Денаргог

По субботам в зал для собраний приходили зомбированные дети. Мелкие безглазые уродцы в заправленных полосатых свитерах и коротеньких джинсовых шортах. Они рассаживались по своим местам и готовились к просмотру представления, которое им организовывал Денаргог. Белоглазый выкатывал из-за кулис деревянную конструкцию на колёсах, представляющую из себя самодельную висельницу. Он поднимался по лестнице, надевал на себя петлю и спрыгивал. Дети хлопали в ладоши и безудержно хохотали, когда бледный кусок мяса болтался на петле и раскачивался то назад, то вперёд. Его вздохи доводили некоторых до слёз. Детишки надрывали свои животы, они всегда рады смотреть на насилие. Насилие стоит у истоков всего, так говорил Ден. Он был ярым сторонником насилия, только в этом и видел смысл своего существования. «Зомбированные дети, - объяснял Лиен, - это карикатура на современное поколение, которое будет смеяться над насилием, если общество заполонит всякая мразь, подобная Денаргогу». Выпученные глаза привлекали мух, а высунутый язык пытался их поймать. Ден танцевал, словно балерина, кружился и исполнял пируэты под бессмертную музыку, которую слышал у себя в голове. В какой-то момент всё пошло не по плану, и увесистая туша сорвалась с петли, разбив лицо об угол сцены. Зомбированные детишки давились попкорном и плевались кислотой, которую им переодически подливал Али. Высокая концентрация химикатов нисколько не вредила растущим организмам, а наоборот – укрепляла их внутри. Снаружи начинали проглядывать жировые складки, через неделю малыши превращались в шарообразных карликов с большим слоем жира и сальной кожей.

Ден вправил себе нос и вытер кровь о майку толстопузика, напрудившего в штаны. Он не носил ничего кроме брюк, запачканных чем-то сухим-полусладким, отдающим одновременно солёненьким. «Али, мальчик мой!» - окликнул он африканца, моющего сцену. «Али!» - бараноголовый всё ещё игнорировал своего мастера. «Сука ты черножопая!» - этого Али тоже не услышал. Ден подошёл к нему и дал подзатыльника, выхватив из рук швабру и попытавшись вогнать её в зад глухому уборщику.

-Простите, мастер Ден, я слушать «lelahell», мои уши не ловить звук.

-Ещё раз такое повторится, затолкаю тебе швабру в днищенск, уяснил?

-Ива, мастер Ден.

-Да хоть берёза!

-Простите, мастер Ден.

-Бог простит, я тоже. Найди воробушка и отведи его в прачечную. Разгребите вонючие трусы и спрячьте все лифчики. Как закончите – можете пофехтовать ларпами, разрешаю.

-Да, конечно, мастер Ден.

-Шукран!

Али отвел меня в один из тех самых коридоров, которые больше всего вызывали во мне любопытство. По пути мы заглянули в комнату какого-то «гоблина», увлекающегося антикварными куклами. Вдоль стены шёл длинный стол, на котором стояло множество маленьких глобусов, полностью окрашенных в синий цвет. Этот контраст между ярким и серым всегда поражал меня. Впереди меня ждала гора грязного белья, образовавшаяся из-за неправильной сортировки. Раньше этой работой занимался как раз тот самый «гоблин», любящий онанировать на свои игрушки. Али передал распоряжение Денаргога о том, что я должен спрятать все лифчики. Их было слишком много, что меня несколько удивляло, поскольку в этом доме лифчик носила только Нелли. Закончив рыться в нижнем белье, я присел немного отдохнуть. Уже всё было рассортировано, оставалось лишь затолкать вещи в стиральные машины. Али ковырялся в зубах, изредка посматривая в мою сторону, пытаясь изобразить грозного надзирателя. Эта баранья маска выглядела не слишком устрашающе. Она скорее не запугивала, а вгоняла в детство, создавая иллюзию отрешённости и уже давно нам неведомого детского страха перед болезнями, одиночеством или чёрной овчаркой. Я видел только отрешённость, пустоту бытия, сухость головного мозга, даже очертания Бога. Эта ткань, в которую нас укутывают, когда мы только родились на свет, действительно напоминала беззаботное прошлое. Это прошлое принадлежало маленькому белому кулёчку в руках своей вечно любящей матери. Денаргога вскормили ядом, а меня антибиотиками...

-Скучаешь по родине? – спросил я.

-Унылое потное ладонь взрослого мужика! – точно отметил Али, вспоминая бескрайнюю пустыню, где вокруг песок и ничего больше.

-Забавно. Знаешь историю, как утюг убрал все складки в пустыне?

-Дилетант.

-Эй, я пытаюсь как-то разбавить обстановку. Не знаю, о чём с тобой можно поговорить.

-Ты любить группу «Lelahell»?

-Впервые слышу.

-Это арабский рок, очень хорошая музыка. Я любить ловить её ушами. Мне хорошо...

-Я рад, что тебе хорошо...

Порой мне просто кажется, что он умственно отсталый. Я прекрасно понимал его безумие, но человек-свинка... это отдельная тема для дискуссий. С одной стороны дикость, с другой – уже нечему удивляться. Прошлой ночью я снова чуть не умер: сначала от Деронеска, потом от унижений. Я смотрел на себя от третьего лица и представлял тонущий плот. Видел себя пустышкой на фоне других жильцов этого странного дома. Со временем возникло одно весьма интересное парадоксальное явление. У меня есть потребность в нормальном общении, однако общаясь нормально, я начинал испытывать дискомфорт. Требуя конструктивные и понятные нормальному, адекватному человеку разговоры, я всё больше понимал, что это делает мне только хуже. Это место заражает своей спецификой, и сейчас я испытываю потребность в безумии, нежели в нормальном общении. Слушая Али, я получал какое-то удовольствие, тогда как разговоры с той же Нелли или Лиеном вгоняли в депрессию. Не скажу, что Лиена можно назвать адекватным человеком, но по сравнению с Али он вполне нормальный.

Может быть, я ненормальный? А я ведь ненормальный, я сам это понимаю, но почему-то всё время отрицаю.

Ночью мне удалось уснуть, и в состоянии транса (не сна, поскольку сон здесь- вещь субъективная и не совсем точно даёт представление о том, что видит человек, засыпая на восемь часов. Именно восемь, ни больше, ни меньше. Здесь сон – искажённый промежуток пережитого вами времени) я увидел, как мимо звёзд по мерцающим ступеням поднимался Фридрих Альдштед. Он раскидывал руки в разные стороны, выражая своё восхищение. Звёздное небо было прекрасно и столь завораживающее, что от одной только мысли о смерти хотелось тут же умереть ради восхождения в царство безмятежного ночного неба. Фридрих встал на путь истины, позабыв об оранжевых облаках, нависших над Кошмаром Бога. Доныне ему неизвестно, что за суматоха произошла в низовьях абсурдного мира. Его интересовали исключительно звёзды. Казалось, что он близок к иному миру, который находится выше всего ранее созданного. Именно там начинают свой путь облака под покровительством солнца и луны. Два томящихся стража космоса. Кукловод неторопливо шагал по ступеням. Грохот сапог провоцировал лёгкую тряску небесной лестницы. Она моделировалась в голове Фридриха и приобретала материальную форму во внешнем мире, покидая внутренний. Просветление рано или поздно закончилось бы, если б Фридрих не остановил время, создав петлю из своей лучевой кости, как когда-то Бог создал Еву из ребра Адама. Кость будущего, находящаяся в пространстве и служащая космическим светилам стрелкой к просторам бесконечности. Она – одна из немногих миров, соединённых сплошной линией. «Вселенная на ментальном уровне». За гранью понимания простого человека. Фридрих лишь на короткое мгновение увидел физические оболочки миров, похожих на человеческие органы. На плазме, которой они были покрыты, чётко выражались геометрические фигуры: круги, треугольники, квадраты и конусы. Самыми редкими были многогранники, чьи цифры диктовали исходный код будущих миров. Всё это «слегка» вскружило голову Фридриху, отчего тот покосился, упав на ступеньки. Через свой чулок он видел нечётко. Он боялся ослепнуть от космической красоты. «Где же я?» - задался вопросом Альдштед. Стрелка на часах приближалась к двенадцати. Скоро он пробудится в своём привычном измерении, поэтому нужно было поторопиться. Последнее, что ему удалось запомнить – был лифт, который блуждал в чёрной пустоте, называемой «бездной». Возможно, он – ключ. Стрелка дошла до двенадцати, и ступени превратились в маленькие осколки. Фридрих падал в бездну, ощущая прежнюю связь со своим телом, находящимся в Кошмаре Бога. Реальность стиралась на глазах, переходя на начальный этап – этап слепоты и неведенья. Оранжевые облака закрыли небо. Фридрих Альдштед вновь оказался на горе, откуда запустил процесс второго перестраивания. Кошмар Бога медленно, но верно опустошался, задавая основу новому миру: без дефектов; без свободы; без Денаргога.

Я проснулся от всё того же шума в вентиляционных трубах, ощущая некое послевкусие. Как будто мне удалось на время стать Фридрихом Альдштедом. С опаской я зашёл в ванную, справил нужду и шесть раз умылся, держа десятисантиметровую заточку в кармане штанов на случай внезапного появления Миранды. Выйдя из своей комнаты, я встретился с Денаргогом, который в порывах ярости лупил кулаком по бумажной полой стенке, пока окончательно не разбил его в кровь.

-Зараза! Бумага прочнее стали, а полые стены отныне не пробить из-за накопившегося воздуха. Ты понимаешь всю абсурдность ситуации? Я не могу придумать другого оправдания этой стене. Она сделана из бетона, но при этом полая, а с виду выглядит, как бумажная.

-Зачем ты бил по стене?

-Чтобы убедиться в том, что я всё ещё живой.

-Убедился?

-Нет.

-Не знаешь, что за постоянный шум я слышу в вентиляционных трубах?

-У тебя обветрился мозг, воробушек. Нет у нас вентиляции, а шумы в твоей голове.

-Ладно, переживу. Мне надо передёрнуть.

-Потом займёшься радостями плоти. Сегодня мы выйдем за пределы чёрно-белого дома, чтобы разыскать и наказать любителя маленьких девочек.

-Поконкретнее?

-Мы будем ловить педофила.