Глава 30
Спустя несколько часов долгого ожидания все были в сборе, кроме, само собой, Максима, чье состояние все еще оценивалось, как стабильно тяжелое. Следователь допросил Леру и ушел, оставив нас в том кабинете под охраной. Полина и Игорь незамедлительно начали дискутировать, Лера была подавлена и молчала, как и я. На мои плечи лег тяжелый груз вины, и у меня едва хватало самообладания, чтобы не двинуть себе чем-нибудь. Причинить боль самому себе — легко, опрометчиво, в равной степени бесполезно. Взять всю вину на себя? Соврать, что это я убил всех в гостинице, а этих ребят держу в страхе. Сказать правду, что я сумасшедший. Это они поддержат, а если будут отрицать остальное, списать все на страх, который я им внушил. У Полины стокгольмский синдром, Лера просто боится, с Игорем сложнее, но он, хоть и немного агрессивный, все же молодой и глупый.
Собрать всю картину воедино оказалось сложнее, чем я думал. Хоть и правда всегда ограничена, лгать все же труднее, ибо в лжи легко запутаться. Я решил не тянуть и рассказать все остальным, чтобы в последствии это не было для них сюрпризом. Полина, конечно же, сразу отказалась принимать в этом участие.
— В любом случае будет следствие, они поймут, что мы не виноваты, даже если не отпустят сейчас. А если ты якобы во всем признаешься, то все! Им только и нужно, что признание, понимаешь ты это или нет?
Я это понимал. Признание в том, что я не делал, было лишь быстрым способом избавиться от вины.
— Ты всегда ищешь самый легкий путь достичь желаемого, — прозвучал ненавистный мне голос. Как обычно, не в моей голове, а будто наяву. Она заняла кресло следователя, закинув ноги на стол. Впервые я обратил внимание на ее обувь — сапоги, в которых она была в тот роковой вечер. Натуральная коричневая кожа, невысокий каблук. Подошва была чистая, а ниже колена застыли бордовые брызги. Сам того не замечая, уставился на них, проваливаясь в омут прошлого, разрывая старые, но еще не до конца затянувшиеся раны. Даже ее лицо, в которое я старался не смотреть, было будто и не ее, голос, позы и жесты, но эти сапоги... Я помнил, как она их покупала. Мы собирались уезжать и пошли по магазинам за теплыми вещами и по мелочам. Когда вещи уже были куплены и осталось зайти только за обувью, Марина, как маленький ребенок, прилипла к первой попавшейся витрине, где стояли эти коричневые сапоги. На мой взгляд, самые обычные. Я настаивал на том, что ей нужна теплая обувь, и она, конечно, согласилась, а потом, когда я потерял бдительность, подсунула на кассе магазина одну лишнюю коробку. Я даже не видел, как она их примеряла, пока меня окучивала продавщица, предлагая обувь, которую я не собирался покупать. Очевидно, это была хитро спланированная схема, иначе я не понимал, как все работает.
Я встряхнул головой, отгоняя все воспоминания, и, оторвав взгляд от призрака, переключил внимание на скрипящие часы. До заката оставалось не больше полутора часов. Мы устали торчать в этом кабинете, и даже прогулка в туалет "под конвоем", не приносила облегчения. А вскоре усталость была заменена нервозностью. Мы уже не надеялись на освобождение и готовились провести ночь в участке. Самую страшную ночь из всех, что нам пришлось пережить — никто не произнес это вслух, но страх перед предстоящим отразился на лице каждого. Даже того, кто больше всех храбрился.
Не боялась только она. Напротив, ее веселило, что я снова оказался по колено в дерьме. Она убрала ноги со стола, скрестила руки на груди, а ее рот растянулся в широкой, но нисколько не дружелюбной улыбке. Мельком взглянув на нее, я отвернулся.
— Ох, не пытайся делать вид, что не замечаешь меня. Мы с тобой проведем самую великолепную ночь из всех, что у нас были. Ты рад? Я бы, конечно, избавилась от этого парня, но никуда не денешься, будем втроем. Начнем, как он уснет, хорошо? Поверь, ты будешь в восторге!
— Она придет сегодня, — сказал я, пропустив остальные слова призрака мимо ушей. — Если я сейчас скажу, что виноват я, вас отпустят и вы успеете найти гостиницу.
— Нас не отпустят, — сказал Игорь. — Возьмут новые показания, или оставят в обезьяннике на ночь за то, что натрещали. Так что даже не думай. Эту ночь как-нибудь переживем, а дальше будем думать.
— А если не переживем?
— Значит, не будем думать, — вздохнул парень, — потому что думать будет уже нечем...
Марина громко рассмеялась. В эту секунду дверь распахнулась, и призрак растворился в воздухе, а в дверном проеме показался Нарышкин. Все в нем не обнадеживало. Ни выражение лица, ни надетый поверх рубашки пиджак, ни прямая осанка. Только отсутствие сопровождения и каких-либо предметов в его руках говорило о том, что разговор будет неофициальный.
— Так, ребята, отпустить я вас, к сожалению, не могу. Ни сейчас, ни завтра, пока мы со всем не разберемся. Обвинение вам пока что не выдвинуто, но сами понимаете, в гостинице трупы, а вы зачем-то заметаете следы... Завтра еще раз свяжемся с Красноярском и выясним все подробности. Кто и как убит. Если все совпадет с вашим рассказом, то будете свободны.
— Значит, в обезьяннике ночевать? — спросил я.
— Не в обезьяннике, а в камере предварительного заключения.
— Ничем не лучше. Хорошо, но у нас есть одно условие.
Нарышкин опустился на место, где минуту назад сидел призрак Марины, и усмехнулся:
— А вы можете ставить нам какие-то условия?
— Вы правы, не можем, но если вы нас выслушаете, то, возможно, сегодня спасете не одну жизнь. А если не выслушаете, то трупов здесь будет побольше, чем в той гостинице.
Следователь задумался, стуча пальцами по столу. Выглянул в окно, заколоченное железными решётками. Я машинально сделал то же самое. После обеда солнце скрылось за плотными серыми облаками. Казалось, что идет редкий снег, но это гулял ветер, тревожа заснеженные ветви деревьев и разнося вокруг мелкие снежинки. Через дорогу разноцветными огнями засияли две небольшие забегаловки и я, ощутив боль сжимающегося от голода желудка, отвернулся.
— И что делать?
— Запереть отдел на замок. Закрыть все окна. Никого не впускать и не выпускать. Позвонить родным и сказать, чтобы сделали так же. Это меньшее, что вы можете сделать. И принесите нам наши сумки. Там есть...
— Я видел, у вас много фонарей, — перебил меня следователь, словно уловив мои мысли. — Зачем столько?
— Об этом я и хотел сказать. Фонари разгоняют тьму. И могут... хм... обезвредить одержимого.
— Бог с вами, ждите. — Нарышкин хлопнул ладонью по столу и снова покинул кабинет. Я не рассчитывал на его полное доверие, но его реакция мне понравилась. Другое дело — человек, к которому он скорее всего направился, чтобы договориться. Он мог оказаться как диссидентом, либо невеждой, так и кем-то вроде самого Нарышкина, у которого оставалась голова на плечах и здравый смысл. Я надеялся на второе.
Наши сумки принесли через минут сорок. А еще через полчаса вернулся следователь. И не один, а с мужчиной, немногим моложе него, но в солидной полицейской форме. Только я его увидел, как надежда на спасение тут же начала стремительно гаснуть. Полковник, а может подполковник полиции, начальник отдела — на его лице так и читались все его чины и звания, и вместе с этим невооруженным глазом была видна и непроходимая глупость.
— Так, они, да? — мужчина пробежался глазами по каждому из нас, остановился было на Игоре, но спустя долю секунды одумался и вперился в меня своим пронзительным взглядом. — Я вижу, вы тут совсем офонарели, молодые люди? Вас задержали и подозревают в серьезном преступлении, а они ставят условия? Вы в своём уме?! — он перешёл на крик. Несколькими годами ранее я бы испугался и сжался в комок, как мышь, что прячется от кота. На то и был расчёт.
— Мы хотим только пережить эту ночь, — взглянув еще раз на стрелку часов, спокойно ответил я. Нам ни в коем случае нельзя было попадать в обезьянник, и мне ничего не оставалось, как тянуть время.
— Пережить эту ночь, — повторил мои слова полковник. Рассмотрев повнимательнее его погоны, я все-таки смог определить звание.
— Мы тебя на виселицу отправляем? Может вы чего обкурились, ребят, а? Так, — он обратился к Нарышкину, — сейчас на анализы их, а потом обратно.
Тот стоял как вкопанный, не зная, что ответить. С одной стороны мы, утверждавшие, что с закатом придет тот самый ужас, который он уже видел по телевизору или в интернете. С другой — начальство, требования которого нужно выполнять беспрекословно. Увидев замешательство на лице своего подчиненного, полковник пришел в ярость.
— Так, Виталя, если это какой-то розыгрыш, я тя блять уволю. По статье, ты понял?
— Да какой розыгрыш, вы их послушайте! Я звонил сегодня в управление Красноярска, сам лично получил документы по делу гостиницы, я вам уже сто раз это сказал! Думаете, там одно такое дело? Сотни! Не врут они! Не врут. Не пересчитать, сколько всего за эти дни произошло.
— Ну, даже так, но к нам-то какое отношение это имеет? — не унимался полковник. Я продолжал следить за часами и периодически поглядывал в окно. Их перепалка была нам только на руку.
— Я только просил заблокировать выходы и закрыть окна, я не прошу отпустить нас, — сказал я, выждав паузу в разговоре. Иначе бы меня никто не услышал. — Послушайте. Она придет сегодня. Я уверен в этом. И если она проникнет в здание, здесь будет гора трупов.
— Точно ебанулся, — сплюнул полковник, а я закатил глаза. — Так, все, Нарышкин, уводи с глаз долой их. Надоело. Мне уже домой бежать надо, а я все вожусь с вами тут.
— Простите ребята.
Я был относительно спокоен, потому что когда нас привели на второй этаж, я заметил, что он тщательно отделен от первого прочной железной дверью, которая закрывается на магнитный ключ. То есть, чтобы сюда попасть, нужно преодолеть контроль на первом этаже, и иметь либо ключ, либо сопровождающего, у которого он есть. Вероятно у тех, кто работал на первом этаже, ключ был. Но только магнитный, а того, что запирал дверь на замок, не было. У работников второго этажа, следователей, оперов и начальства, скорее всего, такой ключ имелся, но, опять же, я не был в этом уверен. Я тянул время как только мог, и, когда мы уже были в двух шагах от этой двери, внизу послышались громкие возгласы. Этот крик я узнал сразу. Сначала непонимание, затем резко — страх, и все. Либо безумие, либо смерть в считанные секунды.
Один из молодых сопровождающих кинулся к двери, держа магнитный ключ наготове, но был жестко остановлен мной. Я предполагал, что за моей выходкой поступит ответ — парень двинул мне под дых. Не могу сказать, что в тот момент было сильнее, боль или страх за себя и свою компанию, но, согнувшись, я все же смог выдавить из себя три слова:
— Закрывайте дверь! Началось!