Пролог
«Задохнись».
«Умри, уёбок».
Хёнджин не видел никакого проблеска надежды, которая смогла бы ему помочь — наедине с цепями, что вжимались в его будто бы оголённые сонные артерии, с Бан Чаном и его красными от ярости глазами, в которых не было ничего, кроме жестокости. Кровь кипела в венах, когда голова молодого человека откинулась назад, его чёрные длинные волосы схватили на затылке, а потом с размаху припечатали лицом к стене, разбивая нос. Из покалеченного органа хлынул фонтан алой жидкости, окрашивая стену в соответствующий цвет, заставляя задохнуться вновь и простонать от боли, прорезавшей губу, лоб и даже глаза.
В таких снах Хван Хёнджин всегда задыхался, ворочался, расцарапывал руки, шею, рвал простыни и одеяла, сдавленно мычал, а потом будто сквозь сон вдавливал кнопку вызова персонала, когда его уже будили перепуганные медсёстры. Они видели раз за разом, как молодой парень, который только-только поступил в университет, морально разламывался, выворачивался из кожи вон, старался сохранить в себе хоть что-то, что поможет удержаться на плаву и окончательно не сойти с ума. Девушки в медицинских халатах жалели его раз за разом, пытались разговорить, но этот молодой человек, такой красивый и нелюдимый, не шёл на контакт, покачивал головой, будто язык проглотил, и отворачивался.
Редко человек, которого похитили, может раскрыться в первые же дни, когда ему надо отойти от наркоза, обезболивающих и своих впечатлений, которых образовалось выше крыши. Психиатр говорил, что у Хёнджина вполне себе понятная реакция на стресс, но ни он, ни кто-либо ещё из врачей не зрил в корень, не видел проблемы полностью, а это всё было выжжено на глазной оболочке парня, которого уже тошнило от репортёров с их «здравствуйте, можно ли вам задать пару вопросов?» и той жизни, что ему теперь была уготована.
Хёнджин вновь во сне схватился за собственную шею, сжимая кожу и впивая ногти, тем самым заставив себя проснуться и тревожно сесть на больничной койке. Рёбра отдались сдавленной болью, и парень откашлялся, потянувшись к оставленному стакану с водой и выпивая его до дна. Воспоминания об этом человеке накрывали каждый раз, стоило проснуться и не ощутить его рядом, не услышать заветного «вставай, ублюдок» с характерным ударом ботинком под рёбра. О да, Хван Хёнджин был болен — давно и слишком сильно, его психика просто не выдержала давления, взрывая изнутри образовавшуюся личность и заменяя её на нового человека, того, кто будет целовать сапог в крови, что только что прошёлся по губе, выбивая зуб и вызывая неконтролируемый приступ слюноотделения.
Парень встал на пол, ковыляя по направлению к личной ванной комнате, — из-за боли в простреленной лодыжке он не мог передвигаться далеко и быстро, лишь при помощи стенки или постороннего человека. В зеркале небольшого помещения отражался измождённый молодой человек с многочисленными царапинами на лице, травмами под больничной одеждой и настолько усталыми глазами, что хотелось его просто оставить в покое. Хёнджин поступил в больницу примерно неделю назад, до сих пор не смог оправиться и смириться, ворочался ночами, засыпал беспокойными дурными снами, а потом просыпался в холодном поту, чуть ли не блюя и желая, чтобы всё это закончилось.
Жаль только, что Хван не осознавал, насколько Бан Кристофер Чан глубоко засел в его мозгу, в крови, и изгнать его оттуда будет невозможно.
«У него Стокгольмский синдром, бедный мальчик», — проговорил врач медсестре, думая, что обсуждаемый ничего не слышал — наоборот, он навострил уши, стал слушать, а в голове крутилось лишь одно имя большими буквами: «БАН-ЧАН-БАН-ЧАН-БАН-ЧАН».
Он ненавидел и любил, внутри была яростная борьба с самим собой, со своими страхами, ужасами и проблемами. Даже врачи говорили, что взгляд у него бешеный, ищущий, загнанный, будто прямо сейчас на него кто-то нападёт и зарежет, как свинью, но нет — Хёнджин был в безопасности, ему не стоило бояться даже того самого Бан Чана.
Этот ублюдок в тюрьме дожидается суда. Он будет страдать всё время, что ему уготовано — хоть пятьдесят лет, хоть вечность. Он точно заслужил.
Но что же произошло тем октябрьским вечером, когда Хёнджин, уже как полгода отучившийся в высшем учебном заведении, пропал на три месяца?