Кукловод

По холодному полу подвальной галереи Эрика шагает босиком. Симпатичные туфли в тон бледно-красному платью, выгодно подчеркивающему ее сияющие голубые глаза, остались в спальне на втором этаже. В ее скромной комнате, обставленной антикварной мебелью с платяным шкафом, что ломится от десятков самых разных платьев, сорочек и обуви. Он сделал все, чтобы его маленькая богиня чувствовала себя счастливой.

Как жаль, что счастливой Эрика не выглядит. Острые плечи подрагивают в такт коротким шагам, руки она старательно прячет за спиной, будто может спрятать от него свой ужас. Ей совсем не по душе эта выставка человеческой красоты и уродства — девушки, расставленные в самых разных уголках отвечают ей тем же страхом. Когда-то и они попали сюда лишь в качестве зрителей, но Эрика, в отличие от них, никогда не закончит простым экспонатом. Разве можно навсегда заточить под толстым слоем воска ее удивительную красоту? Ограничить ее всего лишь одним выражением лица? Нет, никогда он с ней так не поступит.

Эрика заслуживает только лучшего. Например, правды. Потому-то Уильям и притащил ее сюда — гораздо лучше взглянуть на девочек вместе, иначе малышка, чего доброго, придумает себе такой ерунды, что он в ее глазах превратится в настоящего монстра. В огнедышащего дракона, пожирающего молодых девушек на завтрак.

Если присмотреться, к их платьям, цветастым блузкам, а кое-где даже и костюмам прикреплены небольшие пластиковые нашивки. Фамилия и инициалы, чтобы он никогда не забыл, кто они такие. Пустышки. Оболочки, за которыми не скрывается ни малейшей искры той божественности, какую скрывает в себе малышка Эрика. Быть может, их пышные волосы — некоторым пришлось нашивать новые, слишком уж активно они в свое время сопротивлялись — в чем-то похожи на ее, а голубые глаза под действием препаратов и сверкают ничуть не хуже, но все же ни одна из них — не Эрика.

И теперь вовсе не нужно судорожно дергаться, чинным шагом ступая мимо застывшей с поднятыми руками Кейси Джонсон, равно как и поджимать губы при каждом взгляде на Бетти Саммерс или Синди Никсон. Все они — не более чем украшение его маленькой выставки.

— Зачем они тебе? — шепчет Эрика сдавленно и зябко обхватывает себя руками за плечи. В подвале прохладно, но не настолько. Ей не по себе, так ведь? Ничего, и к этому она привыкнет. У них в запасе еще куча времени. Недели, месяцы, а то и годы наедине друг с другом.

Как бы его маленькой богине ни хотелось сбежать, выхода из старого пыльного дома на окраине Техаса нет. Стоящий на отшибе за густым лесом, вдали от шоссе и даже проселочных дорог, он не притягивает лишние взгляды и зачастую остается незамеченным даже для полиции. А если кто сюда и нагрянет, то не увидит ни света в высоких окнах, ни припаркованной неподалеку от дома машины. И уж тем более не увидит ее Эрика.

Уильям и этот дом — вот и весь ее маленький мирок, другого у нее уже не будет.

— Мне всегда хотелось найти тебя, Эрика, — конечно, это не ответ на ее вопрос, но кто он такой, чтобы вскрывать сразу все карты? Уильям встает у нее за спиной и кладет ладони на дрожащие плечи. Улыбается умиротворенно и довольно, как не улыбался со времен старшей школы. — Посмотри, все они похожи на тебя — темноволосые пустышки с голубыми глазами. Но кому-то не повезло с формой носа, у кого-то совсем не та улыбка, у Сьюзен, например, кривые зубы. А еще ни одна из них не смотрела так, как делаешь это ты. Представляешь, какое это разочарование — каждый раз находить тебя, чтобы снова потерять?

Не представляет, и это видно по расширившимся глазам, по дрожащим губам и по подкосившимся ногам. Уильям не дает ей сползти на пол, крепко прижимая к себе. Чувствует, как быстро бьется ее сердце за грудной клеткой, и улыбка его становится шире. Глупышка Эрика, сколькому же еще придется ее научить. О скольком ей нужно будет рассказать.

— Но ведь они — не я, — и голос ее напоминает скрип вышедшего из строя приемника. Хриплый и едва слышный.

— Именно, милая. Они — не ты, и меня это жуть как бесило. Я заглядывал в их пустые глаза и все, чего мне хотелось в тот момент — полоснуть их ножом по горлу, задушить или избить до смерти. Они притворялись тобой и втирались ко мне в доверие, когда я больше всего нуждался в тебе, Эрика.

Наглая ложь. Уильям сам находил этих девушек, приглядывал за ними день-другой, знакомился с ними и приглашал на свидание в каком-нибудь маленьком ресторанчике на окраине, а иногда и вовсе за городом. Обходительный и манерный, улыбчивый и непохожий на других мужчин вокруг, Уильям всегда производил на этих дур впечатление. Ты такой красивый! У тебя такие удивительные глаза! А волосы ты красишь? Нет? Ого! Столько глупых, бесполезных слов. Когда он запирал их в мастерской, волосами они уже не восхищались, да и в целом забывали, что когда-то сами согласились с ним поехать.

Кейси Джонсон могла и сообразить, что происходит. Но разве Уильям хоть немного похож на затюканного и грязного Билла? Билл, как и эти девушки, всего лишь жалкая подделка, которой он прикрывался годами. И умер он несколько лет как, в клинике, где его заперла Ребекка.

— Но вот это все... — Эрика обводит выставочный зал в подвале дрожащей рукой, будто не может подобрать слова. — Зачем? Ты ведь ненавидишь их. А меня? Меня ты тоже убьешь, а потом закажешь себе чертову восковую фигуру с моим лицом? Прикончишь мастера, если он где-нибудь ошибется?

Иногда она ничем не отличается от своих жалких копий. В глазах Эрики застыл такой искренний страх, что не осталось сомнений — она и впрямь считает, что перед ней всего лишь фигуры, вылепленные каким-нибудь художником в студии далеко отсюда. Милая, разве ты не заглянула в мастерскую сегодня утром? Разве ты не копалась в коробках с материалом и задыхалась над документами очередной бедняжки? Но ни один из этих вопросов Уильям не озвучивает.

Всему свое время.

— Как думаешь, Эрика, как быстро меня вычислили бы, заказывай я восковые фигуры этих дурочек? Копы бывают идиотами, но набитых дурней среди них маловато. Да и где бы я нашел такого умельца, который не сдал бы меня полиции? — вкрадчиво шепчет Уильям ей на ухо, намеренно касается кожи губами и усмехается — шумно, криво. — Ты совсем не такая, как они, и наверняка сможешь сложить два и два.

Он подталкивает ее поближе к стоящей ближе всех Бетти Саммерс. Взгляд глупышки направлен прямо на его богиню — так даже лучше, быть может, сквозь пелену страха она разглядит, что перед ней не просто фигура. В их родном городе никогда не было музея восковых фигур, да и родители Эрики вряд ли возили ее куда-нибудь в Лос-Анджелес, Нью-Йорк или Сан-Франциско. Им не хватило бы денег даже на музей в Новом Орлеане. Но она точно видела их — в детстве, когда смотрела телевизор долгими дождливыми вечерами, или хотя бы в интернете. Ну же, милая, не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы все понять.

Эрика несмело протягивает руку вперед, касается воска длинными изящными пальцами и замирает. Отсюда не разглядеть ее глаз, но в них наверняка сверкают едва заметные искры любопытства. А может, еще большего страха. Она проводит тыльной стороной ладони по гладкой щеке Бетти, треплет высокий ворот ее платья и немного, буквально на полдюйма отодвигает его в сторону. Бинго, Эрика, ты только что сорвала куш.

Но вместо возгласа радости по подвальной галерее проносится вопль ужаса. Маленькая богиня отскакивает назад и утыкается спиной в грудь Уильяма, оборачивается и смотрит на него огромными глазами. Открывает и закрывает рот, как выброшенная на берег рыба, но с ее губ не срывается больше ни слова. Немой крик застывает на них на добрую минуту, если не дольше.

Из-под воротника Бетти Саммерс торчит уродливый порез — навсегда оставшийся красноватым, криво зашитый на скорую руку, недостойный хорошей фигуры. Уильяму некогда было с ней возиться. Она его раздражала. Так же сильно, как раздражает страх Эрики сейчас. Неужели ты не понимаешь, что все это я делал только ради тебя? Только ради того, чтобы подобраться к тебе ближе? Любить тебя крепче? Не понимает, конечно. У нее на лице написано.

— Она... — Растеряв самообладание, Эрика задыхается и кашляет, колотит Уильяма кулаками по груди. По ее чудесным щекам бегут слезы, теряясь в вороте бледно-красного платья, оставляя на ткани неприглядные темные пятна. — Ты... Там же не может быть тела? Там, под воском! Там не может быть тела!

Уильяму потребовались бы годы, чтобы творить такие фигуры с нуля. Да и какой в этом смысл? Никакой мастер никогда не передаст черты лица с точностью до мелкой морщинки, не сумеет показать настоящие эмоции. Создание настоящих произведений искусства — такой же суррогат, как эти девчонки на фоне Эрики. Ничего страшного, когда-нибудь она поймет и это.

Довольная улыбка никак не тухнет, а лишь разгорается ярче подобно безудержному пламени.

— Почему нет, милая? — Уильям приподнимает ее лицо за подбородок и поглаживает пальцами вдоль челюсти. Проводит по губам, задевает зубы. В иной ситуации Эрика попыталась бы его укусить, но сейчас лишь смотрит — слезы застывают на глазах, губы дрожат пуще прежнего. — Так ведь гораздо проще.

— Ты ненормальный! — Она вырывается, но он крепко держит ее свободной рукой и до боли стискивает пальцы на челюсти. — Отпусти меня! Я не хочу кончить как они! Господи, как ты вообще... Пусти!

Доктор Эллиот назвал бы это истерикой. Кого только не вспомнишь, когда богиня бьется у тебя в руках и едва не впивается зубами в предплечье. Кричит и снова захлебывается рыданиями, будто это как-то поможет делу. Нужно всего лишь немного потерпеть, скоро ей станет лучше. Но внутри уже проклевываются первые семена раздражения, грозятся вот-вот пустить всходы, и тогда как знать, повезет ли Эрике на этот раз.

Нет, ей вовсе не место в выставочном зале. Негоже богине вставать в один ряд с простыми смертными.

— Я никогда не позволю тебе закончить свою жизнь здесь, Эрика, — мягко произносит Уильям, будто и не злится вовсе. Хватит дергаться, тебе некуда бежать. Хватит орать, ты уже ничем себе не поможешь. — Ты достойна лучшего.

— Поставишь меня у себя в спальне?! Сделаешь себе восковую секс-куклу? Что еще у тебя в голове?!

Она сжимается и прикрывается руками, стоит только Уильяму занести ладонь. Будто он может хоть пальцем ее тронуть — ее, драгоценную Эрику Торндайк. Нет. Удар приходится по скользкой и жирной от воска щеке Бетти Саммерс. Покрытие идет мелкими трещинами и кое-где осыпается, обнажая забальзамированную кожу. Только легче не становится.

Черт.

Эрика в ужасе оборачивается, глядя на свою жалкую копию, но не кричит. Наоборот, замирает, словно кроткая овечка, и нервно сглатывает.

— Не смей нести такую чушь, милая. — Уильям с трудом держит себя в руках, его голос дрожит от злости. — Я никогда не опущусь до такого. Я люблю тебя, ты помнишь?

Она медленно кивает.

— Вот и умница, — прерывисто произносит он на выдохе и, схватив Эрику за запястье куда крепче, чем следовало, тащит ее обратно наверх.

На сегодня экскурсия по галерее закончена. Малышке пора вернуться в клетку на денек-другой и подумать о своем поведении.