май, 2022
I'm sitting here in the boring room
It's just another rainy Sunday afternoon
И вот сознание по новой неповинно, слепо просочилось сквозь матрас и каплей дождевой упало в водоем. Это место — бессмертный обитель, созданный по велению израненной моей души. Здесь я могу быть, кем угодно, какие захочу построить замки — предаться многообразию уникальных легенд, затем что фантазии рушат границы всегда и без причины. Вы даже не успеете понять, как потонули в полости монументальных грез.
Сдаюсь, я убегаю от реальности.
Дремоты легкий туман ложится на голову, близится рассвет мечтаниям, засыпаю у них на руках и радуюсь снам, как дитя. Это вошло в железную привычку, от которой мне не в силах избавиться. Стыдливость повержена. Я немолод для наивно-розовых вещей, однако ни моя личность, ни окружающий ее мир, ничего не меняется из года в год. Возраст не сдвинулся с мертвой точки.
— Ёнджун, спишь? — прошептали над ухом.
Она знает меня по горло, но не догадывается, какие чащи, неведомые людям, открываются на высоте. И никогда я не осмелюсь, глядя ей в глаза, признаться в настоящих чувствах. Они бурлят в вечных думах о другом человеке.
Но ведь когда-то я полюбил ее, да и сейчас люблю. И тут, честно признаю, дружеской, все больше материнской любовью. Откровенно говоря, я поселился на нежной шее, а до этого, болтая ногами, сидел на родительской. И даже несмотря на ненормальность мышления и отклонение от нормы, на воплощение глупца, она приняла меня таким.
Нередко выпадало слышать ее милые речи, что я по своей природе необычайно красив. В них отмечались и стройное телосложение, рост метр 82, и черные волосы, как смоль, с плавной линией блеска, ровные, как спокойное море в ночи, они падают по бокам, щекоча гладкие скулы, и кошачий проникновенный взгляд, стреляющий почти что исподлобья. Вот только меркнут строгие черты на фоне детских губ, завязанные «бантиком».
Итак, мой характер очевиден. Каждый выход на улицу дается мучительно и сравним с хождением по углям, а дома становится явью тошнотная мигрень. Делаю кошмарные усилия над собой всего лишь для того, чтоб переодеться и нырнуть под одеяло. Она видела меня насквозь и все мои душевные муки. По своим ощущениям понимала, когда протянуть руку помощи, а когда оставить страдальца в покое.
Был также подмечен контраст, наблюдая на графике до странности смешной зигзаг — уровень депрессии. Первые 3 года отношений я еще мог работать, правда, в удаленном формате, но из-за потрясающей дозы транквилизаторов, потребляемых мной, и без того хилая работоспособность снизилась до нуля. Кто не бросил меня в период спада, понятно из рассуждений выше. С тех пор она постоянно работает, а я просто сижу дома.
И дураку ясно, что удивительно мягкий, ранимый и без меры чувствительный человек не выживет в холодном мире. Ведь люди в погоне за выгодой уже нарастили толстую кожу, наступая на головы бесстыже, но достигая желанных результатов. Так я, конечно же, не смог бы — по моей макушке прошлась стая безумных работяг. Применялись любые способы получения наживы, и из этого я вынес для себя, что мир давно прогнил. В нем место гневу, алчности и зависти.
Все те улыбки, обращенные на меня, полны презрения. И все же мне прозрачно ясен их азарт. Люди боятся упустить время, поэтому, высунув язык, хватаются за жизнь в попытках чего-то достичь, пока я стою в излюбленном уголке.
Допустим, все, что не выносит слабый организм и эмоциональный фонд — это сон, либо фантазия. И согласитесь, в это начинаешь верить. Становится легко. В душе возобновляется порядок, спокойствие, я бы сказал, долгожданное, гонимое из-за вечной тревоги. Так и зародилось мое пристанище.
В ответ на вопрос я отрицательно промычал.
— Хочешь чай?
— Ты вернулась... — язык не слушался меня и заплетался, медленно распахнулись глаза.
— Да. Твой любимый гречишный чай уже ждет тебя. А, еще я зашла по дороге в магазин и купила тебе...
— Lemon tree, — сказали мы в один голос.
— Точно, — усмехнулась Набом.
— Пойдем.
Обычно у нас не вязались в нужной степени длинные разговоры. Нами руководилась подружка-тишина. Мелькали какие-то звуки: звон ложек, кружек и жевание еды. Иногда ее что-то подталкивало к беседе, и вот она уже рассказывает, как пролетел рабочий день, но ничем он не отличался от остальных, прискорбно. Я внимательно слушал или притворялся заинтересованным, пытаясь не обидеть своей отрешенностью.
— Завтра я уйду на работу пораньше на полчаса.
— Хорошо.
И на этом весьма толковый диалог завершился.
Ужин — точная копия полдника. Ничего интересного, и я, не веря своим глазам, дорисовал гиацинт, который пылился полгода, а там с приятной усталостью улегся в кровать. Набом еще не спала, хотя на часах показывало пол-одиннадцать.
— У тебя очень красиво получается. В последнее время ты подсел на цветы?
— Вроде как. Тебе всегда нравятся мои рисунки.
— И это правда! Нарисуешь меня? — посмеялась она.
— Ну, я же говорил, что у меня не получится с портретом.
— Эх, ты как всегда. Даже не попробуешь?
— Я попробую когда-нибудь, когда созрею.
— Ладно, буду ждать, — ее карий взор одарил меня секундным вниманием.
— Спокойной ночи.
— Спокойной, сладких снов, — затем тонкая и бледная рука потянулась к свету лампы.
Щелк.
I'm wasting my time, I got nothing to do
I'm hanging around, I'm waiting for you
But nothing ever happens and I wonder
Новый день — не предвестник солнечных прогнозов, я принимал это по ложечки и переваривал ежедневно в минуты пробуждения.
На кухонном столе скучал завтрак: горячие творожники, одно варенное яйцо и тарелка с сыром. Рядом стояла банка с этикеткой «Повидло персиковое», с надписью на крышке «Икра», но внутри блестел и переливался в сонных лучах знакомый мед. Эта прозрачная тара время от времени занимала ребенка и спасала от скуки.
Вылизывая последние крошки с тарелки (ничего не оставалось после меня), я мысленно вооружился: «Ёнджун, вечером мы выйдем на улицу и дойдем хотя бы до школьного двора в 5 минутах ходьбы от дома».
Кажется, тучи уловили мой план и на фоне вечереющего неба запустили радиостанцию: «Майский дождик». Когда небо плачет, оно гарантирует мне защиту от людей и умиротворение.
После наступления сумерек, я выполз на улицу, пряча лицо в любимом шатре. Размылась грань между страхом и появлением глупой, но задушевно юной нотки «ля». Она заиграла чудной мелодией так же спонтанно, как и мое сезонное радио на повторе.
Я прыгал по лужам, точно дитя, выставлял руку за пределы убежища, ловил теплые капли и жадно вбирал запах сырости. Ни души — все офисные планктоны торчат на работе. И, наверно, впервые за долгие 2 месяца мне захотелось продлить это время, вот почему я потерял его счет.
Ощущения, что я достиг высшей точки наслаждения в гармонии с телом и душой, поэтому сделал следующее: забежал в соседний двор и в темноте нарвал пышный голубенький ирис, да пару ландышей. Набом будет счастлива сегодняшним вечером.
Когда я очутился дома, из нашей спальной комнаты тянулась полоска света. Судя по всему, Набом вернулась с работы, либо в этом виновата моя забывчивая голова. Я снял промокшие насквозь ботинки и ветровку, повесил зонт на ручку двери и прошел в спальню.
Она сидела спиной ко мне и не шевелилась, словно над ней провели ряд испытаний и в результате ошибки заморозили на неопределенный срок. Но, сам того не ведая, ее голова еле заметно повернулась направо, к зеленому креслу. И вот я увидел ее профиль. По щеке бежала неторопливая слеза, неспокойно шуршала бумага в тонких пальцах. За считанные секунды пропала улыбка с моего лица. Набом встала и через плечо, вытирая мокрую дорожку, посмотрела в сторону двери.
— Кто это?
Она копалась в моих вещах и нашла портрет «Тернового Принца», и в тот момент непонятно что рассмешило меня, то ли вмиг исхудавший запас слов по случаю растерянности, то ли ее ревность к парню.
— Да никто это, — проговорил я томно и вновь просиял улыбкой. — Вот, я тебе цветочки принес.
— Скажи, кто она?
— У меня никого нет, кроме тебя. Ты сомневаешься?
— Просто скажи, — она подошла ко мне. — Ёнджун?
— Я тренировался, чтобы нарисовать тебя потом.
— Но кто она, ты так и не сказал, — ее тон потерял прежнюю плаксивость и ощутимо перерос в неприязнь.
Меня же позабавил ночной спектакль. В нем я неожиданно стал воодушевленным зрителем, потому и сказать мне было нечего. Да и если бы нашлись подходящие фразы, то ни за что бы не выдал я правду о таинственной незнакомке.
— Знаешь, иногда мне кажется, что ты вполне здоровый человек.
Ребенок в 14 и в 18, в 25 и в 31. Может, дальше будет иначе?
Нет, не будет, не будет, смирись!
Найти девушку — инициатива отца. Но, как погляжу, ни к чему хорошему такие отношения не привели. На протяжении 14-ти лет она думала, что у меня тяжелый посттравматизм на фоне депрессии и шизофрении первой стадии.
— Ты поверила мне?
Набом ничего не ответила, лишь разъяренно схватила букет, побила меня в грудь, жестоко бросила его на пол и растоптала так сильно, что по ковру размазались цветочные внутренности. Потом она достала большую сумку и начала складывать туда все мои вещи.
I'm driving around in my car
I'm driving too fast, I'm driving too far
Я перебрался обратно к родителям, на улицу Майская. Возвращение своего же сына, которому 23 мая исполнилось 39 лет, их заметно огорчило. Для приличия я все-таки нашел работу по скромнее, в 15-ти минутах ходьбы от дома. Рисовать людей, кроме загадки, я не мог, подумал, что получится их фотографировать. Уволили меня оттуда так же быстро, как и приняли, по причине несчастного инцидента. В принципе я и сам планировал к концу лета уйти из дыры, где окончательно свихнулся.
Вскоре я сочинил об этом рассказ, заслуживающий внимания. Он подобен тому, какие поразительные и до жути реалистичные фантазии крутились в моей голове, в которой особая ласка уделялась музе на веки вечные. Кстати, это был второй очерк по счету. В него я вложил душу и бессмертную любовь, но никто не читал меня на просторах интернета.
И что я узнаю? О них печатают в газетах, а все для того, чтобы поднять продажи малоизвестного издательства, а загадочного «но нейм» автора сделать популярным. Однако, к великому сожалению, никто так и не осознал, кто я такой, не узнал писателя имя. Люди продолжают верить в дурацкие сказочки о проклятой улице, на которой я проживал с родителями.
Но, несмотря на это, в моих историях был заложен неповторимый вкус. Следовательно, у людей он просто-напросто отсутствует. Никто не понимал меня, как и не понимал их я.
Желание находиться в обществе... вы шутите? У нас взаимные чувства: мы избегаем друг друга, и в следующем году намечается юбилей 40 лет. Ненавижу детей, подростков (не считая его), взрослых, стариков. И я бы убил всех людей на планете. Я бы устроил грандиозный поджог, провернул бы масштабных последствий теракт, но мне не хватило духу. Поэтому я стал писать книги.
И с этого момента я навсегда впал в спячку. А может, она берет начало еще с 97 года, когда не стало частички моей души? Определенного ответа нет. Когда-то должен наступить мой роковой день пробуждения. Голова разрывается от вопросов.
Когда я проснусь? Каким образом? Пойму, что проснулся? А что произойдет дальше?
Одному только создателю известно.