Кристалл Забвения

Тьма сжалась в точку — и вспыхнула. Лираэль стояла на краю комнаты, которой не было. Пол исчезал в тумане, стены растворялись в белесом сиянии. Всё здесь было призрачно, будто соткано из дыхания забытых снов. Перед ней — окно. Рама треснута, занавес качается от несуществующего ветра. А у окна — мама. Светлая, тонкая, как в тот день, когда Лираэль в последний раз видела её живой. Платье из серой шерсти спадает по плечам, волосы распущены, лицо бледно, но спокойно. Только глаза — глаза были другими. Не печальные. Не добрые. Глубокие, как колодец. Полные предупреждения. — Мама?.. — голос Лираэль дрожал. Женщина не обернулась. — Ты слышала, как он звал тебя, Ли? — Кто?.. — Он — тот, кто был до слов. До молитв. Ты открыла дверь. И теперь ты должна идти дальше. Лираэль шагнула ближе. Хотела обнять, коснуться, почувствовать хоть тепло её пальцев. — Мама, я боюсь... Женщина повернулась. Губы её дрогнули. — Бойся, но не отворачивайся. Страх — знак, что ты ещё человек. Лираэль всхлипнула, потянулась к матери, но та отступила. Начала таять — свет струился с её плеч, растворяя её в воздухе. — Подожди! Что делать? Скажи мне! И перед самым исчезновением — последнее, едва слышное: — Вспомни меня... и смотри туда, где лежит правда. Мир сорвался вниз. Свет вспыхнул болью. Тело закричало.

Она проснулась, как будто её выдернули из другого мира.

Грудь обожгла судорожная боль вдоха. Камень под спиной был холоден и влажен. Лежала она на чём-то жёстком, пропитанном сыростью, а воздух был тяжёлым, будто его никто не трогал веками.

Сердце билось в панике. Лираэль резко села — и тут же вскрикнула. Спину пронзила боль, грудная клетка сжалась, словно сдавленная тисками. Дыхание сорвалось. В глазах потемнело.

— Где я?! — выдох сорвался с пересохших губ.

Каменные стены. Трещины в потолке. Полумрак. Тяжёлый воздух.

— Что происходит?.. — хрипло прошептала она, и в груди застучала паническая тревога. Ладони дрожали, кожа была холодной и липкой. Она нащупала своё горло — убедиться, что ещё жива.

В углу, у стены, сидела женщина. Тёмная, неподвижная. На первый взгляд — словно часть стены: руки скрещены на груди, волосы цвета мокрого угля собраны в узел, лицо — резкое, как вырезанное из камня. Глаза холодные, колючие. Смотрела — не как на человека, а как на угрозу, ещё не определённую.

— Жива, значит, — буркнула она.

Лираэль моргнула, едва понимая, откуда голос.

— Кто вы?.. Где я?..

— Где-то между могилой и катастрофой, — отозвалась женщина сухо. — А зовут меня Серанис.

— Я... — голос сорвался на кашель. Горло было пересохшим, губы потрескались.

Серанис встала. Движения были точными, отточенными. Без суеты. Без мягкости. Она подошла к кувшину, налила мутную воду в деревянную чашу и протянула её, не приближаясь слишком близко.

— Пей. Раз уж не сдохла — не помри хотя бы от жажды.

Лираэль смотрела на неё. Не знала — бояться или благодарить. Руки дрожали. Она сделала глоток — и чуть не поперхнулась. Горло пронзила боль, будто по слизистой прошлись ржавыми лезвиями. Но она продолжала глотать.

— Спасибо... — прошептала.

Серанис пожала плечами, будто это ничего не значило.

— Ты бы видела себя, когда тебя притащили. Кровь, грязь, дыхания почти нет. Выловили из леса, как дохлую кошку. И теперь валяешься тут, как сломанная кукла.

Лираэль вжалась в стену.

— Лес... — прошептала она. — Я была... там...

Образы вспыхнули — чёрные деревья, туман, голос, зовущий из ниоткуда. Она зажмурилась. Паника нарастала, как прилив, затапливая рассудок.

— Тени... — сорвалось с её губ.

Серанис прищурилась.

— Вот и я подумала. Каэлан говорил, ты всё бормотала, чтобы тебя не трогали. И всё — про тени.

Лираэль замерла. Глаза расширились.

— Я... я не хотела... они... звали меня...

— Что ты знаешь о тенях? — голос Серанис впервые стал острее. Но не яростным — скорее, внимательным, холодно-взвешивающим.

— Они были рядом. Я слышала их. Но я не... я не помню...

Серанис сделала шаг назад. Смотрела долго. Без явной злобы, но и без сочувствия. Как на неразгаданную загадку, от которой уже начались беды.

— Хм. Знаешь, что странно? После того, как тебя притащили — у нас начались смерти. Люди умирают... без следов. Будто их вычеркнули. Тихо. Неведомо.

Лираэль вжалась в камень, как будто пыталась исчезнуть. Хотела что-то сказать — но в груди стоял ком. В голове гудело.

— Я не знала... — выдавила она. — Я не хотела...

Лираэль опустила голову. Горячие слёзы подступали к глазам — от боли, унижения и страха. Она чувствовала, как дрожит изнутри. Всё тело ломало, мир будто навалился сверху, и всё, что оставалось — это дышать. Пока можешь.

Серанис отвернулась. Серанис вновь уселась у стены, скрестив руки на груди. Лираэль по-прежнему чувствовала на себе её невидимый взгляд — не враждебный, но настороженный, как у хищника, приглядывающего за чужаком в своей берлоге.

— Он скоро придёт, — сказала Серанис, будто читая мысли. — Пошёл смотреть, не сдох ли кто ещё этой ночью. Последнее время у нас тут смертей больше, чем хлеба.

Лираэль вздрогнула.

— Смертей?.. — прошептала она.

Серанис только кивнула.

— Ты не помнишь, конечно. А он в тебя тащил — как мешок с углями. Потом сидел, молчал, как пень. Я думала, ты уже не очнёшься.

Она говорила грубо, но без прежнего яда. Больше в голосе было усталости, чем ярости. Лираэль это почувствовала. Словно в раздражении Серанис прятала что-то другое — тревогу, может быть.

И в этот момент — за дверью раздались шаги. Твёрдые, тяжёлые, размеренные.

— Говорю же. Вот и пришёл, — буркнула Серанис и, не вставая, обернулась к двери.

В проёме появился мужчина. Он был высок, с лицом, будто высеченным из мрамора. Волосы цвета выжженного пепла, черты строгие, неяркие, но цепкие. Весь он казался собранным, сдержанным — как сталь, которая давно не знала пламени.

Глаза... В них не было ни тепла, ни злобы. Только выжженная пустота, в которой едва теплилось что-то упрямое. Возможно, долг.

— Она очнулась, — сказал он, просто, без эмоций.

— Вижу, — хмыкнула Серанис. — Даже говорить может. Ты бы удивился. Хотя, кого я обманываю — тебя уже ничем не удивить.

— Я и не стараюсь, — отозвался он. Сухо. Без язвы, но и без интереса.

Он прошёл внутрь, поставил у стены что-то вроде мешка — видно, с собранными травами или бинтами. Не посмотрел ни на Серанис, ни на Лираэль. Только затем, как бы мимоходом, опустил взгляд на Лираэль.

— Как ты?

Голос был ровным. Не жёстким — просто пустым. Как будто вопрос задан по обязанности, а не по заботе.

— Жива, — выдавила Лираэль.

— Значит, всё не зря.

Каэлан опустился на скамью у стены, не поднимая глаз. Он двигался с тем же спокойствием, с каким дышал, — будто знал заранее, что всё будет именно так. Будто весь мир уже случился, и ему осталось только быть в нём молча.

— Умер ещё один, — произнёс он. Глухо. Словно ставил отметку в длинном списке. Без боли. Без сочувствия.

Серанис издала короткий, сдержанный выдох — как если бы удар пришёлся ей по солнечному сплетению, но она не позволила согнуться.

Лираэль вздрогнула. Внутри что-то тонко дрогнуло. Смерть. Опять. Уже не во сне. Уже не в прошлом.

"Почему ты боишься? — спросил кто-то в ней. — Потому что снова думаешь, что это ты?"

Она прижала ладони к коленям. Задрожали. Слова рвались наружу, цеплялись за горло, спотыкались о страх. Но и молчать уже было невыносимо.

— У меня... — начала она. Потом сглотнула. Голос дрогнул. — У меня тоже умирали люди.

Каэлан медленно повернул голову. Смотрел не как человек, а как камень, что из века в век наблюдает за живыми — и не меняется.

— Где?

"Молчи, — шептала часть внутри. — Не говори. Они подумают то же, что и другие. Они оставят. Они выгонят."

— В деревне. Маленькой. Там, куда я ушла... после храма. Я... думала, что смогу спрятаться.

Серанис повернулась к ней вполоборота, глаза — узкие, острые.

— И что?

Лираэль опустила взгляд. Как признание — тяжёлое, с грохотом падающее на пол души.

— Они решили, что это из-за меня. Люди стали умирать. Исчезать. А я... я осталась. Только я.

Она ожидала, что после этого на неё накинутся. Обвинят. Проклянут. Но наступила тишина. Даже Серанис промолчала.

— Почему они так решили? — спросил Каэлан. Тихо. Спокойно. Будто в нём ничего не шелохнулось.

"Скажи. Или не говори. Если скажешь — что тогда? Они боятся. А если не скажешь — ты одна. Как всегда."

— Я была... в храме, — выдохнула она. — Перед тем, как всё началось. Я нашла... кристалл. Он звал меня. Я... я не знала, что будет. Я просто пошла. Как будто... как будто что-то тянуло.

Серанис хмыкнула. Зло. Глухо.

— Конечно, звал. Всё зло всегда красиво шепчет.

Лираэль закрыла глаза на секунду. Грудь жгло. Словно оправдываться — это нож, и он режет изнутри.

— У меня была сумка. Пожалуйста. Там... всё, что у меня осталось.

Каэлан перевёл взгляд на Серанис. Та только покачала головой, но ушла. Вернулась быстро. Сумка — тяжёлая, пыльная — шлёпнулась у ног Лираэль. Без слов. Без жеста.

— Ищи.

Пальцы дрожали, когда она развернула ткань. Запах трав ударил в нос. Горький, сухой. Кристалл был внутри. Он не светился, не пульсировал. Но стоило Лираэль коснуться его — внутри что-то замерло. Мир затаил дыхание.

Каэлан напрягся. Его губы едва заметно дрогнули.

— Это он, — сказал он. Но не с удивлением — с уверенностью. Как будто видел его уже. Или знал, что он будет.

Лираэль крепче сжала камень.

— Он дрожал в моих руках. Как будто... как будто смеялся. Я не знала. А потом началось. Всё.

Каэлан смотрел на неё внимательно, но без осуждения. Только с тем особым вниманием, которое уделяют оружию в руках ребёнка.

— Ты пошла одна?

— Да, — прошептала она.

— Любопытство — не всегда добродетель, — сказал он. Ровно. Не холодно. Но так, будто делился правилом, которому сам давно подчиняется. — Его нужно приучать. Или держать на цепи. Особенно, если не готова к тому, что узнаешь.

— Я... — Лираэль осеклась. Что можно сказать? Что она просто хотела понять? Что она была одна? Что мама исчезла, а в доме осталась только тень?

— Я не знала, что он сделает. Я думала... я смогу его понять. Или хотя бы увидеть, что это.

Серанис резко поднялась. Вскочила, как от ожога, и подошла к очагу. Начала что-то резать. Слишком громко. Слишком резко — как будто не готовила еду, а убивала что-то. Каждый удар ножа звучал, как выстрел. Деревянная дощечка дрожала на столе, травы рассыпались по полу, но она будто не замечала.

— Тьма не для того, чтобы её понимать, — бросила она. — Она для того, чтобы её избегать. Или убивать.

Нож стучал, как удары сердца. Резкий, ломкий ритм. Пахло горькими травами.

Каэлан поднялся и стоял у стены, наблюдая молча. Тень от его фигуры вытянулась к Серанис — и остановилась у её ног.

— Не руби так, — сказал он негромко. — У нас всего один нож.

Серанис не обернулась.

— Тогда поди сюда и режь сам.

Он не двинулся.

— Сдержи злость.

Серанис вскинулась.

— Сдержи? — её голос сорвался. — Ты, конечно, можешь! Ты всегда её сдерживаешь! Сдержал, когда их убили. Сдержал, когда деревня вымерла. Сдержал, когда тебя самого чуть не разорвало — и стоишь теперь, как камень! Ни злости, ни боли. Ни черта.

Лираэль вздрогнула. Она не дышала — просто сидела, сжавшись, наблюдая, как в этой тишине что-то рушится.

— Ты ни капли не изменился, — Серанис повернулась к нему, пальцы сжаты в кулаки. — А всё вокруг — уже давно не то. Всё умерло. А ты стоишь. Как будто всё в порядке. Как будто можно просто... жить.

Каэлан не отвечал. Только смотрел. И от этого — было хуже. Он не сопротивлялся. Не защищался. Он просто... стоял.

А потом повернулся — и вышел. Тихо. Без звука. Только дверь мягко скрипнула.

Серанис ещё какое-то время смотрела на дверь, за которой исчез Каэлан. Лицо у неё оставалось твёрдым, но в глазах мелькнуло что-то — колючее, как заноза. Она молча подбросила ещё щепку в очаг, выпрямилась, повернулась к Лираэль.

— Лучше не пытайся понять его, — сказала она негромко. — Он не для того живёт, чтобы быть понятым. Не для того остался.
Она помолчала. Потом добавила, уже с оттенком злости, но и с чем-то, похожим на ревность:
— И не вздумай ему доверять. Такие, как он, умеют молчать всю жизнь. Даже если кто-то рядом хочет слушать.

Лираэль едва заметно нахмурилась. Что-то в голосе Серанис кольнуло.

— Я и не хотела, — тихо ответила она. — Мне достаточно своих ошибок.

Серанис ничего не сказала. Только отвернулась к кастрюле, будто разговор больше не существовал.

Она легла на спину, уставившись в деревянный потолок. Треснутая доска, узел, паутина в углу — всё будто знало больше, чем она сама.

Сначала была просто тишина. Потом — мысли. Словно черви под кожей. Сначала тихо, потом громче. Больнее.

"Ты ведь знала. Чувствовала, да? Когда вошла в храм. Когда коснулась кристалла.
Что-то внутри шептало: «Не трогай».
Но ты ведь не умеешь не трогать."

Она сжалась. Лёгкие дрожали. Каждая клетка тела помнила этот трепет — не страха, а жажды знать, жажды найти хоть что-то в этом мире, который только и делал, что забирал.

"Ты хотела найти мать. Понять, куда она ушла. Почему. Оставила тебя.
Хотела найти правду. Или... месть?
Или просто — хоть кого-то. Хоть что-то.
Хоть силу. Хоть голос."

Слова матери снова звучали в ушах. Голос из сна — такой знакомый, такой тёплый. Но ведь это был только сон, правда?

"А если нет?"

Губы Лираэль дрогнули. Она стиснула зубы. Не плакать. Не сейчас.

Вспомнилась деревня. Дома с низкими крышами. Люди, что смотрели на неё сначала с сочувствием, потом с подозрением, потом — с ужасом.

"Ты ведь убила их. Пусть не руками. Пусть... просто была рядом.
Сначала умерли дети. Потом — мать той самой, что делилась с тобой хлебом.
Потом — старейшина. А ты? Ты выжила.
Конечно, ты выжила."

Она вцепилась пальцами в ткань под спиной. Так, будто могла вырвать всё это из себя. Но нет. Оно росло. Как мрак.

"И всё это из-за чего? Из-за твоего желания?
Ты хотела знать, что скрывает храм?
Хотела коснуться силы? Хотела... быть кем-то?
Вот и стала."

Сон. Мать. Кристалл. Гибель. Изгнание. Тишина.

"А теперь ты здесь. С теми, кто смотрит на тебя, как на порох.
Кайлан... Он молчит, но он знает. Он чувствует. Он не сказал, но видел кристалл — и понял.
А Серанис... Она бы сожгла тебя, если бы не остатки чести."

Лираэль зажмурилась. Но в темноте было ещё хуже. Лица. Глаза. Голоса, кричащие: «Это ты! Она принесла беду!»

"А если мама тоже знала?
Если она ушла потому, что не хотела быть рядом с тобой, когда всё начнётся?
А дневник? Ты держишь его, но боишься открыть.
Потому что вдруг там всё написано.
Вдруг она знала. Всё."

Слёзы подступили к горлу, но она не позволила им пролиться.

"Ты говоришь, что хочешь понять. Но на самом деле — ты просто хочешь прощения.
А его нет."

И в этот момент — глухой звук.
Миска с чем-то горячим опустилась на пол с лёгким стуком.

Лираэль резко вздрогнула. Она не сразу осознала, что Серанис стоит рядом. В руках — деревянная миска, из которой валил пар. А за столом — уже сидел Каэлан. Она даже не заметила, когда он вошёл. Он сидел, как всегда — тихо, сосредоточенно, будто был здесь с самого начала.

— Сколько прошло?.. — хрипло спросила она, с трудом приподнимаясь. Всё тело болело, как будто эти мысли сожгли её изнутри.

Серанис не смотрела на неё.

— Достаточно, чтобы еда остыла, — бросила она.

Лираэль встала медленно. Шагнула к столу.
Смотрела на Каэлана. Тот — ни слова. Только лёгкий кивок в знак того, что он видел, что она была здесь. В этом аду — сама с собой.

Лираэль села за стол. Сложно. Медленно. Казалось, что её тело не принадлежит ей, а мысли всё ещё пульсируют в голове, как отголоски боли. Всё, что она только что пережила внутри себя, теперь ходило рядом — невидимо, но ощутимо.

Каэлан уже сидел, положив руки на колени. Словно статуя, чуткая к движениям воздуха. Серанис разливала еду — варево из грибов, корней и трав.

Пар поднимался вверх, но не грел.
Костёр потрескивал, но в доме оставалось холодно.
Тепло не жило здесь. Оно умирало на пороге.

Лираэль взяла ложку. Положила в рот — вкус был... никакой.
Словно ели не пищу, а обязанность жить.

"Даже еда здесь мёртвая. Даже огонь не греет.
Как будто сам дом не хочет, чтобы мы чувствовали.
Или чтобы мы вообще были."

Она жевала автоматически. Мысли не отступали.
Те же: мать, кристалл, храм, деревня, смерть, одиночество, вина.

Каэлан не смотрел на неё. Ни прямого взгляда, ни намёка.
Серанис сосредоточенно ела, будто разжёвывая свою злость.

"Если я ничего не скажу — это останется внутри.
Я лопну. Рано или поздно.
И, может, если я скажу, они хотя бы поймут.
Или, наоборот, отвернутся.
Но хуже, чем сейчас — не станет."

Когда последняя ложка скрипнула о миску, Лираэль поставила её на стол. Слишком резко, как для её хрупких рук. Она вздохнула. Медленно. Глубоко. Ощутила, как воздух горит в горле, и поняла — она всё-таки скажет.

— Мне снился сон, — тихо начала она. — Слишком... ясный. Как будто это не просто сон, а послание.

Каэлан чуть приподнял бровь. Не перебил.

— Мама... она говорила со мной. Сказала, что я открыла дверь. Что теперь я должна идти дальше. Что нельзя отворачиваться от страха.
Она предупреждала. Но... мне кажется, она знала. Всё. Знала, что я сделаю. Что найду этот храм. Кристалл.

Серанис откинулась на спинку стула. Руки скрестила на груди.

— И что?

— У неё был дневник, — продолжила Лираэль. Голос дрожал. — Я его взяла, когда убегала. Не смогла прочитать. Не смела.
Но теперь... мне нужно. Там что-то важное. Что-то, что может объяснить, зачем всё это началось.

Каэлан смотрел внимательно. Не с сочувствием — с трезвостью.

— И ты думаешь, что в дневнике твоей матери есть смысл всей этой заразы?

— Я не знаю, — честно сказала Лираэль. — Но знаю одно: всё началось после того, как я коснулась кристалла.
И если мама оставила мне ключ... я должна его использовать.

Серанис мрачно скривилась.

— Ты не подумала, что она могла просто сбежать?

— Подумала. Но она оставила его. Значит — что-то знала.

Наступила тишина.

Каэлан перевёл взгляд с Лираэль на огонь. Там трепыхалось пламя — без света, без тепла. Только движение.

— Если в этом дневнике есть хоть какие-то ответы... — проговорил он медленно. — Значит, ты читаешь его утром. Если готова.

Он приподнял бровь чуть-чуть — это у него, кажется, заменяло заботу.

— И рассказываешь всё. Без утайки. Ни намёков. Ни полуправды.

Лираэль сжала ложку в пальцах. Медленно кивнула.

"Даже если это разрушит всё.
Даже если я не смогу объяснить, почему.
Даже если они меня прогонят."

— Ладно, — тихо сказала она. — Завтра. Всё расскажу.

Серанис только фыркнула и ушла к очагу, не произнеся ни слова. Каэлан остался сидеть. Его лицо не менялось, но в глазах мелькнуло: он понял, что завтра многое изменится.

Они разошлись по углам — кто-то остался у очага, кто-то исчез за дверью.
Тишина в доме снова стала густой, вязкой. Но теперь — не пугающей.
Просто... пустой.

Лираэль лежала, завернувшись в шерстяной плед. Спина ныла. Веки тяжелели.
Она слышала, как Серанис переставляет миски.
Слышала, как за стеной скрипнул пол.
Слышала... жизнь.

"Я ещё жива."

И это почему-то было важно. Не героизм, не победа. Просто — она есть. Здесь. Сейчас. Среди людей, которые могли бы её убить. Осудить. Прогнать. Но не сделали этого.

Её пальцы скользнули к сумке. Она чуть прикоснулась к дневнику — как к священной вещи.

"Завтра.
Завтра ты мне расскажешь, мама.
Всё, что я должна была знать. Всё, чего боялась.
Всё, за что ты меня любила."

Лираэль закрыла глаза. Медленно. Глубоко вдохнула. Сердце било ровно. Без боли.

"Спасибо...
Спасибо, мама, что ты со мной.
Спасибо, Бог, если Ты слышишь.
Я не знаю, кто Ты...
Но если это Ты спас меня — я благодарна.
Даже если никто больше не верит — я верю.
Я не одна. Я не проклята.
Я просто человек."

Угол её губ дрогнул.
Тепло, как от свечи, коснулось груди.

"Завтра. Завтра всё начнётся."

И она уснула.
Сном, где не было крови.
Где мать держала её за руку.
И не отпускала.