Влюбленная

Как много мы знаем о силе чувств, связывающих братьев и сестёр? Когда Лукреции сообщили, что Алехандро оказался в беде, она, не задумываясь о последствиях, бросилась ему на помощь. Он нуждался в ней — и для неё не было другого выбора.

Поступок её был безрассудным: она подвергла опасности не только себя, но и Фернандо, который по долгу был обязан её защищать. Но как он мог это сделать, если Лукреция не дала ему ни единого шанса? Она ворвалась в здание, не подозревая, что всё это — тщательно спланированная ловушка.

Её схватили. Всё произошло за секунды — грубые мужские руки вцепились в плечи, вывернули руки за спину. Кто-то рывком завязал ей глаза — плотная ткань впилась в кожу. Резкий запах чего-то химического, едкого. Что-то прижали ко рту — и тело сразу ослабло, подкашивались ноги. Сознание стало ускользать, как песок сквозь пальцы.

Последнее, что она успела различить в нарастающей темноте, — выстрелы. Один, второй... короткая очередь. И затем, словно сквозь толщу воды, голос Фернандо: он звал её, кричал, кажется, по имени... И всё тише. Тише.

Но, даже зная о ловушке, она вряд ли поступила бы иначе. Лукреция всё равно бросилась бы спасать брата — разве что с большей осторожностью и чётким планом. Так сильно могут влиять на нас глубокие, искренние чувства — они делают нас храбрыми, но и уязвимыми.

И человек, подстроивший эту ловушку, знал — на чувства Лукреции можно было положиться. Он знал, что она не станет раздумывать, не будет искать подвоха. Её любовь к брату — слишком сильна, чтобы уступить рассудку.

Но вот что терзало её сильнее всего — известие принесла Флавия. Тот, кто был рядом с ней с самого детства. Что-то болезненно кольнуло в груди при этой мысли — неужели предательство пришло из самой семьи?

Однако Лукреция не могла до конца в это поверить. Флавия казалась растерянной, но искренней. В её голосе было больше страха, чем вины. И всё же — внутри зрело сомнение. Что-то было не так. Словно под гладкой поверхностью скрывалось то, что ещё не всплыло. Может, Флавия и не действовала по своей воле. Может, кто-то знал, как надавить на неё. 

Спустя несколько часов Лукреция начала медленно приходить в себя. Туман в голове постепенно рассеивался, но в висках стучала мучительная боль — будто кто-то изнутри бил по черепу молотом. Она с трудом приоткрыла глаза, пытаясь сфокусировать взгляд.

Мир вокруг оставался размытым, но вскоре начали вырисовываться детали. Холод. Каменные стены. Тяжёлый запах сырости. Руки связаны. На губе — солоноватый привкус крови. Она лежала на холодном полу. Вокруг — глухая тишина. Ни голосов, ни шагов. Лишь слабое, почти незаметное жужжание, словно от лампы под потолком.

Лукреция попыталась освободить руки — тёрла запястья о грубую поверхность пола, извивалась, надеясь на слабость узлов, но верёвки только больнее врезались в кожу. От отчаяния и бессилия глаза наполнились горячими слезами. Она сдерживалась до последнего, но теперь — просто не могла.

И вдруг... шаги. Тяжёлые, размеренные. Дверь с лязгом отворилась, пропуская тусклый свет. На пороге появился мужчина — высокий, широкоплечий, с мрачным выражением лица. Чёрные волосы, тёмные глаза, в которых не отражалось ни капли сочувствия. Тело — словно выточено из камня, даже чрезмерно накаченное, как у бойца, давно привыкшего к насилию.

Но внимание Лукреции мгновенно отвлекло не это — он держал кого-то под руку. Тонкая фигура, растрёпанные волосы, испуганный взгляд. Элиза.

— Элиза! — воскликнула Лукреция, дёрнувшись вперёд, забыв на миг о связях и боли. — Элиза!

Тотчас мужчина крепче сжал девушку, не дав ей приблизиться. Лицо Элизы побледнело, но она не отвернулась. Их взгляды встретились — и Лукреция увидела в её глазах страх... и странную вину.

Мужчина резко толкнул Элизу вперёд, и та, пошатнувшись, почти упала рядом с Лукрецией.

— Приведите себя в порядок... — его голос был низким, глухим, как раскат далёкого грома, — и не делайте глупостей. Скоро за вами приедут.

Он не ждал ответа. Развернулся, глухо стукнул каблуками по полу и скрылся за тяжёлой дверью, которая с силой захлопнулась за ним. Замок щёлкнул. Тишина снова вернулась в каменную камеру.

Элиза медленно подняла голову. Губы дрожали, в глазах стояли слёзы. Лукреция, забыв о боли, приподнялась, насколько позволяли верёвки.

— Элиза... ты как? Что происходит? Почему ты здесь?

Элиза не сразу ответила. Казалось, она борется сама с собой, прежде чем заговорить.

— Мне очень жаль, Лукреция, — прошептала она, опуская глаза. — Я не могла ничего сделать...

Но Лукреция не была наивной. В словах Элизы, в её тоне и виноватом взгляде слишком многое говорило само за себя. Слишком знакомо. Она медленно выпрямилась и бросила на девушку холодный, пронзающий взгляд.

— Только не говори, что ты тоже угодила в ту же ловушку... — голос звучал спокойно, почти без эмоций, но под этой ледяной поверхностью скрывалась ярость. — Всё ради Алехандро?

Элиза не ответила. Лишь прикусила губу и опустила глаза — жест, который только подтвердил всё без слов.

— Чёрт возьми, Элиза... — прошептала Лукреция, отводя взгляд. — Я ведь предупреждала: вам с ним нельзя быть вместе. Это опасно для вас обоих.

Элиза медленно подняла голову. В её взгляде больше не было страха — только упрямая, отчаянная решимость.

— Любовь невозможно контролировать. Ты это знаешь лучше, чем кто-либо. Разве твой брак с Романо не был таким же невозможным? Наши семьи враждовали... и всё же ты рискнула. Почему ты думаешь, что у меня с Алехандро нет шанса?

Лукреция горько усмехнулась.

— Потому что твои братья ненавидят его до глубины костей. И если хоть кто-то из них узнает, что вы вместе... они убьют его. Без колебаний.

— Я знаю, — Элиза подняла на Лукрецию глаза, полные боли и усталости. — Но я не могу избавиться от своих чувств. Без него... я задыхаюсь. Восемь лет я жила чужой жизнью. Без семьи, без права выбора. А теперь, когда я снова здесь, — она замялась, — мне трудно вернуться к этой роскошной, замкнутой жизни.

Голос дрогнул.

— Алехандро стал для меня глотком воздуха. Моим спасением. Понимаешь?

Лукреция молчала. Она слушала, и в груди всё холодело. Элиза говорила о прошлом, которое никто прежде не озвучивал. Лукреция помнила только версию, которую всем вбивал в головы Доменико. А настоящая история... Возможно, её знали только немногие. Даже Романо никогда не говорил о своей сестре. 

— Я боюсь, Лу, — тихо добавила Элиза. — Боюсь за него и за себя. Я люблю свою семью... Но если придётся выбирать — я выберу Алехандро.

Слова ещё не успели отзвучать, как дверь распахнулась. В проёме вновь появился тот же мужчина, что приходил ранее. Но теперь он был не один — за его спиной маячили ещё двое. Лица хмурые, движения отточенные, военные. Они не скрывали оружия.

— Пора, — коротко бросил главный, не удосужившись объяснить, куда и зачем.

Элиза вздрогнула. Лукреция инстинктивно прижалась к стене, сжимая её руку. Но мужчины уже подошли ближе, жёстко, но без лишней грубости, подняли девушек с места. Лукреция попыталась вырваться, но хватка была крепкой.

— Куда вы нас ведёте? — спросила она, не скрывая гнева.

— Приказ. Идём, — последовал сухой ответ. И взгляд — пустой, без единой эмоции, как у человека, чья совесть давно заглушена дисциплиной.

Их вели по длинному, узкому коридору, где тусклый свет едва пробивался сквозь пыльные лампы. Каменные стены будто сжимались вокруг, как если бы здание само пыталось проглотить своих гостей. Воздух становился всё тяжелее с каждым шагом.

Но внезапно — свет. Дверь впереди распахнулась, и мрак отступил. Девушки очутились в просторной, богато обставленной гостиной. Резкий контраст с тем, что было до этого, заставил их на мгновение замереть.

Мягкое, рассеянное освещение, тёмная мебель с зеркальным блеском полированного дерева, в углу — массивный камин, уже потухший, но всё ещё источавший запах угля и гари. Стены украшали тяжёлые картины в золочёных рамах, но, несмотря на внешнюю роскошь, воздух здесь был настороженным — в нём пряталась неуютная, липкая угроза.

Солдаты, не проронив ни слова, усадили девушек на диван из тёмной кожи. Хватка ослабла, но их внимание не исчезло — охранники остались стоять по периметру, словно стены сами наблюдали за ними.

Элиза прижалась к ней, напряжённая, с побелевшими пальцами. Лукреция, напротив, выпрямилась. Холодный, пристальный взгляд скользил по комнате, выискивая детали, улики, ответы. Внутри всё сжималось — сердце стучало в груди, подсказывая: опасность рядом.

— Где мы? — прошептала она, и голос её хоть и был тихим, прозвучал отчётливо. В нём слышалась не только тревога, но и готовность к действию. 

Ответа не последовало. Вместо этого дверь снова отворилась. На пороге появился мужчина.

Кудрявые тёмно-русые волосы, холодный, пронизывающий взгляд, лицо выточено с точностью, как у хищника. На нём был дорогой тёмный костюм, который сидел безупречно, как влитой. Обувь — без единого пятнышка. Он вошёл с уверенностью человека, которому здесь принадлежит всё.

— Приветствую вас, дамы, — произнёс он с ухмылкой, словно актёр, выходящий на сцену перед финальным актом. — Деметро Ломбарди. Возможно, вы слышали обо мне. Возможно — нет. Но это не имеет значения.

Он опустился в кресло напротив, закинув ногу на ногу, не сводя с них взгляда.

— Что тебе нужно? — выпалила Элиза, не выдержав молчания.

Он усмехнулся шире.

— Вы, конечно. Но всё по порядку. Прежде чем мы отправимся в Лас-Вегас... — его голос стал мягким, но вкрадчивым, как шёлк, натянутый на сталь. — Дождёмся третьего экземпляра.

Он оскалился, словно тигр перед броском.

Лукреция и Элиза переглянулись. В их взглядах — тревога, непонимание... и нарастающий страх.
Третий экземпляр? Кто?

Лукреция молчала, впитывая каждое слово Деметро. Его фразы сначала казались бессмысленным шумом, пафосным спектаклем, пока не вспыхнула мысль — резкая, как удар током.
Третий.
Силена.

Она резко подняла голову — и в этот же миг заметила её.

На пороге стояла женщина. Грациозная, безупречно собранная, будто только что вышла с подиума. Тёмные волосы собраны в безукоризненный хвост, губы выкрашены в глубокий бордовый оттенок. На её лице не было ни растерянности, ни страха — только спокойная, уверенная осанка. И под лёгкой тканью платья — заметный округлившийся живот.

Силена.

Её шаги были медленными, размеренными — будто она не входила в логово врага, а возвращалась на свою территорию. Комната замерла в напряжённом ожидании.

Лукреция резко встала с дивана, сердце заколотилось. Элиза подскочила следом, не отрывая взгляда от появившейся фигуры.

— Силена?.. — выдохнула Лукреция, словно не веря, что это действительно она.

Силена скользнула по ним тёплым взглядом и легко улыбнулась. А затем её внимание переключилось на Деметро.

— Деметро собственной персоной, — произнесла она, ее голос прозвучал с насмешкой. — Не думала, что ты скатишься до такого уровня. Покуситься на женщин Карделло? Ты в своём уме?

Деметро прищурился. В его взгляде мелькнуло раздражение.

— Ты беременна, — сказал он резко. — Почему я об этом не знал?

— Потому что никто не знал, — спокойно ответила Силена. — Ни ты, ни твой отец. Кстати, где он? До сих пор прячется за спинами своих сыновей?

Её смех разрезал напряжение в комнате, звонкий, почти вызывающий.

Лукреция не сводила с неё взгляда. Сердце тревожно сжалось — не из-за угрозы, а из-за самой Силены. Та играла с огнём. Слишком уверенно, слишком дерзко. Но в её глазах не было ни тени сомнения — будто она всё предусмотрела.

Она знала, что делает. И, судя по всему, давно готовилась к этой встрече.

— Следи за языком, Силена, — холодно бросил Деметро, и в его голосе впервые послышалась угроза. — Пока я не потерял терпение.

Силена остановилась, на секунду задержав на нём взгляд. Её губы изогнулись в едва заметной усмешке.

— Угрожаешь? — спокойно спросила она, с лёгким удивлением, будто говорил не глава криминального клана, а капризный ребёнок. — Как низко. Даже для тебя.

Она не стала дожидаться ответа. Словно полностью контролируя происходящее, подошла к дивану и села между Лукрецией и Элизой, легко взяв их за руки. Движение — нежное, почти материнское. Успокаивающее. 

— Только вот, — сказала она, не глядя на Деметро, — мне кажется, это тебе стоит быть осторожным. Ты ведь не совсем понимаешь, с кем имеешь дело.

Её голос был тихим, ровным, почти ласковым. Но в нём была та угроза, которую не кричат — от неё кровь стынет именно потому, что она звучит шёпотом.

Лукреция почувствовала, как тепло от руки Силены переливается в её собственную — словно Силена брала часть напряжения на себя, как щит. И в то же время, это было напоминание: она здесь не жертва. И не пешка.

Элиза сжала пальцы крепче. Деметро смотрел на них, не мигая, и в его глазах закипало раздражение, сменявшееся тревожной задумчивостью.

— Что ж, — холодно произнёс Деметро, поднимаясь с кресла и выпрямляясь в полный рост. Его голос снова обрёл хищную сдержанность, как у человека, которому наскучила игра. — Я не намерен сейчас устраивать драмы. Если все в сборе, пора идти.

Он бросил короткий, лениво-указующий жест в сторону охранников. Те сразу оживились, двинулись к девушкам с точной синхронностью, как хорошо выдрессированные волки.

Лукреция напряглась, чувствуя, как волна сопротивления поднимается в груди. Рядом Элиза сделала резкое движение — инстинктивное, защитное. Но прежде, чем кто-либо успел сказать хоть слово, Силена чуть наклонилась к ним, всё ещё держа их за руки, хоть они и были связаны.

Её голос был едва слышным, почти не различимым — предназначенный только для них.

— Не делайте глупостей. Идите тихо. Следуйте приказам.

Никаких эмоций. Ни страха, ни мольбы. Только спокойная, ледяная уверенность.

Лукреция повернула голову к ней, и на долю секунды их взгляды встретились. В глазах Силены горел не страх — а расчёт. План.

Она что-то задумала.
И ради этого плана им нужно было повиноваться.

Солдаты приблизились. Один, с каменным лицом, аккуратно, но настойчиво взял Элизу за локоть. Второй — Лукрецию. Движения были без грубости, но с той непоколебимой уверенностью, которая ясно говорила: сопротивление будет бесполезным.

Они подчинились. Пока.

Силена же шла рядом, не торопясь. Всё в её походке говорило о внутренней власти — спокойной, выверенной. Будто она не шла в неизвестность, а направлялась на приём, где она — почётная гостья.
Позади шагал третий охранник, но он не посмел прикоснуться к ней. Возможно, из-за её беременности. Возможно, потому, что за её внешним спокойствием чувствовалась сила, которую глупо было провоцировать. Им, похоже, казалось, что она не опасна. И это была их первая ошибка.

Их провели через служебный коридор — тускло освещённый, глухой, с бетонными стенами, будто из подземелья. Шаги гулко отдавались в пустоте, и теперь каждый звук будто набирал вес, предвещая приближение чего-то, что невозможно остановить.

Снаружи уже сгустились сумерки. Воздух был тяжелый, сырой, пропитанный напряжением, словно гроза зависла над землёй, но не торопилась разразиться. Где-то вдалеке выл ветер, и этот вой звучал зловеще.

Возле обочины их ждала огромная чёрная машина с тонированными окнами. Массивная, будто сделана не для перевозки людей, а для транспортировки секретов.

Один из охранников открыл заднюю дверь и молча указал внутрь. Без слов. Без объяснений. Вопросы здесь никто не задавал — только подчинялись.

Лукреция и Элиза бросили друг на друга короткий, тревожный взгляд и сели. Следом — Силена. Её движения оставались медленными и точными, как у человека, уверенного в каждом своём шаге. Ни один мускул на её лице не дрогнул.

Она всё так же вела себя как та, кто знает больше, чем говорит.

Дверь захлопнулась с глухим щелчком. Изнутри салон оказался просторным, обитый коричневой кожей, с тусклым, рассеянным светом над головой. Машина тронулась без единого рывка, плавно, как катер по чёрной воде.

Несколько секунд в салоне стояла полнейшая тишина. Только гул мотора и редкий хруст гравия под колёсами.

Элиза первой нарушила молчание:

— Скажи, что ты всё это контролируешь, — прошептала она, не отводя взгляда от окна.

Силена не ответила сразу. Она медленно повернулась к ней, затем к Лукреции, и наконец сказала:

— Не переживай всё под контролем.