Бражник

Почему я не выбрал ничего попроще, чем убийство? Потому что это самый надёжный метод.

Когда-то мы договорились прятать пистолет на антресоли в прихожей. И будь я проклят, если Ярослав не понял, что у него есть повод его перепрятать – с этой установкой я зашел в квартиру и сунул руку на антресоль.

Пистолет лежал там.

На самоубийство у него бы не поднялась рука. Но об этом знал, пожалуй, только я: его лучший друг.

Сейчас кто-то, должно быть, решил, что все это неправда и я не мог убить человека — да что там человека, лучшего друга! Пожалуй, войдя в положение этого кого-то я могу отыскать причины, почему вы мне не верите. И с позиции вошедшего в ваше положение смело могу заявить: должно быть, вы ни разу не оказывались в моем, поэтому и отказываетесь верить в его правдивость.

Я, голодавший и насытившийся, не готов расстаться с собой нынешним ни под каким предлогом. И готов заплатить любую цену.

Для того, чтобы реально кого-то убить, нужно реально поехать башкой. Когда-то я думал так.

Но вот я сказал следователю, Леониду Виссарионовичу:

— Я знаю, где он.

И назвал деревню, в которой жили родственники Лаврентия. Кроме названия я ничего о ней и не знал, в глаза ни разу не видел. Мы поехали. Меня взяли то ли как понятого, то ли свидетелем, то ли подозреваемым.

Меня взяли. И я единственный знал, за чем мы едем на самом деле.

Конечно, Леонид Виссарионович сильно удивился, когда Ярослава не оказалось дома. Да там о нем вообще впервые слышали. Зато я смог забрать коробку со своими вещами, которая все это время пылилась у них в гараже.

Почти год.

Все очень сильно расстроились, когда узнали, что Ярослава там нет. Даже я расстроился.

Обратно поехал один.

Этим утром часы остановились. Я сижу на кухне Лаврентия и смотрю на остановившиеся часы.

Одна часть меня говорит: каждую секунду в мире кто-то делает что-то плохое, просто сейчас этим кем-то являешься ты. Другая моя часть возражала: но ведь если бы ты не делал этого зла, зла бы и не происходило вовсе! Хотя бы в эту секунду.

Простить — это признать в себе прощаемого. Я себя упорно не прощаю.

Я умываюсь холодной водой. Прижимаю лицо к ладоням с ледяной водой и держу их, пока все лицо не расслабится и не станет новым, пока не уйдет плачущее лицо. Я снимаю свое плачущее лицо, как слой кожи – из-под него появляется мое настоящее лицо, оно спокойно и невозмутимо.

Я смотрю в зеркало. Глаза все еще красные. Промываю их холодной водой еще несколько раз. Теперь они мокрые и немного припухшие. Это от воды. Я не плакал. Вытираю лицо, смотрю на себя – я молодец, я справился. Чтобы убедиться в этом, еще раз говорю себе: тебя предали, в этом нет ничего страшного. Это обычная вещь, это не плохо и не хорошо. Это просто случилось.

Никакой реакции на моем лице. Я продолжаю: она не выбрала тебя, она любила его сильнее, чем тебя. Тебя она вообще не любила – ну и что, никто же не обязан отвечать взаимностью. Ну и что, что ты любишь ее больше всего на свете. Ну и что.

Я чувствую ком в горле.

Все насмарку.

Я стараюсь не думать о том, что у меня больше никого не осталось.

Сперва, конечно, меня тяготила вера в правосудие. Я твёрдо знал, что моё преступление раскроется и меня настигнет наказание. А потом преступление произошло, как будто само по себе.

Конечно, в процессе у меня дрожали руки. Но постепенно дрожь ушла, а на её место пришло ликующее воодушевление: я это сделал. Нельзя, а я сделал. И в этой завершенности было для меня огромное облегчение: она освободила от терзаний и неуверенности. То, что сделано — сделано. И факт этот неотвратим. Как это славно! Как будто гора с плеч, как будто долго планируемый проект наконец реализовался. Как чисто и покойно стало у меня на душе! Мне было плевать, чем все это закончится: поймают или нет. Главное, что мне хорошо.

А время шло, и чем дальше, тем больше я был уверен в том, что меня не поймают. Ведь до сих пор не поймали! Моё преступление либо очевидно, либо неразрешимо, так мне казалось. Потом меня настигло даже разочарование: как же так, я ведь должен быть наказан!

Но потом я решил, что Леонид Виссарионович просто не захотел меня наказывать. А это тот еще удар по самолюбию.

Конечно, ему не нужно было ломать голову над этим делом. Оно, что называется, шито белыми нитками. Мы с Артуром даже отвезли его в тот же лес, где нашли Лаврентия. Артур не был против.

Артур – он всегда ровный. Ему доверять можно.

Они умерли в один день. В морге оба лежали, можно сказать, плечом к плечу. Я не видел, но воображение у меня хорошее.

Лаврентий и Ярослав. Когда-то Румани сказала мне, что они похожи.

Самое главное, что я не опускаю руки. Я знаю, чем мне заняться. Для этого мне понадобится всего лишь две кастрюли, пластиковая бутылка, марля, термометр, дуршлаг и воронка. Хмель, солод, дрожжи, сахар и вода.

А еще шланг, немного йода и гидрозатвор. Ну, это уже мелочи.

Не знаю, получится у меня или нет. Попробую. Пиво сварить не сложно, было бы сложно – его бы не варили в таких масштабах.

Я никогда не забуду взгляд Ярослава в тот момент, когда он понял, зачем я пришёл. Тогда я вдруг подумал: что я наделал?

И выстрелил.

У меня не сразу получилось, я же вообще в первый раз стрелял. Забыл снять с предохранителя. Но со второго раза раздался гром, и Ярослава не стало. Вот что я сделал.