Клетка из лебединых костей

Я недолго искал, где и как унять постоянно ноющую в груди боль. Уже спустя неделю после возвращения на малую родину днями пропадал на тренировочном треке, вечерами «занюхивая» проблемы в компании состоявшихся, в отличие от меня, гонщиков формул и моделей.

— Перес, — Кларк, мой верный друг и напарник во всех злодеяниях, сын вполне состоятельного владельца крупной компании в сфере информационных технологий, не был обременён работой, женой и прочей херней.

— М? — мы отдыхали в каком-то ночном клубе. Я снюхал целую тонну кокаина, а затем выпил почти половину бутылки виски. Немного пьяный, немного заторможенный, но в то же время в приподнятом расположении духа я поднял голову. Длинноногий силуэт тощей тёлки образовался в кальянной дымке.

Одетта?

— Это же Куппер, — подсказал друг, скручивая купюру в рулетик. — Она идёт к нам.

Честно говоря, я не совсем помнил, кто такая эта Куппер. Когда она села рядом, слегка расставив ноги так, чтобы под коротким платьем стали видны красные трусики, пьяно икнул и уставился на неё.

— Скотт, — зубы. Белые. Весь комплект. Как у лошади.

— Мы знакомы?

— Привет, Кларк, — тем самым показывая, что мы всё же знакомы, ответила девушка. — Мы не виделись целую вечность. Когда вы сюда приехали?

Лиз Куппер — силиконовая красотка с очумительно узкой дыркой между ног, по мнению каждого третьего выпускника Гарварда моего года. Я слышал о том, что она не совсем ровно ко мне дышит, но никогда не обращал на неё внимание. Одетта Барна была такой громкой, такой яркой, что сейчас... сейчас мне начинало казаться, что я был полностью ей ослеплён. По собственной воле, при этом испытывая дикий восторг.

Неделя. Я не видел её целую неделю, но все ещё продолжал получать голосовые сообщения, звонки. Вчера Одетта Барна звонила мне целый день, а я так и не смог забросить номер её телефона в чёрный список. Просто сидел и таращился на горящий экран, обжигая горло и язык какой-то дорогой сорокоградусной дрянью из мини-бара отца.

Впрочем, один раз я всё же ответил. Поднял трубку и просто молчал, слушая, как она плачет, а следом, очень скоро, осыпает проклятиями.

Но я не вернусь, что бы она не сказала, во что бы не попыталась заставить поверить. Верил, проходили. Пытался помочь, но не справился. Любил, но не смог разлюбить, даже сбежав от неё на другой континент, но в мире были вещи и поважнее моих первостепенных слабостей.

Поппи. Я чувствовал свою ответственность за то, что сестра оказывалась регулярно втянутой в многочисленные разъезды по больницам, драки, попытки вытащить Одетту из наркопритонов... Поппи Перес нуждалась в своём брате. Моя семья нуждалась во мне...

— Куппер, — я смотрел сквозь блондинку с наливными, как две дыньки, сиськами. — Отсоси мне.

Как оказалось позже, Куппер страдала примерно от той же болезни, что и я. Проблема заключалась лишь в том, что, пока она была помешана на мне, я думал о другой. Впрочем, из-за отсутствия гордости и присутствия постоянного желания мне отсосать или угодить Куппер не сильно обижалась, когда я стал называть её чужим именем.

Без всякой на то веской причины мне пришлось оторвать взгляд от монитора и перевести его на двери, в которых, что-то выкрикивая в адрес моей новой секретарши, стояла Поппи. Прежде, чем завалиться ко мне в офис, она трижды позвонила, и я трижды попросил её отстать от меня, но, кажется, мыслительные процессы в голове моей сестры шли в разрез с общепринятыми нормами. В переводе с поппинского: «У меня много работы, увидимся вечером», это звучало скорее как приглашение выпить чаю. Или, в случае с Поппи, виски.

В последний раз я видел её в Милане на дне рождения у нашего близкого друга, и этого срока было недостаточно для того, чтобы я успел восстановить своё, после общения с ней, психическое здоровье.

— Откуда ты вылезла? — спросил, имея в виду её конопатый, покрасневший на кончике нос. В такое время года на европейских курортах сгореть было буквально невозможно, хотя меня не беспочвенно посещали сомнения в том, что слово «нельзя» и «нет» для Поппи были таким же пустым звуком, как и мои просьбы перестать трясти мокрой башкой.

— И тебе доброе утро, мой старый хмурый брат, — хихикнула она, падая в кресло напротив моего рабочего стола. — Я тоже скучала, — вульгарно лопнула жвачку и широко улыбнулась, протягивая руки к уже развернутому, но ещё не тронутому обеду.

Я посмотрел на неё, выгнул одну бровь и снова уткнулся в ноутбук. — Ты хотела сказать «старший»?

— Не-а, — гадко рассмеялась она, продолжая стряхивать всю воду с волос мне на лицо. Эти вьющиеся штуковины у неё на голове были от папы, а вот аппетит как минимум двух здоровых мужиков, как ни странно, от нашей мамы. Я с грустью посмотрел на то, как она запихала томленую утку в рот и облизала губы, испачканные брусничным соусом.

— Тогда ты будешь рада узнать, что через пять лет станешь официально старой, — кинул ей в ответ, ухмыльнувшись.

— Дело не в цифре, Прескотт, — она пережевала моё имя так, словно оно — кусок старой жвачки, приклеившийся к подошве ботинок. — Хотя эти редкие три волосинки на бороде тебе очень к лицу.

Я не удержался, заглянув в выключенный экран телефона, и, пока убеждал себя в том, что это никакие не три волосинки, Поппи уже пристроила мой ноут к себе на колени, пролистывая вкладки браузера.

— Поппи, — сквозь зубы выдохнул я. — Отдай.

— А ты забери, — ухмыльнулась сестра, даже не шелохнувшись в ответ на то, как резко я встал.

— Нам не по десять лет, — заворчал я, немного нервно поправляя воротник белой рубашки. Не всё, что находилось в моём компьютере, хотело быть увиденным ею.

— Порнушку, что ли, прячешь?

Краем глаза я следил за тем, как она проверяет почту, наливая себе холодную воду из кулера. На Сиэтл снова обрушилась непроглядная пелена дождя, и душный понедельник превратился в мокрый. Мои брюки всё ещё были влажными в не самых подходящих местах.

— Если в течение десяти минут ты не ответишь на двадцать гневных писем от нашей бабушки, могу я забрать твою машину? — Поппи закинула ноги на стол, испачкав стопку бумаг своими грязными кедами.

— Не лазь на мою почту, — я потянулся, чтобы вырвать из её рук ноутбук, но она ловко проскользнула под моим локтем и, оттолкнувшись ногами, на стуле с колёсиками откатилась в другой угол кабинета.

— Это не твоя, а рабочая, — высунув язык, ответила Поппи. — А я, между прочим, тоже акционер этой компании.

— Твою мать.

— Что, Скотти? Наложил в штаны?

Во-первых, забудьте, как она меня только что назвала.

— Ты что, забыл? — Поппи откровенно надо мной издевалась. Её зелёные глаза противно блестели от едва сдерживаемого желания расхохотаться.

— Забыл что? — нервно выкрикнул я, разводя руки.

— Сегодня её день рождения, придурок, — полностью удовлетворённая моей реакцией, ответила сестра, ставя ноутбук обратно на рабочий стол.

Иногда мне казалось, что она жила только ради того, чтобы раз в месяц появляться в моей жизни, вкидывать что-то вроде: «Скотт, я выхожу замуж», а в следующем месяце: «Скотт, помоги, он обчистил мой кошелёк и бросил меня одну в Лас-Вегасе».

Поппи была ходячей незатыкающейся катастрофой. Иногда она оседала где-то подольше, чем на несколько недель, и каждый раз причиной такого события было решение выйти замуж. Если бы Поппи выходила замуж каждый раз, когда оповещала меня об этом, ей бы пришлось менять паспорт не реже трёх раз в год от количества штампов о регистрации брака, вскоре — о его расторжении.

— Как самая лучшая и любимая в мире сестра, я решила лично убедиться в том, что ты забыл, — уже у дверей бросила Поппи, пытаясь раскрыть зонт. Пришла, осадила меня, посмеялась, потопталась, пора и честь знать. — Лиз тоже приглашена.

— Лиз занята, — на ходу придумал я, одной рукой строча полную ужаса и метафор смс-ку помощнице с просьбой до вечера купить бабушке подарок.

Поппи фыркнула, встряхивая зонтик. — Чем? Фотографированием своей силиконовой задницы в инстаграм?

— Она натуральная, — безразлично подметил я.

— Фу, — Поппи брезгливо поёжилась. — Не напоминай мне об этом.

— О чём? — я нахмурился, когда Бэт, моя помощница, в качестве «отличного подарка» преподнесла два скидочных купона на поход в магазин восковых свечей, обосновав это тем, что «все любят свечи». Не без причины я усомнился в таком утверждении, прокручивая в голове варианты возможных реакций Катарины Коллинз, женщины, владеющей половиной салонов красоты в Америке, на кусок дерьма из воска.

Бабушка, отрицающая родство со мной, считая, что почти тридцатилетний внук старит её, любила дорогое шампанское, молодых официантов и долгие прогулки на яхте под звёздным небом. Некоторые официанты были достаточно юными для того, чтобы обращаться ко мне на «вы» и шепотом.

— О том, что ты трахаешь эту безмозглую куклу.

Прежде, чем я успел заявить о правах Лиз на гарвардский диплом, Поппи выскользнула за дверь, не забыв напомнить о последствиях неявки на семейный ужин. Я подождал ещё несколько секунд, прежде чем с облегчением выдохнуть и открыть одну, затерявшуюся среди сотни прочих вкладок браузера.

«Подозреваемая в деле об убийстве главы «чёрных демонов», преступной группировки байкеров, занимающейся не только торговлей наркотиками, но и причастной к торговле людьми, после халатности со стороны сотрудников полиции округа Кинг скрылась в неизвестном направлении».

Я подпёр подбородок рукой и пролистал ниже, впитывая в себя прочитанные уже сотню раз строки.

«Эрнен Корсез был найден убитым вечером шестнадцатого апреля. Причина смерти — десять колотых ножевых ранений в грудь. Тело главы чёрных демонов было найдено недалеко от его основного места жительства. Следов борьбы в доме обнаружено не было».

Я приблизил фотографию жирного урода и вспомнил Одетту. Она была маленькой, худой. Я мог поднять её вверх одной рукой и без особых усилий. Я мог сломать ей шею указательным пальцем, и, кажется, это было действительно то, чего я очень сильно хотел в последние три дня.

Достал из верхнего ящика стола пачку сигарет и закурил, исподлобья поглядывая на систему пожарной тревоги. Я зарекался открутить эту дрянь уже вторую неделю подряд после того, как два дня назад не по своей воле помылся прямо за рабочим столом.

«Трое суток полиция искала хоть какие-то зацепки. Главная улика, предположительно, нож, исчезла вместе со всеми записями с камер видеонаблюдения».

Я приблизил фотографию с другого ракурса, рассматривая фонарный столб, к которому была прикручена камера. Мне бы потребовались усилия для того, чтобы подтянуться до неё и забрать плёнку. Лицо и прочие конечности Одетты, вызывающие во мне разного рода неправильные реакции, согласно закивали.

«Прорывом в деле стало обращение в полицию некой Моники Мезински. Неравнодушная женщина принесла в участок оставленный подозреваемой мусорный пакет, в котором обнаружилась футболка, след крови на которой, как показала экспертиза, принадлежали Эрнену Корсезу».

Я сжал кулак у рта, прикусив нижнюю губу.

«Полиция уже занимается поисками девушки, а также другими членами чёрных демонов. Все они — потенциальные подозреваемые не только в деле об убийстве Корсеза, но и в ряде других...»

Дальше в ряд шли фотографии неизвестных мне мужчин. Все они выглядели одинаково. Средний возраст — тридцать пять лет. Некоторые с фотографий были ещё совсем мальчишками, другие — взрослыми мужчинами разных национальностей.

Несколько раз в статье фигурировал термин «мафия», и это заставило меня усмехнуться. Ничто из того, что я успел узнать о чёрных демонах, не характеризовало их с той стороны, с которой я знал «этот» мир. То, что смотрело на меня с экрана ноутбука, было ничем иным, как грязным сбродом ублюдков.

Взгляд сам зацепился за его профиль, и я приблизил очередную фотографию. Он выбивался на общем фоне, и дело было не только в ярких чертах лица: чёрные волосы, солнцезащитные очки, зажатая в зубах сигарета и телефон, прижатый плечом к уху. Его голова была повёрнута в сторону скрытой камеры так, словно он знал, что она там, но в то же время смотрел куда-то вдаль, и только вздёрнутый вверх уголок тонких губ выдавал в его выражении хоть какое-то волнение.

«Эмир Корсезе — сын Эрнена Корсезе. Трижды обвинённый в торговле людьми и трижды чудом ушедший от ответственности за неимением веских доказательств...»

Рядом с ним фотография Одетты, снятой в прачечной с тазом с бельём, а ещё чуть ниже — я, за шиворот затаскивающий Барну в мою машину возле полицейского участка. Я подумал о том, что мне следует напомнить моему адвокату, за что я плачу ему тысячу баксов в час, и, захлопнув ноутбук, откинул голову на кресле и закрыл глаза.

В голове царил полнейших хаос, и имя ему было «кис-кис». От того, как давно я не называл её так даже в своих мыслях, у меня ёкнуло сердце.

В день, когда я увидел её в том мотеле, голую, обдолбанную, с каким-то мужиком в постели, она перестала быть для меня моей кис-кис, перестала быть девушкой, которую я любил, желал. Я испытал то самое отвращение, откинувшее меня далеко на юг Европы, и я искренне верил в то, что оно поможет мне справиться со всеми этими чувствами. Неправильными чувствами к ней.

Привычка, зависимость — я искал этому название многие месяцы, годы. Я оправдывал себя, отрицал очевидное, обзывая мои чувства чем угодно, только не любовью.

Я правда не был уверен в том, что всё ещё любил её, пока не увидел в том чёртовом кабинете. Три года изменили нас обоих почти до неузнаваемости. Я пережил потерю брата, я пережил её потерю. Моя прежде свободная жизнь превратилась в нескончаемую череду обязательств, к которым я не был готов, и что-то внутри меня зачерствело.

Пока я не увидел её снова. Другую, но всё с теми же глазами, один взмах ресниц которых смог напомнить мне о том, что я живой. Я правда не понимал, как эта грёбаная зависимость от неё работала.

У меня было много женщин после неё, и большинство из них были достойными того, чтобы я полюбил их, но я не мог. Я изменился, и причин тому было слишком много, но Одетта...

В её глазах я увидел себя прежнего, словно все эти долгие годы она хранила частичку меня для меня. Я думал, что просто смогу забрать её, но не вышло. Я остался, застрял, по уши вляпался в дерьмо, и вот к чему всё это привело.

Сижу и, как ебаный идиот, ищу способы ей помочь, оправдать её, а в глубине души понимаю, что ненавижу её так же сильно, как всё ещё люблю.

Рабочие вопросы отвлекли меня от того, чтобы до дыр затереть тачпад, изучая опубликованные детали преступления. К вечеру дождь превратился в смог, осев на уровне десятого этажа. Из моего окна в офисе ничего не было видно, но я продолжал смотреть вниз, разбалтывая в стакане виски.

— Мистер Перес? — Бэт протиснулась в дверной проём.

Я не смотрел на неё, но ощущал, как она смотрит на меня. Это не удивляло, не волновало меня. Она прокашлялась, и я услышал цокот каблуков за спиной. Лениво обернулся, взглянув на неё сверху вниз. Она робко потупила взгляд в пол, в руках сжимая маленький подарочный пакет.

— Что купила? — отхлебнул виски и подошёл к столу, оставляя бокал.

— Я погуглила, — она оставалась на месте, но я слышал, как дрожал её голос. — И узнала, что ваша бабушка очень любит изумруды.

Я улыбнулся уголком губ, бесцельно блуждая взглядом по разбросанным по столу вещам. В глаза бросилась маленькая красная визитка с дешевой претензией на респектабельность. Кинсли Бюро — арт-директор художественного музея. После разговора с подругой Одетты и того, как удалось отделаться от копов, я сутки проездил по городу в её поисках и ни разу не подумал о том, чтобы навестить её дядю.

Идиот.

— И я позвонила вашему ювелиру, он подобрал для миссис Коллинз прекрасную изумрудную брошь.

Обернулся, и она без лишних слов тут же оказалась рядом, немного ближе, чем то предполагал рабочий этикет. На ямочке над пухлой верхней губой выступила капля пота, и Бэт слизала её, продолжая смотреть в пол.

Я коснулся большим пальцем маленького подбородка, безразлично наблюдая за тем, как она тяжело сглатывает, как вздымаются её груди, обтянутые тонкой рубашкой. Мы уже спали и не один раз, и она правда была неплоха, а я...

Я изменился.

— Раздевайся, — хрипло прошептал, отходя в сторону.

Тонкие пальцы стали быстро расстёгивать пуговицы рубашки. Она подняла взгляд и наигранно неуверенно потянулась к бретельке от лифчика, или мне так показалось. Не знаю, в последнее время мне практически удалось убедить себя в том, что всё вокруг меня — ненастоящее.

Муляж.

И трахал я тоже муляжи, и поэтому не испытывал никакого чувства стыда или вины.

Бэт взобралась на стеклянный стол, растопырив худые ноги в разные стороны. Она выглядела так, словно готовилась к десятиминутному перепихону со мной каждое утро. Для неё это было настоящим событием, для меня — ничем.

Коснулся двумя пальцами влажной промежности, глядя за её спину. До ужина с семьей оставалось меньше тридцати минут, и это без учёта пробок. У меня не было времени играть в хорошего парня или церемониться, поэтому я просто расстегнул брюки и, не снимая рубашки, вошёл в её молодое, горячее тело.

Просто тело.

Вот и всё, что я чувствовал, пока она извивалась в моих руках, надеясь заслужить поцелуй, но их все я оставил где-то там, в далёком прошлом. Прошлом, в котором у меня был брат, любимая девушка и жизнь, которой я дорожил.

***

Родственники по маминой линии, в большинстве своём американцы, были моими любимыми родственниками. Во-первых, их было немного. Уровень шума автоматически падал до приемлемого, чего нельзя было сказать об ужинах с семьёй со стороны моего отца.

Я отрезал кусок стейка и повернул голову влево, нахмурив брови. Быть ближе к народу было худшей из предложенных моим отцом идей. Я ещё не успел разобраться с фотографиями из полицейского участка, как уже приходилось думать о том, что делать с теми, на которых я жую, пью и, не дай Бог, зеваю. В этом плане Бэт была крайне удобной. Линия её декольте нередко спасала меня от пристального внимания к пережёванным кускам еды в моём рту. Лишь благодаря её заднице в тонких стрингах в прошлом году на пляже в Ницце нам удалось избежать скандала с белым порошком у меня над верхней губой.

— В офисе всё идёт гладко? — папа бросил на меня короткий взгляд. Судя по лёгкой рубашке с цветочным принтом, родители прилетели впритык, выбиваясь из общей, царившей в ресторане атмосферы пафоса и цинизма, которую в современном обществе почему-то стало приятно величать Её Высочеством минимализмом.

Мама мягко погладила меня по плечу и недовольно прошипела:

— Обязательно говорить про работу? — она была доброй и чуткой женщиной, хотя и до ужаса хитрой. Меня всегда поражало, с какой лёгкостью, совсем неочевидной, ей удавалось влиять на решения отца.

Отец криво улыбнулся, накручивая на вилку спагетти. Он не расставался с макаронами ни на минуту. Самым эффективным способом в детстве отвлечь его от работы было поломать спагетти перед тем, как бросить их в воду. — Мы можем обсудить его фотографии в прессе вместе с этой девчонкой. Это же она, да?

Лиз, скучающе зевающая по правую от меня руку, выключила телефон, прислушавшись. Она знала Одетту. Учитывая мою нелюбовь говорить о себе, возможно, даже больше, чем меня. Даже если она догадалась, с кем я провел ночь в гостевом домике, она ничего не сказала и вряд ли скажет. Первое правило пользования моей кредитной карточкой — никаких истерик.

— Есть ещё какие-то конкретные темы, по которым ты бы хотел пройтись? — не глядя на него, отпив вино, сухо бросил я. — Отправь вопросы моей помощнице, и я обязательно подготовлю пресс-релиз.

Отец рассмеялся. — Значит, так мы теперь будем вести переговоры?

— Ты чувствуешь разницу между переговорами и разговором с сыном? — уточнил я на всякий случай.

Мама тяжело вдохнула, залпом осушив бокал.

— Всё, что касается бизнеса, не касается семьи, — бросил он.

— Тогда ты меня вообще не касаешься, ведь кроме как о работе в последний раз мы говорили на... — я хотел сказать: «на похоронах», но язык тут же онемел. Часть мозга, отвечающая за «те» воспоминания, отрубила меня от источника боли, и слова повисли в воздухе.

Отец уставился на меня, как на прокажённого. Что-то общее между нами всё же было. Его клинило точно так же, когда речь заходила о...

— В кого ты такой...

Гомон с другого конца стола, более оживлённого и менее агрессивно настроенного, заглушил конец его предложения. Тонкие пальчики коснулись моего колена под столом и слабо его сжали, пробираясь выше. Я продолжал есть, запивая сыр уже пятым бокалом вина.

— Лиз, милая, ты отлично выглядишь, — выпалила мама, опередив желание отца оставить последнее слово за собой. Краем глаза я заметил, как крепко она сжала его предплечье и укоризненно обожгла взглядом.

— Спасибо, — улыбнулась Куппер, прижавшись щекой к моему плечу. Её пальцы по-прежнему гладили ширинку моих брюк. — Вы тоже замечательно выглядите. Надолго к нам?

Мама поперхнулась вином, уставившись на меня.

— Вы не планируете возвращаться в Италию? — спросила она.

Куппер расстегнула ремень и сжала в руке мой член.

— Некоторые дела сейчас мне удобнее вести из Америки...

— Поппи!

Еда в тарелках потеряла всякое значение, когда порог ресторана переступила она. Мокрая, смешливая, до звона в ушах громкая. В одной руке она держала огромный букет белых роз, в другой — широкую, мужскую ладонь.

— Твою мать, Кларкс? — к счастью, я вспомнил о том, что мои брюки расстёгнуты до того, как выскочил из-за стола.

Лицо старого приятеля озарила широкая улыбка. Последний раз мы виделись месяц назад, но это не отменяло моё искреннее удивление, вызванное его появлением на семейном празднике.

Лиз как ни в чём не бывало вскочила следом за мной. На глазах у слишком увлечённой моей сестрой толпы я застегнул ширинку и тут же провалился в тёплые объятия друга.

— Какого хрена?

— Молодые люди! — бабушка Коллинз треснула меня ложкой по плечу. — Что за выражения?

Кларксен очаровательно улыбнулся, отправляя ей воздушный поцелуй. — Девушка, приношу свои искренние извинения.

Глаза бабушки вспыхнули яркими искрами, и она довольно хмыкнула. Я с трудом сдержал рвотные позывы, напоминая себе о том, что один из пятидесяти посетителей ресторана сейчас снимает нас в свой инстаграм.

Я поднёс два пальца к губам, намекая Кларксу на то, чтобы выйти. Бесстыдно кучерявые пшеничные волосы, уложенные в прическу на голове Кларксена, игриво запружинили, когда он согласно кивнул, похлопав себя по карману брюк.

— Скотт, — Лиз прижалась ко мне сбоку. Выглядела она безусловно роскошно, и мой друг это отметил, скользнув взглядом вдоль изгибов её стройного тела, обтянутого чёрным шелком. Я должен был гордиться тем, как она выглядит. Я должен был испытывать чувство радости, ощущая зависть других мужчин, но...

Это был мой двадцать третий день рождения. Всё шло гладко до тех пор, пока в открытом Средиземном море не начался ураган, а наша яхта не оказалась в пятидесяти километрах от берега.

— Знаешь, — перекрикивая ветер и дождь, заорал Кларксен. — Всё же один плюс в этом всём есть.

Я держался за поручень, пытаясь дотянуться до Одетты, на карачках ползающей по палубе в поисках утерянного Поппи браслета. Я предложил сестре купить ей сто миллионов таких браслетов, если они немедленно вернутся в каюту, но получилось как получилось. Я просто стоял, злобно пялился и ворчал себе под нос, недооценивая масштабы трагедии.

— Что вы там, мать вашу, делаете? — высунув голову из-под пола, прокричал Микки. — Где девочки?

Улыбка на мокром лице Кларксена превратилась в ухмылку. Он опустил взгляд ниже уровня моей груди и обернулся, оценивая очень неприличный вид сзади.

— Так вот о плюсах, у твоей сестры просто фантастический зад.

— Что ты сказал про зад нашей сестры? — продолжал орать Микки, вываливаясь на палубу. Сильная волна встряхнула яхту, и я с трудом удержался на ногах, не выпуская из поля зрения ползающую с оттопыренной кверху жопой Одетту.

— Прости, я имел в виду задницу Одетты...

Ему сильно повезло, потому что между тем, чтобы врезать ему по роже, и не дать Барне свалиться за ограждение, я выбрал второе, рванув к носу яхты.

Небо было затянуто чёрными тучами. С каждой секундой дождь только усиливался, и я поскользнулся, цепляя брыкающуюся в попытке не выпасть за борт девчонку за шиворот накинутой на плечи рубашки.

— Скотт, — прощебетала она, глядя на меня широко распахнутыми, испуганными глазами.

Я подтянулся, одной рукой держась за поручень, другой притягивая её трясущееся тело к себе. Не знаю, что спасло меня от того, чтобы в ту секунду обделаться от страха, но я был гораздо ближе к этой грани, чем предполагал.

Я убедился в том, что с другой стороны Микки схватил Поппи за волосы и затащил в каюту.

— Ты ебанутая, — решил всё-таки поделиться мнением я, перекрикивая дождь и ветер. Прерывистое дыхание Одетты обожгло щеку. Она замотала головой, задевая губами мои в поисках дополнительной опоры. С одной стороны, мы были чертовски близки к смерти, с другой — мне нравились абсолютно все занятия, где её задница была так близка к моему члену.

Одетта повисла на мне, обхватив руками за шею. Глаза, нос и рот залепило водой. Я перестал видеть, с трудом отделяя кислород от воды. Рука, которая держала нас на палубе, не позволяя свалиться за борт, стала неметь.

В тот день мы буквально могли умереть, и тогда Одетта закричала:

— Сам ты ебанутый!

Кларксен и командир экипажа втянули нас под крышу примерно за две минуты до того, как нас бы смыло волной. Я едва стоял на ногах. Одетта плелась рядом, одной рукой облокачиваясь о Кларксена, другой о меня.

— Господи, — прохрипела она, выплёвывая воду. — Я думала, что мы умрём.

— Все впереди, — подбодрил её Кларк. — Нам ещё пережидать здесь ураган.

Микки и Поппи, завёрнутая в полотенце с лицом утопленника, ждали внизу. По лицу младшей сестры было ясно, что её отчитали вдоль и поперёк. В этом и том, чтобы быть хорошим сыном Пересу чуть старше, чем младшему, не было равных.

— Прикрой свою жопу, — шикнул я, щипая Одетту за зад.

Назло мне она вильнула бедром и стянула мокрую рубашку, демонстрируя упругую, покрытую засосами грудь в крохотном треугольном купальнике, который нравился мне только те пару секунд, что я снимал его с её тела. Кларксен уже открыл рот, чтобы прокомментировать, когда я врезал ему кулаком в живот.

Я вдохнул свежесть пасмурного вечера, через нос выпуская едкий табачный дым. Задрал голову и посмотрел на небо, улыбаясь уголком губ, вспоминая тот день, ту, теперь такую далёкую от меня жизнь.

Я ревновал её. Каждый день, каждую минуту, всегда. Я редко показывал это, зная, как глупо всё выглядело, но ничего не мог поделать с постоянным желанием начистить рожу любому, кто посмеет коснуться её кроме меня.

Лиз стояла рядом, обхватывая себя руками. Прежде, чем протянуть ей свой пиджак, я словил себя на мысли, что ни разу после не испытывал это отравляющее сознание чувство.

— Спасибо, — Куппер улыбнулась, ныряя в пиджак.

Я снова затянулся и обернулся к Кларку. Меня переполняли разные эмоции, но, конечно, в первую очередь радость от того, что я наконец-то нашёл неплохой повод выйти покурить.

— Что ты здесь делаешь?

Он потрепал кучерявые волосы, дёрнул запонки на рукавах пиджака и с неприсущей ему серьёзностью уставился на меня.

— Мы...

С полным ртом шампанского Лиз за моей спиной поперхнулась. Мобильник чуть не выпал из её рук, и она, явно чем-то очень шокированная, застыла, выпучив глаза.

— Что случилось?

— Я... — её пухлая нижняя губа дрогнула.

— В чём дело?

— Скотт, — она неестественно выдохнула, потянувшись ко мне руками в поисках опоры.

— Ребята? — на веранду вышла Поппи, укутанная в плед. — Всё хорошо?

— Не знаю, — пролепетала Лиз, сжимая пальцами моё предплечье. — Не знаю, потому что, кажется, я беременна.Без всякой на то веской причины мне пришлось оторвать взгляд от монитора и перевести его на двери, в которых, что-то выкрикивая в адрес моей новой секретарши, стояла Поппи. Прежде, чем завалиться ко мне в офис, она трижды позвонила, и я трижды попросил её отстать от меня, но, кажется, мыслительные процессы в голове моей сестры шли в разрез с общепринятыми нормами. В переводе с поппинского: «У меня много работы, увидимся вечером», это звучало скорее как приглашение выпить чаю. Или, в случае с Поппи, виски.

В последний раз я видел её в Милане на дне рождения у нашего близкого друга, и этого срока было недостаточно для того, чтобы я успел восстановить своё, после общения с ней, психическое здоровье.

— Откуда ты вылезла? — спросил я, имея в виду её конопатый, покрасневший на кончике нос. В такое время года на европейских курортах сгореть было буквально невозможно, хотя меня не беспочвенно посещали сомнения о том, что слово «нельзя» и «нет» для Поппи были таким же пустым звуком, как мои просьбы перестать трясти мокрой башкой.

— И тебе доброе утро, мой старый хмурый брат, — хихикает она, падая в кресло напротив моего рабочего стола. — Я тоже скучала, — вульгарно лопает жвачку и широко улыбается, протягивая руки к уже развернутому, но ещё не тронутому обеду.

Я посмотрел на неё, выгнул одну бровь и снова уткнулся в ноутбук. — Ты хотела сказать «старший»?

— Не-а, — гадко рассмеялась она, продолжая стряхивать всю воду с волос мне на лицо. Эти вьющиеся штуковины у неё на голове были от папы, а вот аппетит как минимум двух здоровых мужиков, как ни странно, от нашей мамы. Я с грустью посмотрел на то, как она запихала томленую утку в рот и облизала губы, испачканные брусничным соусом.

— Тогда ты будешь рада узнать, что через пять лет станешь официально старой, — кидаю ей в ответ, ухмыляясь.

— Дело не в цифре, Прескотт, — она пережевывает моё имя так, словно оно — кусок старой жвачки, приклеившийся к подошве ботинок. — Хотя, эти редкие три волосинки на бороде тебе очень к лицу.

Я не удержался, заглянув в выключенный экран телефона, и, пока я убеждал себя в том, что это никакие ни три волосинки, Поппи уже пристроила мой ноут к себе на колени, пролистывая вкладки браузера.

— Поппи, — сквозь зубы выдыхаю я. — Отдай.

— А ты забери, — ухмыльнулась сестра, даже не шелохнувшись в ответ на то, как я резко встал.

— Нам не по десять лет, — ворчу я, немного нервно поправляя воротник белой рубашки. Не всё, что находилось в моём компьютере, хотело быть увиденным ею.

— Порнушку что ли прячешь?

Краем глаза я следил за тем, как она проверяет почту, наливая себе холодную воду из кулера. На Сиэтл снова обрушилась непроглядная пелена дождя, и душный понедельник превратился в мокрый. Мои брюки всё ещё были влажными в не самых подходящих местах.

— Если в течение десяти минут ты не ответишь на двадцать гневных писем от нашей бабушки, могу я забрать твою машину? — Поппи закинула ноги на стол, испачкав стопку бумаг своими грязными кедами.

— Не лазь на мою почту, — я потянулся, чтобы вырвать из её рук ноутбук, но она ловко проскользнула под моим локтем и, оттолкнувшись ногами, на стуле с колёсиками откатилась в другой угол кабинета.

— Это не твоя, а рабочая, — высунув язык, ответила Поппи. — А я, между прочим, тоже акционер этой компании.

— Твою мать.

— Что, Скотти? Наложил в штаны?

Во-первых, забудьте, как она меня только что назвала.

— Ты что, забыл? — Поппи откровенно надо мной издевалась. Её зелёные глаза противно блестели от едва сдерживаемого желания расхохотаться.

— Забыл что? — нервно выкрикнул я, разводя руки.

— Сегодня её день рождения, придурок, — полностью удовлетворённая моей реакцией, отвечает сестра, ставя ноутбук обратно на мой рабочий стол.

Иногда мне казалось, что она жила только ради того, чтобы раз в месяц появляться в моей жизни, вкидывать что-то вроде: «Скотт, я выхожу замуж», а в следующем месяце: «Скотт, помоги, он обчистил мой кошелёк и бросил меня одну в Лас-Вегасе».

Поппи была ходячей незатыкающейся катастрофой. Иногда она оседала где-то подольше, чем на несколько недель, и каждый раз причиной такого события было решение выйти замуж. Если бы Поппи выходила замуж каждый раз, когда оповещала меня об этом, ей бы пришлось менять паспорт не реже трёх раз в год от количества штампов о регистрации брака, вскоре — о его расторжении.

— Как самая лучшая и любимая в мире сестра, я решила лично убедиться в том, что ты забыл, — уже у дверей бросила Поппи, не справляясь с поломанным старым зонтом. Пришла, осадила меня, посмеялась, потопталась, пора и честь знать. — Лиз тоже приглашена.

— Лиз занята, — на ходу придумал я, одной рукой строча полную ужаса и метафор смс-ку помощнице с просьбой до вечера купить бабушке подарок.

Поппи фыркнула, встряхивая зонтик. — Чем? Фотографированием своей силиконовой задницы в инстаграм?

— Она натуральная, — безразлично подметил я.

— Фу, — Поппи брезгливо поёжилась. — Не напоминай мне об этом.

— О чём? — я нахмурился, когда Бэт, моя помощница, в качестве «отличного подарка» преподнесла два скидочных купона на поход в магазин восковых свечей, обосновав это тем, что «все любят свечи». Не без причины я усомнился в таком утверждении, прокручивая в голове варианты возможных реакций Катарины Коллинз, женщины, владеющей половиной салонов красоты в Америке, на кусок дерьма из воска.

Бабушка, отрицающая родство со мной, считая, что почти тридцатилетний внук старит её, любила дорогое шампанское, молодых официантов и долгие прогулки на яхте под звёздным небом. Некоторые официанты были достаточно юными для того, чтобы обращаться ко мне на «вы» и шепотом.

— О том, что ты трахаешь эту безмозглую куклу.

Прежде, чем я успел заявить о правах Лиз на гарвардский диплом, Поппи выскользнула за дверь, при этом не забыв напомнить мне о последствиях неявки на семейный ужин. Я подождал ещё несколько секунд, прежде чем с облегчением выдохнуть и открыть одну, затерявшуюся среди сотни прочих, вкладок браузера.

«Подозреваемая в деле об убийстве главы «чёрных демонов», преступной группировки, занимающейся не только торговлей наркотиками, но и людьми, после халатности со стороны сотрудников полиции округа Кинг, скрылась в неизвестном направлении».

Я подпёр подбородок рукой и пролистал ниже, впитывая в себя прочитанные уже сотню раз строки.

«Эрнен Корсез был найден убитым вечером шестнадцатого апреля. Причина смерти — десять колотых ножевых ранений в грудь. Тело главы чёрных демонов было найдено недалеко от его основного места жительства. Следов борьбы в доме обнаружено не было».

Я приблизил фотографию жирного урода и вспомнил Одетту. Она была маленькой, худой. Я мог поднять её вверх одной рукой и без особых усилий. Я мог сломать ей шею указательным пальцем, и, кажется, это было действительно то, чего я очень сильно хотел в последние три дня.

Достал из верхнего ящика стола пачку сигарет и закурил, исподлобья поглядывая на систему пожарной тревоги. Я зарекался открутить эту дрянь уже вторую неделю подряд после того, как два дня назад не по своей воле помылся прямо за рабочим столом.

«Трое суток полиция искала хоть какие-то зацепки. Главная улика, предположительно, нож, исчезла вместе со всеми записями с камер видеонаблюдения».

Я приблизил фотографию с другого ракурса, рассматривая фонарный столб, к которому была прикручена камера. Мне бы потребовались усилия для того, чтобы подтянуться до неё и забрать плёнку. Лицо и прочие конечности Одетты, вызывающие во мне разного рода неправильные реакции, согласно задёргались в моей голове.

«Прорывом в деле стало обращение в полицию некой Моники Мезински. Неравнодушная женщина принесла в участок оставленный подозреваемой мусорный пакет, в котором обнаружилась футболка, след крови на которой, как показала экспертиза, принадлежали Эрнену Корсезу».

Я сжал кулак у рта, прикусив нижнюю губу.

«Полиция уже занимается поисками девушки, а также другими членами чёрных демонов. Все они — потенциальные подозреваемые не только в деле об убийстве Корсеза, но и в ряде других...»

Дальше в ряд шли фотографии неизвестных мне мужчин. Все они выглядели одинаково. Средний возраст — тридцать пять лет. Некоторые с фотографий были ещё совсем мальчишками, другие — взрослыми мужчинами латинского происхождения.

Несколько раз в статье фигурировал термин «мафия», и это заставило меня усмехнуться. Ничто из того, что я успел узнать о чёрных демонах, не характеризовало их с той стороны, с которой я знал «этот» мир. То, что смотрело на меня с экрана ноутбука, было ничем иным, как грязным сбродом ублюдков.

Взгляд сам зацепился за его профиль, и я приблизил очередную фотографию. Он выбивался на общем фоне, и дело было не только в европейских чертах его лица: чёрные волосы, солнцезащитные очки, зажатая в зубах сигарета и телефон, прижатый плечом к уху. Его голова была повёрнута в сторону скрытой камеры так, словно он знал, что она там, но в то же время смотрел куда-то вдаль, и только вздёрнутый вверх уголок тонких губ выдавал в его выражении хоть какое-то волнение.

«Эмир Корсезе — сын Эрнена Корсезе. Трижды обвинённый в торговле людьми и трижды чудом ушедший от ответственности за неимением веских доказательств...»

Рядом с ним фотография Одетты, снятой в прачечной с тазом с бельём, а ещё чуть ниже — я, за шиворот затаскивающий Барну в мою машину возле полицейского участка. Я подумал о том, что мне следует напомнить моему адвокату, за что я плачу ему тысячу баксов в час и, захлопнув ноутбук, откинул голову на кресле и закрыл глаза.

В голове царил полнейших хаос, и имя ему было «кис-кис». От того, как давно я не называл её так даже в своих мыслях, у меня ёкнуло сердце.

В день, когда я увидел её в том мотеле, голую, обдолбанную, с каким-то мужиком в постели, она перестала быть для меня моей кис-кис, перестала быть девушкой, которую я любил, желал. Я испытал то самое отвращение, откинувшее меня далеко на юг Европы, и я искренне верил в то, что оно поможет мне справиться со всеми этими чувствами. Неправильными чувствами к ней.

Привычка, зависимость — я искал этому название многие месяцы, годы. Я оправдывал себя, отрицал очевидное, обзывая мои чувства чем угодно, только не любовью.

Я правда не был уверен в том, что всё ещё любил её, пока не увидел в том чёртовом кабинете. Три года изменили нас обоих почти до неузнаваемости. Я пережил потерю брата, я пережил потерю её. Моя прежде свободная жизнь превратилась в нескончаемую череду обязательств, к которым я не был готов, и что-то внутри меня зачерствело.

Пока я не увидел её снова. Другую, но всё с теми же глазами, один взмах ресниц которых смог напомнить мне о том, что я живой. Я правда не понимал, как эта грёбаная зависимость от неё работает.

У меня было много женщин после неё, и большинство из них были достойными того, чтобы я полюбил их, но я не мог. Я изменился, и причин тому было слишком много, но Одетта...

В её глазах я увидел себя прежнего, словно все эти долгие годы она хранила частичку меня для меня. Я думал, что просто смогу забрать её, но не вышло. Я остался, застрял, по уши вляпался в дерьмо и вот, к чему всё это привело.

Сижу и как ебаный идиот ищу способы ей помочь, оправдать её, а в глубине души понимаю, что ненавижу её так же сильно, как всё ещё люблю.

Рабочие вопросы отвлекли меня от того, чтобы до дыр затереть тачпад, изучая опубликованные детали преступления. К вечеру дождь превратился в смог, оседая на уровне десятого этажа. Из моего окна в офисе ничего не было видно, но я продолжал смотреть вниз, разбалтывая в стакане виски.

— Мистер Перес? — Бэт протиснулась в дверной проём.

Я не смотрел на неё, но ощущал, как она смотрит на меня. Это не удивляло, не волновало меня. Девушка прокашлялась, и я услышал цокот каблуков за моей спиной. Лениво обернулся, глядя на неё сверху вниз. Она робко потупила взгляд в пол, в руках сжимая маленький подарочный пакет.

— Что купила? — отхлебнул виски и подошёл к столу, оставляя бокал.

— Я погуглила, — она остаётся на месте, но я слышу, как дрожит её голос. — И узнала, что Ваша бабушка очень любит изумруды.

Я улыбнулся уголком губ, бесцельно блуждая взглядом по разбросанным по столу вещам. В глаза бросилась маленькая красная визитка с дешевой претензией на респектабельность. Кинсли Бюро — арт-директор художественного музея Генри. После разговора с подругой Одетты и того, как удалось отделаться от копов, я сутки проездил по городу в её поисках и ни разу не подумал о том, чтобы навестить её дядю.

Идиот.

— И я позвонила вашему ювелиру, он подобрал для миссис Коллинз прекрасную изумрудную брошь.

Я оборачиваюсь, и она без лишних слов тут же оказывается рядом, немного ближе, чем то предполагает рабочий этикет. На ямочке над пухлой верхней губой выступает капля пота, и девушка слизывает её, продолжая смотреть в пол.

Я коснулся большим пальцем её подбородка, безразлично наблюдая за тем, как она тяжело сглатывает, как вздымаются её груди, обтянутые тонкой рубашкой. Мы уже спали и не один раз, и она правда была неплоха, а я...

Я изменился.

— Раздевайся, — хрипло шепчу, отходя в сторону.

Тонкие пальцы стали быстро расстёгивать пуговицы рубашки. Она поднимает взгляд и наигранно неуверенно тянется к бретельке от лифчика, или мне так кажется. Не знаю, в последнее время мне практически удалось убедить себя в том, что всё вокруг меня — ненастоящее.

Муляж.

И трахал я тоже муляжи, и поэтому не испытывал никакого чувства стыда или вины.

Бэт взобралась на стеклянный стол, растопырив худые ноги в разные стороны. Она выглядела настолько идеальной, словно готовилась к десятиминутному перепихону со мной каждое утро. Для неё это было событием, для меня — ничем.

Я касаюсь двумя пальцами влажной промежности, глядя за её спину. До ужина с семьей оставалось меньше тридцати минут, и это без учёта пробок. У меня не было времени играть в хорошего парня или церемониться, поэтому я просто расстегнул брюки и, не снимая рубашки, вошёл в её молодое, горячее тело.

Просто тело.

Вот и всё, что я чувствовал, пока она извивалась в моих руках, надеясь заслужить поцелуй, но их все я оставил где-то там, в далёком прошлом. Прошлом, в котором у меня был брат, любимая девушка и жизнь, которой я дорожил.

***

Родственники по маминой линии, в большинстве своём американцы, были моими любимыми родственниками. Во-первых, их было немного. Уровень шума автоматически падал до приемлемого, чего нельзя было сказать об ужинах с семьёй со стороны моего отца.

Я отрезал кусок стейка и повернул голову влево, нахмурив брови. Быть ближе к народу было худшей из предложенных моим отцом идей. Я ещё не успел разобраться с фотографиями из полицейского участка, как уже приходилось думать о том, что делать с теми, на которых я жую, пью и, не дай Бог, зеваю. В этом плане Лизбет была крайне удобной. Линия её декольте нередко спасала меня от пристального внимания к пережёванным кускам еды в моём рту. Лишь благодаря её заднице в тонких стрингах в прошлом году на пляже в Ницце нам удалось избежать скандала с белым порошком у меня над верхней губой.

— В офисе всё идёт гладко? — папа бросил на меня короткий взгляд. Судя по лёгкой рубашке с цветочным принтом, родители прилетели впритык, выбиваясь из общей, царившей в ресторане атмосферы пафоса и цинизма, которую в современном обществе почему-то стало приятно величать её высочеством минимализмом.

Мама мягко погладила меня по плечу и недовольно прошипела:

— Обязательно говорить про работу?

Отец криво улыбнулся, накручивая на вилку спагетти. Он не расставался с макаронами ни на минуту. Самым эффективным способом в детстве отвлечь его от работы было поломать спагетти перед тем, как бросить их в воду. — Мы можем обсудить его фотографии в прессе вместе с этой девчонкой. Это же она, да?

Лиз, скучающе зевающая по правую от меня руку, выключила телефон, прислушиваясь. Она знала Одетту. Учитывая мою нелюбовь говорить о себе, возможно, даже больше, чем меня. Даже если она догадалась, с кем я провел ночь в гостевом домике, она ничего не сказала и вряд ли скажет. Первое правило пользования моей кредитной карточкой — никаких истерик.

— Есть ещё какие-то конкретные темы, по которым ты бы хотел пройтись? — не глядя на него, отпивая вино, сухо бросил я. — Отправь вопросы моей помощнице, и я обязательно подготовлю пресс-релиз.

Отец рассмеялся. — Значит, так мы теперь будем вести переговоры?

— Ты чувствуешь разницу между переговорами и разговором с сыном? — уточнил я на всякий случай.

Мама тяжело вдохнула, залпом осушая бокал.

— Всё, что касается бизнеса, не касается семьи... — бросил он.

Гомон с другого конца стола, более оживлённого и менее агрессивно настроенного, заглушил конец его предложения. Тонкие пальчики коснулись моего колена под столом и слабо его сжали, пробираясь выше. Я продолжал есть, запивая сыр уже пятым бокалом вина.

— Лиз, милая, ты отлично выглядишь, — выпалила мама, опередив желание отца оставить последнее слово за собой. Краем глаза я заметил, как крепко она сжала его предплечье и укоризненно обожгла взглядом.

— Спасибо, — улыбнулась Куппер, прижимаясь щекой к моему плечу. Её пальцы по-прежнему гладили ширинку моих брюк. — Вы тоже замечательно выглядите. Надолго к нам?

Мама поперхнулась вином, уставившись на меня.

— Вы не планируете возвращаться в Италию? — спросила она.

Куппер расстегнула ремень и сжала в руке мой член.

— Некоторые дела сейчас мне удобнее вести из Америки...

— Поппи!

Еда в тарелках потеряла всякое значение, когда порог ресторана переступила она. Мокрая, смешливая, до звона в ушах громкая. В одной руке она держала огромный букет белых роз, в другой — широкую, мужскую ладонь.

— Твою мать, Кларкс? — к счастью, я вспомнил о том, что мои брюки расстёгнуты до того, как выскочил из-за стола.

Лицо старого приятеля озарила широкая улыбка. Последний раз мы виделись месяц назад, но это не отменяло моё искреннее удивление, вызванное его появлением на семейном празднике.

Лиз как ни в чём не бывало вскочила следом за мной, приклеившись, словно жвачка к подошве. На глазах у слишком увлечённой моей сестрой толпы я застегнул ширинку и тут же провалился в тёплые объятия друга.

— Какого хрена?

— Молодые люди! — бабушка Коллинз треснула меня ложкой по плечу. — Что за выражения?

Кларксен очаровательно улыбнулся, отправляя ей воздушный поцелуй. — Девушка, приношу свои искренние извинения.

Глаза бабушки вспыхивают яркими искрами, и она довольно хмыкает. Я с трудом сдерживаю рвотные позывы, напоминая себе о том, что один из пятидесяти посетителей ресторана сейчас снимает нас в свой инстаграм.

Я поднёс два пальца к губам, намекая Кларксу на то, чтобы выйти. Бесстыдно кучерявые пшеничные волосы, уложенные в прическу на голове Кларксена игриво запружинили, когда он согласно кивнул, похлопав себя по карману брюк.

— Скотт, — Лиз прижалась ко мне сбоку. Выглядела она безусловно роскошно, и мой друг это отметил, скользнув взглядом вдоль изгибов её стройного тела, обтянутого чёрным шелком. Я должен был гордиться тем, как она выглядит. Я должен был испытывать чувство радости, ощущая зависть других мужчин, но...

Это был мой двадцать третий день рождения. Всё шло гладко до тех пор, пока в открытом средиземном море не начался ураган, а наша яхта не оказалась в пятидесяти киллометрах от берега.

— Знаешь, — перекрикивая ветер и дождь, заорал Кларксен. — Всё же один плюс в этом всём есть.

Я держался за поручень, пытаясь дотянуться до Одетты, на карачках ползающей по палубе в поисках утерянного Поппи браслета. Я предложил сестре купить ей сто миллионов таких браслетов, если они немедленно вернуться в каюту, но получилось как получилось. Я просто стоял, злобно пялился и ворчал себе под нос, недооценивая масштабы трагедии.

— Что вы там, мать вашу, делаете? — высунув голову из-под пола, прокричал Микки. — Где девочки?

Улыбка на мокром лице Кларксена превратилась в ухмылку. Он опустил взгляд ниже уровня моей груди и обернулся, оценивая очень неприличный вид сзади.

— Так вот о плюсах, у твоей сестры просто фантастический зад.

— Что ты сказал про зад нашей сестры? — продолжал орать Микки, вываливаясь на палубу. Сильная волна встряхнула яхту, и я с трудом удержался на ногах, не выпуская из поля зрения ползающую с оттопыренной к верху жопой Одетту.

— Прости, я имел в виду задницу Одетты...

Ему сильно повезло, потому что между тем, чтобы врезать ему по роже и не дать Барне свалиться за ограждение, я выбрал второе, рванув к носу яхты.

Небо было затянуто чёрными тучами. С каждой секундой дождь только усиливался, и я поскользнулся, цепляя брыкающуюся в попытке не выпасть за борт девчонку за шиворот накинутой на плечи рубашки.

— Скотт, — прощебетала она, глядя на меня широко распахнутыми, испуганными глазами.

Я подтянулся, одной рукой держась за поручень, другой притягивая её трясущееся тело к себе. Не знаю, что спасло меня от того, чтобы в ту секунду обделаться от страха, но я был гораздо ближе к этой грани, чем предполагал.

Я убедился в том, что с другой стороны Микки схватил Поппи за волосы и затащил в каюту.

— Ты ебанутая, — решил всё-таки поделиться мнением я, перекрикивая дождь и ветер. Прерывистое дыхание девушки обожгло мою щеку. Она замотала головой, задевая губами мои, в поисках дополнительной опоры. С одной стороны, мы были чертовски близки к смерти, с другой — мне нравились абсолютно все занятия, где её задница была так близка к моему члену.

Одетта повисла на мне, обхватив руками за шею. Глаза, нос и рот залепило водой. Я перестал видеть, с трудом отделяя кислород от воды. Рука, которая держала нас на палубе, не позволяя свалиться за борт, стала неметь.

В тот день мы буквально могли умереть, и тогда Одетта закричала:

— Сам ты ебанутый!

Кларксен и камандир экипажала втянули нас под крышу примерно за две минуты до того, как нас бы смыло волной. Я едва стоял на ногах. Одетта плелась рядом, одной рукой облокачиваясь о Кларксена, другой о меня.

— Господи, — прохрипела она, выплёвывая воду. — Я думала, что мы умрём.

— Все впереди, — подбодрил её Кларк. — Нам ещё пережидать здесь ураган.

Микки и Поппи, завёрнутая в полотенце с лицом утопленника, ждали внизу. По лицу младшей сестры было ясно, что её отчитали вдоль и поперёк. В этом и том, чтобы быть хорошим сыном Пересу чуть старше, чем младшему, не было равных.

— Прикрой свою жопу, — шикнул я, щипая Одетту за зад.

Назло мне, она вильнула бедром и стянула мокрую рубашку, демонстрируя упругую, покрытую засосами грудь в крохотном треугольном купальнике, который нравился мне только те пару секунд, что я снимал его с её тела. Кларксен уже открыл рот, чтобы прокомментировать, когда я врезал ему кулаком в живот.

Я вдохнул свежесть пасмурного вечера, через нос выпуская едкий табачный дым. Задрал голову и посмотрел на небо, улыбаясь уголком губ, вспоминая тот день, ту, теперь такую далёкую от меня жизнь.

Я ревновал её. Каждый день, каждую минуту, всегда. Я редко показывал это, зная, как глупо это может выглядеть, но ничего не мог поделать с постоянным желанием начистить рожу любому, кто посмеет коснуться её, кроме меня.

Лиз стояла рядом, обхватывая себя руками. Прежде, чем протянуть ей свой пиджак, я словил себя на мысли, что ни разу после я не испытывал это отравляющее сознание чувство.

— Спасибо, — Куппер улыбнулась, ныряя в мой пиджак.

Я снова затянулся и обернулся к Кларку. Меня переполняли разные эмоции, но, конечно, в первую очередь радость от того, что я наконец-то нашёл неплохой повод выйти покурить.

— Что ты здесь делаешь?

Он потрепал кучерявые волосы, дёрнул запонки на рукавах пиджака и с неприсущей ему серьёзностью уставился на меня.

— Мы...

С полным ртом шампанского Лиз за моей спиной поперхнулась. Мобильник чуть не выпал из её рук и она, явно чем-то очень шокированная, застыла, выпучив глаза.

— Что случилось?

— Я... — её пухлая нижняя губа дрогнула.

— В чём дело?

— Скотт, — она неестественно выдохнула, потянувшись ко мне руками в поисках опоры.

— Ребята? — на веранду вышла Поппи, укутанная в плед. — Всё хорошо?

— Не знаю, — пролепетала Лиз, сжимая пальцами моё предплечье. — Не знаю, потому что, кажется, я беременна.