Снег на костях

 Еще некоторое время ощущалось дрожание — это обвалы хоронили под собой давно забытые временем пути и штреки, а вместе с тем и зло во плоти. Эдвин вскочил не сразу. Снежинки падали на лицо, тут же таяли и превращались в капли. Но Росс этого не чувствовал. Сознание меркло перед страхом и возможными вариантами развития событий. Только одна мысль билась в черепной коробке — лишь бы не остаться одному. Спрятавшись за конвейером, парень потянулся к сумке и, немного погодя, достал рацию. Вслушался: разгуливалась метель и свистел ветер. Ничего. Пустота. Покинутость душила. С каждым порывом подавленность внутри возрастала. Он отрицал принятие неотвратимого. Эд опустился на снег и включил рацию.

Росс прикрыл глаза и сосредоточился на дыхании, одновременно пытаясь отпустить навязчивую мысль. Шипение успокаивало и перекрывало собой неизвестность. Начинали трястись руки — не от тревоги, а от холода. Даже изъедающая боль отступила на второй план. Эдвин выдохнул и открыл глаза. Он повернул голову налево, в сторону штольни, и увидел, как комья снега заметают его следы. Он привстал, отбросил рацию, и руки его автоматически поднялись к лицу. Пальцы прошлись по лбу, на мгновение прикрытым глазам, осторожно обошли щетинистые щеки, но скользнули дальше по шее. Нащупав бугристости, Эдвин отдернул в испуге руки. Глубоко вдохнув, он вернул их к шее и прошелся по взбухшим и отчетливо выступающим венам. Безотчетная паника захлестнула его. Росс ничего не видел из-за ночной полутьмы, но то, что чувствовал он на себе, вызывало в глубине души еще больший неподдельный ужас, а в голове заставляло собираться по кусочкам страшные картинки. Закружилась голова. Рация все также шумела рядом, но шипение ее он теперь не слышал. Эд снова зажмурился. И в следующую секунду услышал хруст снега. Он тут же поднял голову и увидел поднимавшегося со снега Джея. Запыхавшийся мужчина вставал с колен — вылетел прямиком из пещеры, и на ходу споткнулся о доски.

— Быстрей, быстрей! Они за мной! — просипел Джейден, хотя порывался крикнуть. Эдвин ринулся за ним, но вспомнил о рации и сумке, вернулся, схватил и направился стремглав за напарником.

Ветер хлестал по лицу. Эдвин бежал за Джеем. Джей бежал наугад. Единственная цель — укрыться. Все перед ним было мутно-серым и расплывчатым. Когда дышать стало невмоготу, почувствовал, как открылось второе дыхание. На миг даже потерял из виду Уэллинга, но по скрипу понял, что они уже пришли — парень остановился у самого порога.

— Не медли! — рявкнул мужчина. Эдвин сделал пару широких шагов и оказался в доме. Только спустя пару секунд он понял, что никаких визгов и преследователей не слышал.

Дверь за его спиной со скрипом закрылась. Джейден задвинул все засовы и приставил комод. Обернувшись, Уэллинг положил пару припасенных пачек динамита, выдохнул, и уголки губ его поползли вверх. Он рассмеялся — добродушно и беспечно, иногда все же заходясь в кашле. Эд, глядя на него, не смог сдержать улыбку и, превозмогая боль, усмехнулся такой резкой перемене в поведении напарника. Опомнившись, Джейден сделал привычное суровое выражение лица. Мужчина позакрывал все шторы, ушел в дальнюю комнату без окон, зажег там фонарь, перетащил несколько одеял — Эдвин так и не понял, откуда Джей их взял — и позвал его.

— Глянь-ка, у нас же тут в аптечке еще аспирин остался, — произнес Джей, подавая Эду полупрозрачную пластиковую баночку с таблетками.

На душе, несмотря ни на что, стало легче — так думал парень, устремив взор на фонарь, теплый свет которого искажал тени их профилей. Джейден, сидевший напротив, прокручивал станции. Спустя полчаса молчания Уэллинг отложил ее и принялся крутить барабан револьвера, размышляя о чем-то своем.

— Знаешь... — сказал вдруг Уэллинг, — ты извини меня, что угрожал. Ситуация такая была, сам знаешь — вдруг что, и оба бы пропали. А так — я бы не выстрелил. — Он посмотрел на Эда и показал револьвер, после чего открыл на его глазах барабан. — Пуст.

Вздохнув, мужчина отбросил оружие, подобрал к себе колени и положил голову на руки.

— Вот теперь мы точно беззащитны, — пробубнил тот, а затем завалился на боковую, на ту сторону, куда свет не достигал. Он еще некоторое время смотрел в одну точку, но позже закрыл глаза и погрузился в пустой сон.

Но Эдвин хотел с ним поговорить и обсудить. Его мучил вопрос — знал ли Уэллинг о внешних изменениях? Парень невольно приложил ладонь к щеке и ощутил всю остроту боли. Взглянув еще раз на напарника, он отвернулся, снял куртку, свитер и рубашку. На груди фиолетово-синей паутиной расползались нечеткие линии, затмевая шрамы. Прерывисто вдохнув, Эд надел одежду обратно и забился в угол поближе к фонарю.

Не спалось. Боль немного утихла, но Росс не знал, было ли это самовнушение или действительно так подействовали таблетки. Понимал лишь, что начинали изводить мысли. Он знал: нельзя сейчас уходить от реальности, это закончится как всегда.

Перед глазами будто прокручивалась пленка — все от настоящего момента. Вслед захлестнули сожаления.

«Нельзя вспоминать, хватит думать», — твердил себе Эдвин, но уносился все дальше в потоке мыслей.

«Я не хотел соглашаться на этот контракт», — говорил внутренний голос. «Я должен был уволиться на следующий день...»

А затем он перенесся на вокзал. Вновь застучали по рельсам колеса, и мимолетный порыв ветра коснулся кожи. Снова увидел, как Джейден направился к кассе — в очередной раз потерял терпение. Наблюдал за спором с кассиршей и сам уже спешил разузнать, что не так. После в сознании застыло выражение лица Уэллинга — такие лица бывают у людей, осознавших что-то важное, или вспомнивших о чем-то.

«Не надо было соглашаться. Надо было ждать...» промелькнула мысль. «Если бы не я, может, не оказались бы тут сейчас, были бы давно в Эдмонтоне, жили своей жизнью...»

Парень вздохнул. Прийти в себя не получалось. Росс зажмурился, это не помогло. Эдвин пытался остановить лавину воспоминаний, не окунаться в них с головой, но не вышло. Он снова не здесь, а там. В моментах, которые годами старался забыть. Опять шрамы на теле начинали жечь так, будто прижигали в первый раз.

Но забыть все для него значило бы отказаться от прошлого и частицы себя. Однако на обломках пережитого построить новое не удавалось. Сколько бы раз он ни пытался, отражение напоминало о лжи. Самой страшной и отчаянной. Лжи самому себе. Маска обманщика не сползала даже в одиночестве. Притворство не давало результатов. Быть тем, кем хотелось, и сталкиваться ежедневно с истиной, заточенной в собственном же теле — вот, что представлялось наихудшей пыткой. Ему не сбежать от себя и не пересилить.

Тихий город в тени гор, раскинутый среди зеленых равнин — Летбридж нечасто манил спокойствием, но его семья была именно отсюда. Перед глазами ярко и отчетливо показался их небольшой двухэтажный дом с покатой крышей. Справа стоял серый отцовский додж. Было непривычно тепло для середины осени. Солнечные лучи скользили и отдавали блики на незанавешенных окнах, отчего мир приобретал желтые краски. Именно из этого места он всегда хотел сбежать.

Восьмилетний Эдвин Росс только вернулся из школы — спрыгнул с велосипеда на бегу, отворил дверь, и ощутил запах свежеиспеченного хлеба. Невинные глаза заискрились радостью и восторгом. Рюкзак тут же оказался на полу у самого порога. Мальчишка побежал на кухню — знал, что мать там, однако застал приоткрытую дверь в подвал. Хлеб на столе прикрыт полотенцем. На полу валялись кухонные приборы и ножи.

— Ма-ам... — промолвил Эд, насупив прямые тонкие брови. Смятение сменилось любопытством. Эмилии Росс нет ни в спальне, ни на кухне, ни в гостиной. Нигде. И лишь в подвал Эдвин боялся спускаться.

До этого он спускался в подвал только раз — и то с отцом, чтобы взять ящик с инструментами. А сейчас... Через каждые пять минут Эдди подходил к двери, приоткрывал ее еще на несколько сантиметров, смотрел в щель, звал маму и уходил.

Прошел час. Запах свежей выпечки выветрился, хлеб остыл. Кухонные приборы и ножи Эдди послушано поднял и сложил на стол. Страх и неизвестность нагнетали. Дурное предчувствие гложило душу. Эдвин боялся наихудшего.

Мать, сколько Эд ее помнил, всегда сидела дома и не работала. Лишь изредка уезжала на пару недель. Отец не говорил точно, куда отправлялась мама, хоть Эдвин со слов Этвелла сначала думал, что там она отдыхает. После таких поездок Эмилия Росс возвращалась с улыбкой и слезами на глазах. Но потом ее начала выдавать болезненная бледность, вялость, и Эдди уже догадывался — что-то не так.

Иногда мать разговаривала сама с собой или тенью — впрочем, маленького Эдвина это лишь забавляло. Но вот срывы происходили все чаще. Мать уезжала на недели. Вернувшись же, кричала и говорила, что уйдет. Этвеллу в таких случаях приходилось ее успокаивать, а Эдвин все не понимал, куда его мама могла уйти в столь поздний час. Знакомые зеленые глаза матери, что сын привык видеть светящимися, бледнели. Несмотря на улыбки, взгляд пожирала пустота. Страх рос в душе, и поделиться переживаниями было не с кем. Отец нередко оставался в церкви, а маленький Эдвин сидел под присмотром постоянно незнакомых и чужих ему людей.

— Папа, а скоро вернется мама? — спросил он как-то Этвелла после проповеди, даже не надеясь получить четкий ответ. Мужчина погладил темную густую бороду, затем поправил мантию и склонился над мальчиком, сидевшим на скамье и смотревшим на него с немой мольбой.

— Сын мой, она вот-вот приедет, — проговорил отец, избегая зрительного контакта — уж слишком был похож на Эмилию. — Надейся и жди.

— А где она сейчас? — посмотрел на отца Эдвин, пытаясь встретиться взглядами, но безнадежно.

— В очень хорошем месте, — произнес проповедник, тут же поднявшись и отвернувшись от сына. — Там ей помогают...

— А почему нашей помощи ей недостаточно?

— Потому что мы не в силах помочь ей в той мере, в какой она нуждается. — Он старался не выдать дрожи в голосе — и это получилось. Но Эдди если и не видел того, что скрывал отец, то однозначно чувствовал.

— А Бог помогает маме, да? Он спасет ее, папа?

— Иначе быть не может... — Этвелл метнул взгляд к пестрым витражам, а после мужчина удалился в ризницу, прикрыв за собой дверь.

С тех пор взор Росса-младшего все чаще останавливался на кресте, и куда чаще — на изголовье кровати. Сын не осмеливался озвучить мысль отцу, что больше не верит.

«Он никогда не звал меня по имени», — прошептал Росс, видя, как подергивается пламя в фонаре. «И никогда не гладил. Даже не смотрел в глаза».

Холод, отрешенность. Все еще хуже после очередной поездки.

— Я убью себя, если еще хоть раз отправишь!

«Куда? Кто отправит?» — не понимал Эдди, лежа в кровати и слыша ругань за пошарпанной стенкой с облезлой штукатуркой, что так и норовила при малейшем грохоте упасть на чистую, но выцветшую постель, усыпанную изображениями звезд. Мальчик знал, что мама никуда не уйдет — этого не может быть. Эмилия нередко говорила ему, что папа любит его, несмотря ни на что, просто по-своему, но слова ее коробили мальчика, который уже не принимал ее заявления за чистую монету.

Наблюдения за родителями не прошли бесследно. Предугадывать поведение значило хоть и ненадолго, но побыть в тихой гавани. Мальчик не сомневался: мать с отцом повздорят и все же улягутся спать, а наутро Эмилия встретит его с теплой улыбкой и подаст горячие тосты с джемом. «И как всегда папа прочтет молитву».

И понемногу он сообразил, что происходит. При прямых вопросах отцу мальчишка получал уклончивые ответы, а утверждая и говоря, что все знает и не надо врать, — отрицание.

От осознания было больно и, тем не менее, Эдвин разобрался — для этого ему больше не требовалось подтверждение отца. Отрицание Этвелла уже само по себе служило подтверждением, сколь яро отец ни пытался упрятать истину с таблетками матери в ванном шкафчике от проворного ребенка, оставленного на произвол судьбы.

«Но ведь она всегда уезжает с утра, а сегодня проводила меня в школу, все было как обычно, никаких странностей... Я даже напомнил ей о таблетках», — думал мальчик, сидя на диване в гостиной. Из размышлений его вырвал бой старых часов, доставшихся от бабушки: стрелка встала на шестерке. Отец возвращался только к семи.

Вздохнув, Росс-младший залез на полку в коридоре и, немного покопавшись, достал фонарик. Набравшись духу, мальчишка прошел на кухню, приблизился к двери и отворил ее полностью. Потом включил фонарик — помнил из разговора родителей, что лампочка перегорела и ее так и не заменили. Щелкнув пару раз по включателю, и получив ожидаемый результат, он начал спуск по шаткой лестнице.

Яркий свет фонаря метался по бетонным стенам, деревянным и частично развалившимся полкам со всякого вида старьем. Подвал встретил абсолютной тишиной, которую рушил неровный скрип от досок. Вот Эдвин уже спустился, сделал первый шаг, и страх перестал чувствоваться так явно. Сейчас ему хотелось только знать, что с мамой все в порядке — темнота уже не так пугала.

— Мам, — прошептал мальчик и прикусил губу, рассматривая небольшое помещение. Он не узнавал его теперь в свете фонарика. — Мама, — кликнул уже увереннее, задержавшись у коробки с рождественскими украшениями — оттуда выглядывала гирлянда и горка из красных шаров. Свернув направо в ряд без коробок, мальчишка практически уткнулся лицом в полки. Пропустив старые семейные альбомы, двинулся дальше.

Он звал ее, водя лучом фонаря по помещению, но ответа не было. На глаза наворачивались слезы.

«Может, она не здесь?» — промелькнула обнадеживающая мысль, но Эдвин продолжал ступать дальше. И когда он вышел из лабиринта коробок, луч пал на то, чего мальчик больше всего боялся увидеть. Нет, представить в деталях он, конечно же, не мог. Но то, на что устремился его взгляд, врезалось в память до конца жизни.

Светло-русые пряди смешались с грязью и пылью. Тонкие кисти и хрупкое, исхудалое за последние годы тело, замерло на холодном бетоне. Глаза изумрудного оттенка бездумно устремлены в потолок, Подол серого домашнего платья лишь немного обнажал правое колено. В одной руке Эмилии Росс лежала пустая банка от таблеток, в другой — скомканный лист бумаги. На бескровных губах застыла улыбка.

— Мама! — с воплем кинулся к ней Эдвин. Он упал на колени рядом, хотел закричать во все горло, но разрыдался. Было слишком поздно.

Следующие дни сменились серостью и трауром. Боль стала вторым кислородом. Отец отвернулся от сына окончательно. Более того — он потерял веру. Это Эдвин понял, когда однажды зашел в кабинет Этвелла без стука. Той морозной ночью ему снова не спалось, а потому решил пойти к отцу. Впредь крест был снят с изголовья и покорно лежал на прикроватном столике.

Дверь в спальню родителей — самая отдаленная, однако внимание мальчика привлек свет, сочившийся из щели кабинета Этвелла, и Эдди заглянул туда.

Отец сидел лицом к камину с бутылкой виски и Библией, и не услышал скрипа двери, потому Росс-младший наблюдал за тем, как горели листы, а он, делая по глотку из бутылки каждый раз, подливал янтарную жидкость в огонь. Если бы Эдвин знал, чем это обернется, мальчишка бы и близко не подошел к нему. Сбежал из дома, спрятался, искал бы укрытие. Но фатальная ошибка настигла немногим позже.

Сын вошел, постоял, подмечая действия отца, а затем сделал несколько неуверенных шагов. Хотел что-то сказать и приоткрыл рот, но подумал, что это будет лишнее.

— Пап... Можно? шепнул он с виноватым видом. Мужчина повернулся в пол-оборота и слабо кивнул. Но не успел Эдди дойти, как Этвелл встал. «Мне нужно тебе кое-что показать» с этими словами он взял за руку и повел сына за собой.

Подвал стал отправной точкой, с которой все началось. За несколько месяцев после смерти Эмилии многое изменилось. И многое пошло не так.

Когда Этвелл Росс привел Эдвина в подвал в первый раз, Эдди все еще доверял ему. Несмотря на недомолвки, вранье, безразличие, в особенности — нарастающее чувство одиночества. Эдди верил и искал в фигуре отца поддержки и хотя бы мимолетного тепла. Но не ожидал, что тот его обожжет.

Подвал опустел в первый же месяц после ухода матери. Коробки с хламом, одежда, старая мебель и даже альбомы с фотографиями благополучно выброшены главой семьи.

— Мать покинула этот мир... По своей вине. Она согрешила, и ты должен это понимать. Нечестивцам не место в памяти и чистых душах. В наших душах, — обратился к нему отец. Голос его звучал приглушенно, уверенно и успокаивающе. Карие глубоко посаженные глаза впервые встретились с темно-зелеными Эда. Мальчик помнил, что у Этвелла еще была ямка на подбородке, однако не видел ее из-за отросшей бороды. Мужчина поднялся, снял белую рубашку и положил ее на спинку стула напротив, обнажив небольшой живот и волосатую грудь.

В просторном теперь помещении стояли два стула, а посередине висела лампа — тусклый свет не достигал углов, а лишь расползался пятном по бетонному полу. Только сейчас Эдвин заметил, что здесь, помимо прочего, есть печь, и чуть поодаль от нее лежал каминный набор. Отец придвинул стул как можно ближе к ней и предложил сыну сесть, пока поджигал дрова.

Вслед за тем он взял кочергу и положил в печь — это удивило Эда и заставило уголки губ дернуться — после чего Этвелл Росс отошел к шкафу и достал веревку.

— Итак, сын мой... Ты нуждаешься в наставлениях — я это вижу. Тебе остается только протянуть руку, а я в ответ приму твою мольбу о помощи.

Мужчина присел на корточки перед сыном и показал веревку.

— Протянешь мне руку? Пойдешь за мной? — Он сверлил блестящим взглядом мальчика. Эдди улыбнулся и сделал то, что от него и требовалось — повиновался. С этого момента дороги назад не было. Мальчик не ожидал, что его привяжут к стулу. Не подозревал, что кочерга предназначалась для него. Не представлял, как может пахнуть горящая кожа, и насколько будет больно получать каждый шрам в виде креста.

Всякий раз он слышал крик отца. В сознании воскресали воспоминания. Перед лицом чувствовал жар от раскаленного железа и собственную боль. Но хуже было ощущать ее не на физическом уровне, а на моральном. Понять и принять ее он все еще не мог.

Так же, как и двенадцать лет назад, Эдвин видел образ отца с оголенным торсом, с кочергой или ремнем в руке, с покрасневшим от ярости лицом. Парень помнил каждое его слово, интонацию, изречения.

«Проповедь первая. Запоминай, мальчик мой: блаженны плачущие, ибо они будут утешены. Но ты — ты не должен проронить и слезинки, понял? Я воспитаю тебя сильным — запомнишь все самое лучшее. Еще спасибо скажешь...»

«Проповедь третья. Господь близок к сокрушенным сердцем и спасает смиренных духом. Как ты понимаешь эти слова? Не ной, а говори со мной, маленький паршивец!»

Ослушаться и пытаться избежать «проповедей» — так называл это Этвелл — было нельзя. За наказанием шло наказание еще хуже.

— Проповедь восьмая, — прошептал Росс. Страдающий во плоти перестал грешить.

Он вернулся в реальность. Шмыгнул и прикрыл глаза — вновь попытался сосредоточиться на сердцебиении и дыхании. Помогло.

«Всегда помогает», — улыбнулся своей мысли парень, сглатывая ком в горле. Открывать глаза больше не хотелось. Он потушил фонарь и остался в темноте. Чувства продолжали нарастать. Глушить дальше было бесполезно. Вскоре постучали в дверь.

Джейден проснулся от повторного стука и знакомого шуршания. Но не обнаружил рядом Эдвина. Всю ночь всхлипывания и шепот мешали его чуткому сну. Уэллинг вскочил и бросился к двери. Спустя несколько секунд Джей стоял в шаге от нее. Росс пустым взором глядел на существо за окном. Вендиго поклацал по стеклу пару раз и жестом поманил Эда выйти. Парень в это время слышал в голове сладкий и успокаивающий голос и завороженно смотрел на явившуюся сущность.

— Выйди, Эдвин. Ты избавишься от боли. Давай же... У тебя не будет памяти, чувств... Только голод — и он станет единственным, что тебе будет нужно. Ну же, медлить ни к чему, — мурчало оно и пленяло разум паутиной слов. — Эдвин, открой дверь... Услада ждет тебя. Я здесь и помогу тебе. Я покажу, что это такое. Просто освободись от духа. Протяни свою руку и мне...

Рука Росса скользнула по стеклу. Душа металась.

Однако стоило Джейдену сделать еще один шаг и встретиться взглядами с тварью, как сам стал ее жертвой.

— Ты виноват, — доносился шепоток. — Ты виноват в их смерти. Вина гложит... Послушайся... Ты один из нас. В тебе останется только жажда.

Джей противился, отбивался от мыслей. Тогда перед ним возникла Алисия — она повторила то же самое. Слишком живой и правдоподобный образ пугал, и сменился на Амели. Все то же ситцевое платье. Уже мелькали последние воспоминания. И Уэллинг понял — они играют и выманивают из укрытия. Когда Джейден открыл глаза, первое, что увидел, были пальцы Росса — парень отпирал уже третий засов.

И в следующую секунду Эд получил удар по голове. Росс обмяк и повалился на пол. В дверь принялись ломиться, и комод отошел от двери на несколько сантиметров. Джей снова закрыл все и, оттащив напарника подальше, придвинул комод еще плотнее.

Через полтора часа за окном начало светать. Эдвин так и не пришел в себя.

«Видимо, ударил слишком сильно», — предположил Уэллинг, волоча коллегу с сумкой по земле. «Главное, чтоб не помер», — пролетела мысль, сбившая предыдущую. Джейден отпустил Росса и выдохнул. Он стоял посреди улицы с домами и кафе. Подумав, что им неплохо обзавестись машиной — хоть шанса найти рабочую не было вовсе — мужчина оглянулся и подметил те, что с гаражами. Окинув взором еще раз, Джей посмотрел на валявшегося на тротуаре Эда. Черная рана на правой щеке парня выглядела в свете солнечных лучей особенно безобразно. Тем не менее, аккуратные черты и отросшая шевелюра, выглядывающая из-под шапки, не могли скрыть такое уродство.

— Ну, пока вроде никого, кто мог бы тебя сожрать.

И направился к двухэтажному дому в десяти метрах от него. Вскоре пришлось пойти в другой, поскольку в первом гараже не удалось ничего обнаружить. Так мужчина бегал на протяжении получаса, пока не наткнулся на старый грузовик — предназначался он, по всей видимости, для перевозок угля и прочего добра.

Сначала Уэллинг попытался завести его с помощью проводов, но тщетно. Открыть примерзший капот спустя пятнадцать попыток и кучу пыхтений так же не получилось. Вытерев пот со лба, Джей бросил пустую затею и вернулся к обходу. Так вскоре он и отыскал санки — для этого, правда, покопался на чердаках и пару раз даже напоролся на три трупа. Вид их напоминал те два, что встретили они ранее — оторванные конечности и три кола во рту служили знаком, что лучше уйти, так как заработать себе то же, что и Росс, не горел желанием. Не найдя веревку, решил содрать тюль.

Положив Эдвина на санки, а на него сумку — и обмотав все крепко и надежно тюлем — продолжил путь. Он обернулся лишь раз, чтобы отпустить самодельную веревку, которая уже успела натереть грубые ладони, и отдышаться — знал, что это плохая привычка, однако ничего не мог с собой поделать — и заметил две горки с крестами у одного из домов. Терять время не стал.

Джейден верил, что дело теперь за малым. Надеялся, что напарник проснется и его больше не доведется тащить.

В воздухе закружились снежинки. Небо понемногу затянули облака. Уэллинг все чаще делал остановки, чтобы отдышаться. За несколько часов — пусть санки и облегчали задачу — он на исходе. И все же Джей не сдавался. Как-то раз, сделав один такой перерыв, он заметил, что из кармана куртки Росса что-то выпало. Любопытство одержало верх. Уэллинг поднял скомканный лист бумаги. Написанное на нем дало пищу для размышлений и посеяло семя сомнения: «Лишь когда души, не имея свободных сосудов, выберутся наружу, и не будут уж иметь новой возможности обрести плоть, все будет кончено, а зло — изгнано».

Немногим позже Эдвин открыл глаза. Смерклось. Снег нещадно бил в лицо нескончаемым вихрем. Горло слишком пересохло, чтобы хотя бы прохрипеть, но парень чувствовал, что движется. Снова свист, необузданный вой и непривычный почему-то сейчас хруст снега слышал он рядом с собой. Росс ничего не видел, не чувствовал рук и ног, однако понимал, что не один. Сил держать глаза открытыми не было. Придя в себя позднее, он невольно зацепился взглядом за подрагивающее пламя, что прорезало себе дорогу сквозь тьму и мглу.