**
Автомобиль принадлежал участку, причем всему отделу, но находился в ее пользовании вот уже семь лет с момента получения прав, а вернее, их покупки. Никто другой на него не претендовал. На нем она исколесила сотни тысяч километров по всей Швеции, большей части Скандинавии, внушительному списку городов Европы. Но только те, что прилегали к Швеции. Длительные поездки ее не напрягали, но изнашивали двигатель. Когда требовалось пересечь несколько границ подряд, она не рисковала и прибегала к услугам авиалиний.
Птица услышала звон ключей и громко каркнула.
— Путь неблизкий. Не уверена, что тебе придется по вкусу, — Жаклин потрепала его за перья. — Лучше отдохни здесь. Если хочешь, включу телевизор.
— Сам умею, — забил крыльями Ванко.
— Тебе ведь нравилась какая-то передача. Что-то связанное с кухней. Кстати, вот что я тебе еще не показала.
Она полезла в потрепанную сумку и вынула шар, усыпанный бисером и блестками.
— Думала, тебе понравится. Купила на площади Сергельс-торг.
Жаклин не имела понятия о хорошем вкусе, поэтому в торговых центрах собирала в корзину первое, что попадалось на глаза. И только кофе или книги она могла выбирать часами. Стоять у полок и принюхиваться к запаху свежих зерен или свежеотпечатанной бумаги.
Чтобы усилить эффект от подарка для птицы, Жаклин включила настольную лампу. Ванко успокоился и замер, наблюдая за игрой блеска. Да и сама девушка не заметила, как им увлеклась. Эстетика не сильно ее привлекала, и все же разноцветный перелив разбудил в ней тоску. Она думала о том, как редко замирает вот так напротив обыкновенного предмета, элементарного и не требующего размышлений. Когда снег растает, она будет вынуждена от него избавиться, люди перестанут быть такими же открытыми, как за неделю до и в ночь Нового года. Они сами определили, когда приходит время превращаться в зверей. Сами установили неопределенный и нечеткий срок радости в триста с лишним дней и так же сами отменили его. От этого Жаклин хотелось праздновать еще меньше.
До четырнадцати лет она исправно отмечала все зимние праздники вместе с семьей. Но одна рождественская ночь провалилась в ее памяти. Отец напился до такой степени, что перестал различать лица жены и детей. Обычно руку на последних он не подымал, но в тот момент ему было плевать, с кем устраивать разборки. Он определил врага номер один — собственную жену — и погнался за ней с топором, а когда шестилетняя Жаклин перекрыла ему дорогу к матери, шлепнул ее по лицу деревянной рукояткой. Девочка упала в снег у сарая и потеряла сознание. Софи в это время забилась в углу и тихо поскуливала. Отец уронил топор и схватился за голову. Он первым бросился вызывать скорую помощь и кричал на машиниста за медлительность и на врачей за некомпетентность. И конечно на жену, которая потеряла дар речи от его действий и заикалась еще месяц. Чтобы избавиться от расстройства, пришлось прибегнуть к помощи логопеда.
На следующий день Жаклин ничего вспомнить не смогла. Ничего, кроме своей злости на отца. Если бы отложились его действия, она убежала бы из дома в тот же день.
Она не понимала мать. Почему она терпела так долго? Чего боялась? Неужели полагала, будто все наладится? Беспечная Софи кардинальных методов не одобряла и даже упрашивала родителей перед входом в суд не разводиться. Жаклин даже шлепнула ее по лицу за глупость, трусость и эгоизм.
— А разве ты не эгоистка? Ты ведь ради себя стараешься их поссорить!
Жаклин не нашла, что ответить. Позже она мечтала высказать то, о чем думала тогда. Взрослым и, вероятно, грубым языком.
Из мыслей ее выдернул очередной звонок Уве.
— Я не вижу, как перемещается твоя звезда на мониторе. Ты застряла в снегу или кончился бензин? Послать помощника?
— Нет, я смотрела на елочную игрушку.
— А-а.
— Выхожу, — бросила птице она и включила телевизор. — Пульт на кресле-мешке. Не заляпай, если будешь на нем есть.
— Закрой, — напомнил ворон, и Жаклин развернулась по кругу, чтобы забрать ключи с кухни, а заодно почесать его шею в знак благодарности.
Она не раз забывала запирать квартиру на замок, но обчистить ее еще ни разу никто не рискнул.
Жаклин занимала половину пролета на седьмом этаже в узкой серой высотке на краю центра. Один из самых бедных и запущенных домов забытого квартала. Лифт никогда не работал, и спускаться и подниматься приходилось пешком. Кроме этой короткой физической нагрузки девушка себя ничем не утомляла.
Внедорожник она ставила почти у дверей. Старый-добрый «Тахо», негласно именуемый соседями «гробовозкой» из-за непроницаемо-черных окон, украшало несчетное число царапин
Как только двигатель завелся, вспыхнул навигатор с новым пунктом назначения. Пятьдесят миль пути.
Отовсюду раздавались приятные запахи свежезаваренного кофе и свежеиспеченных булочек. Уже на пятом километре она не выдержала и остановилась у ближайшего кафе.
Еще через милю повеяло выпечкой. Она не скрывала страсть к сладкому и заскочила за медовым барашком в уже проверенную пекарню.
Тридцать миль спустя город покрылся синими красками. Жаклин съехала с главной трассы, и очень скоро показались яркие вспышки фар и мигание алых сигналов. Она остановилась и нехотя покинула нагретый салон автомобиля. Ей нравился ненавязчивый мороз конца декабря. Ее успокаивали воздух, нагретый большим скоплением людей, и одновременная свежесть холода. Где-то над городом пускали фейерверки, фрагменты которых были заметны даже и с ее перспективы.
— Очень вовремя, — буркнул Уве, подходя к Жаклин со спрятанными в карманах руками.
С его комплекцией, мороз совершенно его не беспокоил. Он расстегнул пальто, выглаженное заботливыми руками жены. От Уве пахло перегаром вчерашнего застолья. Он явно забыл побриться и, казалось, еще не проснулся.
— Тело спрятано не так уж искусно, — пояснял он по дороге к ели.
— Хотели, чтобы нашли как можно быстрее?
— Скорее всего. Сомневаюсь, что это, — Он кивнул на тело, привязанное к дереву гирляндой, — несчастный случай и неосторожное сокрытие улик.
Труп еще дымился. От замкнувших огней веяло гарью и жженой кожей.
— Значит, у него какая-то еще для нас новость, — предположила девушка, опускаясь рядом с телом.
Жаклин надела перчатки и чуть пригнулась. Обугленное лицо напоминало крошащийся угольный мелок. Она коснулась носа, и тот частично осыпался.
— Думаю, так делать не стоит, — сказал Уве. — Иначе личность нам не установить.
— Он не хотел, чтобы мы узнали, кто убит? Сомневаюсь, — размышляла вслух она.
— Если родственников у него нет...
— У нее, — исправила Жаклин.
— У нее? — удивился один из полицейских, тощий, ярко-рыжий аспирант по имени Лок Аспен.
Жаклин выкопала из снега золотую серьгу и покрутила ею перед носом у молодого ученика.
— Может, он модник? — предположил тот.
— Модник? — нахмурилась Жаклин. — Не думаю, что для мужчин ходит мода на серьги с такими большими камнями.
— Видимо, Она весьма обеспеченная, — заключил Уве.
— Очень может быть, — протянула девушка. — Скорее всего выше среднего достатка. Такое украшение обошлось ее обладательнице не в одну сотню крон.
— Да ты, погляжу, большой знаток побрякушек, — ухмыльнулся Уве и добавил, заметив ее растерянность: — Ладно, не бери в голову. Так, значит, она богата, поэтому мотивом вполне может стать ограбление.
— Вряд ли, — усомнилась Жаклин. — Профессиональный вор не мог не заметить чистоту камней. Скорее всего, убийство несло какую-то ритуальную подоплеку. Он должен был что-то для нас оставить.
Она просунула руку под обугленную куртку и расстегнула замок.
— Что ты делаешь? — зашипел Уве, оглядываясь по сторонам.
Жаклин оголила грудную клетку с явно женской грудью и крупной дырой слева. Пригнулась, чтобы заглянуть в содержимое, и поднялась. Аспирант отбежал, чтобы прочистить желудок, а Уве потер переносицу и устало отвернулся.
— Вырезал сердце, — заключила она, стягивая перчатки.
— Намек на то, что женщина разбила ему сердце?
— Как одна из версий.
— Насколько же сильно нужно обидеть, чтобы вырезали сердце?
— Да он явно болен! — вскричал юноша, отирая рот. — Разве не понятно?
Грянул очередной взрыв, и снег снова окрасился цветными огнями.
— Самое время, — пробурчал мужчина.
Жаклин потянула за конец гирлянды и пошла, словно по тросу, освобождая нить от снега. Гирлянда уводила от места убийства все глубже в лес. Уве отвернулся от живописного салюта, последовал за девушкой и остановился в паре метров, когда замерла та.
— Что-то есть? — спросил он, наблюдая за тем, как она убирает за ухо светлые волосы, и роется в снегу.
— Да, кажется, что-то есть, — тускло ответила она и расстегнула замок сумки.
Ничего особенного в ней не оказалось. Кошелек, маленькая косметичка и фотография, с которой смотрел мужчина старше сорока. Довольно полный и небритый. Строгий фас, будто с паспортного образца. На обратной стороне было выведено: «Он меня убил».
— Да, определенно что-то есть, — заключила она и спрятала снимок в карман.