Глава 8. Лото на лету
Глава 8.
Лото на лету
Как ни странно, бегущему Петропавлу удалось догнать Летучего Нидерландца без особого напряжения: летел тот с такой же скоростью, с какой люди обычно ходят, и, кстати сказать, на очень небольшой высоте, а именно — на высоте роста Петропавла.
Оценив эти достоинства полета Летучего Нидерландца так, как они того заслуживали, Петропавел разрешил себе задать вопрос вслух:
— Простите, если Вы летаете на такой высоте и с такой скоростью, то зачем Вы вообще летаете?
Летучий Нидерландец остановился, некоторое время повисел без движения, неторопливо рассмотрел Петропавла и неточно процитировал:
— Рожденный ползать — понять не может.
Цитата, хоть и неточная, обидела Петропавла. Он сразу же замкнулся и долго брел замкнутым. Летучий же Нидерландец, насупившись, летел рядом. Петропавел ускорил шаг, а Летучий Нидерландец — полет, Петропавел замедлил шаг, Летучий Нидерландец — полет.
— Перестаньте меня преследовать, — строго сказал Петропавел.
— К сожалению, мы движемся в одном направлении, и, к еще большему сожалению, нам одновременно приходят одни и те же мысли, — запальчиво возразил Летучий Нидерландец. — Я не приглашал Вас в спутники. Это Вы догнали меня и навязали мне неприятный разговор.
— Я рассчитывал, что он будет приятным, — не солгал Петропавел.
— Приятные разговоры с таких хамских вопросов не начинаются, — поделился опытом Летучий Нидерландец. — Хамить тоже надо уметь, — тут он подумал и привёл пример: — Ваще Бессмертный — вот кто умеет хамить! Впрочем, Вы сами услышите... Он недалеко живет — в ХАМСКОЙ ОБИТЕЛИ.
— В ХАМСКОЙ ОБИТЕЛИ? Простите, кто бессмертный?
— Ваще Бессмертный, что значит — кто? — не понял Летучий Нидерландец.
— Он — Кощей?
— Он — мой друг, — противопоставил понятия Летучий Нидерландец.
— Одно другому не мешает, — растерялся Петропавел.
— Мешает! — Летучий Нидерландец отвернул от Петропавла голову и полетел так. Спустя некоторое время он проворчал: — Хочу — и летаю, стар уже — отчитываться!
— Извините, я не думал Вас обидеть... — Петропавел наконец понял, что задел Летучего Нидерландца за живое.
— А знаете ли Вы, — охотно заорал тот, — что это такое — когда душа в небо просится?
— Догадываюсь...
— А догадываешься — так лети рядом со мной! — приказал Летучий Нидерландец, по-родственному перейдя на «ты».
Петропавел усмехнулся, подумав о Ньютоне.
— Чего ты ждешь? — торопил Летучий Нидерландец. — Лети давай!
— Я не знаю, как... как начать...
— Так и начни: упади вперед и маши руками, только сильней, а то разобьешься. Ну?.. Запустить тебя? — И Летучий Нидерландец отвесил Петропавлу такого подзатыльника, что тот действительно упал вперед. В эту же самую секунду Летучий Нидерландец крикнул ему в ухо: — Руками маши, чтоб тебя!..
...Ощущение полета было ни с чем не сравнимым. Петропавел летел на высоте сантиметров тридцати от поверхности земли: луговые травы тихонько хлестали его по лицу. Несмотря на то, что приходилось затрачивать на полет колоссальные усилия, он испытывал настоящее блаженство. Движение было неровным и плохо координированным. Летучий Нидерландец — почему-то то с одного, то с другого бока — командовал что твой физрук:
— Спокойнее, спокойнее: вдох — вы-ы-ыдох, вдох — вы-ы-ыдох!
Когда руки совсем онемели, Петропавел мешком упал в траву и выразил свое теперешнее мироощущение сложно: он завыл, как зверь, и заплакал, как дитя. Растрогался и Летучий Нидерландец, уронив поблизости от Петропавла одну светлую слезу и хрипло сказав:
— Неплохо. Поначалу даже я ниже летал.
«Хороший он все-таки мужик!» — подумал Петропавел и хотел было произнести это вслух, но не успел: его ослабленный организм нахально потребовал сна. А выполнив требование организма, Петропавел уже не увидел над собой Летучего Нидерландца. И — испугался: не исчезла ли вместе с Летучим Нидерландцем и способность летать? Чтобы проверить это, он вскочил с належанного места и упал вперед, сильно-сильно замахав руками... Полет — продолжался!
Конечно, это был не в полном смысле слова полет: если бы Петропавел просто шел на своих двоих, он бы и то передвигался быстрее. Но не в скорости было дело и даже не в высоте... Ощущение полета — вот что составляло смысл мучительного этого перемещения. «Я орел!» — гордо подумал Петропавел, но тут со всего размаху неожиданно врезался в дверь откуда-то взявшегося на его пути дома.
От удара головой дверь не открылась, зато все строение значительно подалось вперед. Петропавел, конечно же, не мог заметить этого: он без чувств лежал у порога. Однако обитательница дома, кажется, заметила; она распахнула дверь, которая открывалась наружу, и возмущенно воскликнула:
— Милостивый государь, чайник бы свой пожалели!Петропавел очнулся, но, увидев хозяйку, чуть было снова не лишился чувств. Она состояла из двух четко отграниченных друг от друга половин — левой и, естественно, правой, — причем, по всей вероятности, половины эти принадлежали раньше двум разным людям. Левая сторона была, несомненно, заимствована у красавицы: золотые кудряшки, трогательный серый глазок с длинными пушистыми ресницами, половинка изящного носика и пунцовых губок безупречного рисунка, половина подбородка с половинкой ямочки, половинка точеной шеи, обольстительное плечико, прекрасные линии руки, талии, бедра, стройная ножка — во все это можно было бы без памяти влюбиться, если бы не правая сторона. Всклокоченные белобрысые патлы нависали над косеньким глазом, дальше следовали половина приплюснутого и, видимо, перебитого в бою носа, уголок толстых брюзгливых губ, шея в складках, свисающих с подбородка, могучее мужское плечо... ну, и так далее, до земли. Вертикальный шов на платье соединял кружевной сарафанчик с грубошерстным салопом, левая ножка была обута в серебряную туфельку, правая нога — в черный резиновый ботик. Обувь изобличала вопиющее несоответствие размеров...
Увидев Петропавла, хозяйка тоже сильно удивилась и тотчас принесла странные извинения:
— Простите великодушно: я думала, это Тупой Рыцарь, от которого я уже припухла!
Все вместе — и дикое несоответствие частей, и странный лексический контраст, не говоря уже о голосе, невероятным образом совмещавшем в себе разные регистры, — настолько ошарашило Петропавла, что тот не только не извинился, но и не поздоровался.
— Смежная Королева, — очаровательно противно улыбнулась хозяйка и, опять не дождавшись ответа, предложила: — Входите, пожалуйста, или уж тогда гребите отсюда!
Петропавел не смог выбрать ничего из предложенного и остался сидеть на земле.
— Вы лишились рассудка или просто прилично долбанулись? А может, Вы датый? — осведомилась Смежная Королева.
Потрогав голову, Петропавел встал и поклонился: это было все, на что он оказался способен. Смежная Королева по-разному пожала двумя плечами и вернулась в дом. Петропавел, как завороженный, последовал за ней. Стоило ему только закрыть за собой дверь, он ощутил легкий толчок, словно дом отделился от земли. Так оно и было: в единственной, правда, довольно обширной комнате начался сильный сквозняк, поскольку вдоль всех четырех стен было вырублено немыслимое количество дверных проемов при полном отсутствии дверей — кроме той, через которую они вошли. Создавалось впечатление, что ты в беседке, открытой всем ветрам. «Как бы не выпасть отсюда!» — озаботился Петропавел, не зная, куда приткнуться понадежнее. Однако из мебели в комнате был только огромный, красного дерева трон: он стоял посередине. На него села Смежная Королева, повесив себе на грудь простенькую, но любовно сделанную табличку с надписью «Смежная Королева» и пояснив: — Это бейджик.
Петропавел кивнул.
— Могу ли я предложить Вам лечь на пол? — любезно спросила хозяйка и добавила: — А то дрейфить будете. Вы ведь стремщик, наверное?
Дом сильно накренился — и Петропавел нехотя лег на пол.
— А Вы всегда так — автостопом? — Смежная Королева подождала ответа, сколько смогла, потом рассердилась: — Я не постигаю, что Вы за пассажир! Колитесь, наконец — или язык проглотили?!
Петропавел помотал головой и спросил невпопад:
— Почему Вы все время сквернословите?
— Сквернословлю? — удивилась она. — Во-первых, жаргон — не сквернословие. А во-вторых, то, что сегодня считается жаргонным словечком... или даже нецензурным, завтра может стать салонным выражением.
— Мне к Слономоське надо — а мы куда летим? — буркнул Петропавел.
— Ну вот, сразу с расспросами наезжает!.. — разочаровалась Смежная Королева. — Мне, в сущности, до фени, куда мы летим. Все равно сейчас Вам едва ли удастся сойти.
Петропавел вздохнул и, глядя на дверные проемы, поинтересовался:
— Что это у Вас тут все так распахнуто?
— Видите ли, это смежная комната — я сама балдею!
— Смежная — с чем?
— Не Ваше собачье дело, с Вашего позволения. — Она отвратительно мило подмигнула и снизошла: — Смежная — со всем миром! С первого раза не врубишься, но это кайф! — Смежная Королева прищурила левый глаз: — Но Вы, может быть, вообще не любите идею смежности? Или просто пока не въехали?
— Не въехал, — блеснул Петропавел. — Смежности, простите, чего — чему?
— Смежности, позвольте, всего — всему! Это в высшей степени соблазнительная идея — смежность, я от нее тащусь по всей длине!
Стилистические перепады в речи собеседницы, богатейшая мимика и пластика двух, казалось, не связанных друг с другом сторон не давали возможности сосредоточиться.
— Тут фишка в том, — продолжала Смежная Королева, — что сама я — олицетворение смежности. Я есть переход от сущего к должному... Или наоборот. У Тупого Рыцаря, это мой кавалер, просто шифер ползет при виде меня. Я иногда такие корки мочу!.. Вот почему, даже задумав исчерпать меня всю, он меня всю не исчерпает. И Вы не исчерпаете, — предупредила она. — Слабо Вам... шланг!
— Но я не собираюсь исчерпывать Вас всю!
— Это офигительно огорчительно... — безо всякой последовательности заметила собеседница. — А вот... чем я, по-вашему, владею как Смежная Королева?
Петропавел испугался ответственности и промолчал, а дама заключила:
— В общем-то, Вы — чмошник. Вас даже жалко.
Петропавел не знал, что такое «чмошник», но сердито сказал:
— Ну, это уж ни в какие ворота!..
— Обиделись? Отпа-а-ад! Я же не хотела Вас этим обидеть!
— Интересно, а что этим еще можно было сделать? Не польстить же мне!
— Ну, Вы загнули — польстить! Просто — констатировать факт. Вы ведь не будете возбухать, если я позволю себе заметить, что Вы брюнет?
— Не буду, конечно, — Петропавел галантно поклонился. — Особенно если учесть, что я блондин.— Ой, блонд!.. Голдовый! — Смежная Королева прижала руки к груди. — Но это все неважно. Смежность — вот что действительно важно. Нет ничего более клевого в мире, чем смежность. Но Вы — как Тупой Рыцарь: ему тоже не катит, когда я высказываюсь о смежности. — Она заскучала и короткопалой правой рукой потрогала симпатичный золотой локон за левым ушком. — Вы вот не понимаете, чем я владею. А я ничем не владею! Класс? Мне это в лом — владеть. Я отличаюсь от Королевы Англии тем, что у меня нету Англии! — и она тошнотворно заразительно рассмеялась.
— Почему же тогда Вы вообще считаетесь Королевой?
— Вы, почтеннейший, уже достали меня своим занудством!.. Весь балдеж именно в том, чтобы пребывать на границе, когда в поле твоего зрения — сразу обе стороны: два государства, две идеи, а образ, который при этом создается в воображении, — один! — и это образ границы. — Должно быть, не увидев на лице Петропавла энтузиазма, Смежная Королева оборвала себя: — Ладно, довольно ля-ля! Не соблаговолите ли Вы составить мне партию в лото?
Петропавлу пришлось соблаговолить. Тогда Смежная Королева, соблюдая всяческие предосторожности, сползла с трона и тоже легла на пол. Потом приподняла крышку люка и вынула детское лото. Петропавлу досталась картонка, на которой были нарисованы музыкальные инструменты. Смежной Королеве — картонка с изображениями овощей и фруктов. Он уже забыл, когда в последний раз играл в эту игру — во всяком случае, теперь она была ему совершенно не интересна.
Внезапно Смежная Королева осведомилась:
— Вас тут у меня не вырвет? У некоторых это от высоты бывает...
— Не беспокойтесь обо мне, — пресек заботу Петропавел.
— А то возьмите целлофановый пакет. — Она с опаской поглядела на него. — Что-то вид у Вас — атас полный!..
— Ничего, играем! — браво выступил Петропавел, и они принялись играть.
— Барабан! — объявила Смежная Королева, доставая из полотняного мешочка первую карточку.
— У меня! — обрадовался Петропавел, но, не обращая на него внимания, Смежная Королева положила барабан на свою картонку — в квадрат с изображением арбуза.
Петропавел сказал:
— Вы ошиблись. Барабан — это не овощ.
— Без Вас скользко! — огрызнулась Смежная Королева и достала вторую карточку: — Флейта!
— Мое! — мрачно заявил Петропавел.
— Перебьетесь, если не возражаете, — и Смежная Королева положила карточку с флейтой на квадрат, в котором был нарисован гороховый стручок. — У меня уже два квадрата заполнено, я выигрываю! А у Вас — голяк. Улетная игра!
— Это нечестно,— сказал Петропавел.— Вы положили флейту на горох.
— А Вас это почему, мильпардон, так колышет?.. Дать Вам в репу? — и она тут же сильно ударила Петропавла по голове полотняным мешочком с карточками. По весу это был мешочек с дробью.
Петропавел чуть не вылетел в открытое небо. Он оторопело смотрел на бессовестную партнершу, мысленно прощаясь с последними представлениями о том, как играют в лото.
— Ну, что Вы уставились, как баран Мюнхгаузен?.. Разрешите предложить Вам продолжить нашу увлекательную игру.
— Я не играю больше, — отклонил предложение Петропавел. — Это игра про-тив правил.
Смежная Королева взглянула на него обворожительно косо:
— Я могла бы попросить Вас заткнуться и не знобить?.. Виолончель! — удар полотняным мешочком повторился, и Смежная Королева захлопала в ладоши: — Смотрите, опять в кассу! — она положила карточку с виолончелью на изображение груши.
У Петропавла все плыло перед глазами, и он — скорее, машинально — прошептал сквозь слезы: «Моя виолончель...»
— Потрясно все сходится! — Смежная Королева не услышала шепота. — А у Вас опять облом. Постойте-ка... почему Вы за меня не радуетесь? Может быть, Вы завистник?
Петропавел, прикрыв голову руками, с отчаянием воскликнул:
— Вы что — чокнутая?!
— Любезнейший, фильтруйте базар! Перед Вами все-таки Королева!..
— ...которая не способна отличить овощ от музыкального инструмента! Сначала разберитесь с Вашей картиной мира, а потом ложитесь играть! — Он схватил с картонки Смежной Королевы карточку с виолончелью.
— Отвяньте, умоляю Вас! — завизжала партнерша, отнимая у него карточку, и ни с того ни с сего принялась яростно лягаться, норовя отпихнуть Петропавла к ближайшему дверному проему. — Вам в крейзу пора! Только попробуйте поднять на меня руку или ногу! — приговаривала она, толкая Петропавла сильной своей ступней. — Я пользуюсь правом неприкосновенности!
Пока Петропавел поспешно соображал, сможет он лететь на такой высоте или упадет и разобьется, Смежная Королева внезапно сникла и устало произнесла:
— Кончаем кипеж... Вы не творческий человек — Вы нормальный упитанный середняк, который так же разбирается в смежности, как свинья в мокасинах. Мне крайне прискорбно, что Вы такое фуфло... — Она вынула из мешочка следующую карточку. — Здесь бубен. Нате, положите его на бубен и испытайте радость идиота, знающего, что такое бубен. — Она вздохнула. — Надо же так скозлиться за какие-то десять минут!
Петропавел демонстративно и мстительно положил бубен на бубен.
— Надеюсь, Вы удовлетворены? — спросила Смежная Королева. — И что же, Вы в состоянии забалдеть от такой игры? Возьмите тогда весь мешочек и наяривайте в одиночестве. Вы какой-то совершенно завернутый...
— У каждой игры есть свои правила, — сухо напомнил Петропавел, принимая мешочек. — Дыня. Это, наконец, Ваше. Берите.
— Правила создаются по ходу игры, — возразила Смежная Королева. — А дыню положите себе на бестолковку. — Хорошеньким пальчиком левой руки она постучала Петропавлу по лбу, потом отползла к трону и воссела на него. — Я наигралась. Вы зашибенный партнер. Было прикольно до смерти.
— Не понимаю, чем Вы недовольны. — Петропавел из последних сил держал себя в руках. — Каждому ясно, что барабан, флейта и виолончель — музыкальные инструменты, а груша — фрукт…
— Юноша! — в голосе Смежной Королевы прозвучала неизбывная скука. — Никогда не следует держаться того, что каждому ясно. Нет никакого кайфа в том, чтобы повторять общепонятное. И интересно не то, что сечет каждый, а то, что сечешь ты один. — Она усмехнулась. — Кажется, мне везет... Еще один Тупой Рыцарь.
Тут со Смежной Королевой произошло нечто странное: правый глаз ее закрылся, правая рука безжизненно повисла на подлокотнике трона — и вся правая половина уснула под мерные теперь покачивания летящего дома. Но левая половина бодрствовала — и речь не прерывалась: она только выровнялась, лишившись элементов жаргона.
— Вы из породы тех, кто постоянно требует: «Давайте называть вещи своими именами!» При этом они уверены, что именно им дано знать подлинные имена вещей, хотя так же, как и другие, называют вещи невпопад. Но от других они отличаются тем, что всегда убеждены в своей правоте и в своем праве называть вещи так, а не иначе. Не дай Бог кому-нибудь в их присутствии уподобить барабан арбузу, флейту — горо-ховому стручку, а виолончель — груше. Тут же восстановят справедливость!.. И если даже вы сыграете для них на флейте горохового стручка какую-нибудь сонату ми-ми-нор, они с пеной у рта станут доказывать, что гороховый стручок — не музыкальный инструмент. Такие люди всегда губили художников...
— Я не губил художников! — с негодованием воскликнул Петропавел.
— Допускаю, — откликнулась Смежная Королева, — что пока Вы их действительно не губили. Все впереди. Дерзайте! Вы ведь правдоборец и за правду не пожалеете живота своего, даже не допуская мысли о том, что Ваша собственная правда — это еще не вся правда, не правда всех людей на земле, хотя, быть может, и правда большинства.
— Меньшинство должно подчиняться большинству! — на автомате выдохнул Петропавел и — испугался себя.
А Смежная Королева рассмеялась:
— О, дорогой мой, не во всем, не во всем... Большинству не приходят в голову гениальные идеи, но оно охотно пользуется гениальными идеями единиц. А ведь что такое, по существу, любая гениальная идея? Любая гениальная идея — только новая аналогия, новый тип смежности, когда два очень далеких явления вдруг оказываются рядом, в то время как об их родстве никто из живущих не подозревал. Но вот человек указал на это родство — и оно тотчас же стало очевидным для всех. Впрочем, может быть, и не тотчас же... — уж как повезет! Это еще и от нас зависит: насколько легко наше воображение может перенести нас с травинки на облако.
— При чем тут травинка и облако? — проворчал Петропавел.
— Просто еще одна аналогия. Предположим, воображение наше привыкло двигаться так: с травинки на цветок, с цветка на кустик, с кустика на дерево, с дерева на об-лако. Но чье-то воображение вспорхнуло с травинки на облако — сразу, вдруг осознав нечаянную их близость. Так вот, пока есть такие люди, пока подобные Вам еще не погубили их, я буду у них Королевой — даже несмотря на то, что здесь, на земле, у меня и места-то нет, где бы я могла собрать их всех: я ведь не владею ничем! — Смежная Королева очень грустно рассмеялась, а потом добавила: — Сейчас Ваша остановка. Хотите сделать финт ушами?
При появлении в речи «финта ушами» Петропавел понял, что правая полови-на Смежной Королевы пробуждается. Не успев никак отнестись к этому, поскольку дом стукнулся об землю, он действительно сделал финт ушами — от сильного толчка вылетев в один из дверных проемов, сопровожденный восклицанием: «Рисуйте ноги, друг мой!»
Он отлетел на такое далекое расстояние, что дом Смежной Королевы исчез из поля его зрения.