Клетка из лебединых костей

Следующие пару дней я провела словно во сне, и это было буквально худшим, что со мной случалось. Я пересекла ту самую черту, что отделяла меня от пропасти. Я... утратила всякую связь с Одеттой или Кэсси Барна. Просто перестала существовать, думать и чувствовать.

Я была на самом дне.

У меня не было денег, не было провонявшегося тухлятиной салона минивэна, не было еды и, что самое главное, не было доступа к наркотикам.

Я сильно испугалась, когда Кэл рассказал мне о том, что кто-то спрашивал обо мне. О моих тёплых отношениях со старым бродягой без всякой идентификации не знали даже в ФБР. Это и натолкнуло меня на мысль о том, что я без злого умысла, ничего не помня, могла вляпаться в дерьмо похуже тюремного срока за убийство, которое, кажется, не совершала.

Кэл, как и любой уважающий себя пьянчуга без ломаного гроша в кармане, предложил мне единственное, что у него было: свои связи. Вы удивитесь, когда узнаете, какими крепкими и надёжными могут быть отношениях с теми, кто так же оказался на обочине жизни.

Мы немного побродили по окрестностям, избегая людных мест. От меня воняло так, что спустя некоторое время я приняла этот запах как часть моей новой личности. Одежда грязными мокрыми лохмотьями весела на мне, и именно тогда в отражении витрины я поняла, что потеряла всё.

Целый день потребовался для того, чтобы добраться из самого центра города в такие отшибы, о существовании которых я и не подозревала.

Ближе к окраине пришлось спускаться под землю, когда стало ясно, что более избегать людных мест не получится. Напоследок я стащила с прилавка пекарни несколько подгоревших булочек и поделилась ими со своим спутником.

Я старалась не думать, что по колено иду в дерьме, когда мы наконец оказались внизу. Кэл плёлся чуть впереди, хромая на левую ногу. В области колена грязная штанина прилипла к его худым ногам, а поверх небольшой дырки застыла кровь.

— Что с тобой случилось?

Он удивился, когда я показала на ногу.

— Ах ты ж гадина, — заворчал старик, пытаясь отодрать ткань от раны. — Прокусили.

— Клопы? — спросила я первое, что пришло в голову, пережевывая сухую булку с таким выражением лица, словно ела тонкие сливочные блинчики, которые по утрам любил готовить Скотт.

Кэл воззрился на меня как на чуму в человеческом обличии, а потом со свистом рассмеялся.

— Мы с клопами уж какой год душа в душу живём, а это тётька у магазина псин своих на меня спустила.

— Дай посмотреть.

— Да не страшно, — отмахнулся Кэл, когда я впервые подошла к нему так близко. Раньше мне было тяжело выносить его вонь, но теперь я воняла с ним в унисон, и это перестало быть проблемой.

Спустя пять минут пререканий, Кэл всё же нехотя снял штаны и уселся на пол, свесив ноги в грязную воду. Я сдержала удивлённый выдох, когда увидела его худые, покрытые гематомами и грязью ноги.

— Дело дерянь, — шикнул он, смущённо отводя взгляд в сторону.

Мы никогда не говорили о том, как он пришёл к такой жизни. Я не знала, была ли у него когда-то семья и что он сделал для того, чтобы лишиться её. Изредка он выдавал что-то вроде:

— Хорошо бы сейчас обратно в Луизиану.

Иногда начинал говорить на французском, но все попытки разузнать о нём что-то большее жёстко пресекались. Он тут же прикидывался пьяным или и правда был всегда слишком пьян, лишь изредка приходя в себя.

Под землёй было темно и холодно. Редкие пучки света сквозь отверстия в люках освещали нам дорогу, а когда на улице стемнело, стало совсем невыносимо. Несколько раз я упала, больно ударившись коленями. Желудок болел от той дряни, что я сожрала, и от той, что не успела.

Меня ломало. Я оставалась в сознании, обрабатывала входящую информацию и даже что-то отдавала этому миру, но внутри ощущала себя абсолютно мёртвой и холодной, будто кто-то щёлкнул пальцами и потушил весь свет.

Это чувство было мне знакомым. Я понимала, что когда мы выйдем на поверхность, то я, вероятно, сделаю что угодно, чтобы нанюхаться или уколоться любой дрянью, лишь бы снова включить в своей голове грёбаный свет.

Нашим отношениям со Скоттом оставалось жить всего пару недель. Он уже понял, что я вернулась к героину, но ещё не осознал, что это состояние разрушит нас обоих.

Так как из близких родственников у меня остался только дядя, отношения с которым нельзя было назвать тёплыми, против моей воли Скотт не мог заставить меня лечь в клинику, хоть и умолял пройти лечение, но в то время я ещё почему-то отрицала свой новый социальный статус.

«Трезвых» дней становилось всё меньше.

Впервые, что что-то не так, я поняла, когда потеряла интерес к сексу. В тот день Скотту в голову пришла просто блестяще идиотская идея провести несколько дней на моей исторической родине.

С самого утра я чувствовала себя не в своей тарелке. Виной тому было вчерашнее рандеву или то, что я возвращалась к той маленькой девочке, которой уехала из Венгрии, я не знала.

Прескотт раскинулся в кресле напротив, уткнувшись носом в кипу каких-то бумаг. Прошло всего пару недель с того дня, как он занял руководящую должность в компании своего отца, и я была искренне рада за то, что он наконец отвлёкся от дерьма, происходившего в семье после того, как его брат трагично погиб.

Он уже успел сменить джинсы на тёмные брюки, а мои любимые футболки с забавными принтами заменили бесконечные белые поло.

Скотт посмотрел на меня поверх бумаг. Мы сильно поругались этим утром и теперь не разговаривали.

— Ты что-то хотела сказать?

Я утонула в кожаном бежевом сидении. Миловидная стюардесса, пришедшая в восторг при виде моего мужчины, оставила на столике рядом поднос с едой и нехотя, оставшись без внимания, удалилась.

Я принялась жевать бутерброд. Перес продолжал злобно сверкать взглядом в мою сторону.

— Ты так и не скажешь, где была вчера ночью?

— Я же уже сто раз сказала, что ходила с Поппи в...

— В бар? В тот самый, в котором вас вчера не было?

Я подавилась листом салата, удивлённо выпучив глаза. Прескотт самодовольно усмехнулся и отложил бумаги в сторону, сцепив пальцы на коленях.

— Ты следил за мной?

— Я искал тебя.

— Ты просто с катушек съехал, — вспыхнула я. — Только не хватало, чтобы ты начал меня пасти.

Он закатил глаза. Не знаю, почему, но это так сильно меня взбесило, что я не удержалась и швырнула в него остатки сэндвича, попав прямо в грудь.

Скотт выглядел так, словно ожидал подобного от меня. С равнодушным выражением лица он поднял бутерброд, свалившийся на колени, и затолкал его в рот, выводя меня из душевного равновесия ещё больше.

— Куда ты?

Я вскочила из кресла, вцепившись в сумочку ногтями.

— А ты как думаешь? — развела руками, стоя посреди самолета на высоте нескольких тысяч метров.

— Думаю, что ты вполне способна выйти из самолёта, — с усмешкой, за которой крылось непонятное мне в тот момент беспокойство, сказал Скотт.

— Я очень к этому близка, Перес.

Он поджал губы, уставившись на мои вспотевшие ладони.

— Зачем тебе сумка в туалете?

Я выпучила глаза.

— Ты совсем рехнулся.

— Зачем тебе сумка? — его взгляд стал жёстче.

— Какая тебе к чёрту разница?

— Дай её сюда, — совершенно серьёзно потребовал Скотт, протянув руку.

Я позеленела от злости, сжимая маленький клатч, в который даже телефон не помещался.

Прежде, чем Перес вырвал сумку из моих рук, я рванула к туалету. От сулящей мне мгновение приватности ручки меня отделяло всего два жалких шага, но тело Переса оказалось сильнее и быстрее меня. Он впечатал меня в стену, просунул между моих ног колено и вырвал из рук чёрную сумочку.

— Отдай!

Его глаза горели недобрым огнём. Не с первого раза удалось открыть её, и тогда он просто сорвал замок, вытряхивая немногочисленное содержимое на пол: губная помада, кредитная карточка и прозрачный пакетик с парой таблеток.

Мне стало плохо, когда челюсть Скотта стиснулась. Мышцы выступили на его шее и подбородке, а взгляд помутнел.

— Что это?

— Бупренорфин. Врач сказала принимать их каждые несколько часов, — моментально соврала я. Частично. Я и правда согласилась на домашнее лечение от зависимости, и бупренорфин был одним из лекарств. Был, до тех пор, пока я не стала увеличивать дозировку и не превратила лекарство в новый наркотик.

Выражение лица Скотта говорило лишь о том, что он мне не верит. Он молча отстранился от меня, от чего я чуть не свалилась на пол, а затем взял пакетик и сжал его в кулаке. У меня спёрло дыхание, когда Перес вдруг резко открыл дверь в туалет и занёс руку над унитазом.

Клянусь, в тот момент я была готова разорвать его глотку зубами. Мне так сильно хотелось включить сраный свет в голове, что, не помня себя от сотрясающей все тело дрожи, я бросилась вперёд словно дикий зверь.

Кажется, уже тогда, в наши последние дни, Перес стал жрать какую-то дрянь, потому что его разнесло в разные стороны. С небывалой прежде лёгкостью он схватил меня за шиворот и встряхнул, словно баул с вещами.

— Успокойся, — его голос: ровный, спокойный.

Шум воды оповестил меня о том, что нужная для восстановления сил доза безвозвратно утеряна, а мы на высоте хрен знает скольких тысяч метров и до Будапешта как минимум как сракой до Луны.

Захотелось убивать.

Я сжала руку на его горле, оставляя следы-полумесяцы. Губы Переса дёрнулись от удивления, когда он потянул меня за волосы на затылке и заставил посмотреть ему в глаза. Точно не знаю, что тогда он прочёл на моём лице, но что-то потухло в его взгляде. Боюсь об заклад, — это была надежда.

— Ты бы убила меня, правда?

Я была прижата к стене весом его тела. Технически, это было практически невозможно, теоретически, желание врезать ему кулаком между глаз было как никогда сильным.

— Отвечай.

От его одежды пахло древесным парфюмом, а от кожи — чем-то особенно дорогим моему сердцу. На секунду я задержала дыхание, пытаясь заставить саму себя прийти в сознание.

В то самое мгновение, что его губы коснулись моей шеи, мне захотелось сдаться, потому что он... он сдался. Всегда сдавался, словно его наркотиком был сам факт моего существования. Но вот вам вселенская несправедливость: моим наркотиком, увы, был не он.

Моё тело всегда откликалось на его отчаянные ласки. Я чувствовала его запах и могла понять, что он где-то рядом, даже если на самом деле нас разделяли сотни метров. Его голос вибрировал внутри меня, а его член возносил меня на вершины блаженства.

До этого дня.

Я бы могла назвать опыт нахождения в канализации интересным, если бы только по уши не оказалась измазанной дерьмом. Мокрая одежда прилипла к телу. Холодный ветер подхватил грязные волосы, растрепав худо-бедно состряпанный хвостик.

Кэл шёл впереди, прихрамывая. Я не совсем понимала, куда и зачем мы идём, но это не мешало мне тащиться следом. У меня не было планов на вечер, на завтрашний и послезавтрашние дни. Мне было плевать, в какой конкретно канаве всё это наконец закончится.

Сиэтл был городом контрастов. После центра, усеянного небоскрёбами и дорогими машинами, мы оказались в бедном районе с домами мышиного цвета. Дороги были усыпаны мусором, в ямах разбитого асфальта образовались глубокие лужи. Улицы были не многолюдными. Маленькая девочка лет пяти замерла посреди перекрёстка, с набитым ртом и круглыми от любопытства глазами провожая меня взглядом. Женщина рядом с ней с отвращением оскалилась, дёргая дочку за руку.

Я мечтала о том, чтобы принять душ.

— Почти пришли, — ускоряясь, бросил Кэл.

Я уставилась на одноуровневую застройку, к которой мы стремительно приближались. Что-то знакомое было в том, как между собой пересекались убогие улочки. Словно когда-то давно я уже была здесь, хоть и была уверена, что оказалась в этом месте впервые.

— Теперь скажешь, к кому мы идём?

— Мой старый друг, Мартин, — отозвался старик, со скрипом перелезая через обшарпанный шлагбаум.

— Как такой же бродяга, как и ты, может мне помочь? — спросила, переваливаясь следом.

— О, хвостик, он не просто бродяга.

Я с сомнением оглядела трущобы, в которых мы оказались.

— Он король всех бродяг, хе-хе.

— У короля бродяг есть душ?

— Хе-хе, — довольно ухмыльнулся Кэл. — Обижаешь! У него даже ванная есть.

— Поэтому вы все так воняете мочой? Король не разрешает вам мыться в его ванной?

— У нас всё слажено, по расписанию.

— Как коммунистично, — криво улыбнулась я. Интересно, если у этого предводителя бомжей крэк?

— А то, — гордо заявил Кэл. — Мы ему восемьдесят процентов, а он нам мыло и воду.

— А вот это уже рабство, мой дорогой.

— Всё-то ты знаешь, хвостик.

— Ты так и не сказал, как твой король мне сможет помочь.

Когда Кэл замер напротив внушительных размеров коттеджа, я подавилась слюной и захлопнула варшеку, уставившись перед собой. Старик уверенно отворил калитку и помахал мне рукой. Первой мыслью стало, что по пути к его клану вонючек он решил что-то стащить из приличного дома, но когда он стал стучать в дверь, я совсем стушевалась.

Газон выглядел таким неестественно зеленым, что я была почти уверена в том, что его покрасили дешёвой краской из баллончика. Вокруг участок был обнесён белым забором, а сам дом грудой серых камней возвышался над трущобами на три этажа вверх.

— Ну что, обалдела? — хихикнул Кэл. Замок в двери щёлкнул, и кто-то негромко что-то зашептал. В ответ мой спутник выдал какой-то бессвязный бред, и дверь перед нами открылась, выпуская в ночную темноту столп яркого света.

Огромный мужчина, одетый приличнее, чем я в свои лучшие годы, с недовольным выражением лица уставился на нас сверху вниз.

— Че припёрся?

Кэл заулыбался беззубым ртом, не обращая внимания на совсем не радушный приём.

— Надо с Мартином перетереть.

— Сегодня не твой день. Вали отсюда.

Я неудобно поёрзала на месте, огладывая светлые стены, увешанные сотнями аляповатых картин. Ни одну из них я не знала, хоть и прилично разбиралась в подобном.

— Дело очень и очень важное!

— Мне насрать. Пошёл вон и тёлку свою захвати.

Не скажу, что мне нравилось, когда выродки вроде того, что прямо сейчас смотрел на меня с высока своего социального статуса, похабно на меня глазели, но и то, как теперь, в том виде, в котором я предстала, они относились ко мне как к грязной дворняжке, мне тоже не сильно льстило.

Я скрутила руки на груди и потупила взгляд в пол. В голову почему-то пришли дорогущие туфли за несколько тысяч евро. Не скажу, что в то время такое бессмысленное просандаливание денег делало меня счастливой, но сейчас мне вдруг как никогда сильно захотелось обуть те сраные босоножки.

И порцию качественного кокаина.

— Что за шум, а драки нет?

Зашуганная событиями последних дней, я вздрогнула, когда грузное тело в сером спортивном костюме выплыло из тёмного коридора. Одежда на незнакомце была дешёвой, но чистой. На вид ему было около пятидесяти, во рту — трубка, из которой валил едкий дым, заполняющий всё свободное пространство между нами.

Я сразу поняла, что это Мартин. Король бездомных.

Он уделил мне ровно несколько секунд, взглянув без всякого интереса. Я обиженно насупилась, нервно почесав кончик носа.

Взгляд Кэла посветлел, когда Мартин назвал его по имени.

— Чем могу тебе помочь, мой друг? — из его пасти смердело гнилью. Черные глаза-бусины смотрели свысока, даже если его голос звучал как мёд.

Кэл потянул меня за локоть, привлекая внимание.

— Дочка моя это, — соврал он. — В беду попала.

— Я могу как-то помочь?

— Да, Мартин.

Он задумчиво почесал редкую бородку, затем махнул рукой обделённому интеллектом охраннику, чтобы тот пропустил нас за ним. Мне не очень нравилось тащиться по тёмному коридору незнакомого дома. Для того, чтобы беспечно шагать навстречу неизвестности, впервые за долгое время я была слишком трезвой.

Дом был шумным. Несколько мальчишек пробежали мимо нас, пиная мяч. За пять минут беспрекословного следования я насчитала по меньшей мере три ванные комнаты. Дверь в одну из них была открыта. В ванной стояла молодая девушка. Она мылила голову, не заботясь о том, что я, вероятно, далеко не первая, кто уставился на все её прелести.

— Это Мала. Я выкупил её у цыган, — бросил Мартин.

Я споткнулась от неожиданности, толкнув впереди идущего Кэла.

— Господин Мартин — добрейшей души человек, — подтвердил мой друг.

— Я смогу принять душ?

— Хочешь присоединиться к ней?

Я снова посмотрела на темноволосую девушку, удивившись, и заметив, что она смотрит на меня в ответ, просунув руку между ног. Буйная растительность на её лобке скрывала самое пикантное место, но это не помешало мне отметить, каким прекрасным были другие впалости и выпуклости на её теле.

Я предпочитала мужчин, но это никогда не мешала мне исследовать новые грани дозволенного. В моей постели побывало с десяток женщин, и каждая из них была особенным опытом для меня, пусть я и не помнила их имён. Их тела казались мне совершенным, поистине божественным творением. Чаще всего я рисовала именно женщин, и лишь изредка на них была одежда.

— Что ж, — начал Мартин, когда мы оказались в небольшой комнате. Я и Кэл сели на маленький кожаных диванчик, а мой новый знакомый, первое впечателение о котором было, мягко говоря, неоднозначным, уместился на табуретке перед нами.

— Как зовут? — спросил он.

— Кэсси, — отметил за меня Кэл. — Кэсси Барна.

— Твоя дочь? — ухмыльнулся Мартин.

— По духу, а не по крови, — кивнул головой Кэл.

Я посмотрела на него, и моё сердце сжалось от грусти. В его словах не было лжи. Он сказал правду.

— Это я уважаю. И как я могу ей помочь?

— Кэсси надо уехать из Америки. Нужны документы.

— Натворила чего?

— Уехать? — опешив от удивления, спросила я, вылупившись на Кэла.

— Я обещал, что помогу тебе, дочка.

Кэл ничего не знал о том, что я, по мнению следствия, сделала. Не знал, что я в розыске, что, возможно, даже убила человека. Всё, что он видел, — моё измученное лицо, лишённое всех красок, и это то, что он сделал для меня: привёл к своему боссу, надеясь помочь мне начать новую жизнь.

— Я ведь ничего тебе не рассказывала...

— Я просто знаю, — на удивление серьёзно и твёрдо заявил он. — Знаю, что тебе нужно бежать из этого места.

— Но куда?

— Отправляйся домой, дочка.