Место под солнцем

***

Если честно, я не всерьёз относилась к своему новому «заданию». Во-первых, мне казалось, что эта «проблема» яйца выеденного не стоит, а во-вторых, у меня было полно́ домашней работы и других дел, которые требовали моего тщательного внимания.

Стоит сказать, что английский в школе давался мне так себе. Нет, основные вещи я знала, могла со словарём переводить тексты, но вот писать само́й без ошибок... это было выше моих возможностей. У меня вообще с гуманитарными науками всегда было плохо, по складу ума я чистый «технарь». Физика, химия, биология, математика — пожалуйста, могу, умею, понимаю. Литература, языки, история, обществознание — вообще мимо. С началом учёбы в Хогвартсе распределение осталось тем же: у меня хорошо получалось вникать в Травологию, Зельеварение, Заклинания (в основном за счёт нормального знания латыни, я ж всё-таки изучала её в меде). Немного хуже дела обстояли с Транфигурацией, потому что перестроить мозги на то, чтобы погрузиться в этот предмет, у меня не до конца получалось, хотя профессор Дамблдор был потрясающим преподавателем и шикарно объяснял материал, и тут дело было лично во мне.

Также у меня не вполне сложились отношения с ЗОТИ, но здесь была двоякая ситуация. С одной стороны, у меня была огромная мотивация к изучению этого предмета, потому как кое-кто из моего окружения активно пользовался самими Тёмными искусствами, а мне нужно было научиться защищать себя. Да и в отличие от той же Истории Магии или Астрономии (в которых в основном нужно было зубрить, а это ещё одно моё слабое место, моя память больше работала на понимание сути, а не на тупое многократное повторение) ЗОТИ была вроде как «техническим» предметом, а не гуманитарным. Но тут важным фактором являлся сам преподаватель по этому предмету.

Профессор Николас Доусон, преподаватель ЗОТИ[1], был человеком... инертным. И это мягко сказано. Хотя инертнее и нуднее профессора Бинса, который даже после смерти упорно продолжал нудно читать студентам лекции по Истории магии, представить преподавателя было трудно. Но профессор Доусон вполне мог составить ему конкуренцию. Бедная мимика, неторопливые движения, тусклые, казалось, совсем выцветшие карие глаза, не выражавшие совсем никаких эмоций, и монотонная речь. У меня при первой встрече возникло подозрение, что здесь была явная клиника паркинсонизма, только тремора не хватало для полного счастья, но я так до сих пор и не поняла, болели волшебники обычными болячками или нет. По сути, должны были бы, потому что клетки, органы и ткани всё равно были у всех одинаковые, но за четыре месяца обучения так и не видела, чтобы кто-то болел хотя бы обычной простудой.

Итак, профессор Доусон. Да, он производил впечатление паркинсоника ровно до того момента, пока я не увидела в Дуэльном кружке, как ловко он отражал заклинания противника и наносил чётко продуманные, стремительные ответные удары. Минимум движений, но все они были тщательно выверены и в точности попадали в цель. За четыре месяца, что я ходила в кружок как зритель, — а куда мне соваться в дуэли с моим «багажом» знаний? — он не проиграл ни одной: ни студенту, ни преподавателю. И даже Тому, самому блестящему студенту курса, хотя тот и очень старался. И с того самого момента я поняла, что не зря именно этот человек преподавал именно этот предмет. Но лучше понимать его от этого осознания всё равно не получалось. А ещё злые языки шептали, что во время своих странствий в молодости профессор Доусон то ли переболел чем-то, то ли встретился с Банши, то ли ещё с какой-то дрянью, но после этого он стал таким безэмоциональным с полным сохранением ясности ума. И две седые пряди в тёмно-каштановых волосах немного добавляли правдоподобности данным теориям.

И раз уж я начала рассказывать про предметы и преподавателей, то стоит сказать немного и про последний предмет, Уход за магическими существами. Некоторые профессора возмущались, что этот предмет надо было преподавать хотя бы курса с третьего, мол, для первокурсников оно было очень опасно и всякое такое, но я была рада, что он у нас был и был обязательным. Профессор Кеттлберн был... чудаком, противоположностью Доусона, и каждое его занятие было как представление в цирке, причём такое, в котором ты непосредственно участвовал и в течение которого у тебя было совершенно неописуемое ощущение неизвестности, доживёшь ты до конца занятия или нет. Но все прощали Кеттлберну лёгкие заскоки к опасным тварям за его шутейки в течение занятия, нестандартные подходы к преподаванию и просто яркие эмоции. Даже профессор Диппет, который дал Кеттлберну аж пятнадцатый (!) испытательный срок, хотя другой на его месте давно бы уволил от греха подальше. Все, кроме профессора Трэвис, которая явно его недолюбливала, хотя он испытывал к ней совершенно противоположные чувства.

Ах да, для первокурсников были ещё полёты на мётлах, но тут стоит вернуться к моей проблеме с английским, с которой я начала. С английским было всё плохо, а хуже было то, что все учебники и домашние задания были на нём. Но со временем, особенно когда узнала про Элли, дремавшую в подсознании, я смогла с больши́м трудом интегрировать с её «базой данных» в области языка. И даже выцеплять кое-какие личные воспоминания, хотя это было очень трудно, между нами как будто была стена. Так что читать у меня ещё худо-бедно получалось, но в письме Элли помочь мне никак не могла, потому что, судя по всему, сама не владела этим навыком. Именно поэтому на занятиях мне приходилось на «врачебном русском» записывать новую полезную информацию, потом вечерами садиться, переводить свои каракули, поскольку почерк у меня был мало читабелен даже в случае с обычной шариковой ручкой, про перья же не стоит и говорить, а потом кропотливо переписывать печатным на английском, чтобы пользоваться конспектами на занятиях и писать домашние эссе. В начале года я ещё как-то выплывала в основном за счёт устных заданий, но со временем письменных работ постепенно становилось больше, и в декабре на всё это уже уходило от пяти до семи часов непрерывного труда каждый божий день. Ложилась спать я самой последней, и недосып от раннего подъёма не добавлял сил и возможностей воспринимать новую информацию, что тоже сказывалось на учёбе, хотя я и старалась поддерживать заданную планку отличницы. Но сил на это тратилось достаточно.

С полётами же всё было ужасно. На самом первом занятии я по трагической случайности резко взмыла вверх, как раз когда профессор Штраус отвернулась от меня, и сразу же грохнулась с метлы и больно ударилась. Потом была истерика, слёзы, боязнь высоты и мётел, и дело даже дошло до профессора Диппета, так как я наотрез отказывалась прикасаться к мётлам. Это теперь я понимаю, что тогда «контроль» взяла Элли, и страх высоты был именно её, хотя я тоже тогда знатно испугалась, но ситуацию это мало изменило. Правда, мне на выручку как всегда пришла профессор Трэвис. Она договорилась с директором и крайне принципиальной преподавателем по полётам, чтобы я вместо практических занятий писала эссе по истории полётов, истории квиддича, правилам этой странной игры и вместе с ней судила на самих играх. И как вы понимаете, эти самые эссе в прямом смысле этого слова сжирали тонну моего «свободного» времени.

Именно поэтому я и не стала заморачиваться с крайне важным «заданием», который дал мне мистер Я-Всегда-И-Всё-Знаю, хотя и подумала в небольших перерывах в бесконечной писанине, как можно было бы поступить. Но мне казалось, что Том был достаточно умным человеком для того, чтобы самому решить подобную проблему, поэтому я крайне удивилась, когда через два дня за завтраком получила небольшое послание, в котором говорилось, что староста Слизерина хотел видеть меня сегодня после занятий в библиотеке, в которой я и так безвылазно пропадала.

— Ну что, Китти, как поживают твои варианты решения поставленной задачи? — в назначенное время за моей спиной раздался тихий до боли знакомый голос, и я, погружённая в разбор своего почерка, аж подпрыгнула от неожиданности. — Как говорится в известной поговорке: одна змея хорошо, а две — лучше.

— Ха-ха-ха, очень смешно, — скривилась я его сарказму, а Том тем временем сел за стол, который я полностью заняла своими конспектами и учебниками, и с любопытством заглянул в один из свитков. — Не знаю... у меня есть несколько вариантов, но вряд ли ты примешь их к све́дению...

— Давай, Китти, рассказывай, я внимательно тебя слушаю, — на удивление дружелюбным тоном предложил он, отложив в сторону свиток, а я так и изогнула бровь от изумления, потому что крайне не рассчитывала на подобный вариант.

Обмакнув перо в чернильницу, я нашла нужный кусок текста, который собиралась переписать из учебника в своё эссе, чтобы было поменьше ошибок в моих собственных рассуждениях, а затем задумчиво протянула:

— Эм... не знаю, а почему ты не хочешь завести себе настоящую девушку? Поверь мне, если бы у тебя появилась спутница, то остальные от тебя сразу отстали бы, и проблем было бы меньше...

— Потому что я не хочу этого, Китти, и вопрос закрыт, — тут же холодно отрезал Том, и я оторвалась от записей и озадаченно посмотрела на него. — С девушкой придётся разговаривать, а вы, женщины, редко когда способны поддержать действительно интересную беседу. Да и к тому же, на девушку придётся тратить время, а это ценный ресурс, с которым я привык очень грамотно обращаться и не спускать на всякую ерунду.

— Да... не повезёт же твоей жене, ох как не повезёт... — протянула я, осознав всю глубину ненависти старосты Слизерина к своему полу.

— Ты серьёзно считаешь, что я когда-нибудь женюсь? — изогнув изящную бровь, поинтересовался он, и я, вернувшись к своей писанине, сказала:

— Ах да, конечно, прости. Прости, что я могла так хорошо о тебе подумать, — но не удержалась и мельком взглянула на своего собеседника, на красивых, очерченных губах которого расцвела довольная усмешка.

— Лучше бы ты тратила своё остроумие на решение важных вопросов, Китти, а не на колкости в мой адрес.

— Слушай, я вообще не понимаю, почему ты считаешь этот вопрос важным! — не сдавалась я, упорно продолжая писать, потому что даже получасовая беседа могла сильно выбить меня из ранее распланированного графика. — На самом деле, тебе достаточно просто сказать при всех о женщинах то, что только что сказал мне. Твоя репутация пай-мальчика сразу развалится, все дурочки поймут, какой ты на самом деле шовинист-сухарь, и от тебя мигом все отстанут. Всё!

— Моя репутация пай-мальчика крайне важна для меня, Китти. Я не один год работал над ней, и она помогает решать мне немало вопросов, которые обычным людям решить довольно трудно. Так что рушить я её своими же руками не собираюсь. Какие у тебя ещё варианты? — Том требовательно посмотрел на меня, и я, поджав губы, сказала:

— Не знаю... кстати, странно слышать от тебя подобное о женщинах, со мной ты можешь вполне долго разговаривать... к моему великому сожалению, конечно. Я бы с радостью уступила это место Саре или Мэри, которые положили на тебя глаз, да вот ты почему-то никак не хочешь отвязаться от меня.

После моих слов повисла пауза, и мне даже стало как-то не по себе. Я тут же оторвалась от записей и недоуменно уставилась в угольно-чёрные глаза, в которых появился какой-то нездоровый огонёк.

— А ведь это идея... — протянул он, гаденько улыбнувшись, но я сразу же воскликнула:

— Даже не мечтай! Тебе нужна репутация педофила? Не забывай, мне одиннадцать.

— Ладно, ты права, — тут же согласился Том, а я облегчённо выдохнула, так как в кои-то веки юный возраст и неказистая внешность помогли мне. — Этот вариант тоже не подходит. И кстати, с тобой я разговариваю потому, что ты... полезная женщина, Китти. Я могу использовать твои знания, умения и нестандартное мышление, когда мне это нужно. У всех остальных женщин в этом за́мке такого набора нет, так что и время я на них тратить не собираюсь.

— Полезная женщина, вот это да! — язвительно повторила я. — Слушай, с учётом всего того, что ты обычно говоришь про женщин, я... сочту это за комплимент. Да, именно. Полезная женщина, потрясающе! Да ты делаешь успехи в соблазнении женщин!..

Я очень старалась сдерживать смех, но встретившись с крайне проницательным взглядом человека напротив, всё равно не удержалась и тихо рассмеялась.

— Закончила? — бесстрастно поинтересовался он, когда я немного успокоилась и вернулась к пергаменту. — А теперь идём дальше, Китти.

«Господи, да что тебе ещё от меня нужно?!» — с мучением подумала я, потому как работы у меня было достаточно и без его «проблем».

— Слушай, Том, похоже, ты сам не знаешь, чего хочешь. Ты хочешь сохранить репутацию истинного джентльмена, гения, весьма способного и многообещающего юноши, которого определённо ждёт великое будущее, но почему-то шарахаешься от повышенного женского внимания, которое вполне закономерно в подобной ситуации. Тебе не кажется, что ты просто пытаешься усидеть на двух стульях одновременно и злишься, что у тебя это не получается? И вообще, странно, что тебя обеспокоил этот вопрос именно сейчас... разве раньше к тебе так не приставали девицы?

— Раньше такого не было, — сухо ответил Том, и я, взглянув на него, вспомнила, что ему всего пятнадцать, то есть возраст «свиданий» только-только начался. — Похоже, кто-то плохо подготовил домашнее задание, Китти... может, мне проучить тебя как следует, чтобы ты впредь лучше справлялась с моими поручениями? Скажем, наказать тебя, я же староста... смотрю, у тебя и так с письменными заданиями не всё гладко, а если ещё и вечера будут заняты уборкой... вот и подумаешь десять раз, прежде чем халявить в моих заданиях.

«Нет, только не это! — чуть не воскликнула я, оторвавшись от пергамента, и с отчаянием посмотрела на него. — Я и так из-за того наказания от Трэвис почти не спала по ночам, я не переживу это второй раз!»

Но Том явно был настроен воплотить в жизнь все свои угрозы, если я срочно чего-нибудь не придумаю, и я включила свои мозги на полную мощность.

— Да ты просто требуешь невозможного! — возмутилась я, пытаясь выиграть этим время. — Пойми, ты красив, даже слишком, умён, а теперь ещё и повзрослел с прошлого года. Девицы точно будут приставать к тебе, пока ты свободен, это даже обсуждать не стоит! — только вот ответный взгляд явно сообщал, что отмазка про «невозможно» не прокатит. — Так, ладно, ты не хочешь ни с кем встречаться, тратить время на женщин, мужчины тебя не интересуют, а я ребёнок, чтобы строить из нас что-то. И кстати, это было крайне недальновидно с твоей стороны, когда ты хвалился перед всеми, какой ты заботливый старший брат для меня, девчонки просто обожают такие милости!

— И что ты тогда предлагаешь? — по-деловому спросил он, и я, вздохнув, отложила перо в сторону и полностью погрузилась в обсуждение.

— Так. Если ты не хочешь встречаться, то тебе нужно хотя бы показать свою заинтересованность кем-то... кем-то таким, у кого высокие исходные данные. Какой-нибудь сногсшибательной красоткой, умной, способной, но такой, кто бы точно не ответил тебе взаимностью. Девицы сразу поймут твои требования и задумаются, ну или будут тщетно стремиться к недостижимому идеалу, а ты формально будешь «занят». Только вот кого бы?..

И тут я осознала, что под моё описание подходил всего один человек в школе. Человек, которого я безумно уважала и очень не хотела подставлять.

— Ты сейчас намекаешь на Трэвис, Китти? — быстро догадался Том, задумавшись над моими словами, а я бы очень хотела вернуть их, но было поздно. — А с чего ты взяла, что она мне не ответит?

— Ты студент, дурень! — воскликнула я, нисколько не сомневаясь в правильных моральных установках своего любимого педагога. — Да ещё и несовершеннолетний! Она ни за что не ответит тебе взаимностью. Да и в неё полшколы влюблено, как раз начиная с пятого по седьмой курс, не ты первый, не ты последний. Только проявляй свою заинтересованность ей... так, чтобы она не знала. Распусти какой-нибудь слух, не знаю, просто поговори о ней так, чтобы несколько девиц это услышали. Все сразу всё поймут, на ней это никак не отразится, а от тебя отстанут... может быть.

Он с минуту глубоко задумался над моими словами, а потом сказал:

— Может, ты и права, Китти. Но ты уверена, что это оградит меня от Любовных зелий?

— Нет, — абсолютно честно ответила я, ведь врать здесь было глупо. — Не уверена. Но ты же всё обо всех знаешь, разве нет? Твои шпионы разве не могут сообщать тебе, что кто-то хочет сделать что-то подобное?

— Мои шпионы занимаются более важными делами, нежели следят за наивными дурочками, которые хотят быть со мной, — высокомерно произнёс Том, а я так и закатила глаза. — Я не могу рассеивать своё внимание ещё и на них, это будет слишком затратно. Поэтому я и хочу, чтобы ты придумала способ предотвратить подобные попытки. Но ты явно плохо справляешься...

— А тебе не судьба просто пить каждый день противоядия от этих самых зелий?

— Во-первых, Китти, кто-то должен постоянно готовить их, — возразил он, и только я хотела вставить свои пять копеек, как меня тут же перебили: — А во-вторых, к каждому зелью нужно своё противоядие, а я не знаю, что им там придёт в голову готовить. Да и к тому же, они ещё и ядовиты, насколько я знаю. Один приём ещё ничего, но часто точно не стоит их пить. Ещё варианты? Или всё-таки наказание?

— Варианты... — повторила я, соображая на сто сорок шесть процентов. — Слушай, а ты не можешь... изобразить отравление этим самым Любовным зельем? — Том тут же посмотрел на меня как на умалишённую, но я, зацепившись за неплохую, в общем-то, идею, стала активно её развивать. — Нет-нет, послушай! Смотри, чем больше ты будешь бояться любовных зелий, тем вероятнее, что ты попадёшь под их действие. И очень затратно постоянно избегать их, ты прав. Но что если нам сделать так, что одна из девиц добьётся своей цели, но у тебя будет... какая-нибудь нетипичная реакция? Да ещё и опасная для жизни? А если ещё кто-то авторитетный потом заявит, что это произошло именно на фоне Любовного зелья, то от тебя точно с этим отстанут.

— Китти, я не совсем понимаю, к чему ты клонишь, — наконец сказал он, а по его лицу было понятно, что гениальные мозги тщательно анализировали предложенную идею.

— Так, всё просто, — взмахнув руками, проговорила я. — Ты какое-то время даёшь задание своим подхалимам следить за подозрительными девицами. Они сообщают тебе о предполагаемом покушении, и ты инсценируешь отравление. Насколько я знаю из рассказов профессора Слизнорта в кружке Зельеварения, в состав любовных зелий нередко входит экстракт Белладонны. Это атропинсодержащее вещество, и я хорошо знаю клинику его отравления, она довольно яркая. Потом этот же профессор Слизнорт не без твоей помощи выясняет, что такой «аномальный» эффект дало именно любовное зелье... и девицы, конечно же, узнают об этом, им становится стыдно и страшно, что ты можешь умереть от их шалостей, и больше никто экспериментировать над тобой не будет!

Том, казалось, ушёл в очень глубокие раздумья, а я, чтобы не терять времени даром, вернулась к своей писанине. Но через пять минут до меня донёсся задумчивый голос:

— И ты думаешь, что это сработает?

— Том, — оторвавшись от написанного, сказала я, — женщины, конечно, коварные змеи, но сердобольные до ужаса. У них цель — привлечь твоё внимание, а не отправить тебя на тот свет, что ты порой хочешь сделать со мной. Так что это точно сработает. Я не могу гарантировать тебе снижения внимания, но любовных зелий точно не будет. А если ты ещё и приударишь за Трэвис, то у них не останется совсем никакого шанса.

— Ладно, я ещё подумаю над твоим вариантом, но может сработать... — протянул он, а я так и выдохнула про себя, что меня всё-таки не накажут. — А кстати, что это за иероглифы у тебя в свитках? Разве вы на первом курсе проходите иностранные языки? Боже, да здесь одни завитушки и закорючки...

— Это русский, — проворчала я, забрав у него свой «конспект» с урока. — Мне трудно быстро писать на английском, как видишь, этим я занимаюсь по вечерам. А у Элли вообще нет своего почерка, так что мне с неё нечего и взять...

Том зацепился за мои последние слова и заинтересованно спросил:

— А что ты можешь взять с Элли? Ты вообще... наладила как-то с ней контакт? Или куда она делась, спит? Мне просто интересно, я раньше с переносами душ не сталкивался... так сказать, неудачный результат — это тоже результат, и надо этим пользоваться!

От осознания, что этим «неудачным результатом» была именно я, я поджала губы и зло посмотрела в ответ, а затем проворчала:

— Я с ней никак не могу наладить контакт. Всё, что я могу, — это пользоваться её памятью на словарный запас, чтобы бегло говорить, а ещё иногда во сне всплывают какие-то воспоминания... но это всё нечётко. Мне кажется, что со временем она просто растворится во мне, ведь сознание полностью заняла я.

— Какие воспоминания? — тут же поинтересовался он.

— Эм... я помню... какую-то пещеру на побережье, и змею... и тебя! — я с ужасом уставилась на него, вспомнив недавний ночной кошмар. — Ты... ты что-то сделал с ней и ещё одним мальчиком, когда вы приезжали летом на побережье! Господи, неужели это правда, а не моё больное воображение?!

Но по промелькнувшей на секунду едва уловимой эмоции на его красивом лице я сразу поняла, что это всё-таки была правда, и этот гад действительно что-то сделал с Элли.

— Так вот почему она такая дёрганная и всего боится! И твоих угроз тоже боится до ужаса и так реагирует на них! Ещё бы не быть умственно отсталой, когда после твоих «игр» боишься каждого шороха! Что ты с ней сделал? — я жёстко, даже зло уставилась на него, но в ответ получила только пренебрежительную усмешку.

— Я не обязан отчитываться перед тобой, Китти, — ровно ответил Том, неотрывно глядя в мои глаза, а в голове замелькал лёгкий ворох воспоминаний. — Но думаю, тебе будет полезно узнать эту историю, чтобы ты впредь была послушной девочкой и не перечила мне. Как-то раз я взял в долг у Элли и ещё одного мальчика кое-что, а она взяла и наябедничала на меня. И я отвёл Элли и Майкла в одно удивительное место и показал кое-что, свои... силы. Я змееуст, чтобы ты понимала, змей действительно люблю и неплохо с ними лажу. А вот мои друзья... как-то не поладили. С тех пор Майкл вообще перестал говорить, а Элли месяц от каждого звука впадала в истерики. И с тобой будет то же самое, если откажешься сотрудничать со мной.

В тихом шёпоте действительно было достаточно угрозы, чтобы сердце сжалось в грудной клетке и застучало чаще, чем обычно. А перед глазами вдруг отчётливо всплыли очертания двух метровых скользких змей, и я быстро зажмурилась и стала проговаривать про себя названия волшебных трав, которые Трэвис задала нам учить на завтра. Моя уловка сработала, и Элли вновь успокоилась и «заснула», а мне стало даже жаль эту девочку, потому что всё до последнего слова оказалось правдой. И она смогла сообщить мне об этом.

— Ладно, Китти, я обдумаю твой вариант и попозже дам тебе знать, согласен ли на такое или нет, — усмехнувшись моим ухищрениям, сказал Том и встал из-за стола. — Работай, больше поручений не будет.

С этими словами он неспешно вышел из библиотеки, а я глубоко вдохнула, взяла отложенное ранее перо и принялась выводить слова, стараясь делать минимум клякс.

«Гад... вот гад... как он мог так поступить с детьми?! — несмотря на работу, в голове всё равно крутились тревожные мысли. — И на что он ещё способен... змеи, вот жуть! Метровые! Ладно хоть в Хогвартсе их нет, и то хорошо...»

Тогда мне было невдомёк, как же я ошибалась на этот счёт, но в своих заблуждениях убедилась много позже. А на текущий момент моей первостепенной задачей стала «борьба» за... выживание, да, по-другому даже и не скажешь, потому что до «комфортного» пребывания в Хогвартсе было ещё очень много работы.

***

Итак, Сара и Мэри после первого провала, конечно же, не сдались. И не зря они учились на Когтевране. Мне было очень жаль девчонок, они же были неплохими и, в общем-то, симпатичными и действительно сообразительными, но выбрали они себе явно не ту жертву. Эта жертва была профессиональным хищником и сама плела паутину, в которую они уверенно шли. А ещё я вдруг стала замечать «подхалимов» Тома, которыми просто кишел за́мок.

Вообще, в его окружении было несколько ярких личностей. Это его сокурсник, Орион Блэк, к примеру. Вот уж кто не пропустит ни одной женской юбки, так это он. Или Абраксас Малфой, про того ходили слухи, что он в свои пятнадцать питал слабость к тому самому абсенту, с которым я чуть-чуть поиграла в начале года. Или Гидеон Розье, тот вообще славился своей нездоровой любовью к «магловскому мордобою», как называла это профессор Трэвис. Но те лица, которые были «приближены» к великому комбинатору, редко когда попадали в действительно неприятные ситуации. Репутация у них была почти такая же кристальная, как и у их предводителя, по крайней мере у преподавателей, а среди студентов ходили лишь слухи и то шёпотом, потому что связываться с этой компанией было опасно.

В основном весь удар падал на подставных личностей, студентов других факультетов, по их желанию и нет. Староста Слизерина действительно мог спроектировать всё так, что человек сам сознается в каком-то поступке и будет отвечать за него. Хотя подозреваю, что если этот человек откажется, то понесёт ещё более суровое наказание, и он это прекрасно понимал. И был ещё третий компонент идеально выстроенной системы — доносчики. Тени, их было практически не видно и не слышно, но это были глаза и уши главного мафиози школы. За собой я тоже со временем начала замечать такую тень, хотя вроде как и «помогала» кое-кому. Но думаю, он довольно чётко осознавал, что от такой змеи, как я, можно было ожидать что угодно, так что слежку не убрал.

А ещё слежка была за нашими бедняжками, которые на свою беду влюбились в красавца-отличника. И как раз эта слежка вовремя сообщила, что намечается «второе» покушение, раз не удалось первое. Сразу после известия об этом ко мне в библиотеку, где я по-прежнему безвылазно обитала, пришёл Том и сказал, что согласен на инсценировку отравления, раз уж подвернулся такой случай. Я, вздохнув, отложила в сторону домашнее задание и стала расписывать типичную симптоматику отравления атропином, чтобы всё получилось как можно правдоподобнее.

— И вот... — закончив долгий рассказ, я протянула ему малюсенький пузырёк с настойкой Белладонны. — Выпей это перед тем, как начнёшь. Бред, галлюцинации, светобоязнь и судороги ты, может, и инсценируешь, а вот расширение зрачков, сухость кожи, бледность и повышенную температуру явно не сможешь. Так будет убедительнее... — но Том с недоверием посмотрел на пузырёк, потом на меня, и я, закатив глаза, добавила: — Здесь небольшая концентрация атропина. Так, немного глаза порежет, пульс участится, но ничего серьёзного... если я, конечно, не напутала ничего с титрованием...

Тут я коварно улыбнулась, а в угольно-чёрных глазах заполыхала злость.

— Ладно тебе, если напутала, то я знаю, что делать при реальном отравлении, не бойся. Я ж не ты, мне не доставляет удовольствие видеть страдание других. Хотя на твои я бы вроде как и посмотрела... в общем, ладно, выпей, и как договаривались, хорошо?

— Смотри, Китти, если ничего не выйдет, я буду крайне недоволен... — процедил Том и, взяв пузырёк из моих рук, покинул библиотеку. А на следующий день, в обед, развернулся и основной акт этой трагикомедии.

В этот раз девочки были более осторожными и подлили зелье в кубок ещё до того, как основная масса, в том числе и староста Слизерина, сядет на свои обычные места. Но Том был предупреждён об этом, поэтому надеяться, что я увижу его влюблённым дурачком, не приходилось. И когда он сел за свой стол, и мы встретились взглядами, то его глаза были даже чернее, чем обычно, за счёт расширенных зрачков, и я с некоторым замиранием сердца принялась следить, что же будет дальше. И не только я одна.

Поев немного для вида, Том «сделал» глоток из того самого кубка, а затем замер на месте. Сначала он правдоподобно смахнул пот (хотя кто знает, может, у него действительно поднялась температура, я настойку разбавляла на глаз), потом расстегнул с шеи галстук, привлекая к себе всё больше внимания, а затем, спустя несколько минут, началась основная симптоматика.

Староста Слизерина вдруг резко закрыл ладонью глаза, хотя на улице было весьма пасмурно и тоскливо, затем внезапно вскочил на ноги и начал озираться с безумным видом, как будто ему реально что-то мерещилось, а потом весьма правдоподобно (но всё же аккуратно!) упал на пол, подёргал руками и ногами и замер, как бы впав в кому.

«Надо же, какой талант! — восхищённо подумала я, а Сара с Мэри так и побледнели от такой реакции, чего, в общем-то, мы и добивались. — Да любой эпилептик позавидует таким правдоподобным судорогам!»

Я даже слезу пустила от такого концерта, потому что отравление атропином видела всего раз в жизни, когда непутёвые деревенские парни зачем-то объелись белены, видимо, кто-то им сказал, что так можно словить глюки, насколько тот случай походил на этот, фальшивый. Преподаватели сразу же ломанулись к несчастной жертве, но первой, конечно же, прибежала школьный целитель, мадам Боунс. Она лично убедилась, что у пациента была температура и что-то не так со зрачками, и того решили доставить в больничное крыло. Я сразу же побежала туда, чтобы не потерять симулянта из виду, но мельком заметила, что Сара была в предобморочном состоянии, и помощь ей требовалась даже больше, нежели «жертве» любви.

В больничном крыле Тома уложили на одну из кроватей, осмотрели совместно мадам Боунс, профессор Дамблдор и профессор Доусон, но они никак не могли определиться, что же случилось с «бедным» старостой Слизерина, а директор школы и деканы факультетов активно участвовали в обсуждении. И тут в лазарет ворвались и виновницы всего этот спектакля.

— Боже, он жив?! — завизжала Сара, чуть не упав в обморок при виде объекта своего обожания на больничной койке и «без сознания». — Простите меня, это всё моя вина!

— Мисс Джулс, вы можете объяснить, что случилось? — с беспокойством спросил профессор Слизнорт, тоже присутствовавший при осмотре ученика своего факультета.

— Я... я... я подлила ему в сок Любовное зелье! — рыдая, ответила она, а я так и закатила глаза, что кое-кому даже не надо было устраивать расследование, ведь «преступник» сам сдал себя с потрохами. — Профессор Слизнорт, простите меня! Я хотела, чтобы Том немного заинтересовался мной, я точно сделала всё правильно, как вы нам и рассказывали, но... он будет жить?!

— Будет, — вздохнув, проговорил профессор Слизнорт. — Но вы поступили крайне некрасиво, мисс Джулс. Разве я не говорил вам, как это опасно, пытаться имитировать такие чувства, как любовь?

Сара виновато опустила взгляд, а с её щёк начали скатываться слёзы.

— Говорили, сэр. Я больше так не буду. Только сделайте так, чтобы он выжил, пожалуйста! — она с неподдельным мучением посмотрела на Тома, но к нему уже подошла мадам Боунс с какой-то бутылочкой и чуть-чуть влила в рот прозрачной жидкости.

Глотнув её, наш страдалец сразу «ожил», приподнялся на кровати и стал растерянно озираться по сторонам.

— Что случилось? — заплетающимся языком спросил он, но в его глазах всё равно промелькнула злость, когда он посмотрел на Сару.

— Это всего лишь любовное зелье, мистер Реддл, — с мягкой улыбкой пояснил профессор Слизнорт, а профессор Доусон и профессор Дамблдор, убедившись, что всё обошлось, один за другим покинули лазарет. — Вы слишком красивый юноша, чтобы не привлекать внимание противоположного пола. Но у вас, видимо, какая-то странная реакция на подобные зелья, если, конечно, мисс Джулс приготовила всё правильно. Такое бывает, я и сам пару раз видел что-то подобное... берегите себя, юноша!

— Конечно, сэр, — приподняв углы рта, сказал Том, но я решила, что стоит добавить отсебятины, и, прослезившись, бросилась к нему на кровать.

— Том, слава богу, ты жив! Я так переживала за тебя! Братик! — и принялась показушно душить его в объятиях под общее умиление Слизнорта и Трэвис.

— Что ты делаешь, этого не было в плане?! — прошипел он незаметно для окружающих, но я ядовито процедила:

— Терпи, гад, ты же строишь из себя заботливого брата перед Трэвис? Вот я тебе и помогу.

— Змея, — выдавил Том, но я, пересилив себя, крепко обняла и прижалась к его груди, плача для правдоподобности. — Отпусти, отпусти меня, жуть, ужас... прекрати!

— Ну что вы, мисс Лэйн, с мистером Реддлом всё будет хорошо! — рассмеялся профессор Слизнорт, а профессор Трэвис с улыбкой умиления добавила:

— Кейт, милая, успокойся, с Томом всё будет в порядке! Лучше дай ему немного отдохнуть, а вечером обязательно навестишь его перед ужином!

— Конечно, профессор Трэвис, так и сделаю, — отстранившись наконец от него, сказала я, смахнув с глаз слёзы. Всё-таки хорошо быть женщиной и уметь вовремя разрыдаться, крайне полезный навык! — Братик, дорого́й, поправляйся быстрее!

И для правдоподобности чмокнула его в щёку, и теперь уже с глаз преподавателя Травологии слетела скупая слеза. Том же широко улыбнулся мне, но я же почувствовала, как его всего передёрнуло от «контакта» с женщиной, которых он так ненавидел, а я за спиной у преподавателей гаденько усмехнулась, радуясь, что хоть немного, но отомстила за все ядовитые шуточки в свой адрес.

Конечно, никуда я перед ужином не собиралась, писанины всё ещё было много, но меня всё же выловила профессор Трэвис и предложила сходить вместе, а мне теперь уже надо было продолжать играть свою роль.

— Как ты себя чувствуешь, Том? — ласково поинтересовалась она, когда мы вместе зашли в лазарет, и я села рядом с кроватью и показушно взяла его за руку.

— Вполне сносно, профессор, — вежливо ответил Том, с улыбкой посмотрев на меня. — Спасибо вам большое за заботу.

— Не за что! И я, пожалуй, пойду, не буду вам мешать... — с этими словами профессор Трэвис с умилением посмотрела на нас и неторопливо вышла из лазарета.

Как только мы остались одни, я тоже хотела встать и уйти, так как делать мне здесь, в общем-то, было нечего, и кое-чьё состояние здоровья меня нисколько не волновало, но моя рука вдруг оказалась в стальных тисках, что я даже вскрикнула от боли.

— Ай, отпусти меня!

— Что ты творишь, Китти? — зло процедил он, потянув на себя, чтобы я оказалась поближе к нему. — Не смей больше так делать!

— А что тебе не нравится? — всё же высвободив руку из его захвата, проворчала я. — Ты же сам затеял всё это перед Трэвис, а сейчас злишься, что я подыграла тебе! Определись, пожалуйста, чего ты хочешь, а то я не вполне тебя понимаю...

— Больше не смей отклоняться от плана, — с угрозой прошептал Том, так и испепеляя меня взглядом.

Я пожала плечами в ответ.

— Как хочешь. И кстати, Сару сильно наказали, а остальные девчонки теперь точно не будут «травить» тебя. Теперь только и разговоров, какой ты чувствительный и хрупкий... боже...

— Я знаю, Китти, — высокомерно ответил он, а я так и скривилась от своей наивности. — Но спасибо, что заглянула ко мне... и за план спасибо. Всё-таки ты очень полезная женщина. Почти настоящая змея...

— Вау... новый уровень комплиментов! — съязвила я под тихий смех. — Ты определённо растёшь, продолжай в том же духе!

Нет, всё-таки вот надо же было мне связаться с таким женоненавистником! Но мой план действительно сработал, и до конца года Тома больше никто не трогал с любовными зельями, все боялись, что это может плохо закончиться. А за профессором Трэвис он действительно решил чуток поухаживать, но эта моя идея вышла ему боком, как потом оказалось.

— Китти, а можно с тобой поговорить кое о чём? — зло прошептал кто-то за моей спиной, когда я в середине декабря как всегда сидела в библиотеке и как всегда занималась писаниной.

— Что случилось? — сразу удивилась я, буквально чувствуя кожей исходившую от него злость.

— Что случилось? — задумчиво повторил Том, сев за стол рядом со мной, а затем демонстративно скрестил руки на груди и уставился на меня. — Я по твоему совету решил... немного пофлиртовать с Трэвис... нет, даже не немного, а достаточно явно, но она... почему-то не пресекает этих попыток! Ты уверена, что она не ответит мне взаимностью? И ещё ко мне почему-то стал плохо относиться Кеттлберн, сразу после моего покушения... баллы стал списывать, грубить, чуть ли не после уроков оставляет, хотя я ему ничего не делал... ты не знаешь, как это может быть связано между собой?

Я понятия не имела, как это всё может быть связано, и при чём здесь вообще я, но всё же оторвалась от своих записей и глубоко задумалась. И ответ сам собой всплыл в голове. «Чёрт возьми, так Кеттлберн же любит Трэвис!»

— Так ты всё-таки знала, Китти?! — сразу же прорычал Том, когда меня внезапно осенило. — И дала мне такой совет?!

— Слушай, я честно забыла об этом! — воскликнула я. — Разве ты не должен был просчитать все возможные риски? А не слепо следовать моим советам? Они не всегда бывают прям уж гениальными и без недостатков!

— Ты знала, что Кеттлберн бегает за Трэвис ещё до того, как посоветовала мне флиртовать с ней! Так что это твоя вина, Китти. Я не хочу, чтобы моя успеваемость страдала, а ещё я не хочу, чтобы Трэвис ответила мне взаимностью!

— Слушай, не всё всегда проходит гладко, и теперь уже ничего не исправить, так что... от меня-то ты что хочешь?

— Я хочу, чтобы ты сходила к Трэвис и выведала, чего она хочет добиться флиртом со мной, — прорычал Том, неотрывно глядя мне в глаза.

— Так она мне всё и рассказала! — шёпотом возмутилась я. — Ты в своём уме?! И вообще, будь я на твоём месте, я бы сразу же женилась на ней! Она потрясающая...

— Будь я на твоём месте, я бы делал, что говорят, а то можно в конце года схлопотать себе крайне неприятное наказание... — язвительно парировал он, а я обречённо вздохнула и выдавила:

— Ладно-ладно, я схожу к Трэвис. Не думаю, что она скажет мне что-то полезное, но поговорить с ней всегда приятно. Только отстань от меня со своими наказаниями, я и так без сил!

— А это всего лишь первый курс, Китти, — усмехнулся в ответ Том. — А что будет дальше?

— Не знаю, что будет дальше, — буркнула я, собирая все свои вещи в сумку. — Потом будет потом... а сейчас я иду к Трэвис.

Если честно, я понятия не имела, по какому «официальному» поводу пошла в кабинет декана своего факультета, но когда постучалась, то по другую сторону входной двери послышалось крайне дружелюбное: «Войдите!», и я облегчённо выдохнула и проскользнула внутрь.

— А, здравствуй, Кейт! — обрадовалась профессор Трэвис, увидев на пороге меня. — Проходи-проходи. Что-то случилось?

— Ничего не случилось, — сразу честно ответила я, сев на стул за её столом. — Я просто... я просто пришла к вам, чтобы сказать спасибо... что вы помогаете мне! Помогли тогда, когда на Тома... когда ему стало плохо... я так переживала!

Профессор Трэвис звонко рассмеялась, а потом отложила в сторону все свитки, которыми был завален её стол, и сказала:

— Не за что, Кейт. Хочешь чаю?

— Да, спасибо, — благодарно выдохнула я, абсолютно не зная, как же мне подобраться к нужной теме. Но когда чай был налит в милые чашки с цветами, а чашки поставлены на стол, профессор Трэвис сама начала говорить:

— Знаешь, Кейт, Том... такой милый молодой человек. И мне даже кажется, что он чуть-чуть влюблён в меня... — я так и округлила глаза на этих словах, и она сразу же поправилась: — Что ты, Кейт, не пугайся, я не отниму у тебя брата. Он же студент, меня дети никогда не интересовали. Просто знаешь, когда по школе пошли слухи, что он влюбился в меня... от меня как-то неожиданно отстал Сильванус!

Я так и подавилась чаем, ведь причина всех этих хитросплетений была до ужаса банальна, а профессор Трэвис с беспокойством спросила:

— Кейт, с тобой всё в порядке?

— Да-да, со мной всё хорошо, — старательно сдерживая смех, выдавила я и отложила свою чашку с чаем в сторону.

— Я ужасно поступила, Кейт? — вдруг с неподдельной тревогой поинтересовалась она, тоже отставив чашку. — Прости, я понимаю, что это нехорошо — давать бедному юноше призрачную надежду, но... мне так надоел Сильванус! До скрипа зубов! Я готова сделать что угодно, лишь бы он отстал от меня!

— Что вы, профессор Трэвис, это... нормально, — ответила я, а сама подумала, что готова даже принять муторное наказание, лишь бы кое-кому ещё немного досталось от ревнивого педагога по Уходу. — Том, он... вы ему нравитесь исключительно как педагог, не больше, просто он практически не общался до этого с девушками, вот и выражает свою симпатию к вам, как флирт... не берите в голову.

— Правда? — облегчённо выдохнула профессор Трэвис. — Спасибо, Кейт, у меня словно гора с плеч свалилась. Тогда я ещё немного попользуюсь его вниманием, надеюсь, он не расстроится?

— Нисколько, — коварно улыбнувшись, протянула я, решив, что не буду даже скрывать этот разговор. Пусть наказывает сколько угодно, я всё равно буду отомщена в полном размере!

— Спасибо, Кейт, — с широкой улыбкой поблагодарила она и вновь взяла в руки свою чашку. — Знаешь, это так странно... обычно я со студентами не секретничаю, а с тобой это получается как-то само собой... как будто мы ровесницы! Хотя, наверное, дело в том, что у тебя непростая судьба... в приютах дети взрослеют гораздо быстрее...

— Да, наверное, дело в этом, — согласилась я, отпив немного уже остывшего чая. — Мне тоже приятно общаться с вами, профессор... за полгода я как-то так и не смогла ни с кем сдружиться, кроме Ханны... но у неё лучшая подруга с Гриффиндора... они общаются намного чаще...

Профессор Трэвис тепло улыбнулась мне, а потом немного наклонилась над столом и заговорщически сказала:

— Если тебе вдруг станет одиноко — ты всегда можешь прийти ко мне, и мы немного поболтаем. Я никогда не откажу тебе!

— Спасибо, — прошептала я, радуясь, что смогла-таки найти в за́мке хоть одну родственную душу.

Так мы и поболтали немного, но настало время ужина, и я поспешила в Большой зал, чтобы не опоздать на него. А после того самого ужина меня опять выловил староста самого заносчивого факультета. Но я вместо оправданий лишь с улыбкой воспроизвела в памяти недавний разговор, а злость в угольно-чёрных глазах нарастала в геометрической прогрессии.

— Две стервы, что одна, что другая, — процедил он, закончив копаться в моих воспоминаниях.

— Заметь, я сделала всё, как ты меня просил, — невозмутимо проговорила я, совершенно не боясь наказаний. — Теперь ты знаешь, почему она так ведёт себя.

— Я, по-моему, предупреждал тебя, чтобы ты больше не отклонялась от плана?

— А у нас не было плана! — картинно похлопав глазками, возразила я. — Ты просил меня выяснить, что задумала Трэвис — я выяснила. И даже создала тебе правдоподобную легенду. Так что я не понимаю причин твоей злости. А уж насчёт Кеттлберна... эти оценки всё равно никуда не идут, кроме общего счёта факультетов... подумаешь! СОВ в конце года ты и без него сдашь на «превосходно». Это всё? Или всё-таки накажешь? Какое лицемерие... мотивации что-то делать явно поубавится...

— Какую же змею я пригрел на груди, — прошептал Том мне на ухо, обжигая горячим дыханием кожу. — Но... ладно, считай отсутствие наказания моим подарком тебе на Рождество, Китти. А после праздников я ещё раз тщательно поговорю с тобой, что-то ты совсем потеряла страх...

— Спасибо, ты так великодушен, — язвительно выдохнула я, старательно скрывая дрожь от проникновения в своё личное пространство. — Обещаю, я буду паинькой!

Том не мог не понять, что это был сарказм, так что оценивающе посмотрел мне в глаза, усмехнулся и направился восвояси, в подземелье, а я выдохнула и побежала к себе. Нет, с наказанием я уже почти смирилась, и то, что его не было, — было просто превосходно. Но самым превосходным было Рождество в Хогвартсе, которое наступило через неделю после того самого разговора.

Всюду веточки омелы, разноцветные гирлянды, произвольно переливавшиеся всеми цветами радуги, свечи, висевшие в воздухе, волшебный запах еловых венков и огромная ель, которую как-то умудрился притащить в Большой зал старичок Перкинс. Поскольку на Рождество в школе оставались только мы с Томом, один четверокурсник с Гриффиндора, шестикурсник с Когтеврана, профессор Диппет, Доусон, Трэвис и Кеттлберн, то мы и украшали все вместе эту огромную ель двадцать четвёртого числа. И это было здорово! Я впервые за очень долгое время почувствовала себя... дома.

Праздничный ужин в сочельник был тоже великолепен, хотя особых кулинарных изысков в военное время ждать не приходилось. Но профессор Кеттлберн вдруг как-то оттаял и весь вечер развлекал нас забавными историями о своих «зверушках», потом профессор Трэвис организовала увлекательную настольную игру, а в самом конце профессор Диппет довольно сильным мелодичным голосом исполнил несколько рождественских гимнов. И поскольку Том на людях вёл себя образцово-показательно, то ничто не смогло испортить тот потрясающий ужин.

И мой «родственник», казалось, на какое-то время забыл и про свои угрозы, видимо, ситуация с Кеттлберном рассосалась сама собой, чему я была очень рада. Рождественские каникулы прошли вполне тихо, бо́льшую часть их я просто отсыпалась, со второго же триместра учёба начала даваться легче. Наверное, дело было в том, что те километры печатного текста, которые я успела накатать за предыдущий триместр, не прошли даром. Писать я стала всё быстрее, ошибок было всё меньше, и времени на сон становилось чуть больше. В общем, моё трудолюбие и упорство сыграло неплохую службу, и я постепенно выплывала из этого всего.

Всё было бы хорошо, если бы в начале февраля на за́мок не свалилась напасть под названием Упырья лихоманка. Первый раз, когда я услышала это название, мне было безумно смешно, но потом стало совсем не до смеха, когда пришлось столкнуться с ней лицом к лицу.