Глава 15
Контрольная по алгебре для меня прошла успешно, и с пятеркой в рукаве я побрела домой.
Весь оставшийся день жила по четко намеченному плану. Был только один нюанс, который портил настроение — навязчивые мысли. Первое — я старалась понять отношение Богдана ко мне. Вроде бы интерес с его стороны есть, а вроде бы он не делает чего-то большего. Мы живем в современном мире, где правят интернет и техника. Странно, что Богдан свидание назначил, а номер не попросил. Неужели ему не хочется общаться со мной эти четыре дня? А что, если я не смогу прийти к нему на занятие? Мало ли, что может произойти за четыре дня. Одним словом, странно. И теперь мы плавно переходим ко второй навязчивой мысли — Маша. Она пробыла на двух уроках, а затем просто сбежала. После двух уроков последовало еще четыре, но ее это не волновало. На мое сообщение она снова не ответила.
Дома я пообедала, собрала волосы в пучок и до вечера просидела за письменным столом, погруженная в задания по истории, алгебре и экономике. С экономикой я быстро разобралась, с логарифмами по алгебре пришлось повозиться и исписать несколько страниц, прежде чем получить правильный ответ. По истории же мне не оставалось ничего иного, как зубрить.
Славка до вечера сидел на кухне с учебниками и тетрадями, периодически с кем-то переговариваясь по видеосвязи в чате. Они с друзьями из группы по плаванию с энтузиазмом делали уроки одновременно. Наверное, это здорово. Я так не пробовала. Славкина усидчивость вдохновляла меня на непрекращающуюся работу мозга.
Глядя на нас с братом, весь день корпящих за учебниками, посторонний наблюдатель не ошибся бы, если бы решил, что перед ним идеальный пример семьи задротов (не побоюсь этого слова).
Час назад мама сняла с меня мерки и поехала в ателье. Ее знакомая портниха согласилась в короткие сроки сшить фартук. А черное платье с юбкой-колокольчиком на последний звонок я себе заказала. За это время мама отправила мне пару фото с бантиками, чтобы я выбрала.
Все шло по плану, только на сердце было неспокойно. Невозможность пообщаться с Богданом беспокоила.
На следующий день Машка не пришла в школу. Классный руководитель попросила меня задержаться после уроков.
— Женя, вы же с Марией Игнатьевой давно дружите. Расскажи-ка, с ней все в порядке? Ее нет весь день, – Ольга Викторовна сурово смотрела на меня поверх очков.
Она вела у нас физику и много знаний от нас не требовала по своему предмету, а предпочитала, чтобы мы больше занимались подготовкой к экзаменам. Ольга Викторовна хотела, чтобы именно в ее классе было много медалистов.
— Вчера с ней все было хорошо, — пробормотала я, опуская глаза.
— А сегодня что? Заболела? — приподняла брови учитель.
— Ольга Викторовна, я не знаю, честно-честно, — ответила я, понимая, что говорю правду.
Классный руководитель вздохнула, поправила очки в тонкой золотистой оправе.
— Передай Игнатьевой, чтобы завтра она немедленно явилась в школу. Уважительная причина для неявки — это болезнь, — Ольга Викторовна усмехнулась. — Или смерть. Все поняла, Женя?
— Да, обязательно передам, — пообещала я и направилась к выходу.
Я снова просидела весь день за учебниками и той самой философской книгой. Еще раз посмотрела перечень необходимых предметов для поступления на факультет философии, количество бюджетных мест и факультативы по этому курсу обучения.
Я звонила Маше трижды, трубку она снова не взяла. Тогда позвонила Диме.
— Алло, Женюш, — раздался уставший голос друга.
— Привет, Дим! Машка дома? — мое сердце учащенно забилось.
— С утра была дома, в школу собиралась. А что случилось?
— Я уже не знаю, что делать, Дим...— пролепетала я, не понимая, то ли сдавать Машку, то ли промолчать. Я переживала за нее, поэтому решила сдать. — Ее не было в школе сегодня, — пискнула я и покраснела. Как хорошо, что Дмитрий меня сейчас не видит.
Воцарилась минутная пауза. Я уже хотела было попрощаться и положить трубку, настолько задыхалась от переживаний и страха, но в эту самую секунду трубка рявкнула:
— КАК НЕ БЫЛО?! — загромыхал Дима. — А вчера была?!
— Вчера была, — выдала я, умолчав о том, что Машка была не на всех уроках.
— Я все понял, — ледяным тоном сказал Дима. Его голос звучал, как натянутая струна.
Дотронься — лопнет.
— Что понял, Дима? — прошелестела я.
На том конце провода громко нажимали на клаксон. Очевидно, Дима был за рулем.
— А то, что она снюхалась с Коршуновым! — взревел Дима. — Я хотел приехать домой, спокойно выпить крепкого кофе и поработать над очень сложным макетом, но не тепе-е-е-ерь. Тепе-е-е-ерь я еду бить морду Коршунову!!! Уже сворачиваю на улицу этого говнюка.
Я испуганно вцепилась в телефон и заметалась по комнате. То ли собираться и бежать к ним, то ли оставаться на месте.
— Дим, подожди, я, наверное, сейчас прибегу, — лепетала я, натягивая джинсы на домашние шорты.
Джинсы закатали края шортов, начали застревать и не могли натянуться на мой зад и застегнуться. Ничего не соображая, я плюнула и нацепила сверху длинную футболку. Пофиг, не спадут.
— Как хочешь. Я УЖЕ ПРИЕХАЛ, — загробным голосом произнес Дима и сбросил вызов.
Я вылетела из комнаты. В коридоре обувались мама со Славиком. Увидев меня, оба испуганно замерли.
— Женя, что с тобой? — осторожно начала мама.
Я быстро обулась.
— Довезите меня до Коршуновых. Он живет в доме через дорогу, в котором двадцать четыре этажа.
— Но мы можем опоздать в бассейн, — неуверенно протянул брат
— Не опоздаешь! — рявкнула я.
Мама не стала задавать лишних вопросов.
Через пять минут мы уже подъезжали к шикарной элитной высотке. Вход для автомобилей был перекрыт шлагбаумом. Мама тревожно посмотрела на меня, когда я, хлопнув дверцей, помчалась в сторону подъезда. На парковке до шлагбаума я обратила внимание на Димин Hyundai Getz.
Наудачу из подъезда вышла молодая пара с малышом, и я успела проскочить перед закрывающейся дверью. Зайдя в лифт, трясущейся рукой тыкнула на кнопку девять, и лифт плавно поехал вверх.
Оказавшись на нужном этаже, растерялась. Номер Коршуновской квартиры я не знала. Внезапно раздались чьи-то пугающие крики. Чувствуя недоброе, я последовала на шум. Вошла в тамбур и подбежала к распахнутой двери, в щели которой маячила растерянная фигура Машки.
Она была только в нижнем белье — черном бюстгальтере и кружевных стрингах.
— Отпусти меня, идиот! — орал Ваня, отталкивая от себя беснующегося Диму.
Игнатьев тряс Коршунова за грудки. Воротник футболки впился в кожу Ивана и передавливал шею. Вцепившись в Диму, Ваня пытался отодрать его от себя. Но тот был гораздо выше и крупнее худощавого Коршунова.
— Знаешь, сколько ей лет? Знаешь??? ОТВЕЧАЙ! — Дима тряс друга как тряпичную куклу.
Машка прижала руки к лицу и громко плакала.
— Отпусти его, Дима! — кричала она в слезах.
— Она не совершеннолетняя! Ты! Сволочь!!!
— А ей было хорошо со мной. Мы замечательно потра.... — Дима одной рукой отпихнул Ивана, в другой врезал ему кулаком, заставляя замолкнуть.
Ивана повело назад, он споткнулся, но удержался на ногах. Дима пошел на него, пригнулся и кинулся вон из квартиры, едва не сбив меня с ног.
Машка встала на пути брата, не давая ему пройти.
— Не пущу! — произнесла она сквозь слезы. Ее грудь, стянутая игривым бюстье, быстро поднималась и опускалась.
— Уйди с дороги! — Дима в ярости сдвинул Машку в сторону и бросился за Коршуновым, перепрыгивая через несколько ступеней.
Я рванула следом.
Мы преодолели два или три этажа вниз, когда Коршунов выскочил на общий балкон, какие строят в новостройках. Аварийный балкон, предназначенный для чрезвычайных ситуаций, когда не работает лифт.
Мои руки резко стали холодными, сердце бешено забилось в груди, предчувствуя беду. Я открывала рот, как выброшенная на берег рыба, не понимая, что делать. Я страшно боялась высоты, и не могла заставить себя подойти к разъяренному Диме.
Иван спиной приближался к парапету балкона. Сжимая кулаки и шумно дыша, на него надвигался Дима.
— Ребята, успокойтесь, давайте поговорим, — обрела я дар речи.
Но мой шепот был едва слышен.
— Не вмешивайся, — отчеканил Игнатьев.
— Ну и что же ты сделаешь? Убьешь меня? — дерзко произнес Коршунов.
Его глаза сделались черными и жуткими.
Дима молча стоял напротив него.
Мы, четверо давних друзей, оказались врагами. Змеями, смотавшимися в один клубок.
Мои глаза застилали слезы. Вот он Ваня, стоящий у балконных перил, вот Дима, потерявший человеческий облик, вон Маша, стоящая позади меня, в белье, трясущаяся от переполняющего ее стресса.
— Мы с Машкой отлично поразвлеклись. Она, оказывается, прожженная куртизанка, — Иван закатил глаза и сделал неприличный жест рукой. — Столько умеет...
Дима бросился на Ваню и сильно ударил его в лицо. Иван пошатнулся, потерял равновесие и, по инерции перегнувшись через ограждение балкона, сорвался вниз.
Мое сердце замерло.
Время замерло.
Все, что происходило дальше, я помню урывками.
Побелевшая подруга, сидящая у холодной балконной стены. Ее лицо не выражало ничего, из глаз не переставая, катились слезы. Она молчала, глядя в одну точку перед собой.
Не помню, как мы с Димой оказались на первом этаже, а потом на улице, возле лежащего на спине Ивана. Его серые глаза, всегда насмешливо смотрящие, были закрыты. На светлых короткостриженых волосах проступала кровь.
Трясущимися руками я начала набирать скорую помощь, но краем глаза заметила приближение спасательного экипажа и полицейский автомобиль. С мигалками и звуками сирены они остановились. Фельдшеры, врачи и полицейские начали незамедлительно выполнять свою работу. Ивана осторожно поместили на носилки и закатили в автомобиль скорой помощи. Тут выбежала Машка, все еще раздетая и без обуви, с бешеными глазами, бросилась к «скорой», намереваясь поехать вместе с ними. Врач набросила на нее медицинский халат и помогла сесть в машину.
Нам с Димой не требовалась медицинская помощь, поэтому представители власти сопроводили нас в участок для дачи показаний.
Впервые оказавшись в отделении полиции, я испытала страх. Хотя я и не была причастна к случившемуся, все равно ощущала вину за бездействие.
— Вряд ли вы смогли бы помочь, Евгения. Все-таки это был конфликт двух молодых людей с применением физической силы. В таком случае девушкам не стоит вмешиваться, иначе можно пострадать самой, — успокоил меня следователь на допросе.
Перед допросом, мы с Димой ждали некоторое время в коридоре на пластиковых стульях. Какая-то девушка с погонами предложила нам воды, но мы отказались.
Дима выглядел не лучше меня. За все время он не сказал ни одного слова. Полицейские взяли контактные данные наших родителей, и вскоре приехал папа. Несколькими минутами позже прибыли родители Игнатьевых.
Меня первую пригласили на допрос. Мы вошли вместе с папой. Он был сильно взволнован, поскольку не понимал, что произошло и какое место я занимаю в этом происшествии.
Следователь сел за стол напротив меня. Перед ним лежал диктофон, листок бумаги и ручка. Он представился и уточнил мои данные. Я подтвердила.
— Итак, Евгения, расскажите обо всем, что произошло. С самого начала.
Я поведала обо всем, что знаю.
— Говорите, Дмитрий и Иван были друзьями?
Я кивнула. Мой голос дрожал, когда я начинала говорить. Я старалась говорить спокойно, но голос выдавал, а следователь не обращал на это ни малейшего внимания. Очевидно, ему не впервой сталкиваться с подобными ситуациями.
— Хорошо. Евгения, вы еще не пришли в себя, я прошу прощения, но нам нужно взять показания по свежим следам. Потерпите еще немного. Буквально пара вопросов и я вас отпускаю, договорились? — монотонно произнес следователь, поправляя очки.
— Да, — негромко ответила я.
— Хорошо. Поговорим о Марии Игнатьевой. На момент произошедшего, она в нижнем белье, с босыми ногами вышла на улицу. С ней такое случалось раньше?
— Эмм....Нет, — произнесла я, не понимая, к чему клонит следователь.
— Уверены?
— Да-да, — ответила я.
— Пропускала ли она школу?
Мое сердце понеслось вскачь.
— Ну, сегодня она первый раз не пришла.
— Раньше Мария посещала занятия исправно? — следователь пристально смотрел на меня.
Не зная, говорить ли про то, что она слиняла с уроков вчера, я неопределенно ответила:
— Вроде да.
— Дочка, ты не устала? — вклинился папа.
Чувствовалось, что он возмущен напором представителя власти.
— Еще вопрос и вы свободны.
Я выдохнула с облегчением. Сейчас мне страшно хотелось уснуть и проснуться в мире, где с Ваней все в порядке, Дима строит свой макет, а Машка болтает безумолку о новом бойфренде.
— Из вашего рассказа следует, что Иван Коршунов проживает с матерью, которая работает уборщицей в ближайшей школе.
— Да.
— Его мать выпивает?
— Я лично не видела, но моя мама говорила, что да.
— Вам известно, с каких пор?
Папа кашлянул.
— Да, она пристрастилась к бутылке в прошлом сентябре, после смерти Ваниного отца.
Следователь нажал на кнопку в диктофоне.
— Благодарю вас, Евгения, за содействие. На этом все.
Отец поднялся мне навстречу. Мы направились к выходу.
— Подождите, есть еще кое-что, — сказал следователь, подходя к нам. — Рядом с пострадавшим на асфальте лежал клочок бумаги. Он принадлежит Ивану. Для нас это не представляет ценности, а для вас — возможно. Возьмите, — он протянул мне измятую исписанную страницу.
Все еще подрагивающей холодной рукой я взяла листок и поместила в карман.
После меня в кабинет зашел Дима в сопровождении родителей. Его раскрасневшийся от ярости отец говорил что-то о возможной потере юридических полномочий, если Дима окажется на скамье подсудимых.
Поддерживая меня под локоть, папа помог преодолеть несколько ступеней у здания полиции, и мы сели в его служебный автомобиль. Папа включил спокойную музыку и, не задавая вопросов, повез меня домой.
Под грустную музыку я вынула из кармана расстегнутых джинсов (удивительно, что они с меня не сползли!) мятый листок. Ровным округлым почерком лилось стихотворение:
Прости меня, мам,
Довела до пьяна
Та мерзкая стопка
Сухого вина.
Теперь каждый день
Я мечтаю о том,
Что ты не найдешь
Ту бутылку с вином.
Прости меня, мам,
Не могу вернуть вспять
То время, когда я заставил
Страдать.
Клянусь тебе, мам,
Что если б я мог,
Я бы придумал
Другой эпилог.
Прости меня, мама,
За то, что я сын.
Тобою всегда был я
Очень любим.
Прости меня, мама,
Что я вот такой,
Я б очень хотел,
Чтоб родился другой.
Чтоб Ваней любимым
Сыночек твой был.
И утром, и днем
Чтоб цветы приносил.
И радовал маму свою,
Не тая
Под шкафом дрянную
Бутылку вина.
Чтоб рядом быть
Ваня всегда был
Готов,
Не нужен уже был
Другой эпилог.
Прости меня, мама,
За то, что я сын.
Клянусь тебе, мама,
Я очень любил.
И если б я мог
Тебя крепче обнять,
То я попросил бы:
Не надо страдать.
Я закусила губу, стараясь сдержать слезы.
Почему я так относилась к Ване? Он же беззлобный парень, который в трудный период жизни немного сошел с дистанции. Почему Дима набросился на него с кулаками? Он ведь не насиловал его сестру. У них все было по взаимному согласию. Уверена, что Ваня Машу ни к чему не принуждал. Она сама его выбрала, сама захотела. И что случилось с нашим спокойным, уравновешенным Дмитрием, который в любой стрессовой ситуации умел сохранять здравый рассудок и не терял самообладание? А теперь что будет с Ваней? А с его мамой, если он не выживет? Бедненькая Светлана Артемовна, потерявшая мужа и, возможно, сына. Ваня может и очнуться, но быть уже не тем, что прежде. Слышала о случаях, когда после тяжелых травм люди оставались «овощами».
Я закрыла руками лицо и заплакала.
Папа съехал на обочину.
— Не плачь, милая. Все наладится, — успокаивал отец, поглаживая меня по волосам.
Я позволила потоку эмоций вылиться наружу, и когда успокоилась, папа выехал на дорогу.
Нашу маленькую квартирку пропитал аромат булочек с корицей. Славка встретил меня с большой красной кружкой какао.
Когда мы находились в полицейском участке, папа звонил маме сообщить, что стряслось. Она очень переживала, но не стала выезжать к нам, предпочитая встретить вкусным ужином и выпечкой. Мама ждала нас, расхаживая из угла в угол, и регулярно отклоняя входящие вызовы. Несмотря на вечер, клиенты не оставляли ее в покое. Они писали ей даже по ночам.
Все вместе, как было раньше, мы сели за стол. На чистой скатерти нас ожидал запеченный цыпленок с вареным картофелем и салат из свежей зелени.
Родители обсуждали случившееся, по очереди бросая на меня беспокойные взгляды. Славик был задумчивым и, в основном, молчал. Ужин подходил к его диете, однако его лицо выражало абсолютное ничего. Меня никто ни о чем не расспрашивал, а я не горела желанием говорить. Поэтому ужин проходил тихо и также тихо закончился. Я съела булочку с корицей, запив ее теплым какао, но даже не почувствовала вкуса. Мысленно я была далеко отсюда.
Поздно вечером папа засобирался к бабушке, и мама поспешила сложить ему булочек в фасовочный пакет. На прощание они тепло обнялись. Надежда на воссоединение родителей мелькнула в глазах Славки, выходившего из туалета.
Я не стала беспокоить Машу и тем более Диму, понимая, в каком они сейчас состоянии. И я очень боялась, что Ивана не стало. Хотела тешить себя мыслью, что он выжил.
Перед сном мама заглянула в нашу комнату.
— Жень, я звонила маме Ивана. Она сказала, что Ваня в крайне тяжелом состоянии, — негромко произнесла мама.
Я присела в кровати.
— То есть он жив, — выдохнула я с облегчением.
Мама погрустнела еще больше.
— Он в коме, — последнее слово мама прошептала.
Слезы брызнули из моих глаз. Славка свесился со второго яруса и с сочувствием глядел на меня большими зелеными глазами. Мама присела на край кровати.
— Хочешь, можешь не ходить завтра в школу. Я позвоню вашему классному руководителю, она поймет.
Я согласилась.
Мама чмокнула меня и брата в лоб, пожелала спокойной ночи и мы улеглись спать.