Джафи́т стояла так близко, что он чувствовал тепло ее кожи сквозь тонкую ткань одежд.

Тейн ощутил, как все внутри него перевернулось.

Ее просьба висела в воздухе, простая и невозможная одновременно. Назвать ее по имени. Без титулов. Без церемоний. Как будто она — не Богиня, а простая девушка.

— Джафи́т. — тяжело сглотнув, прошептал он на выдохе.

— Еще раз... — она содрогнулась всем телом.

Он видел, как ее губы дрожат. Видел, как в глазах — этих бездонных, божественных глазах — смешиваются страх и надежда.

— Джафи́т, — повторил он, и на этот раз имя обожгло ему губы.

Край кровати врезался ему в подколенные сгибы — твердый, неумолимый, как сама реальность, напоминающая:

"Дальше — нельзя"

Но Джафи́т двигалась ближе.

Ее колени коснулись его ног. Пальцы впились в его плечи, словно боясь, что он растворится, если она ослабит хватку хоть на миг. В глазах ее горело что-то невыносимо живое — не божественное всеведение, а жажда, растерянность, ярость против собственной слабости.

Их дыхание слилось — горячее, прерывистое, слишком громкое в внезапно ставшей тихой комнате.

Тейн чувствовал, как воздух стал густым, словно расплавленный янтарь, обволакивая их. Как где-то в глубине его сознания рвется последний разумный довод.

"Она — Богиня"

"Это кощунство"

Хранитель ощутил, как мир перевернулся. Ее рука — такая маленькая, но с силой, способной сокрушать горы — прижала его ладонь к источнику тепла под тонкой тканью.

Он почувствовал ритм ее сердца. Учащенный, неровный, слишком человеческий для Божества. Не ослепительное сияние, а сокровенное тепло живой плоти. Дрожь. Легкую, как трепет крыльев мотылька, пробегающую по ее телу.

Каждое ее движение вызывало в нем сотню ощущений, стремительно сменяющих друг друга — от восторга до страха. Он судорожно втянул воздух.

Тейн замер, словно птица, попавшая в силки. Его ладонь все еще прижималась к ее груди.

Он никогда не касался женщины. Да и не стремился вовсе. Жизнь в цитадели требовала особых порядков. Никаких лишних мыслей. Никаких лишних жестов. Только дисциплина. Только долг.

Но сейчас она перечеркнула все одним движением. Мальчишка не знал, как реагировать на эту близость, его мысли путались в хаосе эмоций.

— Скажи мне, что ты чувствуешь? — ее губы коснулись его уха.

Обжигающе близко, недопустимо мягко.

Голос ее струился, проникая куда-то глубоко, туда, где даже Боги не должны были иметь власти.

— Тепло... Тепло и мягкость... — слова вырвались сами, честные, неотесанные, лишенные всякой учтивости.

Он тут же отвел взгляд — к полу, к стене, куда угодно, лишь бы не видеть этого. Ее улыбки, слишком торжествующей, слишком человеческой.

Но Джафи́т не отпускала.

— А если так?

Шелк платья сполз с ее плеча, обнажая изумительную линию ключицы. Нежный изгиб груди, розоватый оттенок кожи — живой, теплый, смертный.

Ее пальцы — нежные, но неумолимые — повернули его лицо к себе. Голубые глаза Ла́йбрика встретились с ее взглядом, и мир свернулся в эту единственную точку.

Она прижала его ладонь к обнаженной груди. Все вокруг словно замерло.

Он впервые видел, хоть и не полностью, нагое тело прекрасной дивы. И... Не чувствовал практически ничего, что должен был чувствовать обычный мужчина в подобной ситуации. Что-то в происходящем казалось ему слишком неправильным, грязным, порочным. Сердце Тейна билось так, будто пыталось вырваться — не от желания, а от ужаса.

Позади юного заклинателя Джафи́т заметила маленький белый комочек, что сжался от ее пристального взгляда и не смел пошевелиться.

— Твой фамильяр... Ру́вик. — тихо сказала она, протянув к нему руку, — Ты знал, что при помощи этого прекрасного создания можно контролировать чувства его владельца?

Тейн ощутил, как по его позвоночнику пробежал электрический разряд — резкий, неожиданный, заставляющий все тело вздрогнуть судорожно и беспомощно. Он обмяк, словно у него внезапно перерезали сухожилия, и только ее руки удерживали его от падения.

Дыхание стало рваным, как у загнанного зверя. Кожа вспыхнула алым румянцем, от ушей до ключиц. Внизу живота разгорался странный жар — волнами, нарастающими с каждым ее движением.

Он чувствовал, как ее пальцы прожигают ткань его одежды, как мурашки бегут по спине. Как что-то в глубине таза сжимается и расслабляется в непривычном ритме.

Тело рвалось к ней. Разум цеплялся за запреты. Душа кричала от ужаса перед святотатством.

Бежать, но ноги не слушаются. Кричать, но голос пропал. Оттолкнуть ее, но рука прилипла к ее груди, как к смоле.

Джафи́т действовала с пугающей уверенностью. Пуговица рясы сдалась с тихим щелчком. Шнуровка рубахи распустилась, как змеиная кожа. Холодный воздух цитадели коснулся обнаженных участков мужской груди.

Уголок ее рта дернулся — не улыбка, а оскал хищницы, видящей, как его зрачки расширились, как капля пота скатилась по виску, как пальцы впились в простыни.

Ее губы прилипли к его шее — не поцелуй, а укус голодного духа. Тейн зажмурился, но это не помогло.

— Джафи́т... — его голос сорвался на хрип.

Не мольба, а предсмертный стон. Тело пульсировало в такт ее дыханию. Позор и желание сплелись воедино.

Возбуждение, пульсирующее в его жилах, было не его. Он чувствовал это с жуткой ясностью. Жар внизу живота — слишком резкий, как наведенное заклятье. Мурашки по спине — не от страсти, а от ужаса. Слюна во рту — горькая, как пепел.

— Прошу, остановитесь... — молил Ла́йбрик, но слова застревали в горле.

Неожиданная волна отвращения окутала его полностью, сковала подобно стальным цепям. Страх, смешанный с горьким привкусом ненависти. Липкость на коже, будто после нее оставалась пленка незримой скверны. Тошнота, подкатывающая к горлу, как волна черного прилива. Холод, пробирающийся глубоко под кожу.

— Прекратите немедленно! — он резко отстранился, его глаза встретились с взглядом Джафи́т, и в них он увидел нечто, что заставило его почувствовать себя уязвимым.

Она была сильной и уверенной, но в этот момент он не мог отделаться от ощущения, что ее намерения были далеки от добрых. С неким раздражением и брезгливостью юноша принялся вытирать влажные поцелуи со своей шеи.

Плечи осунулись, будто под невидимым грузом. Пальцы сжались в кулаки — не от гнева, а от непонимания. Губы задрожали, но не произнесли ни слова. Только глаза — эти вечные, всевидящие глаза — спрашивали.

"Почему?"

— Я ведь красивая... — тихо сказала она, — Ты разве не чувствуешь того же, что и я?

— Вовсе нет! Вы красива и... — нервно заговорил заклинатель, судорожно бегая глазами по комнате, — Но я не хочу порочить Вашу честь. Вы же Богиня! Вы же... Не можете быть такой порочной.

В ответ на его слова Джафи́т издала нервный смешок. Ее взгляд стал и вовсе безумным, а улыбка исказилась в неизведанной гримасе, которую Тейн не смог хоть как-то растолковать. Такую эмоцию на лице Великой он видел впервые.

— Я думала, что ты такой же, как и он... — дрожащим голосом заговорила девушка.

В уголках ее глаз появились слезы.

— Но ты оказался лишь фальшивым образом, что я создала в своей голове.

Богиня накинула платье на хрупкие плечи и спешно покинула покои Хранителя, не дожидаясь ответа, оставив юношу в одиночестве.

Комната еще хранила ее следы – цветочный аромат, ставший столь навязчивым, что к горлу снова подкатила тошнота, и теплый отпечаток на простынях.

Тейн же сидел в ступоре, пытаясь унять дрожь в ладонях. Он и не думал сейчас бежать за девой следом, чтобы прояснить всю сложившуюся ситуацию. Она пугала его. Слишком сильно, чем можно было бы представить. Ла́йбрик и подумать не мог, что женщина может заставить его трястись от страха.

Пусть она и была Богиней, но в этот момент Джафи́т не использовала свое божественное влияние. Он почувствовал себя таким крохотным и беспомощным, каким не ощущал себя уже долгие, бесконечные годы.

После такой сцены захотелось помыться. Не долго думая юноша отправился купальню.

Вода была обжигающе горячей – почти кипяток, но Тейн не убавлял жар. Пар клубился вокруг, застилая зеркала, превращая пространство купальни в белое, душное ничто.

Он скреб себя до красноты, до боли, до крови.

Следы. Ее следы. Надо стереть.

Кожа горела, но он не останавливался. Не мог.

Ру́вик материализовался на краю медного таза.

— Ты сдираешь кожу, – сказал он без эмоций.

Тейн не ответил. Он тер снова. И снова. И снова. Вода выплеснулась на пол, смешавшись с красными каплями.

Когда кожа онемела от боли, наконец остановился. Дрожь не прошла. Он посмотрел на свои руки – исцарапанные, распухшие. И понял — не смыть. Не смыть стыд. Не смыть страх.

Тейн сжался на холодном каменном полу, как раненый зверь, забившийся в логово. Вода с его тела стекала ручейками, смешиваясь с красными разводами — следами его же ярости.

Он осознал. Осознал все. Он назвал Богиню порочной. Он позволил себе гнев там, где должен был пасть ниц. Он испугался ее не как Божества, а как женщину.

Тело не слушалось — мышцы сводило судорогами, зубы стучали, будто в лихорадке. Ру́вик молчал. Даже фамильяр, всегда готовый язвить или утешить, не находил слов.

Хранитель вдруг засмеялся. Горько. Безумно.

Бежать? Но куда бежать от Богини? Молить о пощаде? Но разве достоин Хранитель так пасть? Принять гнев? Он посмел перечить воле самой Великой.

Тейн закрыл глаза. И понял, что боится не кары. А того, что она вернется. И посмотрит на него снова.