Влюбленная

                                 3 месяца спустя

Романо притянул Лукрецию ближе, его ладони скользнули по её телу — медленно, нежно, от груди к животу и обратно, рисуя на ней свои собственные узоры. Он любил такие утра — редкие, украденные у беспокойных дней, когда не нужно было никуда спешить. Когда можно было просто быть рядом с ней.

Он ласкал её неторопливо, выводя из сна своими прикосновениями, пробуждая каждую клеточку её тела. Лукреция тихо зашевелилась в его руках, сладко выдохнув его имя — «Роми» — этим своим нежным, едва слышным голосом, от которого он терял голову. Она сама придумала это уменьшительное, называя его так в самые искренние моменты. И пусть в этом прозвище было что-то совершенно несовместимое с его холодной репутацией, он позволял ей это — позволял всё.

Продолжая свои движения, чувствуя, как её тело предательски откликается, как в ней нарастает желание, несмотря на попытки сопротивления.

— Роми, я... — жалобно прошептала она, сжавшись в его объятиях.

Романо лишь усмехнулся, наклонившись к её шее, оставляя там горячий поцелуй.

— Терпения, фиалка, — шепнул он ей на ухо, ощущая, как дыхание сбивается всё сильнее.

Её тепло, её запах, её дрожащие губы — всё это сводило его с ума медленно, мучительно сладко.

Лукреция тихонько всхлипнула, когда его пальцы снова скользнули по её животу, чуть ниже, обжигая кожу одним только своим прикосновением. Она сжала в кулаках простыню, стараясь сохранить хоть какое-то подобие самообладания, но рядом с Романо это было невозможно.
Он любил видеть её в такие моменты — растрёпанную, смущённую, тянущуюся к нему, его фиалка. Хрупкая снаружи, но такая сильная внутри.

Романо медленно развернул Лукрецию к себе, так, чтобы видеть её лицо. Он хотел запомнить каждую эмоцию, каждую дрожь ресниц. Большим пальцем он обвел контур её губ, заставляя открыть глаза и встретить его взгляд.

— Посмотри на меня, — приказал он мягко, но властно.

Лукреция подчинилась без слов. Голубые глаза, затуманенные страстью, встретились с его — в них читалось полное доверие и желание.

Романо больше не сдерживал себя. Его губы жадно накрыли её, поцелуй был долгим, требовательным, без права на отступление. Он впитывал тихие стоны, чувствовал, как под его пальцами тело жены становилось мягким, податливым.

Его рука уверенно скользнула вниз, без промедлений нырнула под её трусики. Он нашёл там горячую влагу, доказательство возбуждения. Пальцы двигались медленно, давя сильнее, заставляя Лу извиваться в его руках.

Лукреция вцепилась в его шею, прижимаясь к нему всем телом. Через тонкую ткань он чувствовал её жар, и его собственное напряжение только росло. Он уже с трудом сдерживал себя, желание выжигало изнутри, требовало немедленного удовлетворения.

Но он не собирался отпускать так просто. Он хотел довести её до грани, до потери разума, прежде чем сам сорвётся.

Романо чувствовал, как дыхание стало сбивчивым, как дрожь проходила по её телу с каждым его движением. Он не позволял ей забыться полностью — каждый раз, когда она почти достигала предела, он замедлялся, заставляя стонать от нетерпения.

— Скажи, чего ты хочешь, — прохрипел он. — Прошепчи это мне.

Лукреция выгнулась к нему, горячая и беспомощная. Она пыталась найти его губы, но Романо отстранился, сжимая её бедра так, что на коже наверняка останутся следы.

— Произнеси, фиалка, — требовательно повторил он, не отводя взгляда от её глаз.

Лукреция сдалась и голос сорвался:

— Тебя... Роми... только тебя...

Эти слова окончательно сорвали с него остатки самоконтроля. Романо одним резким движением стянул с неё трусики и раздвинул её бёдра, подчиняя себе без остатка.

Он прижал её к матрасу, крепко удерживая запястья над головой одной рукой. Лукреция извивалась под ним, её бёдра сами искали его, требуя большего. Романо не торопился, наслаждаясь каждым всхлипом, каждым трепетом тела под ним.

Наконец, не сдерживая больше ярость желания, он вошёл в неё резко, грубо, заставив закричать его имя. Лукреция выгнулась дугой, принимая его жадно, полностью.

Романо двигался в ней жестко, требовательно, каждым толчком забивая в неё свою власть, свою безусловную принадлежность. Он стиснул зубы, чувствуя, как она судорожно сжимает его внутри себя, всё ближе подбираясь к краю.

— Смотри на меня, — рыкнул он, вцепившись пальцами в её волосы и заставляя её поднять к нему глаза.

И когда её тело задрожало в его руках, Лукреция разорвалась в крике наслаждения, задыхаясь от силы накрывшего оргазма. Её судороги подтолкнули и его к краю. С глухим стоном Романо вогнал себя в неё до предела, разрядившись с таким бешеным напряжением, что ему самому пришлось с усилием удержаться на локтях, чтобы не придавить её.

Их тела ещё долго подрагивали в остатках наслаждения, сливаясь в один безумный, горячий комок.

Когда всё утихло, Романо не спешил отпускать. Он накрыл их одеялом, не выпуская её из объятий. Пальцы нежно скользнули по её влажным волосам, убирая их с лба. Лукреция откинула голову назад, смотря на него с мягкой улыбкой, уткнувшись носом в его шею. Он не мог оторвать от неё взгляда, чувствуя, как тепло проникает в каждую клеточку его тела.

Романо знал, что в его мире слабости смертельно опасны. Но сейчас он не мог думать о правилах. Она была его слабостью. Его гордостью. Его болью. Его спасением.

Он ощущал, как в груди стягивается что-то глубокое и тревожное — чувство, которого он боялся больше смерти. Лукреция была для него слишком важной. И именно это делало её его самой большой уязвимостью.

Романо прижал губы к её макушке, тихо шепча:

— Моя... Только моя.

И в этом признании не было ни капли нежности — лишь безусловное, всепоглощающее притяжение, дикое и неукротимое.

Он знал: за неё он готов был пролить кровь. Много крови. И если кто-то попробует отнять её — мир утонет в ней.

Он любил Лукрецию — любил всё в ней. Её голос, особенно когда она пела, был для него волшебством, в котором звучала нежность и сила, пронизывающая каждую ноту. Он любил её характер — одновременно мягкий и ласковый, но в то же время сильный, скрытый внутри, как ядро твердого камня. Он не мог устоять перед её голубыми глазами, в которых можно было утонуть, и её длинными белокурыми волосами, которые всегда казались такими живыми, мягкими, словно волны, играющие на солнце. Её смех был лёгким и нежным, таким же, как и она сама — элегантная, умная, с удивительной способностью оставаться уверенной и непоколебимой.

Он никогда не признается вслух, как сильно она ему нужна.
Он будет защищать её, обеспечивать ей безопасность, прижимать к себе в моменты тревоги. Но сказать "я люблю тебя" — это означало бы оголить самое уязвимое место.
А у таких, как он, не должно быть слабостей.

И всё же, лёжа сейчас рядом с ней, Романо впервые в жизни осознал: он уже проиграл эту битву. И даже если бы захотел, уже не смог бы жить без Лукреции.

Как бы Романо ни хотелось задержаться рядом с Лукрецией ещё хотя бы на мгновение, реальность беспощадно тянула его обратно в дела. Ситуация с Вегасом ухудшалась с каждым днём, и теперь ему приходилось быть начеку круглосуточно. Он знал: враги будут бить в самое больное место — в тех, кого он любит. В Лукрецию.

Хотя Доменико, к счастью, прекратил устраивать бессмысленные кровавые расправы, это не изменило сути: Лас-Вегас не желал перемирия. Даже предложение заключить брачные союзы с одной из женщин их семьи не смягчило их требования.

Энцо Ломбарди, глава враждебной стороны, был предельно откровенен: он хотел лучших. Трёх женщин, которых семья Карделло ценила превыше всего, для своих трёх сыновей. Среди них — Элиза, Лукреция и Силена.

Только через его труп, думал Романо. Ни Лукрецию, ни Элизу, ни даже взбалмошную, но родную Силену он не отдаст. Даже если отец уступит под давлением стариков, он — Романо — никогда не позволит кому-то распоряжаться их судьбами.

И он знал: Доменико поступит так же. В этом они были едины, как никогда.

Романо тяжело вздохнул и, неохотно оторвавшись от теплого тела Лукреции, сел на край кровати. Его спина играла линиями мышц в утреннем свете, падающем через приоткрытые шторы. Он провёл рукой по лицу, отгоняя остатки сна и нежности, которые всё ещё держали его на грани между домом и войной.

Лукреция молча наблюдала за ним, прижимая простыню к груди. В её глазах скользила нежность, тревога и гордость вперемешку. Каждый его жест — как отдельная картина: как он неспешно натягивал брюки, как застёгивал рубашку, аккуратно подбирая запонки. Его движения были выверенными, собранными — в каждом ощущалась сила и решимость.

Романо заметил её взгляд. На секунду замер, словно запоминал такой — растрепанной, с блестящими глазами и губами, ещё припухшими от поцелуев.

Он вернулся к кровати, наклонился и, придерживая её лицо ладонью, мягко коснулся губ. Поцелуй был коротким, но глубоким, полным всего, что он не успел сказать вслух.

— Будь умницей, фиалка.

Лукреция кивнула, замирая от его близости, от тяжести этих простых, но таких важных слов.

Романо ещё раз провёл пальцами по её щеке и, не оглядываясь, вышел из спальни, оставляя за собой аромат парфюма и ощущение неизбежности.

                                          ✦✦✦

Как и всегда, Ксандер был на месте, когда Романо вошёл в клуб. Но сегодня в его облике ощущалась какая-то напряжённость, тяжесть, которая сразу бросалась в глаза.

Романо прошёл взглядом по нему и, остановившись рядом, хмыкнул:

— На тебе лица нет.

Ксандер нервно сжал пальцы и опустил взгляд.

— Наших людей, Романо... Их убили прошлой ночью, — его голос звучал глухо. — Я не хотел беспокоить тебя до утра.

Романо почувствовал, как его грудь сжала ледяная пустота, но на внешности не отразилось ни малейшего волнения. Он оставался хладнокровным, пугающе собранным. Сделав шаг вперёд, он навис над Ксандером.

— Убить наших людей в нашем городе... — выдохнул он через нос, сдерживая поток ярости. — Это вызов. Личное оскорбление.

Резко отвернувшись, Романо направился к барной стойке и забил пальцы в поверхность дерева, пытаясь найти опору.

— Отец в курсе? — спросил он, не оборачиваясь.

Ксандер кивнул.

— Чёрт, — выругался Романо.

— И не только он, — добавил Ксандер. — Все наши уже в курсе.

Романо на мгновение замер, его взгляд стал туманным, а пальцы, продолжавшие вгрызаться в дерево, побелели от напряжения. Он собирался что-то сказать, но его внимание внезапно охватило всё вокруг — взгляд скользил по комнате, словно пытаясь уловить каждое движение, каждое слово, которое могло бы дать ключ к разгадке.

— Мы предполагаем, что это Вегас, — начал Ксандер. — Но это ещё не подтверждено. Одно ясно — нас точно пытались подставить. Они знали, как действовать.

Романо снова отвернулся, его лицо стало непробиваемым, как камень. В голове роились тысячи мыслей, но одно он знал точно: кто бы это ни был, они заплатят за свои действия.

— Вегас... — повторил он тихо, сквозь зубы. — Если это Энцо, значит, игра выходит на новый уровень.

Он повернулся к Ксандеру, в его глазах загорелся огонь решимости.

— Мы должны быть готовы ко всему. Я хочу знать всё. Каждое движение, каждый шаг. Детальные отчёты. Пусть никто не уйдёт без внимания.

Ксандер кивнул, понимая, что неважно, кто стоит напротив — они будут действовать беспощадно.

— Всё будет сделано, Романо, — сказал он, вставая, готовясь к следующему шагу.

Романо посмотрел на него с ледяным спокойствием, но в его взгляде появилось что-то новое — решимость, которая не оставляла места для сомнений. Он был готов к войне. И эта война, как всегда, начнётся с первого шага.

— Действуй, Ксандер. Пусть они почувствуют, что такое настоящая сила. Мы не уступим.

Романо молча прошёл в кабинет и, не оборачиваясь, плотно закрыл за собой дверь. Деревянный пол под его шагами скрипел, а слабый щелчок замка прозвучал в тишине, как выстрел. Он подошёл к столу, где в залитой дневным светом комнате всё казалось слишком спокойным для того, что бушевала у него внутри. Его пальцы на ощупь нашли пачку сигарет. Привычный ритуал. Надежный способ хоть на мгновение унять ярость, закипающую в крови.

Он закурил, медленно затянулся, выпуская дым через стиснутые зубы.

Мысли метались, как разъярённые звери в клетке. Романо всегда знал, что рано или поздно ему придётся столкнуться с этим человеком. Но то, что произошло сейчас, казалось слишком личным. Почему именно сейчас? Что изменилось? Он не мог позволить себе ошибку. Ни малейшего слабого звена, никакой небрежности. Он должен был быть первым, кто нанесёт удар.

Взгляд скользнул по заваленному бумагами столу — отчеты, планы, схемы. Но среди привычного хаоса выделялась синяя папка. Он нахмурился, взял её в руки и открыл.

Первая же страница заставила его сердце сжаться. Внутри были фотографии Лукреции — в машине, возле дома на вечерних встречах, где они стояли рядом. Романо на мгновение застыл, когда его взгляд зацепился за ещё одну серию снимков. Это была Элиза, и на одной из фотографий она была с Алехандро. Они были слишком близки друг к другу. Это стало для него ударом. Кто-то следил за ними, постоянно находился рядом, и это усложняло всё до предела.

Пламя ярости заполыхало в груди.
Это означало, что угроза уже здесь.