Место под солнцем

***

В мире правил, придуманных мужчинами, женщинам очень нелегко открыто заявлять о своём мнении. А особенно сложно делать это в мире, который ты выстроил своими же руками.

Ещё первого сентября мы с Томом договорились, что будем играть на публику до самого его выпуска из Хогвартса. И свою вину в сложившейся ситуации отрицать будет глупо: половину из всей этой трагикомедии отыграла я, причём отыграла блестяще. А теперь я была заперта в рамках тех самых условностей — Том изящно избежал общества Элеоноры и имел на руках вполне логичное право пригласить меня к Слизнорту, чтобы ему не было скучно одному. У меня же права отказаться не было, ведь это бы значило скандал, подозрения, ненужные шушуканья за спиной... да и тем более, два с половиной года жизни бок о бок с одним проходимцем научили меня одной житейской мудрости: если жизнь подсовывает тебе лимоны — делай из них лимонад и наслаждайся!

Про платья мести, думаю, известно довольно давно, но самое, пожалуй, выдающееся — платье принцессы Дианы, когда её муж, принц Чарльз, обнародовал свою любовь к давней подруге, Камилле. Бедная-бедная Диана по логике вещей должна была страдать и пропустить все вечеринки, но нет! Вместо слёз она выбрала сногсшибательное чёрное платье с глубоким декольте и открытыми коленями и выглядела в нём превосходно, как бы говоря бывшему мужу: «Смотри, кого ты потерял!» Конечно, в данном случае такой ход нужно было посоветовать Элеоноре, а не мне, но та покинула школу быстрее, чем прозвенел последний колокол с занятий, и вид у неё был... Если честно, ту юную мисс Фоули мне было искренне жаль, хотя она сама влюбилась в последнего негодяя на Земле.

Я же своим нарядом абсолютно точно не собиралась заявлять подобное, наоборот, мне безумно хотелось, чтобы кое-кто потерял меня в пространстве и времени и, желательно, навсегда. Скорее, своим платьем «мести» мне хотелось заявить: «Даже несмотря на твои правила я всё равно буду делать так, как посчитаю нужным». И вы уже догадались, какого цвета платье я выбрала за исходник, да?

Пожалуй, самое роскошное платье Элеоноры из детства: огромная юбка с жёстким кринолином под ней, чтобы держать форму полусферы, насыщенный жёлтый цвет, вышивка золотистыми нитями, неизменный корсет и куча рюшек-бантиков-оборок. Избавившись от последних и от кринолина, я опять сделала подол полупрозрачным со множеством слоёв, на котором фантастические птицы, вышитые позолотой, выглядели просто превосходно, как будто на самом деле парили по слоям ткани. И небольшое декольте, чуть-чуть приоткрывавшее вид на мою неуверенную единичку. И когда я как всегда в назначенное время спустилась по ступеням подземелья, стараясь не сильно стучать каблуками, то восхищение одного красавца было совсем рядом со смехом.

— Мой любимый цвет! — рассмеялся Том, по-джентльменски протянув мне руку. — Ты как всегда превосходно выглядишь, Кейт.

— Неужели? — довольно улыбнувшись, прошептала я, всё же приняв его помощь, и мы неспешно направились по холодному коридору подземелья уже вдвоём. — То есть для тебя не составит никаких усилий постоянно видеть меня рядом с собой весь вечер... в подобной цветовой гамме?

От моих слов улыбка Тома стала только шире, а взгляд — хитрее.

— А ты этого и добивалась, не так ли, маленькая стерва? — прошептал он, слегка наклонившись ко мне. — Нет, Кейт, ты так бесподобно выглядишь сегодня, что я точно не оставлю мою маленькую очаровательную спутницу без должного внимания со своей стороны... даже несмотря на не самое... приятное цветовое решение для меня.

— Надо же, как... приятно такое слышать, — ответно улыбнулась я, а в угольно-чёрных глазах промелькнул огонёк насмешки. — И хватит пялиться на моё декольте, там нет ничего, что могло бы тебя заинтересовать.

— У меня очень богатая фантазия, Кейт, — выдохнул Том, а я от подобной наглости была готова залепить кое-кому хорошую пощёчину. — Особенно вспоминая тот первый день нашей встречи, когда ты так убивалась по своей груди... весь вечер только и буду думать, что об этом... — но, заметив моё безграничное возмущение, он уже не выдержал, и по пустому коридору раздался бархатистый смех, распространяясь эхом дальше по подземелью. — Ладно-ладно, не сердись, сейчас твой взгляд смертоноснее взгляда Аминты. И кстати, раз уж тебе так полюбился этот чудесный оттенок, то, может, мне отдать тебе тот прелестнейший шарфик Элли, который она любезно связала для меня?

— Так вот что за подарок ты приготовил мне на Рождество, — с трудом взяв себя в руки, ровно ответила я, а в это время до нас всё отчётливее доносилась лёгкая и непринуждённая рождественская музыка. — А я-то всё голову ломала, что ты там задумал... что ж, если ты действительно подаришь мне этот чудеснейший шарфик прекрасной жизнерадостной расцветки, то, боюсь, он может абсолютно случайно упасть в клетку к огневицам в крытом загоне... у Кеттлберна на прошлой неделе как раз появился новый выводок... как же я буду убиваться по его потере!

— Нисколько в этом не сомневаюсь, — усмехнулся он, приоткрыв дверь просторного зала, в котором уже вовсю шла вечеринка. — И почему я сам до этого не додумался?

Но его риторический вопрос так и повис в воздухе, потому что только мы вошли внутрь, как нас буквально объяла музыка, веселье и люди в лице профессора Слизнорта, первого бросившегося к нам.

— Ах, Мерлин, Кейт, ты просто бесподобна! — воскликнул он, чуть не задушив меня довольно крепкими объятиями. — Я думал, что в этом году королевой моего маленького бала станет прекрасная Элеонора, но она в самый последний момент отказалась!.. Хотя и её можно понять... — тут преподаватель отпустил меня на волю и мельком посмотрел на Тома, но тот сохранял абсолютное хладнокровие. — Так что придётся именно тебе побыть маленькой жемчужинкой моего вечера, Кейт! Том, ты как всегда выглядишь идеально.

— Благодарю, сэр, — вежливо улыбнувшись, Том пожал руку Слизнорту, а затем снова легко обхватил меня за талию, как бы говоря, что мы «вместе».

— И, Том, прежде чем вы начнёте веселиться, позволь познакомить тебя с моими гостями... — Слизнорт обернулся вокруг себя, словно потеряв кого-то, но, найдя нужного человека, снова улыбнулся и махнул рукой. — Прошу вас, за мной...

Если честно, весь вечер я планировала придерживаться стратегии прошлого года, а именно покрутиться в центре внимания минут десять-пятнадцать, поулыбаться всем, а потом всё оставшееся время сидеть где-нибудь в уголке и думать о вечном. Но мой спутник зарубил эту идею на корню: словно угадав мои мысли, он ещё крепче приобнял меня за талию, что у меня не было ни единого шанса на «разделение».

— Кейт, Том, прошу вам представить, Амарильо Лестат, известный американский вампир-писатель[1], автор бестселлера «Монолог с вампиром»! Я еле-еле уговорил его прийти на нашу небольшую дружескую встречу! — Слизнорт заискивающе улыбнулся высокому мужчине с бледной кожей и невероятными золотистыми волосами, спускавшимися лёгким водопадом кудрей до самых плеч, а его пронзительные фиалковые глаза, казалось, смотрели прямо в душу. Одет же он был так, что конкуренцию по стилю и опрятности ему мог составить только человек, придерживавший меня за талию. Я сразу догадалась, что же конкретно было не так с нашим гостем, а тот, подтверждая мои догадки, рассмеялся, обнажив белоснежные клыки, а его смех был подобен перезвону легчайших колокольчиков.

— Ничего страшного, профессор Слизнорт! Я до ужаса люблю светские вечеринки, а уж побывать в настоящей школе волшебников... Я ни в коем случае не мог упустить такой возможности! Ах, как жаль, что я потерял всякую связь со своей любимой сестрицей... Клоди от таких мероприятий ещё в большем восторге, чем я! Ей бы точно понравилось... великолепное платье, мисс, это мой самый любимый цвет!

— Эм, спасибо, — смущённо ответила я, а вампир на мои покрасневшие щёки только ещё громче рассмеялся.

— Какая же вы очаровательная леди, честное слово! Не бойтесь меня, я кусаюсь только на охоте... — он подмигнул мне, а я нервно рассмеялась, даже не зная, как реагировать на подобный чёрный юмор. — Вы даже чем-то напоминаете мне Клоди, мисс... правда, у неё ужасно несносный характер, я порой не могу выдержать даже пяти минут её выходок! А взгляд... она может им убивать, зуб даю!

— Да, действительно очень напоминает, — едва слышно шепнул мне на ухо Том, а я в ответ так выразительно посмотрела на него, что и он не выдержал и рассмеялся, а Амарильо воскликнул:

— Да-да, именно так! Молодой человек, позволю дать вам один совет: бегите от таких женщин не оглядываясь! Ничего хорошего точно от них не получите.

— Спасибо, сэр, я обязательно воспользуюсь вашим советом, — всё ещё посмеиваясь, ответил Том, а в это время Слизнорт подвёл к нам ещё одного приглашённого гостя из внешнего мира.

— Дамы и господа, а это Руфин Блэйк, редактор «Ежедневного пророка», важная персона в определённых кругах и один из моих любимых учеников!

Мы с Томом любезно улыбнулись мужчине средних лет, одетому не менее броско, чем вампир-писатель, а тот вежливо произнёс:

— Вы мне льстите, профессор Слизнорт. Молодой человек, мы с вами не встречались до этого?

— Да, может быть, — замешкавшись буквально на секунду, уверенно произнёс Том. — Этим летом я помогал мистеру Гарольду Фоули и часто был с ним на различных мероприятиях...

— Ах да, конечно, я вас вспомнил, — тут же улыбнулся Блэйк. — Вы тот самый подающий надежды молодой человек, верно? Что ж, и мистер Фоули, и профессор Слизнорт, несомненно, имеют редкий дар подмечать в людях редкие бриллианты... а если они оба зацепились за вас... юноша, вы бесценный экземпляр!

— Вы совершенно правы, Руфин! — восторженно воскликнул Слизнорт, а писатель-вампир тем временем отошёл от нас и стал флиртовать с симпатичненькой семикурсницей с Когтеврана. — Я вам не рассказывал, как в прошлом году...

— Потанцуем? — тихо спросил Том, воспользовавшись моментом, пока декан его факультета ушёл в очередные разглагольствования. Я оценивающе посмотрела на него, вздохнула, а потом прошептала:

— Один танец для виду, и я иду во-о-он в тот симпатичный угол, где висит веточка омелы, и сижу там до конца вечера, ясно?

— А если я не дам тебе сидеть там до конца вечера? — насмешливо поинтересовался Том, закружив меня на паркете среди других парочек, вальсировавших под спокойную музыку.

— Тогда я специально подверну ногу и уйду отсюда гораздо раньше, — процедила я, потому как каждый шаг в великолепных, но неудобных туфлях на каблуках стоил мне немало сил.

— И испортишь праздник любимому преподавателю? — невозмутимо проговорил он, а потом посмотрел куда-то за моё плечо. — О, смотри, здесь и профессор Трэвис. Улыбайся, Кейт, ты только посмотри, как она рада видеть нас!

Услышав, что и моя декан тоже была здесь, я сразу же натянула максимально дружелюбную улыбку и так и протанцевала с ней пару вальсов. Потом мы специально подошли к Трэвис и обменялись любезностями, но совсем скоро сногсшибательную красотку приметил вампир-сердцеед, а я наконец получила возможность сесть за самый дальний столик и скинуть ненавистные туфли, благо что под пышным подолом всё равно этого не было видно.

Том же как всегда не упустил возможности показать себя и поболтать немного с высокопоставленными гостями, а когда ему это надоело, то он быстро нашёл мой столик и присел за него, протянув мне кубок с соком.

— У меня есть свой, спасибо, — вежливо отказалась я, так как за две минуты до его прихода выцепила из толпы официанта и раздобыла себе прохладительный напиток.

— Я бы на твоём месте не отказывался, Кейт, — с многозначительной улыбкой проговорил Том, всё ещё протягивая мне кубок, а я так и приоткрыла рот от возможных догадок. «Ах, мерзавец, только не говори, что там...» Но Том продолжал выразительно смотреть на меня, так что я взяла в руки непрозрачный кубок и сделала один осторожный глоток. Но шампанское было настолько превосходным, что удержаться было трудно, и я глотнула ещё немного, чтобы как следует насладиться вкусом. — Я знал, что тебе понравится.

Поджав губы, я опять красноречиво посмотрела на своего спутника, но тот держал в руках абсолютно прозрачный бокал, в котором и так понятно что было. Немного пригубив шампанское, Том аккуратно поставил свой бокал на центр маленького столика с ярко-зелёной скатертью в тон всеобщему убранству, в котором преобладали мотивы ели, еловых веток, венков и всем, что было с ними связано, а затем насмешливо посмотрел, как я следила за парочкой привидений, скользивших под самым потолком.

— Знаешь, Кейт, я даже немного жалею, что в Хогвартсе учатся семь лет, а не восемь, — спустя несколько минут молчания тихо проговорил Том, и я отвлеклась от разглядывания нарядно одетых гостей и повернулась к нему. — Всё бы отдал, чтобы посмотреть, что бы ты придумала на следующий год, чтобы насолить мне. Признаюсь, этот твой фокус с платьем прошёл на ура... и ведь того же цвета, что и тот несчастный шарф...

— А ты как думал? — довольно улыбнулась я, отпив ещё немного шампанского. — Ночами не спала, для тебя старалась. Но я, в отличие от тебя, просто безумно рада, что в Хогвартсе учатся всего семь лет.

Том легко улыбнулся моей иронии, провёл рукой по идеально уложенным чёрным волосам и протянул:

— Нисколько в этом не сомневаюсь. Ну что, мне звать на помощь Трэвис, или всё же примешь мой подарок тебе сразу?

— Доставай свой чёртов шарф, чего уж тянуть... — проворчала я, выпив до половины кубка, чтобы хоть как-то смягчить момент получения подарка.

Снова широко улыбнувшись, Том достал из внутреннего кармана праздничной мантии небольшую коробочку насыщенного зелёного оттенка, прямо как в прошлом году, и протянул её мне, введя меня в нешуточные размышления.

— Кейт, я сам избавлюсь от того шарфа, можешь не переживать! — рассмеялся он, заметив задумчивость на моём лице. — И ничего опасного там нет, так что можешь не бояться и открывать.

— Там то же самое, что и в прошлом году? — осторожно спросила я, всё же взяв коробочку в руки, и начала разматывать шёлковую ленту.

— Нет, не то же самое, — возразил Том, следя за моими аккуратными движениями. — От того подарка ты отказалась, так что никогда не узнаешь, что там лежало. Ну... и как тебе? — с волнением добавил он.

Внутри коробочки на небольшой бархатной подушке того же зелёного оттенка, что и подарочная коробка, лежал медальон золотистого цвета. Овальной формы, по размеру его можно было сравнить с дистальной фалангой большого пальца руки. Вся поверхность медальона была абсолютно гладкой, не считая его «лицевой» стороны, на которой была серебристая лилия, выдававшаяся немного вперёд. Задумчиво пощупав подарок руками, я очень аккуратно открыла створки, но внутри ничего не было, хотя подарок явно подразумевался «памятным».

— Украшение? — удивлённо и даже смущённо поинтересовалась я, закрыв створки медальона, старательно не давая пожару на щеках как следует разгореться. — Спасибо... это очень... мило.

Том, жадно следивший за мной, тоже смущённо усмехнулся, а затем поудобнее расположился на стуле и в неизменной насмешливой манере сказал:

— Да, Кейт, жаль, что ты не видишь всех нюансов...

— Оно всё-таки проклято? — с волнением воскликнула я, тут же выронив подарок на стол, но Том моментально наклонился и вернул медальон мне в ладонь.

— Да нет же, дурочка, я обещал, что не наврежу тебе, и я сдержал своё слово. Но назвать эту довольно занятную вещицу простым украшением язык не поворачивается.

— И что же в ней занятного? — поинтересовалась я, не замечая за своим подарком ничего необычного. Том же снова расселся на стуле напротив меня, скрестил руки на груди и мечтательно посмотрел в потолок, украшенный еловыми ветками и маленькими свечками, парящими прямо в воздухе.

— А ты хоть знаешь, как переводится твоё имя, Кейт? — вдруг спросил он, и интерес во мне разгорелся ещё сильнее. Прочитав ответ на свой вопрос на моём лице, Том довольно усмехнулся и продолжил разглядывать убранство зала. — В переводе с греческого оно значит «чистая, непорочная...» Лучше имени для тебя и не подберёшь, чёрт возьми! Для того чтобы узнать это, мне пришлось немало посидеть в библиотеке, причём, к моему сожалению, вовсе не в моей любимой Запретной секции...

— Какие жертвы! — язвительно протянула я, на что получила тихий смех.

— Да, это точно, — подтвердил Том. — Так вот, чтобы мой подарок был... эффектнее, я тоже решил воспользоваться твоим любимым приёмом использовать символы и... как ты считаешь, что означает на языке цветов белая лилия?

— Не знаю, — задумалась я, а потом вдруг вспомнилось, что моя бабушка очень не любила лилии, мол, их обычно на кладбища носят. — Это... символ... смерти?

— Смерти? — удивлённо переспросил он, явно не ожидая такого ответа. — С чего ты взяла? На языке цветов белая лилия значит чистоту и непорочность, так же как и твоё имя. Забавно, что я ассоциируюсь у тебя с такими вещами...

— Интересно, почему бы? — пробормотала я, немного устыдившись своих догадок, а Том лишь улыбнулся мне, и было в его улыбке... больше печали, чем усмешки. — В общем, ладно... прости. Это действительно милый памятный подарок, и я... спасибо, что просветил меня насчёт моего имени и даже порылся в цветах... мне жаль, что я не могу сделать тебе такой же ответный подарок.

— На самом деле, можешь, — тихо сказал он и вдруг встал из-за стола, отчего я тут же рефлекторно напряглась.

Том же обошёл небольшой столик, встал позади меня и аккуратно взял из моих рук свой медальон. Я повернулась, чтобы видеть, что же он собрался делать с моим подарком, а Том тем временем защёлкнул медальон, закрыл глаза и поднёс к своему правому виску. А спустя несколько секунд убрал его от своего лица и быстро поднёс уже к моему правому виску. От неожиданности я вздрогнула, а потом перед глазами промелькнула картинка.

Я сижу в залитом солнцем кафе, на улице лето, вокруг шум, рядом сидит Трэвис и улыбается мне. Вдруг мне на плечи ложатся чьи-то руки, а потом мягкие губы легко-легко касаются правой щеки. От этого касания у меня задерживается дыхание, сердце замерло, а рука непроизвольно схватила хрупкую ладошку на плече. А потом я чуть открыла глаза, повернула голову и увидела... себя!

Мираж развеялся так же быстро, как и появился, но мне потребовалось не меньше пяти минут, чтобы прийти в себя. А когда я всё-таки сделала это, то с ошеломлением посмотрела на Тома, и тот уже не смог сдерживать смех.

— Неужели ты правда думала, что я подарю тебе обычный медальон, Кейт? Нет, это было бы слишком просто. Пожалуй, это самое безопасное и самое гениальное из всех моих изобретений на данный момент. Я изобрёл его ещё на пятом курсе, когда экспериментировал с памятью, потому что немного волновался перед СОВ. Все мы живые люди, Кейт, и я не исключение. Только вот как показала практика, улучшать свою память мне нет никакой надобности, но вот эта милая вещица всё же осталась, как напоминание о моих экспериментах. Это... хранитель памяти, если его можно так назвать. Ты можешь спрятать в нём какое-нибудь совсем маленькое приятное воспоминание, Кейт, а можешь с его помощью передать другому, как это только что сделал я. Ну как, тебе нравится?

— Нравится, — выдохнула я, ведь в свете вновь открывшихся фактов этот медальон был поистине удивительной вещицей. — Твои бы мозги да в нужное русло... боюсь даже представить, сколько всего полезного можно было бы сделать...

— Может быть, ты и права, Кейт, — усмехнулся в ответ Том, продолжая стоять за моей спиной. — То есть намёк не понят?

— Понят, понят... — протянула я, буквально разрываясь на куски от чувства благодарности за подарок и чувства отвращения за то, что он сделал прошлым летом... а затем всё же пересилила себя, привстала и легко коснулась губами его щеки, прямо как летом в «Гиппогрифе».

Том как в прошлый раз на мгновение зажмурился, а потом как ни в чём не бывало открыл глаза и вернулся на своё место напротив меня, а я взяла в руки кубок с шампанским и полностью осушила его, чтобы хоть как-то сбить волну эмоций, захватившую сознание.

— Спасибо, — тихо проговорил он, тоже пригубив шампанское. — Мне ещё никто не делал настолько приятного подарка на день рождения. Мне вообще никто до тебя не делал подарков на день рождения... Даже как-то неловко...

— Если бы ты отказался от всех своих прежних бредовых идей и использовал свои гениальные мозги во благо человечества, то ты бы ещё и не такое получил, — даже с какой-то долей жалости сказала я, сжимая в правой руке свой подарок. — Опомнись, ещё не поздно... не верится, что я говорю такое, но... ты же не такой плохой, каким хочешь казаться, посмотри на себя... ты бы изменил мир к лучшему, я в этом не сомневаюсь...

После моих слов повисла довольно продолжительная пауза, наполненная лишь лёгкой рождественской музыкой и гулом разговоров вокруг. А затем Том словно очнулся от своих раздумий и с горькой усмешкой на губах посмотрел прямо на меня.

— Как же я близко подпустил тебя к себе, Кейт... даже самому страшно. Но ты не думай, что временное затишье, которое наступило в этом году, значит, что я пересмотрел свои взгляды и меняюсь «к лучшему». Я абсолютно такой же, каким был всю свою жизнь, каким был и год назад, и два. Я просто не вижу больше крупной добычи в Хогвартсе, и поэтому и силы тратить не хочу сейчас на мелочь. Да и моё обещание тебе летом не расстраивать тебя в этом учебном году... Я действительно изменю мир, Кейт, не сразу, не по щелчку пальцев, это будет очень трудно и очень долго, но я это сделаю... во благо человечества... но не всего. А только избранных.

Да, мираж рассеялся точно так же, как и с тем летним воспоминанием. Передо мной с бокалом шампанского сидел всё тот же расчётливый гений, способный и спасти этот мир, и разломить его пополам. И он явно склонялся ко второму варианту, отчего хотелось закричать в голос и биться головой о стену. Но мои невесёлые мысли прервал радостный голос:

— Том, Кейт, почему вы здесь грустите? Неужели поругались? В такой чудесный вечер!

— Нет, профессор Трэвис, — мигом спрятав горечь за улыбкой, ответила я, повернувшись к своему декану, которая в изящном серебристом коктейльном платье выглядела просто великолепно. — Том... Том... подарил мне... подарок, и я...

Я смущённо открыла ладонь, в которой до сих пор держала медальон, а Трэвис, увидев его, так и взвизгнула от восторга:

— Мерлин, какая прелесть! Помочь тебе надеть его, Кейт?

Я кивнула, и она взяла из моих рук украшение и застегнула цепочку на шее, а затем снова встала на прежнее место и осмотрела меня.

— Очень красиво, так подходит к твоему чудесному платью! Замечательный подарок, Том!

— Спасибо, профессор Трэвис, — с фальшивой улыбкой проговорил Том, встав со своего места, а затем галантно протянул ей руку. — Не подарите мне один танец?

— С удовольствием, молодой человек! — рассмеялась Трэвис, и Том увлёк её на танцпол, а затем закружил в танце точно так же, как и меня в самом начале вечера.

После танца с моим деканом он вновь погрузился в светские беседы с гостями вечеринки Слизнорта, а я так и сидела на своём месте в дальнем углу в бесподобном платье, практически никем не замечаемая, и теребила медальон на своей шее. Трудно будет передать словами мои чувства в этот момент, но больше всего было, наверное, сожаления. Да, именно, сожаления, как будто передо мной ярчайшая сверхновая, способная давать жизнь сотням планет, в одно мгновение превратилась в гигантскую чёрную дыру, которая только и могла, что уничтожать эти жизни. А самое противное было в том, что я в этой ситуации не могла сделать ровным счётом ничего.

***

— Кейт, умоляю, только ты сможешь помочь мне! Поговори с ним! — рыдала у меня на плече Элеонора поздно вечером в библиотеке, а я понимала, что сделать-то ничего и не могу, даже если бы и захотела.

Наша любимая «Элли» продержалась с момента расставания ровно месяц. Как и любая горделивая красавица, она не собиралась показывать своему «бывшему», как же сильно пошатнуло её это расставание, но едва заметные мешки под глазами и пустота в самих бездонных синих глазах, которые будто «замёрзли», говорили всё за неё. А спустя этот далеко не самый простой для неё месяц она всё-таки пришла ко мне в «логово», в котором я обычно обитала после ужина, и выплеснула всё отчаяние, накопившееся в ней за это время.

— Он не станет слушать меня, — с болью прошептала я, приобняв Элеонору за плечи.

— Станет! — тут же выпрямившись и посмотрев на меня заплаканными глазами, воскликнула она. — Станет! Ты единственная, кого он реально станет слушать! Кейт, милая, послушай меня! Я люблю его, правда люблю, всем сердцем! Я... я не знаю, что на меня нашло! Я шла с урока по Зельеварению, и вдруг посередине коридора мне стало... плохо, не знаю! Разум просто погрузился в туман, плотный туман, я... я потерялась, а когда очнулась, то меня лапал и целовал... этот Малфой! Прямо посередине коридора, при всех! А потом я заметила Тома, и он... и он сказал, что больше не хочет иметь со мной дела... но это была не я! Кейт, я не понимаю, как такое могло произойти, но это была не я!

«Не ты, говоришь? — вздохнула я про себя, снова приобняв плачущую Элеонору. — Да я верю тебе, Элли, верю! Только вот толку-то?! Неужели он... неужели он воспользовался... Непростительным... Империусом? Боже... хотя ему и так дорога в Азкабан заказана, если вскроется, кто всё-таки убил Миртл и его родителей... А так даже будет лучше для тебя, дурочка, если вы так и не помиритесь...»

От мысли, что я про себя назвала Элеонору так же, как и меня Том, хотелось нервно рассмеяться, но в такой ситуации смех лучше было отложить до лучших времён.

— Он меня не послушает, — с тяжёлым вздохом повторила я, но Элеонора, мигом выпрямившись, так и уставилась на меня.

— То есть ты считаешь, что мы не пара? Что я не подхожу ему? И всегда так считала, раз сейчас отказываешься помочь мне?! Говорю же, это была не я! Ты!..

— Элли, я помогу тебе! — сразу воскликнула я, чтобы хоть как-то прервать этот поток возмущений. Та сразу успокоилась и растерянно захлопала мокрыми от слёз ресницами, а я набрала в лёгкие как можно больше воздуха и спокойно добавила: — Я помогу тебе, я обещаю, что поговорю с Томом и всё ему объясню. Но я сомневаюсь, что это поможет...

— Спасибо! — взвизгнула Элеонора, не дав мне договорить до конца. — Спасибо, Кейт! Я обещаю тебе, если у тебя получится всё объяснить ему, то ты никогда и ни в чём не будешь нуждаться! Я сделаю для тебя всё, только помоги мне вернуть Тома, пожалуйста!

«Да не нужны мне твои деньги! — возмутилась я про себя, чувствуя острую нехватку воздуха от объятий Элеоноры. — А тем более за это. Ох, дурочка, вот и не понимаешь ты своего счастья!»

— Спасибо, Кейт! — отстранившись наконец от меня, повторила она. — Только поговори с ним в Большом зале при всех, ладно? Как в прошлом году? Он точно выслушает тебя и всё поймёт!..

«Конечно, Элли, любой каприз», — съязвила я про себя, ведь прошлый раз унижалась перед кучей людей и на коленях далеко не для пышногрудой блондинки, а ради себя любимой, но вот это голубоглазое недоразумение абсолютно не хотело это понимать. Как и то, что кое-кто, такой же гордый и красивый, точно не станет меня слушать. Правда, чтобы доказать это Элеоноре, надо было опять унижаться, но... это было меньшее из зол, определённо.

— Я поговорю с Томом в Большом зале, не переживай, — проговорила я и прежде, чем староста школы начала бы меня опять душить в объятиях, отодвинулась подальше и взяла в руки учебник по Травологии. — Завтра в обед. А теперь прости, мне нужно дописать эссе, мне его с утра сдавать...

— Разумеется, работай, — тут же расцвела Элеонора и на цыпочках выскользнула из библиотеки, оставив меня тонуть в отчаянии.

«С одной стороны, жаль эту дурочку, действительно же любит этого гада, а с другой — как ни крути, но он гад, и она ему даром не нужна, так что для неё же будет лучше расстаться с ним... а с третьей — я вроде как в безопасности, пока они «встречаются»... хотя если ему будет нужно, то он и на свою драгоценную репутацию наплюнет... боже, и что мне делать?!»

Но раз я дала обещание, то нужно было его держать, поэтому на следующий день в обед вместо своего стола направилась к столу Слизерина, а Том, только увидев моё выражение лица, сразу обо всём догадался.

— Эм, Том... — тихо начала я, и ко мне повернулся не только он, но и все его дружки, которых я очень-очень-очень недолюбливала.

— Да, Кейт? — довольно холодно спросил Том, а я мельком взглянула на Элеонору, сидевшую неподалёку и с мольбой во взгляде смотревшую прямо на меня, потом обречённо вздохнула и продолжила говорить:

— Том, мне нужно поговорить с тобой по поводу Элеоноры, ты всё неправильно понял...

— Я не собираюсь разговаривать с тобой на эту тему, Кейт, — крайне жёстко отрезал он и отвернулся от меня, а его дружки так и загоготали над жалкой мной.

Я же, снова посмотрев на Элеонору, готовую тут же забиться в истерике, поняла, что никогда себе не прощу, если не сделаю всё, что могу. Поэтому я набрала в лёгкие побольше воздуха и упала на колени, по-настоящему упала, больно, и воскликнула:

— Умоляю, послушай меня, ты всё неправильно понял!

Трудно будет описать то потрясение, которое было написано на красивом лице второго старосты школы, когда он вновь повернулся ко мне. Да, впервые это был не спектакль, не комедия, разыгрываемая между нами в желании насолить друг другу, это была драма, и я реально, искренне молила его выслушать себя. И он это понял.

— Кто-то напал на Элеонору или напоил её чем-то... это была не она, — выдавила я, а вокруг, казалось, замер даже воздух, настолько гробовая тишина накрыла Большой зал. — Она очень любит тебя... прости, прости её...

— Встань, Кейт, — хрипло попросил Том, точно ожидая от меня предательства, мести, насмешек, но никак не ожидая... такого. — Встань, пожалуйста.

В его тихом голосе было столько власти, что я медленно поднялась с колен, и он тут же притянул меня к себе и посадил на свои, приобняв за плечи, как и год назад, когда я так же пыталась «воссоединить» его с «Элли».

— Зачем ты это делаешь? — едва слышно прошептал Том, делая вид, что успокаивает меня, а я уткнулась ему в плечо, чтобы никто не видел моего выражения лица. — Она же ненавидит тебя, я вижу это в её мыслях. Она постоянно ревнует меня к тебе, постоянно говорит о тебе гадости со своими подружками, считает тебя замарашкой, сироткой и недотёпой. Зачем ты помогаешь ей?

— Я знаю, — выдохнула я, так как глубоко в душе и сама понимала, как же ко мне в действительности относилась подружка моего «братца», просто раньше мне не хотелось об этом думать. — Я знаю, что она обо мне думает, но... ей больно. Ей правда больно, по-настоящему, я хочу помочь...

До меня донёсся полный отчаяния вздох, а потом горячее дыхание обожгло мне шею.

— Если ты хочешь помочь, то ты сейчас встанешь с моих колен после моих слов и уйдёшь к себе за стол, тебе ясно? — я едва заметно кивнула, и Том, выпрямившись, невероятно чётко и громко начал говорить: — Успокойся, Кейт. Всё в порядке, успокойся. Я знаю, как ты любишь Элли, и что она многое для тебя значит, но... есть вещи, которые я не в силах простить. А ты, как ребёнок, ещё не в силах понять меня. И своё решение я не изменю, так что больше не надо так делать, ясно?

— Да, — пискнула я, умом понимая, что как раз сейчас мы впервые совместно пытались реально помочь другому человеку, а не насолить друг другу.

— Вот и отлично, — всё тем же твёрдым тоном проговорил он, а я встала на ноги. — Иди к себе за стол и больше не пытайся лезть в наши дела, договорились?

— Да, — повторила я свой писк и как побитая собака поплелась к своему месту.

Есть не хотелось абсолютно, Ханна, увидев, в каком я была состоянии, ни слова не сказала мне на это, а я, чёрт возьми, впервые жалела, что всё сделала правильно, как надо! Пусть Элеонора была избалованной девчонкой, которая видела только красивую обёртку! Пусть она говорила гадости за моей спиной, мило улыбаясь мне на людях... пусть! Даже такая, как она, не заслуживала участи быть с таким, как он. И мне хотелось выть от боли, что эта участь могла постигнуть меня.

Месяцы шли один за другим, только ленивый за это время не обсудил слезливую драму о гордом красавце и неверной, но не менее гордой красавице, роман которых распался так же стремительно, как и начался. По-моему, даже Гарольд Фоули снизошёл до того, чтобы написать Тому письмо, но насколько мне известно, тот в ответ написал что-то абсолютно нейтральное, он отлично научился за лето составлять ничего не содержащие в себе ответные письма у самого же советника министра!

На Элеонору же в эти дни было жалко смотреть: из писаной красавицы она превратилась в свою тень. Да, настолько её выбила из колеи вся эта история. К её благородству, как-то раз, после того самого разговора в Большом зале, она заглянула ко мне в библиотеку и поблагодарила меня... впервые искренне поблагодарила за то, что я заступилась за неё. Но Том всё равно был непреклонен и общаться с ней отказывался, и помочь как-то её горю я была не в силах. Разве что пару раз я подлила ей в кубок «Апатию», совсем чуть-чуть, чтобы она поначалу не наделала глупостей. Том знал об этом, с горькой усмешкой следил за тем, как я изощрялась и пыталась напоить «лекарством» своего, по сути, врага. Ценным лекарством, надо сказать, ведь судя по словам Слизнорта, зелье это было очень трудно приготовить, и оно было на вес золота. И запасы его стремительно таяли, а кое-кто явно не собирался варить для меня ещё. Но я всё равно потратила часть на Элеонору, оставив себе немного на «чёрный день», надеясь, что он никогда не настанет.

Дамблдор после всей этой истории несколько раз пытался поговорить со мной «по душам», пытался выяснить, почему же распалась самая красивая пара Хогвартса, причём распалась внезапно, видимо, и он понимал, что дело было нечисто, но... я ему ничего не рассказала. Как и Трэвис, которая пару раз тоже утешала Элеонору. Я уже слишком запуталась во всех этих оттенках морали, долга и правды, как поступить и что сделать, чтобы быть хорошей... а в итоге всё равно была плохой. И я пустила ситуацию на самотёк, прячась в библиотеке даже больше обычного и полностью погрузившись в учёбу. Том поначалу прекратил приходить ко мне и читать свои материалы, но ближе к концу весны он всё-таки оттаял и возобновил наши посиделки в библиотеке по вечерам. А может, сказывалось то, что скоро должен был быть выпускной и уже наше... расставание.

— Надо же, Кейт, как ты была права, — насмешливо проговорил он, держа на весу свежий «Ежедневный пророк», на главной странице которого красовался портрет блондина под пятьдесят, растрёпанного и с разными глазами, а соседняя фотография — неприступная крепость где-то в горах, судя по надписи — Нурменгард. — Окончание войны — восьмого мая тысяча девятьсот сорок пятого года. Дуэль между величайшими волшебниками нашего времени — Альбусом Дамблдором и Геллертом Грин-де-Вальдом. Прямо в день капитуляции фашистской Германии... А ты ещё сомневалась, что наши истории не пересекаются... а смотри, как получилось, тютелька в тютельку.

Да, действительно, три недели назад школу буквально взорвала новость, что всеми любимый Альбус Дамблдор победил наитемнейшего мага этого времени. Всю весну его периодически не было в за́мке, но никто и не догадывался, с насколько опасным противником он сражался в этот момент. И тем ценнее становилось то, что именно этот человек преподавал у нас... и тем противнее становилось мне, что именно этому человеку, спасителю, по сути, я нагло врала. Хотелось взять и утопиться в Чёрном озере от всех этих мыслей.

Стараясь отогнать от себя противные мысли, насколько же испорченной была в действительности, я взяла в руки перо и начала писать эссе по Трансфигурации, сублимируя всю свою вину на домашних заданиях, чтобы в них не было ни одного недочёта.

— Но ты не знал, кто именно победит, — пробормотала я, не отрывая взгляда от пергамента.

— Я догадывался, не забывай, — мягко возразил Том, перелистнув страницу волшебной газеты. — То-то Дамблдор так быстро отстал от нашей страдалицы Элли и от тебя... у него других проблем было достаточно, чем выводить меня на чистую воду... а сейчас, когда у него появится на это время, я уже выпущусь... как замечательно всё складывается, да?

— Просто великолепно, — хмыкнула я, старательно выводя буквы синими чернилами.

— А ты и рада, Кейт, что я от тебя отстану, — протянул из-за газеты он, на что я закатила глаза и продолжила писать, проворчав:

— Будет глупо это отрицать, ты прав.

— Знаешь, я тут на днях разговаривал с профессором Диппетом, чтобы остаться в Хогвартсе уже в качестве преподавателя... — донеслось до меня из-за газеты, но я была так ошеломлена услышанным, что эмоционально взмахнула рукой и опрокинула чернильницу с чернилами прямо на своё эссе.

— ЧТО?!

— Мисс Лэйн, потише, вы в библиотеке, а не на общественном рынке! — тут же проскрипела библиотекарша, а Том, отложив газету, с ехидной улыбкой посмотрел на моё отчаяние, а затем молча взмахнул волшебной палочкой, отчего все чернила вернулись в чернильницу, и насмешливо сказал:

— Я знал, что ты точно обрадуешься этой новости, Кейт.

— И что ты собрался преподавать? — прохрипела я, потому что даже голосовые связки отказывались слушаться меня, находясь в глубоком потрясении.

— ЗОТИ, — невозмутимо ответил он, а я выдохнула про себя, так как старый добрый флегматик Доусон уж точно никуда не собирался. Том, сделав определённые выводы по смене эмоций на моём лице, снова довольно усмехнулся и добавил: — Доусон сам рассказал мне, что хотел на год-другой уйти в Министерство к мракоборцам, надоело ему здесь, слишком скучно... но можешь расслабиться, эту должность мне не дадут.

— Почему? — быстро спросила я, испытывая абсолютно смешанные эмоции от потрясения и радости.

— Потому что подсуетился твой любимец Дамблдор, который спит и видит, как бы самому преподавать Защиту от Тёмных Искусств. И который искренне недолюбливает меня и сделает всё, чтобы такая желанная должность досталась ему, а не мне.

— Ты ещё слишком молод для того, чтобы быть профессором, — проговорила я, немного ошалев от количества эмоций за такой короткий промежуток времени.

— Вот и Диппет сказал мне то же самое, — усмехнулся в ответ Том, проведя рукой по одному из учебников. — Хотя когда я разговаривал с ним в первый раз, то он был очень даже не против того, чтобы я преподавал: он прекрасно знает, что я самый блестящий ученик этого выпуска и не только и по способностям нисколько не уступаю этому выскочке Дамблдору.

— А кто тогда будет преподавать Трансфигурацию? — поинтересовалась я, поскольку в уравнении внезапно образовалась неизвестная, и её надо было как-то найти.

— Вот и я озадачился тем же вопросом, Кейт, — ещё шире усмехнулся он, видимо, обрадовавшись, что ход наших рассуждений совпадал. — И это был один из решающих вопросов, который мог сыграть мне на руку. Но Дамблдор быстро подсуетился, и со следующего года Трансфигурацию у вас будет преподавать некая Минерва МакГонагалл. Без понятия, кто это, говорят, ученица Дамблдора, училась на Гриффиндоре... в общем, не дали мне пожить в Хогвартсе ещё чуть-чуть, а так хотелось...

«Какая жалость!» — протянула я про себя, но Том будто прочитал мои мысли и тихо рассмеялся.

— Да, я уже понял, что ты будешь скучать по мне, Кейт. Но если посмотреть на это под другим углом, то... я уже вырос из школы. Я готов выйти в большой мир, неизвестный, неизученный... дающий немало возможностей для роста, как ты считаешь? Это так волнительно, на самом деле. А тебе не надоело сидеть в ученицах, а? Разве тебе не хочется взрослой жизни?

Услышав последний вопрос, я так и застыла, держа перо над пергаментом. А затем вернула его обратно в чернильницу, выпрямилась и абсолютно ровно ответила:

— Нет, не хочется.

— Почему? — в голосе Тома в этот момент сквозила почти детская наивность, и я невольно улыбнулась, вспомнив себя в его же возрасте, наивную, окрылённую птицу, готовую отправиться в «большой мир», как он сам выразился.

— Том, потому что я знаю, что из себя представляет взрослая жизнь. Я знаю. И я знаю, что ничего хорошего там нет. Поверь мне, у тебя сейчас... просто превосходное переходное время, время, когда кажется, что всё возможно, что все мечты осуществимы, и надо только верить и трудиться, но... это не так. И в моём возрасте начинаешь это осознавать. И когда эта восхитительная юношеская наивность проходит, ты сидишь в четыре утра с бутылкой виски на кухне у друга, потому что твой парень пьяный вдрызг валяется в кровати с какой-то девкой, даже не постеснявшись тебя, разговариваешь на этой кухне с абсолютно незнакомым человеком так, будто знаешь его всю жизнь, и понимаешь, чёрт возьми, что в детстве было лучше. В детстве было проще... В детстве поцелуй в щёчку значил вечную любовь и верность, дружба казалась вечной и нерушимой, а твой маленький дохлый городишко — мегаполисом, в котором есть всё. А сейчас попробуй разберись, кто с кем переспал, зачем и что это значило. Чёрт, но как же мы с тем парнем поговорили по душам... никогда не забуду, как он поцеловал меня на самом рассвете, когда небо стало только-только алеть... а мы смотрели на это чудо природы в окно кухни, уже знатно выпившие, и вдруг поцеловались... это было прекрасно.

Воспоминания настолько захватили меня, что я не сразу вынырнула из них. А когда вынырнула, то Том внимательно посмотрел на меня, усмехнулся и спросил:

— Тогда почему ты не бросила своего козла Мишу и не стала встречаться с тем парнем?

— Потому что у него уже была невеста, и он её любил, — вздохнула я, закрыв на несколько мгновений глаза. — Я же говорю, ну нет у взрослых чёрного и белого. Знаешь, в школе я была такой противницей матов и алкоголя... жуть! Вот прямо как ты! Думала, что никогда не буду материться, а уж пить... но жизнь расставила всё по своим местам. Порой трудно подобрать слово, наиболее точно характеризующее ситуацию, чем какой-нибудь мат, а алкоголь... во всём нужно знать меру, и если не напиваться до состояния невменяемости, а... периодически снимать напряжение... то да, такое вполне возможно. Стресс всё равно надо чем-то снимать, а при выборе — транквилизаторы или ром, я выберу ром.

— Ты же вроде говорила что-то про виски? — насмешливо уточнил Том, внимательно следивший за моими монологами.

— Виски тоже, но больше всего я люблю ром. Только не белый для коктейлей, а нормальный. А потом виски. Ещё вино неплохо, но сладкое, полусухое на крайняк... но не сухое, не могу его пить... а что?

Он тихо рассмеялся моему вопросу, вальяжно расселся на стуле и, скрестив руки на груди, протянул:

— Знаешь, Хогвартс, конечно, школа с высокими моральными уставами и правилами, но бутылку огневиски достать не так трудно, как кажется. И я даже бы постарался ради твоих откровений... под градусом.

— Вот оно что! — посмеиваясь, проговорила я, а затем встала со своего места и, убедившись, что книжные стенды надёжно закрывают нас от посторонних глаз, подошла к Тому, оперлась ладонями о стол и наклонилась над самым его лицом. — Неужели тебе так хочется получить мой поцелуй? Пусть даже и в не совсем вменяемом состоянии?

— Во вменяемом он мне точно пока не грозит, — выдохнул он, так и прожигая меня взглядом.

Я же, буквально чувствуя себя собой прежней, взрослой и уверенной в себе женщиной, коварно улыбнулась и прошептала:

— Томми, ты не учитываешь один маленький нюанс...

— Какой? — на выдохе спросил Том, и я, наклонившись ещё ближе к его лицу, ответила:

— Я тебя перепью. Пусть я в теле сопливой англичанки тринадцати лет, но русский дух — понятие аморфное, это сила воли, а не просто гены. И в этом вопросе тебе со мной не тягаться. А пить я с тобой не собираюсь, конечно, было бы весело посмотреть на невменяемого тебя, но сейчас даже в инсту в эфир тебя такого не запилить, так что... не судьба.

— Инста — это... там, где все общаются, да? — неуверенно уточнил он, а я, отстранившись на приличное расстояние, но всё также нависая над ним, сказала:

— Да. Детка, после этого ты бы стал звездой инсты, поверь мне...

— Какая же ты жестокая женщина, Китти...

— Ты даже не представляешь, насколько, Томми, — с хищной улыбкой прошептала я, на что его ответная улыбка стала ещё коварнее.

— Моё сердце разбито вдребезги...

— Было бы ещё чему биться...

— Как видишь, есть чему, — усмехнувшись, возразил Том, так и гипнотизируя меня взглядом. Но я самодовольно усмехнулась и прошептала:

— Это тебе за Элли.

— Элли отомщена в полном объёме и даже больше. Даже не скажешь ничего на прощание? Я же через месяц уеду из Англии, надолго, и кто знает, когда вернусь и вернусь ли...

— Скажу, — протянула я, и только в его глазах промелькнуло какое-то подобие радости, выдохнула: — Иди на хуй, и лёгкой тебе дороги! И пусть тебя где-нибудь под пальмой разорвёт мантикора, пожалуйста! Я буду молить об этом небо каждый божий день!

— Так... доброжелательно со мной ещё никто не прощался, — выдавил наконец Том, а я не выдержала, засмеялась и вернулась на своё место, бросив:

— И не попрощается, поверь мне!

— Тогда я буду вынужден назло тебе вернуться, Кейт, — с усмешкой проговорил он, когда я уселась на свой стул. — Не пожалеешь о своих словах? Ещё не поздно сказать что-нибудь действительно милое...

Но я покачала головой в ответ, взяв в руки отложенное перо.

— Я уже сказала тебе всё, что хотела, и больше ничего в голову не идёт, так что прости. А ты бы шёл готовиться к экзаменам... я понимаю, для тебя они ерунда, но всё-таки...

— Ладно, пойду... — протянул Том, лениво встав со стула, а затем подошёл ко мне со спины и неожиданно наклонился над моим плечом, отчего я даже задержала дыхание.

Но он провёл кончиками пальцев по моей шее, подцепил свой чудесный медальон, поднёс его к своему правому виску и закрыл на несколько секунд глаза.

— Соскучишься — глянешь, — прошептал Том, вернув медальон на место, а затем с усмешкой посмотрел на покрасневшую меня, выпрямился и пошёл прочь из библиотеки.

А меня так и разрывало на части от противоречивых желаний: то ли посмотреть, что же он там оставил мне за воспоминание, то выкинуть этот медальон в Чёрное озеро, чтобы раз и навсегда избавиться от соблазна... мерзавец!

***

Экзамены подкрались незаметно. Правда, для третьего курса они были гораздо проще, чем для пятого и уж тем более для седьмого, для которого они были выпускными. Но и они закончились, надо сказать, вполне ожидаемо. Оттого что я почти безвылазно весь этот год сидела в библиотеке, да ещё и с одним гением в придачу, у меня закономерно были одни «превосходно», за исключением Истории магии, конечно. Ну и Пивз с ней! Слизерин не-помню-какой-год-подряд выиграл все кубки, не оставив другим факультетам ни шанса, хотя в этом году Пуффендуй на удивление был на втором месте в общем счёте, отчего Трэвис на заключительном пире прыгала как маленькая девочка.

Тому, как самому блестящему студенту не то что своего курса, но и целого поколения, дали сказать напутственную речь выпускникам. И хотя речь была высокопарной, десять раз отрепетированной, и ничего в ней, кроме размытых общих стандартных фраз не было, но несколько «флажочков» о переменах в будущем я всё же уловила. И не только я, надо сказать. Дамблдор, только победив очень опасного тёмного мага, тоже не мог не догадываться, что скрывалось за обличьем прилежного паиньки-сироты, но... люди же не рождаются злыми от природы, да? Кто знает, может, его странствия так его изменят, что этот псих откажется от всех своих былых идеалов. Всё-таки молодость затем и дана, чтобы рубить идолов и на их костре творить новые судьбы...

В последние дни я очень старалась избегать общества Тома, а он отлично видел это и не навязывался. Даже после пира, когда все поздравляли выпускников и желали им напутственные слова, я мышкой выскользнула из Большого зала, чтобы собрать свои вещи. Свобода шагала за мной буквально по пятам, и её близость опьяняла. Несколько суток, и я свободна как ветер! Годы! Три долгих года я ждала этого момента, и вот, он становится всё ближе и ближе. И я не могла ничего с собой поделать и находилась в каком-то подобии эйфории... счастья.

Даже после поезда я постаралась как можно незаметнее ускользнуть с вокзала и весь день с чемоданом в руках проходила по городу. Мирному, пришедшему в себя после войны городу. Лондон в то лето можно было сравнить с моим внутренним состоянием: мы оба пережили непростые времена, и мы оба выдержали их. Не сломались, а стали крепче... сильнее. И теперь надежда на светлое будущее была не обманом зрения, иллюзией, а вполне реальной перспективой... целью, и я поклялась себе, что буду идти к ней, чего бы мне это не стоило. Мои руки освободились от цепей, и я стала наконец свободна.

Придя в приют вечером и поднимаясь по лестнице, я услышала с чердака какой-то странный шум. Закинув в комнату свои вещи, я осторожно поднялась на самый верх, стараясь не привлекать к себе внимания, и обнаружила на чердаке группу воспитанников от двенадцати до восемнадцати лет, сидевших у того самого разбитого мной три года назад окна и пивших что-то из бутыли коричневого цвета. Парни, а в основном это были мальчишки, сначала испугались меня, а потом вдруг махнули рукой:

— Иди к нам, Лэйн, выпей! Мы раздобыли джин!

— По какому поводу пьянка? — с усмешкой спросила я, хотя сделать глоток джина была вовсе не прочь.

— Этот Реддл уехал прямо после обеда из приюта! — радостно воскликнул рыжеволосый парень с усыпанным веснушками лицом. — Навсегда! Он ведь и тебя задирал, да?

— Да, — согласилась я, и один из парней протянул мне полупустую бутыль.

— Тогда пей!

— А и выпью! — воскликнула я и сделала большой глоток прямо из горла.

Конечно, далеко не самый качественный алкоголь немного обжёг слизистую рта, но мне было всё равно на это. Парни радостно заулюлюкали и предложили остаться с ними отмечать, но тут я проявила остатки твёрдости и спустилась с чердака в свою комнату. А когда осталась наконец одна, то выдохнула и с улыбкой безграничного счастья плюхнулась на свою жёсткую кровать, буквально чувствуя, что из моей жизни ушло что-то ужасное, а взамен стучалось что-то светлое и доброе.