Открой глаза

Запускаю побольше кислорода в легкие, а потом разом выдыхаю, прежде чем войти в комнату, куда входить мне было страшно и до дрожи в желудке волнительно, словно внутри меня дожидается стая голодных волков, готовых растерзать.

— Я привела твою подружку, — декларирует Анна, только-только ступив за порог комнаты Бена, в которой мне уже прежде доводилось бывать. Но сюрприз — Бена там не оказалось. Где же ему тогда быть, если не дома? Анна тоже выглядела сбитой с толку, делая два шага вперед.

— Он сказал мне по телефону, что дома, — было видно, Анна начала нервничать. — У себя в комнате, смотрит дерьмовое кино.

«Смотрит» -  это означает «слушает».

— И не обманул.

Я обернулась. Бен стоял позади меня. В дверях. Рукава белой рубашки туго закатаны по локоть, лицо раскрасневшееся. Прошел в комнату, аккуратно убирая меня со своего пути, как сломанную дверь.

— Бен принимал душ, а не пропал без вести, — сказал он. Рубашка на спине была мокрая, ноги босые. Волосы взъерошены и испускали аромат чего-то очень свежего, когда он проходил мимо меня. И поблескивали на свету от влажности. Он будто бы не пользовался полотенцем - как перекрыл душ, так сразу и оделся.

— Я пришла, чтобы тебе все объяснить.

— Что-то новое? Кроме того, что у тебя есть парень и Анна моя девушка, — Бен пренебрежительно оскалился с ухмылкой.

Я сжала челюсть. Объяснять всем индивидуально, что у меня нет никакого парня; было просто невыносимо! Пропади ты пропадом, Малкольм! Ты отравлял мне жизнь тогда, это же делать продолжаешь и сейчас.

— Скажу так, у меня нет никакого парня, а Руби просто хотела защитить меня от тебя. От козлины и грубияна! Она погорячилась.

— От извращенца, не путай, — тоном проповедника исправил меня Бен. Лавируя между кроватью и массивным трельяжем, он добрался до окна. Сдвинув шторы одним резким движением руки вправо, он просто стал стоять у окна. Своей  мускулистой спиной ко мне. Больше всего мне хотелось в тот момент сказать ему, чтобы он не стоял после душа напротив окна, в которое как бешенное врывался морозный ветер. Но я переступила через себя и держала рот закрытым.

— Что еще она сказала? — я не понимала, о чем именно говорит Бен. Вот уж не думала, что моя подруга такая чертова паникерша.

— Что я хочу украсть твою девственность, — хоть он стоял повернутый ко мне спиной, я точно знала, что он улыбался, пытаясь не улыбаться слишком широко.

— Боже, что за вздор? — закрываю тему и иду закрывать окно. Тянусь к ручке окна и тяну окно на себя, чувствуя бедром ладонь Бена. Если не может о себе позаботиться сам, это сделаю за него я. Пусть думает, что холодно мне. Что тоже являлось правдой.

— Так, стоп! — Анна показала пальцем на меня и Бена, как надзиратель. — У меня голова от вас кругом ходит! Вы со своим балаганом сами здесь разбирайтесь, а я пойду покурю лучше. — Анна вышла из комнаты, оставив нас одних. И тогда все стихло. Снова мы остались наедине. Анна просто обожает оставлять нас одних. Скоро это уже войдут в неизменную традицию. 

Мне хотелось ответить ему, что он все увидит: мое отношение к нему, мои глаза, когда я говорю, что Малкольм - это просто призрак прошлого. В конце концов, хотела чтобы он сам сказал, что видит в моих глазах. Но знала, что это невозможно. Я понимала его. Знала, что трудно полюбить человека, так и не увидев его. Дать ему и себе шанс. Это опасная авантюра, до ужаса рискованная. И не могла винить Бена.

— Грустно любить кого-то, даже не разу и не увидев, — сказал Бен, словно прочитав мои мысли. Он сказал «любить?» — Правда ведь? — его голову повернулась ко мне. Он чего-то ждал. Желваки на его очерченных скулах двинулись, как позже и губы. А чем он боролся внутри себя? Он злился?

— Не могу знать, — после минутного молчания аккуратно заговорила я. Я взяла его голову в свою ладони, видя свои волосы в стеклах его очков. — Я влюбилась в человека, которого могу видеть каждый день и любоваться не только красотой его внутреннего мира, но и его прекрасным лицом. — его кожа была такой горячей, что хотелось прижаться к ней губами и греться как о батареи. — Потому, я не знаю.

Он лишь улыбнулся и очень глубоко вздохнул, будто бы смирился с тем, что я безукоризненно права. Разочарованным он при этом не выглядел. Он отодвинулся от моих рук на его щеках и повернулся лицом к окну, засунув руки в карманы льняных  брюк.

— А может быть ты страшная? Так мне было бы намного легче,— шутит Бен, но его низкий баритон наделял каждую его шутку серьезностью, что можно и поверить.

— Возможно я вообще не человек. Не думал о подобном раскладе событий? — я пожала плечами, изогнув бровь и говоря это с такой же серьезностью, как до этого он.

— Значит, самое прекрасное чудовище, — и снова без улыбки. Игра, кто первый хотя бы улыбнется, продолжалась и дальше.

— Так тебе нравятся чудища? — я скорчила брезгливую рожицу, которую видеть могла только я одна. — Руби была права. Ты явно извращенец и озабоченный фетишист.

Уголки губ Бена еле заметно двинулись.

— Только если одно, — заключил он. Я хотела поцеловать его. На этот раз точно. Без сомнений и страха. В животе копошился страх, но от этого предстоящий поцелуй становился куда более азартным.

Механизмы в ногах сработали, и мое тело двинулось к нему и... вдруг вошла Анна с огромной тарелкой бутербродов. В комнате запахло какими-то соленьями. Она даже не смотрела на нас, просто за рабочий стол, устроив удобно тарелку на коленях.

— Ну? — хруст во рту. — Вы пришли к логическому завершению всей этой тупой неразберихи? — она оторвала глаза от телефона. — Надеюсь, что да, иначе мне придется выдворить вас обоих на улицу.

— Вроде как, — сказала я тихо, переминаясь с ноги на ногу. В груди до сих пор был жар, вспыхнувший, когда я пыталась поцеловать Бена. Но вскоре окончательно погас.

— Вроде как? — она встала, отложив тарелку на коврик для компьютерной мыши. — Вы, оба! — далее привычный мне уже жест: Анна указывает на нас пальцем. — Говорите, вы влюблены друг в друга? Вы хотите быть вместе или нет? Отвечайте.

— Анна, остынь, — вступился Бен, а мне было смешно. Я точно знала ответ на ее вопрос, но не могла отвечать за Бена. Он хмурился, слишком долго потирая затылок.

— Вивиан, — настаивала Анна.

— Как и прежде, я клянусь, что твой кузен мне нравится,— задорно отвечаю я, говоря чистейшую правду. Голова Бена склонилась в мою сторону, словно это его удивляло.

Анна стремительно подошла и стянула на наших запястьях желтую резинку для волос, хлопнув сверху ладонью, словно только что закончила завязывать бант на рождественском подарке. Анна пыталась не засмеяться от ритуала, который только что сама и выдумала.

— Бена не спрашиваю, я и так знаю его ответ, — Анна вернулась к своей тарелке.

— Какого черта? — возмутился Бен, и я рассмеялась. Анна нагло жевала бутерброд, самодовольно смотря на меня и кузена. Я не знала, что именно означали ее слова: быть может, он признавался ей на днях, что я нравлюсь ему, или же она настолько хорошо знает своего кузена, что признания и не требуется. Но точно я знала одно. Я была рада, что наши с ним отношения начинали обретать различимые очертания.

Ближе к вечеру мы решили, что стоит им все-таки познакомится с моим папой, дедушкой и братцем-сорванцем, который, вероятно, доведет их до истерики и вечер будет испорчен. Но я, пожалуй, пойду на этот риск. Я не могла назвать это знакомством с родителями, а правильнее было бы сказать - родителем. Скорее мне хотелось, чтобы все были осведомлены о том, что теперь у меня новые друзья. Так я избегу дальнейших расспросов о том, кто этот парень в черных очках и девушка, которая похода на хиппи из 80-годов.

Поднимаю холодный ключ из-под сломанной шапочки фарфорово гномика, стоящий у двери. Вставляю и открываю дверь. Дергаю несколько на себя, бью  по нижней части двери ботинком, и тогда вечно заедающая дверь наконец поддается.

— Ты о слепоте Бена не говори, ладно? Если вдруг захочешь рассказать, что между тобой и Беном что-то есть,— Анна говорила серьезно. — Не время еще для этого, не думаешь? — Анна старалась говорить тихо, чтобы Бен не услышал этого. Он как раз подходил к нам, остановившись, чтобы завязать шнурки.

— Все будет нормально, — заверила в этом ее, сильно потянув на себя дверь. Когда мы оказались внутри, я сразу взяла Бена за руку. Как на зло, в это время в прихожей проходил Тео. Казалось, в него вселились все демоны мира, увидев мою ладонь, сжимающую чужую. Несмотря на то, что наши с Беном отношения вышли на новый уровень, за руку я взяла его не по этому, а чтобы направлять его в новой для Бена обстановке.

— Какой хороший мальчик, — глаза Анны вмиг засияли. Она что, взаправду считает Теодора милым и хорошим мальчиком? Она что, тоже слепа? Обман зрения! На щеках у Теодора появились ямочки, что Анна с восторгом подметила с улыбкой.

Это значит, что он смущен и хочет еще больше лести. Прямо как наглый кот.

— Всем... привет, — только и сказал Теодор, взяв со стола планшет, который редко когда находится не в его злосчастных руках. Он еще раз бросил взгляд голубых глаз на мою руку и убежал на второй этаж как подобно подбитой косуле. Он точно расскажет все папе, поэтому томить смысла не было. Надо рассказать про нас отцу самой. Сегодня.

— Детка, это ты пришла?

Откуда-то со дна дома зовет папа, скрипя духовкой. Анна стала раздеваться, говоря, что в этом доме даже черту будет жарко. И  повесила парку на ключницу.

— Дочь, ты? — немного озадаченный, папа вышел к нам с бритвой в руках. А шея была украшена полотенцем в цветочек. Увидев нашу компанию, он оробел, меняя темп - его шаги замедлились, голос стал тише.

— Да, но не одна. Хочу тебя познакомить с моими новыми друзьями, — я указал на ребят за своей спиной. — Ты же всегда жалуешься, что хочешь познакомиться с теми, кто разделяет со мной такие вещи, как смех, радость и прочее. Вот, знакомься.

Папа скромно хохотнул. Вытер лицо и бороду полотенцем, протянув уже сухую руку Бену. Но Бен не ответил на это. Он просто стоял, озираясь словно проверял, какая прочность у паркета в нашем доме.

Папа поджал губы в застенчивой улыбке и убрал руку. Он был сбит с толку.

Анну поприветствовал кивком голову. Он не знал, пожимает ли Анна руку мужчинам. Папа всегда заботился о таком вещам. Если честно, мне никогда не нравилось, что существует гендерная разница, кому можно и нужно пожимать руку, а кому нет. Думаю, этот жест должен быть для всех одинаков.
Папа был консервативен в этом, и всегда обходился женщинами с достоинством, был мил даже если день выдался дерьмовый. И часть это воспринималось незнакомцами как некое проявление патриархата.

Мама этого оценить не смогла. И не потому что была феминисткой. Для нее имели место только одни права: я секси, и кто-то должен финансово заботиться о том, чтобы это никогда не прекращалась. Она хотела большего, чем просто денег. Ей нужен был оживший жгучий роман, где брутальный мачо становится одержим своей любимой и жертвует ради нее всем, чем дорожит.

Отвлекшись от мыслей, я воззрилась на отца. Он момент смотрел на меня как на дурочку, которая не смогла даже выбрать в друзья человека, который не имеет культуры. Он знал, что я всегда тщательно подхожу к знакомствам с головой. Теперь я видела в его взгляде: «твой приятель что, другой культуры, где жмут руку только на похоронах или что-то такое?» Я решила больше не мучить никого, и объяснила:

— Пап, Бен незрячий, — повисла тишина. — Он не видит твоей руки. – Я была уверена, что стоит сказать все, как есть. Меньше всего в жизни я хочу держать в секрете то, что или кого люблю. Да, верно, я из лагеря «уж горькая правда, чем сладкая ложь». К тому же, что страшного в том, что Бен не видит, правда? Он ведь не Эдвард Каллен, где моему отцу придется привыкать к тому, что Бен вампир и скоро я тоже перестану дышать. Кожа станет как у фарфоровой куколки, покроется блестками, и я начну пить кровь, вырезая половину Прескотта.

Папа завис, как телевизионный канал в скверную погоду. Он ждал, что это моя очередная саркастическая шутка. В этом доме к приколам давно привыкли. Мы часто шутим, здесь любят посмеяться. И да, на днях Теодор даже в шутку сказал папе, что я ослепла и теперь ничего не вижу. И когда папа спросил, чего это, он выдал, что мол когда он валяется на полу и играет на планшете в в игры (сливаясь своей вечно темной одеждой с полом), я на него вечно наступаю, а значит я начинаю слепнуть. Я и сама часто шучу на счет слепоты. Когда Тео просыпает хлопья с молоком прямо на стол.

Бен, — попробовав на вкус это слово, сказал папа, сунув руки поглубже в карманы своих домашних спортивных штанов. Бритву он закутал в полотенце и отложил все это на рядом стоящую тумбочку. — И здравствуй, Бен. Да. Извини, приятель, я не... — папа ненавидел кого-то обижать. Больше всего.

— Здравствуйте, — выпалил Бен, прерывая скомканные слова отца. И пожал ему руку. Анна тоже решила все-таки пожать отцу руку, при этом смотря ему прямо в глаза.

Отец ответил Анне взаимной улыбкой, заметив множества колец на ее пальцах.

Ужин прошел хорошо. Папа делал вид, что все просто замечательно и ничего плохого в слепоте Бена нет. Но все, даже сам папа, знали, что это просто невероятная ложь. Дедушка за этот вечер не узнал пронедуг Бена. Никто ему не сказал.  Не то, чтобы я хотела скрыть это, ведь уже многие знают. Просто хотелось как можно меньше поднимать эту тему при Бене. Не забываем про советы мистера интернета, друзья: незрячие люди не хотят отличаться от здоровых людей, не любят внимания к этому фактору. Хотят быть как и все. 

Мы все вдоволь наелись. И слава Богу, всем хватило такта не спросить бы меня: «А Бен ест сам, да? Просто вопрос, не обижайся».

Ест сам, естественно. И это нисколечко не удивительно. Совсем. Господи, дай мне сил никому не врезать, если мне суждено быть с этим парнем до конца моей жизни. Я этого хотела.