Глава 9. По ту сторону понимания
Глава 9.
По ту сторону понимания
Итак, дом Смежной Королевы исчез из поля его зрения, но в тот же миг это поле погрузилось в полную тьму, как будто кто-то огромный заслонил солнце. «Спящая Уродина проснулась сама!» — ужаснулся Петропавел, живо представив себе страшные последствия такого пробуждения.
Через некоторое время туча сфокусировалась в подобие облика — и вот уже перед Петропавлом вверх ногами предстало еще одно в высшей степени странно одетое существо.
— Тридевятая Цаца, — представилось существо и тут же спросило: — Почему Вы стоите вниз головой?Уже от одного этого вопроса все поплыло перед глазами Петропавла, и он едва удержался на ногах.
— Чтобы нам было удобнее разговаривать, я тоже стану вверх ногами, — Триде-вятая Цаца любезно перевернулась в воздухе. — Ну, как я Вам? — любуясь произведённым впечатлением, спросила она.
— Потрясающе! — честно восхитился Петропавел.
Он и на самом деле в жизни не видел ничего подобного. Тридевятая Цаца оказалась довольно высокой, одетой в серый мужской костюм английского сукна поверх, по-видимому, бального платья. Бусы из огромных ракушек почти закрывали грудь. Голову украшала шляпа сомбреро со страусовыми перьями, а ноги были босы. Все вместе выглядело не столько нелепо, сколько как-то грандиозно. Причем лица разглядеть не удавалось: попробуйте-ка на таком фоне!
— А зачем Вам все это? — поинтересовался Петропавел с уважением.
— Вы о моей одежде? Многие интересуются. — Тридевятая Цаца горделиво приосанилась. — Но ведь каждый должен быть во что-то одет.
— Конечно! — С этим Петропавел от всей души согласился. — Странно только, что костюм надет у Вас на платье...
— Странно, — откликнулась Тридевятая Цаца. — Я вообще странная. Поговорите со мной — тоже будете странным!
— Зачем? — Петропавел не понял прелести перспективы.
— Да так! — беспечно ответила Тридевятая Цаца и тут же спросила: — Странно, что я так ответила?
— Очень! — признался Петропавел. Тридевятая
Цаца улыбнулась и расплакалась. Петропавел смутился.
— Не надо, — жалобно сказал он. — Зачем Вы так... это лишнее.
— Ой, я такая странная! — напомнила она и хрюкнула.— А знаете ли Вы, что я и вообще-то — оптический обман?
— Что Вы имеете в виду?
— Ах, да ничего! — рассмеялась Тридевятая Цаца. — Странно, правда?.. Признаюсь Вам, что в данный момент я нахожусь от Вас за тридевять земель. Это очень далеко, — серьезно уточнила она.
— Но Вы же тут! — уличил ее Петропавел.
— Да ничего подобного! Если бы я была тут, Вы бы вообще меня не увидели. Дело в том, что у меня есть одна страсть — уменьшаться по мере приближения и наоборот... Я люблю нарушать законы перспективы. Судя по тому, что сейчас я Вашего роста, я где-то не совсем вблизи. Впрочем, Вы можете потрогать меня... или опустить в ведро с керосином: уверяю Вас, Вы ничего не почувствуете. Как и я.
Петропавел, проигнорировав второе предложение, ткнул пальцем в плечо Тридевятой Цацы. Та ойкнула.
— Вы же сами предложили мне потрогать Вас, — оправдался он.
— Ах да!.. Как странно: я все забыла о себе! Я ведь не только оптический обман — я еще и тактильный обман... ну, то есть обман осязания. Кроме того, я — обман обоняния. Например, тут — у себя за тридевять земель — я надушена очень крепкими духами. Но Вы же там этого не чувствуете?
— Чувствую — и еще как! — Петропавел поморщился, определив, наконец, источник тошнотворно сладкого запаха.
— Да?.. Ну, пусть. А впрочем... я же опять все перепутала! Именно сегодня я не надушена никакими духами, а Вы их чувствуете! Это и есть обман обоняния.
— Вы меня запутали совсем, — угрюмо сказал Петропавел. — Вообще-то Вы существуете?
— Я существую. Но я с этим не согласна. Мур-р-р... Ведь я не дана в чувственном опыте. Наоборот, я — обман чувств. Вы знакомы со Смежной Королевой? Что Вы о ней скажете?
— О ней ничего определенного не скажешь! — усмехнулся Петропавел.
— Это потому, что Вы, наверное, смотрели то на одну, то на другую ее половину, а так оно сбивает... На самом деле, она ничем не отличается от прочих — по внешности, я имею в виду: заурядная, в общем-то, внешность. Но это в сущности. А Вы, должно быть, не умеете видеть сущности — и видите две половины... Значит, Вам будет трудно со мной: я ведь вся не такая, какой кажусь в реальном мире. — И Тридевятая Цаца кокетливо улыбнулась, умудрившись при этом так и не показать лица. — Собственно говоря, меня нет в реальном мире: я нахожусь в возможном мире. Или где-то еще… Смежная Королева — та все-таки пограничное явление, а я... я вообще за границей понимания — адекватного понимания, имею в виду.
— Вы — галлюцинация? — Петропавлу показалось, что он раскусил Тридевятую Цацу.
— Фи! — поморщилась она. — «Галлюцинация»!.. Я — обман чувств, говорю же! Скорее уж иллюзия, чем галлюцинация.
— Не вижу разницы, — отрубил Петропавел.
— Ни одной? — ужаснулась Тридевятая Цаца. — Галлюцинация и иллюзия — это даже две разницы, причем большие! При галлюцинациях объекта нет в действительности. А при иллюзиях объект есть — вот он! — Цаца опять приосанилась. — Но вос-принимается он ложно. Как я, — скромно добавила она, должно быть, во избежание дальнейших недоразумений. — Впрочем, меня необязательно считать и иллюзией. Меня можно считать кофемолкой или Эйфелевой башней... А? Как я Вам — в качестве кофемолки?
— Не очень, — честно ответил Петропавел.
— Ну и зря, — огорчилась Тридевятая Цаца. — Увидеть во мне кофемолку Вам мешает знание языка. Забудьте язык, которым Вы пользуетесь, — и тогда Вам будет удивительно легко считать кофемолкой меня... А давайте поиграем: в дальнейшем мы с Вами вместо «да» станем все время говорить «нет», ладно?
— Но на каком основании? — захотел ясности Петропавел.
— Да ни на каком! — возбудилась Тридевятая Цаца. — Можно подумать, будто Вам понятно, на каком основании «да» означает согласие, а «нет» — несогласие. Само по себе слово ни к чему не отсылает определенному: это только люди соотносят слова со всем, с чем им заблагорассудится. Стало быть, Вам ничто не мешает соотнести «да» с несогласием, «нет» — с согласием, а меня — с кофемолкой. Или с Эйфелевой башней, как Вам больше нравится.
— Мне никак не нравится. И потом, существуют обычаи! — сказал Петропавел голосом капризной старухи.
— Ах, я не придерживаюсь обычаев, я такая странная!.. Между прочим, значения слов со временем искажаются сами по себе — я только немножко ускоряю этот процесс, помогая словам. А Вы говорите по привычке, хотя привычка — это всего-навсего умение неправильно объяснять новые явления старыми причинами... Впрочем, не хотите играть в «да» и «нет» — не надо! — она смерила Петропавла точным взглядом и резюмировала: — Просто Вы — крепдешин.
— Давайте лучше обсудим, правильно ли я иду к Слономоське, — неестественно бодро предложил Петропавел.
— Путь к Слономоське обсуждать нечего: все пути ведут к Слономоське. А Вы сейчас сдадите мне экзамен на Аттестат Странности.
— С какой стати? — вознегодовал Петропавел.
— Да ни с какой! Напрасно Вы ищете для всего логические объяснения. Поступки ведь могут иметь не только логические причины, но, скажем, еще и чисто психологические или даже невропатические... Отвечайте на мои вопросы. Если разговор Вам неприятен, что нужно сделать?
— Прекратить его!— Двойка! — Тридевятая Цаца хихикнула. — Правильный ответ: если разговор неприятен, его надо продолжать до бесконечности.
— Зачем? — Петропавел действительно захотел это понять, но Тридевятая Цаца только пожала плечами и задала второй вопрос:
— Если человек толстый, какое прозвище ему лучше всего дать?
— Пончик, — сказал Петропавел все, что знал об этом.
— Опять двойка! Правильный ответ: если человек толстый, больше всего ему подходит прозвище «На всякого мудреца довольно простоты»!
— Это не прозвище, а пословица...
— Неважно! — возразила Тридевятая Цаца. — Третий вопрос: если Вам холодно, что следует предпринять?
— Одеться потеплее, — уже безо всякой надежды отвечал Петропавел.
— И снова двойка! Правильный ответ: если Вам холодно, следует сойти с ума.
— Разве от этого станет теплее?
— Кто знает... — зевнула Тридевятая Цаца. Потом она долго-долго смотрела на Петропавла и вдруг покачала головой: — Ну, Вы недале-е-екий! Видела я недалеких, сама не слишком далекая — всего каких-то тридевять земель, но Вы уж такой недалекий... И я, хоть зарежьте меня, никогда не выдам Вам Аттестата Странности.
— Да пропади он пропадом, Ваш Аттестат Странности! — Петропавел просто вышел из себя. — Я и аттестатом зрелости обойдусь!
— Так я и думала! — развела руками Тридевятая Цаца. — Едва лишь увидев Вас, я решила: этот обойдется аттестатом зрелости. Стало быть, милый мой... что же Вам сказать? Никогда не читайте книг! Дальняя смысловая перспектива для Вас закрыта навеки. Вы на всю жизнь обречены воспринимать только буквы — одни буквы, и ничего больше. То, что кажется маленьким, для Вас так и останется маленьким навсегда. А то, о чем вообще умалчивают, Вам и вовсе недоступно. Потому-то Вы, наверное, и ходите вверх ногами... Странно я закончила, правда? Ах, да, Вы ведь не можете этого оценить! — Тридевятая Цаца перевернулась в воздухе и отодвинулась на полшага. — Хотите на прощанье еще одну странность? Я скажу Вам то, чего Вы не поймете, маленький Вы человечек! Большой Смысл, Главный Смысл — всегда очень далек. А Здравый Смысл всегда очень близок. Привет!
И она зашагала, видимо, вдаль, все увеличиваясь и увеличиваясь в размерах, пока не заслонила небо. Сделалось темно и жутко.
Петропавел развернулся и побрел в сторону: иметь дело с Тридевятой Цацей — близкой ли, далекой ли — ему больше не хотелось.
А когда тьма рассеялась, прямо перед глазами его обозначилась дверь, на которой размашистыми буквами было написано: «ХАМСКАЯ ОБИТЕЛЬ». Он толкнул дверь и чуть не наткнулся на стоявшего за ней человека — не то старообразного юношу, не то моложавого старика.
— Ваще Бессмертный, чтоб я сдох, — представился тот, нагрубив, как показалось Петропавлу, самому себе, и без остановки продолжал: — Сейчас я буду тебя учить. Урок первый...
— По какому предмету? — вмешался Петропавел в неестественный ход собы-тий.
— Ни по какому. Это урок ваще.
— Не бывает уроков «ваще» — бывают уроки по каким-нибудь предметам! — огрызнулся Петропавел: ему не понравилась сама идея.
— Слушай, кто тут учитель — ты или я? — сразу заорал хозяин ХАМСКОЙ ОБИТЕЛИ.
— Этого пока никто не определял.
Ваще Бессмертный извинился за упущение и определил:
— Учитель тут я, а не ты. Внимай моим словам.
— Очень надо! — Петропавел насупился.
— Если ты пришел взаимодействовать со мной, взаимодействуй. Жанр приказа предполагает подчинение. Все прочие реакции неуместны.
— Но кто сказал, что Вы вообще… ваще имеете право мне приказывать? Насчет этого нет никаких указаний! — ерепенился Петропавел.
— Сейчас ты их получишь, — заверил его Ваще Бессмертный и подошел к старомодному буфету. Он достал оттуда какой-то кулек, вынул из него небольшую часть содержимого, приблизился к Петропавлу и больно схватил за ухо. Тот вскрикнул, а Ваще Бессмертный, ловко воспользовавшись моментом, сунул ему в рот то, что извлек из кулька. Речевой аппарат Петропавла мгновенно вышел из строя.
— Вяленая дыня, — пояснил Ваще Бессмертный. — Восточная слабость. Отсюда и первое указание: молчать!
Этого указания Петропавлу уже не требовалось: склеилось все, что было во рту.
— Указание второе: за мной! — и, схватив железными пальцами Петропавла за руку, Ваще Бессмертный потянул его в другую комнату, оказавшуюся ванной. «Какие они тут все сильные...» — по дороге думал уже привыкший никому не сопротивляться Петропавел.
Ваще Бессмертный бросил Петропавла в ванну и навис над ним, как судьба.
— Указание третье: слушай, что я говорю, ибо я — твой учитель. Я буду учить тебя всему ваще, поскольку, как мне показалось, ты ваще ничего не знаешь. Стало быть, надо начинать с азов... Азовское море! — с воодушевлением заорал он и пустил воду. — Резвая птица долетит до его середины!
Петропавел брыкался, но Ваще Бессмертный крепко прижимал его ко дну ван-ны, самым подробным образом рассказывая об Азовском море (площадь — 39 тысяч квадратных километров, самое глубокое место — 15 метров). Последняя цифра удиви-ла Петропавла, и он выразил удивление бровями. Не обратив на это внимания, Ваще Бессмертный рассказывал дальше — и было ваще непонятно, для чего он все это затеял. Петропавел сильно заерзал, когда вода полилась ему в рот и в уши, но тут же полу-чил довольно энергическую затрещину. Он не сообразил, что Ваще Бессмертный хотел этим сказать, потому что уже утонул. Впрочем, утонув, он не умер, а продолжал жить и, что самое страшное, слышать повествование Ваще Бессмертного. Голова работала ясно, но ничего не понимала. Зачем ему рассказывают про Азовское море? Почему вообще… ваще такой странный выбор: именно Азовское? И наконец — чего ради так долго?Однако говорение не прекращалось, и утонувший Петропавел отчаялся уразу-меть, к чему клонит этот Ваще Бессмертный: тихо, как подобает утопленнику, он ле-жал под водой.Внезапно учитель заговорил на немецком языке, что возмутило Петропавла сверх всякой меры. Он собрался с силами и забулькал, но Ваще Бессмертный свобод-ной рукой схватил с вешалки полотенце и под водой затянул им рот утопленника, накрепко связав концы полотенца у того на затылке. Чрезмерность насилия потрясла Петропавла.— Так будет еще лучше, — по-фински произнес Ваще Бессмертный, и Петропавел даже не удивился, что не только опознал язык, но и понял сказанное. — Да, — хлопнул вдруг себя по лбу мучитель, — есть тут у нас одно золотое правило: Меньше задашь вопросов — меньше получишь ответов, — потом он странно хмыкнул и вроде бы не-впопад заметил: — Меньше всего вопросов задают мертвецы: они не задают ваще ни-каких вопросов. И на языке дружбы, понятном каждому, Ваще Бессмертный продолжил рассказ об Азовском море. Говорил он быстро, но выразительно: стенал, хохотал, выл и за-катывал глаза, стоя уже по пояс в воде. Когда же вода накрыла Ваще Бессмертного с головой, а потом заполнила всю ванную комнату, он вдруг отпустил Петропавла, неожиданно потеряв к нему всякий интерес.Петропавел принял сидячее положение и ошарашенно посмотрел на Ваще Бес-смертного. Под водой тот сделался тихим, лег в раковину и загрустил оттуда. Несмот-ря на озлобленность, Петропавел внезапно почувствовал острую нежность к Ваще Бессмертному, в раковине напоминавшему старую улитку. Ему захотелось прижать к себе эту улитку и чем-нибудь утешить ее, но он сдержался.— Тебе, небось, до лампочки, что я грущу? — угрюмо осведомился Ваще Бес-смертный по-арабски. Петропавел помотал головой. Тогда Ваще Бессмертный вылез из раковины, под-плыл к Петропавлу и обнял его. Это очень сблизило их — и они принялись плавать и играть в воде, как две маленькие рыбки.— Да выплюнь ты эту дыню! — возмущенно крикнул вдруг Ваще Бессмерт-ный. — Не нравится — так что ж ты ее мусолишь во рту? Ни тебе поговорить, ни тебе посмеяться... И повязку эту свою дурацкую сними: плаваешь тут, как баба!Петропавел с негодованием сорвал повязку и выплюнул дыню в воду. Она всплы-ла. Едва освободив рот, Петропавел возопил:— Что все это значит?— Азовское море? О, оно значит для меня многое...— А для меня — ничего не значит, — отрезал Петропавел.— Тебя и не спрашивают, — отрезал по отрезанному Ваще Бессмертный. — Как бы там ни было, ты все равно не имеешь права вынимать мое Азовское море из моей системы представлений, помещать в твою и там понимать.