Кукловод

Шесть лет назад.

— Разве дома тебе не спокойнее? — задумчиво спрашивает Эрика, облокотившись на поваленное дерево и глядя на первые звезды на потемневших небесах. — Хотя бы немного?

На улице похолодало, и им стоило давно уже вернуться — домой или куда придется, потому что желанием снова вглядываться в мрачную рожу матери Билл вовсе не горел. Но говорить об этом Эрике — все равно что втягивать ее в свои проблемы. Она и так делает для него слишком много: таскает по подлеску, знакомит со своими друзьями, хотя с той же Амандой он предпочел бы не знакомиться никогда. К счастью, та несколько месяцев как переехала.

Аманда Дуглас — та еще малолетняя заноза, бывшая подружка Стэна из старшей школы. Местного заводилы, капитана занюханной футбольной команды и просто популярного парня, которому все поголовно девчонки в рот заглядывают. Такие ребята раздражают Билла сильнее прочих. На их фоне он выглядит еще хуже, а в их компании — и подавно. И хотя они со Стэном учатся в одном классе, тот не прочь начистить Биллу морду или загнать его в угол после школы, избить вместе со своими дружками, потому что это весело.

Сраный урод.

— Куда такие патлы-то отрастил? — смеялся Стэн в прошлый раз, таская Билла за волосы. — Думаешь, будешь косить под девчонку, так тебя не тронет никто? Или решил по стопам мамаши пойти?

Нет, Эрике обо всем этом точно знать не нужно. Пусть думает, что Билл просто себе на уме. Он стыдливо натягивает рукава потрепанной джинсовой куртки на запястья в попытках скрыть заляпанные свежей кровью бинтовые повязки. Тоже грязные, потому что ничего другого в доме не нашлось. Даже поганого пластыря. А мать, как только заметила, что сын копается в аптечке, за ухо оттащила его в сторону и выставила из дома.

Как надоевшего пса, ей-богу.

— Ты же знаешь, у нас дома шумновато, — улыбается Билл, но улыбка его неискренняя и блеклая. Наверняка Эрика заметит. — Там не расслабишься, даже если захочешь.

— Тогда посиди у нас. — Она придвигается к нему поближе и смотрит в глаза — серьезно и пронзительно, словно не он тут старший, а Эрика — тринадцатилетняя сопля, а нрав такой, будто может весь город на место поставить и не почесаться. — Я поговорю с мамой, она точно разрешит.

Крепко обнимая Эрику за плечи и прижимая к себе, Билл так и представляет лицо миссис Торндайк — мрачное и недовольное, как если бы вместо макарон с сыром ей на ужин подсунули дюжину лимонов. Пусть Эрика хоть десять раз попросит, ее мать его и на порог не пустит. Частенько, когда Билл проходит мимо, выглядывая темную макушку Эрики в окне второго этажа, миссис Торндайк провожает его неодобрительным взглядом и качает головой. Проходи, мол, нечего здесь ошиваться, она все равно никуда не выйдет.

Да ему и на подъездной дорожке у них появляться нельзя, того и гляди кто-нибудь из родителей Эрики прогонит. Только поэтому они и встречаются то в лесу за городом, то на заднем дворе у Билла, под той самой раскидистой ивой. Там, где их никто не увидит вместе. Стоит только кому-то вроде Стэна прознать, что Эрика относится к Биллу по-человечески, так он своего шанса ни за что не упустит, а тогда достанется и ей. И кто-кто, а она этого не заслужила.

Эрика Торндайк — удивительная девушка, каких еще поискать. И чем чаще Билл заглядывает в ее голубые глаза, тем отчетливее понимает: он тонет, и вряд ли когда-нибудь всплывет. Прикоснись он к ней чуть откровеннее, потянись к ней за поцелуем или даже прижми к себе покрепче — и она запросто сможет настучать копам и упрятать его за решетку, если пожелает. Или того хуже — Эрика может просто оттолкнуть его, и одно это разобьет и без того давно треснувшее сердце Билла. Хватает и того, что его шпыняет родная мать.

Шлюха. Эгоистичная, отвратительная шлюха. Но ведь все-таки мать, куда от нее деваться.

— Не стоит. — Билл с любовью треплет Эрику по волосам и вдыхает аромат ее волос — сегодня она пахнет хвоей и выпечкой, совсем немного — горьким, вонючим сигаретным дымом, каким пропиталась вся их одежда. — Я справлюсь как-нибудь, ты же знаешь. Да и тебе в школу завтра, сопля.

Да никакая она давно уже не сопля, а вполне себе девушка, но признаваться в этом Билл не хочет и самому себе. Зато Эрика лупит его маленькими кулачками по груди, недовольно щелкает по носу, поджав тонкие губы и улыбается. В отличие от него, искренне, но как-то грустно. Господи, кто бы только знал, как ему не хочется ее расстраивать. Она заслуживает большего.

Кого-то получше него самого.

— Я же просила так меня не называть! — Эрика надувает щеки и придвигается чуть ближе, теперь едва не касаясь его лба своим.

Билл чувствует ее прерывистое дыхание на своей коже. Отодвинься, Эрика, милая, пока я не совершил самую большую в жизни ошибку. Но она не отстраняется ни на дюйм.

— Я взрослая уже вообще-то! И я хотела помочь. Я же знаю, что тебя и в школе постоянно гоняют, и с ухажерами мисс Колетт ты не ладишь... Где-то же тебе должно быть спокойно. Хотя бы иногда.

Иногда Биллу кажется, что Эрика — святая, посланная с небес в этот захолустный городишко на границе Иллинойса с Айовой. Не может обычная девчонка быть такой доброй, проницательной, едва ли не идеальной. Не бывает такого, и ее подружка Аманда наглядный тому пример — полная противоположность Эрики. А одноклассницы Билла? Малолетние грымзы, безразличные или озлобленные суки, которым нет никакого дела, что происходит вокруг. Да они и глазом не моргнули бы, убей тот же Стэн кого-нибудь. Билла, например.

Но Стэн трясется за свою репутацию и на убийство не пойдет. Тогда-то дело не ограничится домашним арестом или тем, что родители отберут у него ключи от старенького форда, на котором он гоняет в школу. Билл хмыкает себе под нос, на мгновение прикусив нижнюю губу.

Эрика все еще слишком к нему близко. Только руку протяни, и можно будет коснуться ее пышных волос, зарыться в них пальцами и утянуть ее в настоящий, взрослый поцелуй. Или хотя бы просто коснуться мягких губ. Этого-то он достоин? Едва ли. Билл — всего лишь неудачник, местный оборванец и сын шлюхи. К сожалению, в его случае это даже не оскорбление.

Он сам отодвигается от подруги на дюйм-другой и нервно улыбается, чувствуя, как быстро бьется в груди сердце. Если бы он только был чуть смелее. Чуть лучше. Чуть свободнее. Если бы он только родился в любой другой семье — хоть в семье Бейнов, что живут на Восьмой улице. Родители-алкоголики куда лучше тех, что достались Биллу. Он ведь даже не знает, кто его чертов отец.

Зная мать, это может быть кто угодно в штате. А то и в мире.

— Твоя мама убьет меня, если я покажусь вместе с тобой на одной улице, Эрика. — На этот раз Билл улыбается чуть ярче и судорожно выдыхает, когда Эрика решительно забирается к нему на колени и опускает маленькие ладони на плечи. Он нервно сглатывает. — Полегче, наездница, тебе по возрасту такие штуки вытворять не положено.

— Ты дурак, Билл, — говорит она, насупившись, и наивно ерзает по его бедрам. Господи, хватит, ты же даже не понимаешь, что творишь. Или ему просто хочется так думать — не может его дорогая Эрика мыслить точно как ее сверстницы. Или как его мать. — У нас дома не только мама решения принимает. А еще у нас задний двор есть, там беседка для барбекю свободная стоит.

— Знаешь, сопля, если ты продолжишь так по мне елозить, то меня не спасет уже никакая беседка, — с натянутой улыбкой произносит Билл, крепче прижимая Эрику к себе.

Хочется впиться губами в ее тонкую шею, сорвать с губ первый поцелуй или хотя бы уткнуться носом в копну темных волос. Он не делает ничего — только поглаживает ее по спине, прячет за короткими смешками рваное дыхание.

— Потому что твой отец закопает меня прямо у вас на заднем дворе, где-нибудь за беседкой. Или прямо тут, в лесу.

Эрика вскакивает на ноги как ошпаренная, отходит от Билла на пару шагов и с подозрением поглядывает то на его растрепанные светлые волосы, то на топорщащиеся в районе паха потертые джинсы. Ну вот и все, сейчас она окончательно в нем разочаруется, и Билл потеряет единственного человека, который искренне его любил. Самого светлого, нежного и удивительного. Маленькая Эрика давно уже стала для него разве что не богиней, а теперь он вот так вот оскверняет ее имя.

И с удовольствием осквернил бы что-нибудь еще, но он еще не настолько сошел с ума. Поднявшись с влажной, засыпанной разноцветными сухими листьями земли, Билл на мгновение отворачивается, одергивая длинную потрепанную футболку. А мог бы вести себя прилично. Держать себя в руках. Господи, да что угодно мог бы сделать, лишь бы не выставлять себя последней свиньей. Но уже поздно. Биллу кажется, что он видит ничем неприкрытое разочарование в глазах Эрики, и гадает, даст она ему пощечину или просто уйдет.

Но она стоит на месте, лишь хмурит аккуратные темные брови. Еще и руки на груди скрестила, будто сейчас отчитает его, как учительница в младшей школе. Давай, Эрика, я заслужил и кое-что похуже. Билл даже жмурится, приготовившись к удару. Не задумывается, что невысокая Эрика при всем желании до него не дотянется, разве что он сам на руки ее подхватит. Боже, да что ж все мысли к одному-то сводятся, так и впрямь недолго жизнь на заднем дворе у Торндайков закончить.

Всяко лучше будет, чем сейчас. Билл невольно касается повязок на правом запястье. Сколько ни пытался, ничего у него не получилось, так может хоть мистер Торндайк справится лучше.

— Дурак ты, — повторяет Эрика, будто это хоть что-то исправит.

Он и так знает, что дурак. И все-таки никуда уходить не собирается, судя по всему, — наоборот, шагает обратно и обхватывает Билла поперек торса. Прижимается головой к его груди, словно и не замечает, что они чуть не пошли по кривой дорожке. По настолько кривой, что его могли бы упрятать в тюрьму лет на пять-десять.

— Я не дам папе сделать тебе больно.

Ну в кого ты такая чудесная? Вот какой вопрос Биллу хочется задать больше всего, а вместо этого он лишь улыбается как идиот, поглаживая маленькую Эрику по волосам. До жути она наивная, слишком уж добрая для такого придурка, как он. Могла бы проводить время со своим дружком Теддом и радоваться жизни, рано или поздно он принес бы ей цветы с поляны посреди леса, а она только и делает, что носится с Биллом. С неудачником. С изгоем. И даже когда он ведет себя как похотливое животное, Эрика от него не отворачивается.

Потому что только она его и любит. И никого, кроме нее, у Билла в городе нет. Да что там в городе, в жизни. Эрика любит его за всех сразу — за озлобленных одноклассников, за вечно недовольную мать, за косо поглядывающих на него соседей. И кто он такой, чтобы отказываться от этой любви? Он опускается перед ней на одно колено, касается длинными мозолистыми пальцами волос, не обращая внимания на белеющие на коже шрамы, и заглядывает в глаза. В ее взгляде, как в озере Мичиган зимой, — бесконечная синяя гладь и вся красота этого поганого мира. Пожалуйста, никогда не смотри на меня иначе, Эрика. Не отталкивай меня, когда ты нужна мне сильнее всего на свете.

Но магия момента рушится, едва Билл склоняется к ней и почти касается ее тонких губ своими — сухими, искусанными. Почти.

— Фу, чего ты опять с этим придурком возишься, Эрика! — звучит позади звонкий, еще не сломавшийся голос Тедди Мастерса. — Тебя мама искала. Говорит, ты должна была домой вернуться еще полтора часа назад. Так-то она уже в полицию собралась! А тебя, оказывается, гадкий О'Брайен похитил.

Да провались ты, сопляк. Но вслух Билл ничего не говорит, только выпрямляется и отряхивает джинсы от налипшей земли и хвойных иголок. Эрика смотрит на него со смесью разочарования, сожаления и явного предвкушения. Грудь ее под вязаным жакетом вздымается часто-часто, она стыдливо сует руки в карманы и, нахмурившись, оборачивается к застывшему среди деревьев Тедди.

— Не твое дело, понял? Чего ты вообще сюда пришел? Это наше место, ты маленький еще, чтобы сюда соваться!

И, немного подумав, Эрика добавляет:

— Сопля.

Билл прыскает от смеха, ерошит ее и без того растрепанные волосы и впервые за вечер улыбается весело и светло. Черт с ним, с мальчишкой Мастерсом, может, тот и вовремя пришел. Позволь Билл себе чуть больше, повернуть назад уже не вышло бы. Эрика неприкосновенна, и не ему ее порочить, так ведь? Но до чего хочется. Утащить ее поглубже в лес и целовать до потери пульса. Прижимать к себе. Любить.

Как Тедди не дорос до прогулок по лесу поздним вечером, так и Эрика еще не доросла до таких развлечений. Ей же всего тринадцать! Но напряжение в штанах выдает Билла с головой — чихать ему хотелось, что он на пару лет ее старше. Ему же даже восемнадцати еще нет, никакой закон он бы этим не нарушил. Это же взаимно, правда? Но когда он оборачивается к Эрике, та уже хватает его за руку и смотрит совсем по-другому: со смесью жалости и вины в ярко-голубых глазах.

— Прости, — бормочет она виновато, стискивая его пальцы в миниатюрной ладони. — Но я не шутила насчет заднего двора, ладно?

— Я все расскажу миссис Торндайк! — кричит Тедди, перебивая Эрику. — Про то, что вы тут делали. И ей не понравится!

— Да заткнись ты, Тед! Не до тебя сейчас! — бросает Эрика обернувшись, а потом клюет Билла в щеку, встав на цыпочки и неловко потянув его на себя за длинные волосы. И шепот ее звучит уже совсем по-другому: — Так что приходи, если сможешь.

Несколько долгих мгновений Билл смотрит ребятам вслед. Эрика то и дело оборачивается, будто боится, что он не услышал или не понял ее слов. Ни на какой задний двор он не придет, конечно, потому что как бы ни храбрился, отхватывать от мистера Торндайка вовсе не хочется. Да и мальчишка Мастерс рот на замке держать не станет, так что дорога в дом Эрики Биллу заказана. Но он навсегда запомнит выражение ее голубых глаз. Запомнит, как она дрожала, когда он едва не поцеловал ее. По-настоящему. И если Эрика еще хоть раз бросит на него подобный взгляд, он не сумеет держать себя в руках.

Улыбаясь про себя, как глупый младшеклассник, Билл понуро шагает по лесу в сторону дома. Издалека видно, что в гостиной и спальне матери горит свет, а значит, сегодня она снова не одна. Может, повезет пробраться к себе с заднего двора и незамеченным проскочить на лестницу. Но ее новый любовник наверняка заметит. Он всегда все замечает.

Глазастый ублюдок. И фамилия у него говорящая — Скотт, хотя мать чаще зовет его Диланом. Отвратительно. Сегодня Биллу глубоко наплевать, что мать творит с очередным своим ухажером. Сегодня мысли его заняты совсем другим.

Протиснувшись мимо припаркованной в конце улицы фуры, Билл проскальзывает в дом через заднюю дверь и поднимается на второй этаж. Снизу доносятся голоса, скрип старой кровати в спальне матери и хриплый, отвратительный смех, но какая разница? Ему уже давно не семь и даже не двенадцать, и у него есть в этом доме свой угол — пусть мать творит на первом этаже что хочет. Впервые он просто закрывает глаза и улыбается.

Эрика действительно любит его.