Кукловод

Бетти Саммерс ни капли не похожа на богиню.

Длинные темные волосы струятся между пальцами, как дорогой шелк. Аромат ее парфюма — удушливо-сладкий — обволакивает кожу, заполняет собой небольшое помещение мастерской. Черное вечернее платье переливается в приглушенном свете потолочной лампы. И даже ее глаза — голубые, подобно васильковому полю в солнечный летний день. Все правильно, так ведь?

Уильям О'Брайен с грохотом сносит со стола препараты — небольшие стеклянные флаконы валятся на кафельный пол, разлетаются вдребезги, и помещение наполняется неприятным химическим запахом. Как в больнице. До чего же отвратительно. Он цокает языком и с той же неприязнью отталкивает тело Бетти в сторону. Как безвольная тряпичная кукла, та неуклюже заваливается набок и с трудом цепляется за ножки металлического стола. Хватка слабая, да и дыхание едва чувствуется. Еще пара часов, и бедняжка наконец попрощается с жизнью.

Неправильная, до его любимой Эрики она не дотягивает. Ее чудесный образ — от изящных, воздушных платьев до распущенных волос цвета воронова крыла — всего лишь ширма, и за ней не скрывается ровным счетом ничего. Бетти — красивая пустышка, но ни на что не годится. Уильям смотрел в ее голубые глаза часами, пересчитывал мелкие темные крапинки, кружа глупышку в выверенном до последнего шага танце, натянуто улыбался ей, а его внутренности каждый раз скручивало в тугой узел от разочарования.

Подделка. Ему не нужна ее дурацкая родинка под правым глазом — у Эрики такой никогда не было. От привычки запускать пальцы в его длинные волосы тошнит — Эрика никогда так не поступила бы, она предпочитала собирать их в хвост, и улыбка ее при этом сверкала, как полярная звезда на ночном небе. У Бетти неправильная форма носа, да и губы слишком пухлые. Стоит только присмотреться, как становится ясно — этот дешевый суррогат и рядом не стоит с его маленькой богиней, с его совершенной королевой. Где она сейчас? На кого смотрит похожими на бездонные озера глазами? Кто заслужил ее благосклонность? Кто бы это ни был, рано или поздно Уильям заберет его жизнь. Никто, кроме него, не достоин внимания богини.

Бетти стонет от боли, и Уильям недовольно пинает ее носком ботинка. На темной блестящей коже остается уродливый след слюны, смешанной с кровью. Господи, неужели эта идиотка и умереть не может по-человечески? Сдохни наконец, Бетти, я не могу работать, когда ты пялишься на меня с таким неподдельным удивлением. Будто и не ждала, что однажды он засадит нож ей под ребра. Нет, так дело не пойдет. Нужно прийти в себя, успокоиться и подумать, что с ней делать. Она все сверкает и сверкает полными слез глазами, приоткрывает красные от крови губы и хрипит что-то неразборчивое. Что-что, дорогая? Прости, я не желаю тебя слушать.

Бетти Саммерс — студентка первого курса местного колледжа, и в первые две недели она казалась чудо как похожей на Эрику. Такая же легкая, свободная, такая же улыбчивая. Но чем чаще Уильям на нее смотрел, тем больше убеждался: у них нет ничего общего. Мог бы и привыкнуть. Бетти — далеко не первая девушка, оказавшаяся в мастерской. Все они стоят в зале — кружатся в танце, опасливо обнимают себя за плечи или возводят ладони к небу в молитвенном жесте. Ни одна из них не улыбается. Почему? Право на улыбку есть только у прекрасной, удивительной Эрики. И однажды он ее обязательно найдет. От него не сбежать, как ни старайся. Не спрятаться даже в самом дальнем уголке мира.

А пока нужно заняться глупышкой Саммерс. Уильям без сожаления наступает на ее длинные, тонкие пальцы, когда выходит из мастерской, и вслед ему раздается сдавленный крик. Девочки в зале смотрят на создателя с ужасом, кажется, даже провожают его осоловелыми взглядами. Некоторых из них ищут до сих пор: в новостях недавно обсуждали пропажу Сансет Дорн — одну из первых его попыток найти Эрику в других девушках. И что с того? Сансет исчезла и навсегда останется лишь в памяти близких и на дурацких фотографиях, которые то и дело крутят в новостях или размещают на билбордах. Никто и не подумает искать ее здесь.

Сансет пропала в другом штате. Бетти — тоже. А вместе с ними и пять других девчонок, ни одна из которых не сумела и на шаг приблизиться к лику богини. Господи, да где эта чертова метла? Уильям бродит по просторной кладовой перед подвалом, раскидывая вещи в стороны: взятый в аренду садовый инвентарь, старая посуда, потрепанный пылесос. Тот наверняка и не работает уже. Может, метла осталась на втором этаже. А может, эта дура Бетти вздумала похозяйничать в доме, пока еще представляла себе чудесный вечер в компании прекрасного принца.

И не зря. Просто представления о чудесном вечере у них разные. Уильям улыбается себе под нос и все-таки отпихивает ногой пылесос. А вот и поганая метла. Нужно убраться в мастерской и приниматься за дело, пока не стемнело. Если обработать Саммерс до утра, то у него в запасе останется еще немного времени: можно прогуляться по берегу волшебно-красивого озера, пробить адреса еще пары девушек по имени Эрика Торндайк в ближайших штатах. А ведь когда-то он думал, будто имя у нее дурацкое и редкое, что он найдет ее в два счета, едва окажется на свободе.

Как же, как же. Только в родном Иллинойсе нашлось не меньше пятидесяти девиц с таким именем, что уж говорить о других штатах. Куда она уехала из их маленького городка? В какой колледж поступила? Вышла ли замуж? Мысль об этом порождает внутри волну леденящего холода. Нет, она не могла так поступить. Эрика, восхитительная, волшебная Эрика принадлежит лишь ему одному, и никто ее у него не отберет. А если она и связала свою жизнь с каким-нибудь идиотом, то избавиться от него будет не сложнее, чем от Бетти.

Тяжелым шагом спустившись по лестнице в подвал, Уильям безразлично проходит мимо застывших в зале восковых фигур. Там, под толстым слоем воска, скрываются неудавшиеся произведения искусства: блеклые копии Эрики, всегда в чем-то испорченные, искаженные, уродливые. Глупые девицы, решившие, будто сумеют занять место в его сердце. Как будто место там еще осталось. И сколько бы он ни заглядывал в их блестящие, неживые глаза, в них нет того огня. В них нет ничего. Пустышки.

— Ты... — хрипит Бетти с пола, загребая осколки стекла пальцами. Один из них, кажется, сломан. Может быть, не стоило с ней так жестоко — теперь придется привести ее в порядок, прежде чем выставить в зале.

— Именно, — улыбается Уильям и опускается перед ней на колени, одним движением сгребает на совок разлетевшиеся на части бутыли с химикатами. От разлившейся по полу лужи несет аммиаком. Уильям недовольно морщится. Ну и дрянь. — Ты что-то хотела?

— Т... — Она тянет к нему искалеченную ладонь, но не может достать — силенок уже не хватает. Едва различимый рык, сорвавшийся с ее губ, — отчаянная попытка животного показать, что оно чего-то стоит. Разве что той пятерки, которую Уильям отдал за чашку кофе для этой глупышки. — Тварь.

Конечно, что еще она могла сказать. На ее лице застыла уродливая маска ненависти, и понадобится не один час, чтобы придать ему нужное выражение. Разочарованно склонив голову набок, Уильям покрепче перехватывает особенно крупный осколок стекла и с силой загоняет его поглубже под правое ребро Бетти. Ее прерывистый — наверняка последний — вздох, должно быть, слышен и на первом этаже, настолько тот кажется громким.

— Теперь еще руки в порядок приводить. — Он качает головой, поглядывая на оставшийся на ладони длинный порез. Ну и черт бы с ним, главное, что Саммерс заткнулась, и на этот раз навсегда.

Никаких больше глупостей, никаких попыток выдать желаемое за действительное. Девчонка сыграла свою роль, пусть сделала это до жути топорно и даже хуже, чем шестнадцатилетняя Сансет в свое время. Бетти Саммерс до последнего брыкалась и едва не разнесла мастерскую, прежде чем Уильям утихомирил ее ножом. Он наклоняется, придирчиво разглядывая след от удара — совсем небольшая рана, хотя крови вытекло прилично. Замаскировать такое перед выставкой — плевое дело.

А так хотелось полоснуть осколком стекла ей по горлу. Посмотреть, как она схватится за открытую рану и захрипит, как раненый енот с помойки. Как закатятся ее голубые — не того оттенка — глаза, как в последний раз приоткроются губы. Может быть, она бы металась по полу еще добрых минут десять, прежде чем потерять сознание и наконец-то сдохнуть. Но позволить себе такие вольности Уильям не может. Стоит изуродовать тело чуть больше нужного, и работа растянется не на часы, а на недели. Зашивать, восстанавливать, приводить в порядок. Подделки того не стоят.

Впрочем, он мог бы подобрать ей платье с высоким воротником. Поднявшись и отвернувшись к стеллажу, Уильям достанет из ящиков один флакон за другим. Улыбается довольно, словно дорвавшийся до молока кот. Когда-то Эрика носила просто прелестное синее платье с высоким воротником. По-своему детское, глупое, как говорила она сама, но что малышка вообще понимала? Ей до ужаса шло все, абсолютно все. И даже в тринадцать лет Эрика казалась Уильяму сошедшей с небес богиней.

И благоволила она ему одному. Гладила его по тогда еще неровно стриженным, растрепанным волосам. Прижимала к груди, когда сильнее всего ему хотелось сорваться с места и разорвать в клочья мать или очередного ее любовника. Эрика была к нему добра. Любила его. Когда-нибудь он отблагодарит ее как положено, а не одним дурацким поцелуем с привкусом дешевой мятной жвачки и пожухлых листьев. Всего пара путанных воспоминаний, и вот образ Эрики уже возникает перед глазами во всей красе: не нескладной тринадцатилетней девочки, но позврослевшей девушки лет девятнадцати. Изящной студентки какого-нибудь колледжа в том же синем платье. Ей бы пошло. Чудесно.

За спиной натужно стонет Бетти Саммерс, ломая сладкую, желанную иллюзию, и Уильям резко разворачивается обратно. В его желтых глазах плещется гнев, а ладони сами собой сжимаются в кулаки — да так, что тонкое стекло под пальцами едва не трескается. Эта тварь должна была сдохнуть еще минут пять назад, а она до сих пор цепляется за жизнь, будто надеется когда-нибудь выбраться из этого подвала.

Дом Уильяма стоит на отшибе — в паре десятков миль от мелкой деревушки на несколько домов, ближе к лесу и озеру, куда заглядывают разве что особо смелые туристы. Этот дом продали ему за бесценок еще несколько лет назад, и он до сих пор не привел его в порядок. А снаружи тот и вовсе выглядит как никому не нужная рухлядь, какую должны были снести еще в прошлом веке. И даже если кто-нибудь вроде Бетти выберется наружу, деваться им будет некуда. Они не добегут даже до деревни — в таком состоянии не так-то просто часа полтора брести по лесу.

Когда в его руках оказался нож, Уильям не заметил, но лезвие сверкает в ярком свете единственной на всю мастерскую лампы и с легкостью рассекает горло Бетти Саммерс. Густая, алая кровь брызгает в стороны, оседает на металлических стеллажах и ножках стола, заливает кафельный пол и пачкает дорогие кожаные ботинки Уильяма. И в этот момент, быть может, Бетти даже красива — впервые за свою короткую жизнь. В голубых глазах застыли удивление пополам с ужасом, а искусанные полные губы приоткрылись в немом крике. Чудесное выражение лица, и он обязательно его запомнит. Запечатает в памяти и навсегда запечатлеет на новой фигуре в зале.

И пусть Бетти никогда не сравнится с Эрикой, среди других девочек она будет смотреться просто замечательно. Вкусившая его ярости, до смерти напуганная, в темно-синем платье с высоким воротником. Уильям в предвкушении покусывает губы, когда взваливает тело на металлический стол и смешивает растворы для бальзамирования. Хоть на что-то эта глупышка сгодится.

Сообщение о пропаже Бетти Саммерс крутят по телевизору уже на следующей неделе. Со вкусом потягивая черный кофе из изящной фарфоровой чашки, Уильям широко улыбается. Пропавшая Бетти смотрит на него с другого конца выставочного зала — зябко обхватывает тонкие плечи пальцами, отчаянно сжимает мягкий кашемир платья. Ее улыбка до жути напоминает застывший на лице оскал побитого зверя.

А большего подделка и не заслуживает.