Кукловод

На полках магазинов в Олд Милл Крик можно найти что угодно — от плотной веревки до пакетов молока. На одном из них красуется портрет Бетти Саммерс, пропавшей несколько месяцев назад. Она смотрит на покупателей широко распахнутыми голубыми глазами, улыбается из-под густых темных волос и выглядит умиротворенной и счастливой. Уильям помнит ее совсем другой.

Только что толку? Бетти навсегда застыла в ему одному угодной позе в просторном выставочном зале, и ему больше не придется высматривать в толпе кого-нибудь вроде нее. Здесь, в дурацком городе в паре шагов от колледжа Лейк, Уильям нашел настоящее сокровище. Пристроившись в тени высокого стеллажа, заставленного картофельными чипсами, он украдкой поглядывает на Эрику Торндайк: давно уже не нескладную тринадцатилетнюю девочку, но невероятно красивую девушку. Совершенную.

Черты ее лица — от тонкого, чуть вздернутого носа до изящного подбородка и удивительного разреза глаз — идеальны, черные как смоль волосы волнами спадают на плечи, оттеняя ее чудесный взгляд. В ней нет ни единого изъяна. Он жадно пожирает глазами ее всю: выглядывающие из-под выреза на простой светлой кофте ключицы, тонкий изгиб талии и даже едва заметные веснушки на переносице. Никакая Бетти с ней не сравнится.

— Ты призрака, что ли, увидала? — грубо спрашивает у Эрики угловатая девчонка в широких джинсах. — На тебе лица нет.

И его маленькая богиня опасливо оглядывается вокруг, словно опасается — сейчас он выскочит из-за угла, схватит ее и утащит к себе в мастерскую. За кого бы милая Эрика его ни принимала, он и не думал знакомить ее с мастерской и девочками так скоро. Шесть долгих лет Уильям мечтал увидеть ее вновь, пару лет болтался от штата к штату, от города к городу и однажды разминулся с ней всего на пару дней. А ведь они могли бы встретиться еще полтора года назад, когда Эрика упорхнула с выпускного на несколько часов раньше, а потом так и не появилась в родном городе.

Уильям с досадой поджимает губы. В тот год пришлось довольствоваться глупышкой Кейси, до последнего уверенной, будто она — его новая муза. До чего же они одинаковые, ни одна не попыталась сложить два и два, а ведь с Кейси Джонсон они были знакомы задолго до того, как мать упекла Уильяма в лечебницу после досадного случая с ее придурком-любовником. Но идиотка его даже не узнала.

Эрика — совсем другое дело. Он видел искру понимания в ее огромных, как два бездонных озера, глазах. И вместе с этой искрой там, в глубине, вспыхивал и затухал страх. Что говорили о нем дома? Насколько она разочаровалась в тот день? Мистер и миссис Торндайк отказались говорить об этом, когда он навестил их в прошлом месяце под видом очередного социального работника. А их соседка, старая карга Эвергрин, давно уж померла, хотя наверняка могла бы рассказать столько о Билле О'Брайене, сколько Уильям и сам никогда не знал.

— Да нет. Просто придурок какой-то на улице пристал. Ничего особенного.

— Опять Патрик? Я думала, он у Алиши торчит — мы буквально минут десять назад виделись. — Девчонка хрипло, грубовато посмеивается и хлопает Эрику по плечу с такой силой, что та едва заметно покачивается на каблуках. Хочется оторвать этой дуре голову — с богиней нужно обращаться аккуратно, как с фарфоровой куклой, а не размахивать перед ней руками, как ветряная мельница — лопастями. — Бежал со всех ног, наверное, как только выяснил, что можно насосаться на халяву.

— Есть ребята и похуже Патрика. — И Эрика вновь оглядывается вокруг, прежде чем увести подругу вглубь магазина.

Не думает же она, что теперь он оставит ее в покое? Уильям готов ходить за ней по пятам, любоваться ее красотой украдкой, из-за любого угла, пока его милая Эрика не обратит на него внимание. Пока не вспомнит, как сильно он к ней привязан. Его маленькая драгоценность, она единственная видела в нем человека на протяжении стольких лет, так с чего бы ей об этом забыть? Да, он давно уже не забитый, потрепанный Билл из соседнего дома, теперь он совсем другой человек — Уильям О'Брайен, единственный сын отказавшейся от него Ребекки Колетт. У него, как и у Эрики, не осталось ничего общего с той дырой, где они оба выросли.

И Уильям шагает за богиней по пятам. Вдыхает аромат ее парфюма, — полевых цветов, морской воды и чего-то сладкого, до жути напоминающего ваниль — запоминает каждое движение, любуется блеском темных волос на солнце и чувствует себя наркоманом, спустя столько лет дорвавшимся до как воздух необходимой дозы. Эрика общается с угловатой девчонкой по имени Лесли, ослепительно улыбается всем вокруг и буквально светится изнутри. Не замечает его, не смотрит в его сторону, хотя время от времени оборачивается и выглядывает Уильяма в толпе. За углом ближайшего дома, меж густыми деревьями, едва облетевшими по осени, рядом с разномастными студентами колледжа.

Где-то в глубине ее души поселилось пока еще неосознанное желание. Маленькая богиня напугана и не понимает, хочется ей броситься к нему и заключить в объятия или вспомнить всю ту чушь, какую наверняка болтали о нем дома. Эрика всегда была выше этого, и Уильям знает, что рано или поздно она обернется и улыбнется ему. Ему одному, а не кому-нибудь вроде того амбала в куртке с эмблемой колледжа.

Сколько ему лет? Девятнадцать, как и ей? Двадцать? Когда Эрика с подружкой подходят к главной площади Олд Милл Крик, Уильям мастерски смешивается с толпой и поглядывает за компанией студентов колледжа издалека. Замечает и здоровенного парня с темными волосами в той самой куртке, и других ребят. Совершенно невзрачных, неприметных и глуповатых на первый взгляд. Но на них Эрика смотрит иначе: тепло, с искорками веселья в голубых глазах, как когда-то смотрела на него. Обернись, милая, ты даже не понимаешь, что упускаешь. Но она не оборачивается.

Только смеется звонко и заливисто, отталкивая парня в куртке в сторону. Веселится. А Уильяму хочется ворваться в их теплую компанию, оттолкнуть идиота подальше от Эрики, обнять ее и увести оттуда. Никто не имеет права смотреть на нее с такой жадностью, касаться ее длинных, мягких волос и бросаться туповатыми шутками в ее компании. Его королева заслуживает лучшего.

— Может, ты хотя бы на вечеринке растаешь, — визгливо, как свинья, хихикает амбал. — Устал я, знаешь, круги вокруг тебя наворачивать, Торндайк.

— Иди наверни пару кругов вокруг футбольного поля, глядишь, отпустит, — криво улыбается Эрика и делает шаг в сторону. Молодец. — Говорила же, что мне твои подкаты до лампочки. Ты выглядишь как обезьяна, которой забыли объяснить, что эволюция случилась несколько тысяч лет назад. Все вокруг давно уже люди, а ты так и застрял где-то там, в эпохе бананов.

И все-таки от его объятий она не уклоняется. Закатывает прелестные глаза, скрещивает руки на груди, но позволяет этому неотесанному придурку прикасаться к себе. Неосознанно Уильям сжимает ладони в кулаки, выдыхает через рот и стискивает зубы до неприятного гула в ушах. Убери от нее руки, животное. Но амбал, к сожалению, не умеет читать мысли и не ощущает исходящей от Уильяма волны гнева. Он будто бы и вовсе ничего вокруг не замечает, лишь продолжает улыбаться как последний дурак.

Улыбку с его лица хочется стереть чем-нибудь тяжелым. Может быть, взяться за молоток в мастерской и выбить ему все зубы, раздробить кости и выколоть глаза иглой, чтобы никогда больше он не смел даже взгляда бросить на чудесную Эрику. Он ведь и мизинца ее не стоит.

— Прошу прощения, — бубнит пожилой мужчина, случайно толкнув Уильяма плечом. Вежливо кивает и скрывается в толпе, только блестит напоследок пряжка на поясе распахнутого плаща.

— Ничего страшного, — с натянутой улыбкой отвечает он, а когда оборачивается обратно к студентам на площади, тех уже и след простыл.

Шумная компания Эрики двинулась дальше по городу, а Уильям и не заметил. Он оглядывается вокруг в надежде столкнуться с ее ярким, искрящимся взглядом или разглядеть в толпе отблеск кулона на ее тонкой шее, но не видит никого, кроме спешащих по своим делам прохожих. Взрослые мужчины и женщины в разномастной одежде, вразвалочку бредущие через площадь к магазину студенты колледжа, такие же амбалы в куртках, как тот, что распускал руки рядом с Эрикой.

Но ни его маленькой богини, ни ее угловатой подружки и придурковатого приятеля — никого. Уильям тяжело вздыхает и бросает взгляд на часы, одернув рукав рубашки. Половина шестого. Кампус колледжа Лейк закрывается только в десять, у него еще полно времени: нужно выяснить, в какой комнате живет Эрика, выучить наизусть ее расписание и оставить ей небольшой подарок.

Пусть она не желает этого признавать, но их связывает не только пара воспоминаний из детства. Эта чудесная девушка, настоящая королева, буквально создана для него. За свои двадцать три года Уильям не встречал никого ярче и красивее. Да и не существовало таких людей. Скольких девушек, так обманчиво похожих на Эрику, он отправил под нож? Не меньше семи. Бесполезные подделки и в подметки ей не годились. А теперь Эрика совсем рядом, только руку протяни.

И он обязательно протянет. Пусть малышка подумает немного, пусть понервничает, судорожно оглядываясь вокруг в попытках поймать его взгляд. Она все вспомнит. Тогда-то Уильям и заберет ее с собой в дом на окраине Техаса, пригреет у себя на груди и никогда больше не отпустит. В конце концов, Эрика Торндайк принадлежит ему с того самого момента, как он поцеловал ее в облысевшем лесу за домом ее родителей. И никто, он уверен, с тех пор не смел ее трогать.

Наверняка кто-то был. И мысль об этом грызет Уильяма изнутри, пока он неспешно шагает по выложенной камнем аллее в сторону кампуса. Кто-нибудь точно пытался к ней притронуться, осквернить ее, испортить. И точно как он нашел ее, он найдет и их всех. Искоренит одного за другим, а начнет с того амбала, посмевшего пожирать Эрику взглядом на площади.

— Добрый день, — добродушно улыбается Уильям средних лет женщине за стойкой в холле кампуса. — Не подскажете, в какой комнате живет Эрика Торндайк? Она оставила кое-что на площади в Олд Милл Крик, я хотел бы вернуть.

— Можете оставить у меня, сэр, я передам.

На лице у нее ни единой эмоции, взгляд тусклый и безразличный, но щурится она с подозрением. Неужели он состроил недостаточно доброе лицо? Ошибся с эмоцией? Черт бы его побрал, до чего сложно иногда притворяться таким же дураком, как и окружающие. Он же понятия не имеет, чего они от него ждут. Неужели так сложно просто назвать номер комнаты? Рано или поздно он все узнает сам, даже если это чучело не расколется. И тем не менее Уильям не позволяет улыбке сползти с лица.

— Боюсь, это личное. Отдам только Эрике в руки.

Он качает головой и нетерпеливо покачивается на носках.

— Тогда подождите, пока она вернется. Или поймайте ее в колледже, заодно и про комнату спросите.

Просто заткнись, хорошо? Закрой свой поганый рот и прекрати смотреть на меня так, будто видишь насквозь. Но вслух Уильям не произносит ни слова, только разочарованно кривится и пожимает плечами. Ничего страшного, посидит пару часов где-нибудь неподалеку, подождет возвращения своей милой принцессы и проводит ее до комнаты сам. Не больно-то ему и нужна помощь этой грымзы за стойкой.

— Обязательно, — кивает он, а губы все-таки изгибаются в ядовитой ухмылке. — Тогда просто передайте ей, что к ней заходил Уильям. Она поймет.

— Конечно, парень. Я же тут только ради этого и сижу.

Женщина смеется, пучок светлых волос на затылке подрагивает в такт смеху, но тот быстро стихает, стоит Уильяму смерить ее холодным, неприятным взглядом. Что, неужели испугалась? Вряд ли. Она только подернула плечами и нахохлилась, как индюк. Не на того напала, дамочка.

— Именно ради этого, разве нет? Ах да, — произносит он медленно и достает из кармана мятую десятку, небрежно бросает ее на стойку рядом с потрепанным выпуском «Vogue». — Совсем забыл.

— Знаешь, сколько тут таких ушлых бродит, а?

Знает, конечно. Ни одного — едва ли хоть кто-то из студентов Лейка похож на Уильяма. Он совсем другого поля ягода.

— Особенно вокруг Торндайк. Но так и быть, передам. Не ты первый, не ты последний. А теперь проваливай давай, пока я охрану не позвала. Ты ж не из колледжа явно.

Прощаться с ней — все равно что попусту напрягать связки, и Уильям молча выходит из кампуса во двор. Подставляет бледное лицо яркому осеннему солнцу и одним движением распускает собранные в хвост длинные волосы. День сегодня просто чудесный. И что бы ни говорила жадная грымза за стойкой, Уильям будет у Эрики последним.

Никто больше не будет виться вокруг нее. Никто не посмеет оборачиваться ей вслед. Никто к ней не прикоснется. Кроме него самого.