Семь кругов яда.

Мы были, есть и бу-у-удем есть.

Иногда даже вку-у-усно!

Черные лакированные сапоги, белоснежные костюмы с кучей застежек, брендированные щиты, белые перчатки… Казалось бы, вот они — принцы из сказки, прискакавшие на зов прекрасной принцессы. Красивые мечи, золотистая бахрома на галифе, а поверх этого сказочного гардероба, словно украденного с детского утренника, красуются бандитские, небритые рожи. Вот огромный, лохматый Мясник, герой сказки «Красавица и чудовище». Судя по его виду, красавица его недолюбила… «Мм… Ты точно уверен, что проклятие спало?» — странным голосом интересуется красавица, ожидая явно не этот результат. «Да! Ты меня расколдовала!» — радостно заявляет лохматое нечто, почесывая шевелюру. Еще бы, красавице, которая на него позарилась, нужно давать медаль за отвагу.

— Теперь тебя зовут Алан! Только побрейся и помойся, принц! — заметила я, в надежде, что кусок нашего мыла расколдует похлеще поцелуя канделябра. Кровоподтек на скуле, оставшийся после совещания, намекал о героизме, что будет нелишним, если правильно преподнести.

— Ты должен вести себя так, словно только что сражался за честь прекрасной дамы! — пояснила я, осматривая результат.

— За какую часть? А! За ту! Ну это мы могем! — обрадовался «принц», пока я радовалась тому, что ко мне не прискакало нечто подобное.

Рядом в строю стоял лысый «принц» с париком и гематомой на голове от прямого попадания канделябра. Судя по покрасневшим глазам, он недавно нырял в поисках русалочки на дно бутылки. Любая, уважающая себя русалочка отгребала бы как могла, стараясь не попасть в горячую голову и под горячую руку.

— Тебя зовут Эрик! — командовала я, раздавая имена. «Изыди!» — вопило что-то внутри меня, когда дохнули перегаром.

Одноглазый «принц» стоял следующим и смотрел на меня единственным глазом. Ну тут все просто. Такой и в страшном сне не приснится даже самой Спящей красавице. Я прямо представила, как он мужественно продирался сквозь дебри заколдованного леса, воевал с колючками, прорубал себе путь к замку, чтобы в потемках случайно выколоть себе глазик. И все ради того, чтобы взглянуть хоть одним глазочком на красоту неописуемую!

— Будешь Филиппом! — нарекла я, переходя к следующему. Бородатый, молчаливый, угрюмый, с разбитым носом бугай размером с шифоньер почесал основной поисковик приключений. С таким лицом можно соблазнить только труп недельной давности, поэтому с моей легкой руки он был наречен Фердинандом.

Пока я готовила выступление, прорабатывая каждый выход, демонстрацию продукции, «принцы» категорически отказывались приводить себя в порядок, бухтя и проклиная тот день, когда связались со мной.

Неподалеку художник рисовал плакат. Точнее, перерисовывал буквы, написанные мной. Я посмотрела на деревянный щит, пробежала глазами строчки и сглотнула, осматриваясь по сторонам. «Цветочек и ее команда работают без перерыва и выходных, для того чтобы удовлетворить ваши потребности…»

— Куда делся первый слог «ко» в слове «команда»? — поинтересовалась я, чувствуя, как лютые ежики уносят меня под шкаф.

Нельзя кричать на них. Ни в коем случае. Завтра у нас важное мероприятие, поэтому…

— Как написали, так я и перерисовал! Сами виноваты! Разборчивей надо было! — хмуро отозвался художник, размахивая листочком и сверяясь с результатом. — Мне еще ваш портрет рисовать, так что не мешайте!

— Вы действительно молодец, — вздохнула я, выдавливая из себя улыбку, перечитывая фразу снова и понимая, что какой-то моей части тела пора давать медаль передовика производства. — Вы настоящий гений! Мне очень нравится, только «ко» перед… хм… добавьте… А так все замечательно!

Первые штрихи будущего портрета были многообещающими…

На столе лежала стопка черных каталогов. Я взяла верхний, задумчиво пролистала, а потом застыла на месте. Пришлось взять второй и проверить свою догадку. Не знаю, как вам, но если мне в руки дадут «Какалог», то я задумаюсь о некрологе.

Глазик нервничал, руки тряслись. Я потом выпишу им именные награды премии Дарвина, но сейчас нужно быть очень терпеливой и доброжелательной. На носу важное событие.

— Исправьте, пожалуйста, — кротко заметила я, пытаясь не спугнуть боевой дух моей… команды. — Очень-очень красиво получилось… Вы просто талант! Я так рада, что вы работаете с нами!

«Принцы» ныли, как маленькие девочки, разглядывая свои костюмы и ощупывая выбритые лица, художник орал, что у него не помещается! Я краем дергающегося глаза увидела в самом низу щита радостную новость: «Члены президентского клуба стоят…» Ну что поделать? Стоят, и слава богу! Жаль, то, что стоят они выше обычных партнеров, художника не волновало…

— Вы как-нибудь попробуйте дописать, — ободряюще улыбнулась я, чувствуя, как ежики уже пришли по мою душу от таких радостно-эротических новостей. Завтра у нас состоится презентация, которую мы должны провести со всей торжественностью прямо в столице. От этого зависит доверие к нам как к компании.

— Кончил! Любуйся! — заорал художник, тыкая мне под нос деревянный мольберт. С доски смотрела на мир косыми глазами вобла с парезом лицевого нерва. Правый глаз у меня сполз на щеку, зато левый подозрительно прищурился, как бы изучая платежеспособность клиентов.

— Отлично, — выдавила я из себя подобие радостной улыбки — благодарности за то, что меня структура родная не узнает.

Несколько магов-новичков делали презентацию, рисуя радужные перспективы сотрудничества с нами. На фоне искрящейся радуги, как тараканы, бесцельно бегали какие-то человечки. Я присмотрелась. Такое чувство, что через пару секунд их накроет огромным метеоритом.

— Какая прелесть! — елейно улыбнулась я, прижав руки к груди. Если у наших конкурентов было полноценное кино-блокбастер 3D, то мы пока претендовали на двухмерную презентацию из рисунков на заборе. Вдоль радуги скакал веселый огурец на ножках-спичках…

— Какой милый огурчик! Да вы просто молодцы! — оскалилась в улыбке я, слушая возмущение художника, который пытался исправить каталоги. Овощ в помощь!

— Это вы! — гордо ответили аниматоры, а я внимательно следила за приключениями деятельного и неуемного овоща, который никак не хотел эволюционировать до прямоходящего, несмотря на несколько серьезных попыток.

— Вы понимаете, что это как бы символизирует ваше трудолюбие! — расцвел от похвалы один мультипликатор. — Мы просто подошли к этому вопросу нестандартно… Радуга символизирует будущее… А вы изображены как…

Я кивала и соглашалась.

— У меня опять не помещается! — заорал художник, тыкая мне в лицо «презентацией наших бонусов». «Руководство обещало нам пох…» — красовались красивые буквы в самом низу щита. Да, «походы» отменяются. Надо было писать «в круиз». Мы тоже очень хотим в круиз! Чуткое руководство идею поддержало, послав меня, правда, нежно. И Эврард изящно подчеркнул, что из того места, которое он выбрал нам для похода, сувениры ему не приносить!

Я вышла из зала, вслушиваясь в то, что на этот раз не влезает в предложении, «Идите, находчивые и трудолюбивые, прямиком в мою структуру!»

— А можно я не буду дописывать «…одчивые и трудолюбивые», — послышалось за спиной перед тем, как я осторожно закрывала дверь, чтобы не мешать рабочему процессу. — Люди и так все поймут!

Я быстрым шагом шла в сторону какого-нибудь темного уголка, вежливо улыбаясь и делая вид, что у меня все хорошо. Зайдя в свою комнату, я осмотрелась по сторонам, а потом заорала так, словно на меня бросилось стадо ежей. Схватив с кровати подушку, я остервенело швырнула ее на пол и принялась топтать! Задыхаясь от злости, я пинала подушку по комнате. Да они что? Сговорились? У меня по щекам текли слезы гнева. Ну почему нельзя просто взять и сделать все нормально? Перед мутным от слез взглядом промелькнула бабочка.

И тут я почувствовала, как меня обнимают. Я сглотнула, вдыхая запах и утыкаясь носом в чужую одежду, а потом засопела, как ежик. Меня гладили по голове, а я тихо всхлипывала, стараясь делать это беззвучно.

— Ти-и-ише, де-е-етка, ти-и-ише, — я жадно вдыхала запах, вцепляясь пальцами в чужую одежду.

— Это иллюзия? — прошептала я, впиваясь пальцами в Эврарда. Я едва доставала ему до груди.

— Де-е-етка, дру-у-ужба — это иллюзия. Сколько мо-о-ожно повторя-я-ять, — я слушала тихий голос и терлась щекой. — Ла-а-адно, мне пора рабо-о-отать…

— То есть мы — друзья? — удивленно спросила я, все еще наслаждаясь неуловимым запахом сандала.

— В како-о-ой-то мере, да-а-а. Положа руку на сердце-е-е, — сладко заметил Эврард, положив свою руку мне отнюдь не на сердце, а потом слегка проверив прихваченную добычу. — Иногда-а-а очень прия-я-ятно иметь друзе-е-ей…

— Совести у тебя нет! — возмутилась я, хмуро глядя на него. По губам ползла предательская улыбка, выдававшая мой самый страшный секрет. Я не умею злиться на него дольше пятнадцати минут.

— Цвето-о-очек еще не зарабо-о-отала мне на со-о-овесть. Учти, мне нужна больша-а-ая совесть, — усмехнулся Эврард, глядя на меня сверху вниз. — И криста-а-ально чи-и-истая…

Он наклонился ко мне и громко на ухо заявил:

— Внима-а-ание! Я плету интри-и-игу! Если Цвето-о-очек за-а-автра хорошо себя будет вести, то она получит пода-а-арок! Я заинтригова-а-ал? Кто молодец? Я-я-я молодец!

— А если все пройдет… — я слегка замялась, вспоминая находчивого художника, небритых «принцев» и скачки веселого огурчика. — Не очень хорошо… Не совсем плохо, но и не… Как бы так сказать? Скромненько и без пафоса… Средненько…

— Тогда-а-а буде-е-ет путеше-е-ествие… По карье-е-ерной леснице с двумя ве-е-едрами… Туда и обра-а-атно, — сладенько заметил Эврард. — Зна-а-аешь, де-е-етка, ты привыкла к пораже-е-ениям, поэтому бои-и-ишься успе-е-еха…

— Я не боюсь успеха! — возмутилась я, понимая, что он несет какой-то бред, чтобы меня позлить. — Я, наоборот, стремлюсь к нему!

— Не-е-е обма-а-анывай. Ты его бои-и-ишься… Я расскажу тебе, что такое успе-е-ех. Запомни, успе-е-ех — это иллюзия… — усмехнулся Эврард, глядя мне в глаза. — Шесть секу-у-унд дли-и-ится уди-и-ивление, шесть мину-у-ут — эйфори-и-ия и ше-е-есть часов — осозна-а-ание того, что ты молодец, ше-е-есть дней воспомина-а-аний и шесть ме-е-есяцев рабо-о-оты. И все-е-е. Вот и ве-е-есь успех. Ничего интере-е-есного… А теперь иди работай! И другим не мешай!

* * *

В столице яблоку негде было упасть. Никогда не думала, что у нас столько поклонников. В большинстве своем отмытые, чистенькие, ухоженные. Наших сторонников легко узнать среди общей грязной и вшивой массы.

Мы стояли на подмостках, на сколоченном столике лежали каталоги, на длинной скамье — новая продукция. Я смотрю, что новые духи «Маразм Вроттердамский», которые разлетаются, как горячие пирожки в школьной столовой, употребили не только наружу, но и внутрь. Причем внутрь понравилось больше, чем наружу.

— Дамы и господа! Я рада, что вы собрались на нашей Первой Ассамблее! — торжественно начала я, глядя на нашу внезапно отбелившуюся репутацию. Побритые, напомаженные принцы вызывали ажиотаж у женского населения даже в те неловкие моменты, когда они легким почесыванием подчеркивали, что они принцы, а не принцессы.

— Штаны узкие, — шептал принц Эрик, поправляя съезжающий с лысины парик.

— Не то слово, — бухтел одноглазый Филипп, пока принц Алан наматывал сопли на рукав, трогая то самое место на морде лица, где раньше были непролазные дебри бороды.

— Мы очень рады вам представить новые каталоги! — улыбнулась я, потрясая гроссбухом. — Давайте вместе сделаем мир чище! У нас есть несколько лидеров по продажам, которых мы бы хотели вам представить!

Рядом со сценой стояла горстка людей, которая неуклюже стала взбираться на подмостки.

— Вы добились внушительных результатов! — сообщила я, глядя на огромного мужика с хмурым взглядом исподлобья. — Поделитесь со всеми секретами ваших успехов!

Мужик высморкался, порадовав мир талантом бить соплю оземь, и что-то как-то засмущался, поправляя на себе лохмотья. Я предупреждала, что одеваться нужно презентабельно…

— Смелее. Расскажите, как вы работаете? — подбодрила я, хлопая в ладоши и улыбаясь публике. Новый лидер открыл рот, я замерла в предвкушении…

— Я… Мм… Э-э-э… — растерялся детина, глядя на собравшихся людей. — Короче, я такой подхожу к человеку и говорю ему…

Рев разъяренного медведя, который прикусил лапу, крик льва, которому туристы отдавили достоинство во время фотосессии в дикой природе, раскат грома и воздушная тревога — все смешалось в единый рык, от которого я согласилась бы купить даже слона, не торгуясь.

Моя видавшая виды структура вздрогнула от такого крика, толпа съежилась, а я почувствовала, что у меня теплеет. Но не в душе, как полагается при виде талантливого продажника, а где-то пониже… После такого крика отдают не только последние деньги, но и честь, девственность и даже концы, которые едва сводят. Где-то в сценарии должна прозвучать фраза: «Видите, главное — умение находить индивидуальный подход к каждому!» — но что-то, видно, не судьба мне ее произнести со всем заготовленным пафосом.

— С-спасибо, — растерянно заметила я, снова пытаясь вернуть себе слух. — А теперь, молодой человек, ваша очередь…

Заросшее чудовище в лохмотьях переминалось с ноги на ногу, пытаясь что-то сообразить.

— Смелее, — дружелюбно улыбнулась я. — Все жаждут услышать ваш секрет успеха! Как вы сумели стать таким успешным? Расскажите всем!

— Мой секрет успеха, — писклявым голосом и как-то задумчиво заметило чудовище. — Я раньше просил подаяние…

— О! — захлопала я, понимая, что сейчас услышу грустную, но очень мотивирующую историю о том, как был никем, а стал одним из самых успешных продажников нашей компании.

— Я и сейчас его прошу… Только раньше я стонал, что на лечение язвы… — чудовище закатило рукав, демонстрируя причину, по которой я не буду жать ему руку даже под угрозой терминации. — А сейчас прошу на ЛТО! И вы знаете, подают! Правда, кидают издалека, но я сноровистый. Раньше меня гоняли везде, а сейчас у меня есть крыша…

Одноглазый принц скромно покраснел, чувствуя, что успехом мы слегка обязаны ему.

— Он так и сказал: «Если кто тебя тронет, я ему быстро морду снесу!» — радостно закончил свою историю успеха один из будущих лидеров компании. — А эти штуки я покупаю и пью!

— Благодарю вас за доверие к нашей продукции, — сглотнула я, вспоминая, что видела на столе у некроманта. — Мы очень рады, что вы так привязаны к нашему бренду!

— Привязан! Еще как! С утра не выпил — день пропал! — заявил лохматый, расширяя наш ассортимент до ликеро-водочной продукции.

Следующей была женщина в черном, которая подняла заплаканные глаза.

— Как вам удалось достичь такого успеха? — осторожно поинтересовалась я, понимая, что у нее явно не все в порядке.

— Да как вам сказать… Муж был… Бил часто… Гнобил, гнида, постоянно… А ведь меня еще девочкой за него замуж выдали… — вздохнула она. — А потом мне сказали купить яд… Вот я и купила… И подругам посоветовала… Им тоже помогло…

И она маленькими такими шажочками, всхлипывая и утирая платком глаза, двинулась обратно.

— Какой брала? — раздался скрипучий женский голос из толпы. — Тот, что красный? Я зеленый вливала! Не помогло! Скукожить скукожило, но не до конца…

Вдова растворилась в толпе, а к ней потекли ручейком дамы всех возрастов, раздвигая локтями толпу.

— Как видите, — задумчиво заметила я, поглядывая краем глаза на формирующуюся на глазах структуру. — У нас очень многофункциональная продукция.

На подмостки вышел тощий, как жердь, мужик и без напоминания начал:

— Я родился в канаве. Моя мать, на тот момент еще живая, была шлюхой, отца своего не знал… — повествовал герой. — У меня было шестеро братьев и сестер. А потом мать родила еще седьмую. Их звали…

Через пять минут я уже знала об этом человеке все, кроме главного.

— Когда младшая сестра умерла от горячки… — продолжал он, а я нервничала, прикидывая, скольким еще не терпится рассказать свою историю успеха, поэтому решила задать наводящий вопрос.

— А как вы пришли к нам? — вежливо поинтересовалась я, как бы намекая, что первые шаги под стол нас мало интересуют.

— Мать меня лупила целыми днями… — заливался мужик, активно жестикулируя. — Помню, как возьмет прут и как начнет лупить…

— Но все-таки, — я вежливо пыталась перебить филологическую диарею, — как вы попали к нам?

— И лупит, и лупит… Потом была хворостина! Болючая! — делился воспоминаниями герой.

Нет, я все прекрасно понимаю, трудное детство, деревянные игрушки, прибитые к полу, недостаток витаминов, низкая розетка, скользкий подоконник, горячий чайник… Но ближе к делу!

— Лежу я, помню, на звезды смотрю… А спина болит… — повествовал наш лидер, горестно вздыхая. — А меня снова хворостиной… Потом кнутом… Потом снова хворостиной…

Я, конечно, никогда не была сторонником извращений, а теперь я точно знаю, что не буду.

— Простите, у нас очень мало времени, — вежливо улыбнулась я, пытаясь ускорить диарею по максимуму. — Не могли бы вы немножечко побыстрее!

— …Пешком шел до соседнего села, — задумчиво кивал головой любитель устраивать вечер воспоминаний.

Нет, я бы такому тост говорить не доверила!

— Как вы пришли к нам? — наседала я, глядя, как расчувствовавшийся товарищ выдавил из себя слезу.

— Не мешайте! — отмахнулись от меня. Но тут же рядом появились принцы, которые посмотрели на героя не очень дружелюбно. Принц Алан, например, разминал кулаки, сплевывая на землю.

— А сюда я пришел по нужде! — закончил свою биографию страдалец. — По большой нужде! Теперь у меня есть нужда, но маленькая… Так что если у вас есть нужда, приходите сюда!

На этой оптимистичной ноте, когда все дружно обрыдались, я, пожалуй, закончила бы, но у меня оставалась еще одна престарелая передовица продаж, которая тут же заняла место предыдущего оратора.

— Вот этот флакон, — начала бабка, доставая из холщовой сумки початый пузырек. — Помогает, когда зубы сводит… Всегда его пью. Вот этот — от живота лечит! Вот этот я в спину втираю! Вот этот я натощак пью по три капли! Для чего не помню, но помогает! У нас все в деревне так лечатся! Недавно ходила к умирающему, флакон ему дала. Выпить сказала! Как вскочил, как заорал, что сразу помирать передумал. Еще долго по деревне бегал! Потом, конечно, помер, но помогло…

— Спа-си-бо, ба-буш-ка, — сардонически улыбнулась я, глядя на флакон в ее руке. Умереть от «Розового оргазма» — это надо еще постараться. — А теперь перед вами…

Я достаточно торжественно говорю? Маги переглянулись и поставили свою презентацию с веселым огурцом.

— Выступит, — очень торжественно заявила я, поглядывая, как наша презентация мутнеет и превращается в серое облако. — Наш генеральный директор! Он расскажет вам свой секрет успеха, поделится своим опытом, даст напутствие и расскажет о мотивации! Внимание сюда!

Облако помутнело, зашевелилось. Я замерла в предвкушение бе-е-елого костю-ю-юма, закусила губу и…

— Рабо-о-отайте! — раздался из облака знакомый голос, а потом воцарилась подозрительная тишина. Маги переглянулись, принцы тоже.

— Это фисе-е-е, — снова раздался знакомый голос, а белого костюма я так и не увидела!

Что это было? Где речь на полчаса? Где «мы — самая лучшая компания на свете, запомните взрослые, передайте детям»? Где «сетевой — это тяжкий труд, и с него, бывало, мрут»? Где душещипательный рассказ: «Я был когда-то странным, мальчишкой безымянным, к которому на улице никто подойдет! Теперь я с каталогом, продажник я от Бога! А тот, кто не поверил, по ходу, идиот»? А как миллионы и лопата? Где все это? Где?!

— Он закрыл связь, — пожал плечами один из магов, а я почувствовала, как медленно обтекаю. Мне что, больше всех надо? Я же просила, чтобы Эврард сказал что-нибудь полезное! Мы тут вообще-то телеэфир хотели сделать, а не радио!

— Как вы уже поняли, весь секрет, — попыталась сгладить я неловкую ситуацию, — в постоянной, методичной и четкой работе. Он настолько увлечен своим делом, настолько занят работой, что советует и вам не расслабляться… Весь секрет его успеха кроется в работе! Всем спасибо, все свободны!

Народ стал расходиться, что-то интенсивно обсуждая, а я вместе с магами уже стояла в коридоре замка и решительными шагами направлялась к кабинету «работуна». Возле кабинета охраны не было. Я на всякий случай постучала сначала по двери, понимая, что сейчас постучу кому-то по голове! Я что, одна должна разгребать? Я же по-человечески просила выступить перед людьми! Мы же договаривались!

Я чувствовала себя идиоткой, открывая дверь и входя в кабинет.

Эврард в белом костюме невозмутимо сидел в кресле за столом.

— Цвето-о-очек, а не шла-а-а бы ты отсю-ю-юда, — сладко мурлыкнул наш стеснительный гениальный директор. — Я за-а-анят! У меня много рабо-о-оты!

— Так, я что-то не поняла! — возмутилась я, глядя в бесстыжие зеленые глаза. — Мы как договаривались? Ты должен был выступить перед людьми! Рассказать о компании! А вместо этого что? «Рабо-о-отайте!» Я тебе речь написала! Неужели тебе было трудно ее прочитать? Там всего лишь пять страниц! Пять страниц!

— Цвето-о-очек, я переда-а-ал общий смы-ы-ысл одним сло-о-овом! Зато каки-и-им! — усмехнулся Эврард, взглядом выпроваживая меня за дверь. — Иди-и-и! Или я в тебя чем-то ки-и-ину! Дава-а-ай, Цвето-о-очек! Не нерви-и-ируй меня!

— Ах ты! — задохнулась я, сопя так, что все ежики в лесу задохнулись от зависти.

В меня полетела книга, просвистев мимо моего лица.

— Мерзавец! — отклонилась я, не меняя маршрут к столу.

— Не отрица-а-аю! Зато че-е-естный! Кни-и-игу верни-и-и! — ответили мне, показывая рукой на дверь. Я подняла книгу с пола, отнесла и положила ее на угол стола. Она была липкой. Я посмотрела на свои пальцы и увидела, что они алые от крови.

— Я кому ска-а-азал? — мне снова указали на дверь.

— У тебя что? — не поняла я, снова разглядывая пальцы и пытаясь отследить взглядом руку Эврарда, которую он прячет под столом. — Кровь? Стой!

Я перегнулась через стол и увидела, как на белоснежном костюме расплылось уродливое багровое пятно, которое он зажимал рукой. Охраны не было даже в кабинете. Не может быть!

— Эв… рард, — я сглотнула, с ужасом глядя на его окровавленную руку. — Это что?..

Сердце бешено стучало, в висках пульсировало, в ногах появилась слабость, от которой хотелось тут же схватиться за что-то, чтобы не упасть.

— Как же так? — выдохнула я, глядя на тонкие пальцы с зеленым перстнем, испачканные кровью. Кровь была на полу, на бумагах и на штанах.

— Бри-и-ился, — усмехнулся Эврард, не сводя с меня глаз. — Случа-а-айно поре-е-езался…

— И что же это ты там брил? — икнула я, понимая, что в конкурсе идиотских вопросов я занимаю почетное первое место и уже трясу грамотой с пьедестала. Грамоты в руках не было, но руки тряслись так, что сейчас я буду просить у бармена двести граммов валерьянки.

— Иди-и-и, Цвето-о-очек, — внезапно подозрительно мягко заметил Эврард, вставая из-за стола и откладывая бумаги, на которые попали капли крови.

— Давай я помогу дойти до дивана? — я нервно сглатывала, оборачивалась по сторонам, глядя на полуприкрытую дверь. — А где охрана?

— Взя-я-яла отпуск гре-е-ехов за сво-о-ой счет, — выдохнул Эврард, заклинаньем закрывая дверь. — Никому не сло-о-ова!

Я присела рядом на колени, схватила кусок покрывала и стала рвать его на части.

— Не смо-о-отри, — усмехнулся Эврард, расстегивая верхнюю пуговицу. — Я стесня-я-яюсь… Смо-о-отрит на меня незна-а-акомый цвето-о-очек…

Я бы с такой раной уже вспоминала всех родственников, прикидывая, кому и что оставлю в наследство. Поскольку родственников у меня было много, а имущества не очень, кому-то достанутся в наследство звездюли. Не могу же я оставить любимых родственников с пустыми руками?

— Цвето-о-очек, я о-о-очень стеснительный, — сладко заметил Эврард, осторожно отлепляя окровавленную одежду от раны. Я сморщилась и сбегала в соседнюю комнату за водой, а потом стала осторожно все вытирать, чувствуя, как руки трясутся все сильнее. На животе был уродливый надрез, откуда снова потекла темная кровь.

— В столе-е-е лежит зе-е-елье, — заметил Эврард, а я бросилась к столу, выдвигая ящики по очереди. Какие-то бумаги, книги… В одном ящике стояли флакончики, рассортированные в неведомом мне порядке.

— Какой? — спросила я, пытаясь понять символы на бирках.

— А како-о-ой тебе бо-о-ольше нра-а-авится? — заметил Эврард с дивана, прижимая к ране тряпку. — У-у-учти, больше-е-е трех экспериме-е-ентов я не переживу-у-у…

— Ты издеваешься? — простонала я, осторожно рассматривая пузырьки. — Говори какой!

— Четве-е-ертый! — улыбнулся чеширской улыбкой Эврард. — На четвертый экспериме-е-ент у меня здоро-о-овья не хва-а-атит! Не смо-о-отри на меня та-а-ак, словно выбира-а-аешь мне бе-е-елые та-а-апочки! Четвертый ряд.

— Их тут всего три! — занервничала я, на всякий случай пересчитывая еще раз.

— Ка-а-ак три-и-и? — спросил Эврард, подняв брови. — Их должно быть четы-ы-ыре!

А вот это уже плохо! Руки дрожали, а я пересматривала каждый.

— Ла-а-адно, я пошутил! Кра-а-асный. Сле-е-ева! — послышался голос, когда я окончательно разочаровалась в математике.

— От меня или от тебя? — проскулила я, понимая, что проще добить, чем спасти. — Вот этот? Точно этот? Точно-точно этот?

— Мне кра-а-асивые белые та-а-апочки! С меховой опу-у-ушкой! Чтобы но-о-ожки не мерзли! — развлекался Эврард, пока я мчалась к нему с флаконом. — У меня сорок семь сантиме-е-етров, если что-о-о!

В этот момент я даже как-то замедлилась, прикидывая, что у него может достигать без трех сантиметров полметра! Где-то погрустнел Чингачгук Большой Змей, горестно поглаживая своего ужика.

— Что у тебя сорок семь сантиметров? — занервничала я, откупоривая флакон.

— Размер ноги-и-и. Так во-о-от, я хочу бе-е-еленькие, с опу-у-ушечкой и с ба-а-антиком. А то сни-и-ится буду Цвето-о-очку и жа-а-аловаться, что та-а-апочки жму-у-ут, — заметил Эврард, пока я тыкала ему под нос флакон. — Да-а-ай перо, и я напишу завеща-а-ание! Как твое имя пра-а-авильно пишется? Напо-о-омни!

— Елизавета! — я снова попыталась ткнуть ему в лицо флакон, чтобы он как можно скорее его выпил.

— А Ли-и-изочке — ничего не оста-а-авлю, потому что зелье нужно лить на ра-а-ану! — веселился раненый.

— Это точно оно? — простонала я, с надеждой заглядывая ему в глаза.

— Сорок седьмо-о-ой… Можно на выро-о-ост, — заметил Эврард, убирая руку с раны, а я набралась смелости и стала лить содержимое сверху.

— Как-то не очень, — я присела, внимательно рассматривая результат и залитые кровью штаны.

— Он перене-е-ервничал, — усмехнулся Эврард. — А так девятна-а-адцать… Ни одни полуша-а-ария еще не жа-а-аловались!

— Ты что? Совсем с ума сошел? На хрена мне этот анонс? — возмутилась я, глядя, как зелье пенится, а кровь начинает сворачиваться. — У тебя что? Где-то в штанах зашевелилась совесть?

— Ты предста-а-авь, как я вхожу между верхними полуша-а-ариями и начинаю объяснять Цвето-о-очку, как нужно пра-а-авильно рабо-о-отать! Я буду не-е-ежен, — заметил Эврард, а я видела, как рана слегка затягивается.

— Тебе стоит прилечь, — заметила я, облегченно выдыхая.

— Ты на что-то намека-а-аешь? — сладенько заметил Эврард, нежно проводя рукой по моим волосам.

— Я не намекаю, — глубоко вдохнула я, глядя на окровавленные тряпки на полу. — У меня просто глаз дергается!

— А чего это у тебя гла-а-аз дергае-е-ется? — участливо спросили меня, осторожно притягивая к себе и укладывая рядом. Эврард дышал в мои волосы, по-хозяйски положив руку мне на талию. Сердце в груди бешено стучало, вспоминая пережитый ужас.

— Где охрана? — прошептала я, вдыхая волшебный запах сандала. — Почему тебя не защитили?

— Я же сказа-а-ал, что охра-а-ана — это иллюзия защи-и-иты. Одно движе-е-ение руки, и фисе… Нет иллю-ю-юзии… — я чувствовала, как мне с усмешкой делают «рыбку» моими же губами.

— Вот лежит рядом бессо-о-овестный Цвето-о-очек, соблазня-я-яет своими пре-е-елестями, а я тут как раз умира-а-ать собрался! Разве тут спокойно умре-е-ешь? — мои волосы перебирали, освобождая декольте платья для пра-а-авильного угла обзора.

— Да не соблазняю я тебя! С чего ты взял! — возмутилась я, пытаясь встать.

— А я ту-у-ут умира-а-ать собра-а-ался, — усмехнулся Эврард, проводя пальцами по моей руке, пока я тонула в болоте чужих глаз. Зеленая трясина затягивала меня куда-то вглубь, топила, не давая возможности выбраться. Я хваталась за разные мысли. Моя рука нащупала корягу «Я вообще-то была как бы замужем», но коряга выскользнула из моей руки, оставив меня снова тонуть в глубине чужих глаз. «Ты же хотела вернуться?» — мои пальцы снова пытались ухватиться за корни проблемы, но они обрывались, заставляя меня тонуть еще сильней. «Но ведь обо мне подумают…» — цеплялась я за пучок травы на кочке, который рвался и заставлял меня тонуть еще глубже… Чем больше дергаюсь, тем сильнее затягивает…

Я подняла руку и молча положила ему на щеку, подведя пальцами понятную одной мне черту.

— У тебя хоро-о-оший вку-у-ус. Потому что я тебе нра-а-авлюсь! — заметил Эврард, а я отдернула руку, засопела, как стадо ежиков.

— Ты невыносимый человек! — обиделась я, сжавшись и нахмурившись.

— Ра-а-азве что вперед нога-а-ами, — усмехнулись мне, снова ловя мой взгляд. — Все-е-е, я то-о-очно надумал умира-а-ать! Те-е-еперь оконча-а-ательно! Я ста-а-ар уже для таких заба-а-ав, которые мне предлагает Цвето-о-очек! Предлага-а-аю ввести новое пра-а-авило. Заместителей генера-а-ального хороня-я-ят вместе с генера-а-альным. Чтобы ему на том свете не пришло-о-ось самому чита-а-ать докуме-е-енты.

Я обиделась, хмуро глядя в зеленые глаза. Мысли о том, что вместе с генеральным хоронят всю фирму, меня мало радовали.

— Мне кажется, — хмуро заметила я, снова бросая на него взгляд исподлобья, — что сотру-у-удники умрут ра-а-аньше.

— Это еще почему-у-у? — улыбнулся Эврард, поднимая брови.

— Потому что девятна-а-адцать сантиметров, — передразнила я, все еще очень сильно обижаясь.

— Тебя это заво-о-одит? — осведомился умирающий.

— В тупи-и-ик! — огрызнулась я, понимая, сколько бы я на него ни злилась, злость улетучивается моментально, стоит лишь посмотреть ему в глаза.

— Все-е-е, я надума-а-ал! Я уми-и-ираю оконча-а-ательно и бесповоротно! — тяжело вздохнул Эврард, закрывая глаза. — Ка-а-ак хорошо, что есть кому приня-я-ять мой после-е-едний вздо-о-ох…

В этот момент он прижал меня к дивану и поцеловал. Я не верю. Нет, я не верю… Это мне снится… Я осознаю, что это происходит, но проще списать ощущения на горячечный бред. Кто угодно, но не он. Но я чувствую чужие губы, которые нежно прикасаются к моим, чтобы подразнить меня. И в тот момент, когда я чуть-чуть подаюсь вперед, меня целуют, заставляя мучительно задыхаться и умирать. Я не помню, когда в последний раз так целовалась. Не помню, чтобы я вообще когда-нибудь так целовалась. Не могу понять, что моя рука делает на его щеке, почему сердце разрывается на целую вселенную, наполняя теплотой взрыва мою душу.

Сколько нежности мне хочется вложить в поцелуй, но я чувствую себя неумелой девочкой, пытаясь забыть обо всем и помнить о самом главном.

— Не надо, — шепчу я, пытаясь положить свои пальцы на чужие губы в знак неловкого и нежного протеста. — Я прошу тебя… Не надо…

Как будто яд разливается по всему телу, как будто я глотнула смертельную дозу и дни мои сочтены. Он действительно ядовит… Ядовит… Особенно рука, которая без экскурсовода разгуливает по моим личным достопримечательностям! Я отвела его руку, как бы намекая, что раненым рекомендован покой. И если кто-то не успокоится, то быстро упокоится!

В ответ на моей щеке запечатлели самый целомудренный из всех целомудренных поцелуев.

— Ну все-е-е, все-е-е, — заметил Эврард так, словно ничего не произошло. — Не надо-о-о так не-е-ервничать… А то разнервнича-а-алась тут… Я даже умира-а-ать переду-у-умал…

Я смотрела на него и не могла понять, чего мне хочется больше — просто задушить его или сделать это не-е-ежно.

— Я ре-е-ешил тебя наказа-а-ать, — гаденько улыбнулся Эврард. — За то, что не дала-а-а…

Я подняла брови, склоняясь к первому варианту с обычным удушением.

— …Мне умере-е-еть споко-о-ойно, — сладенько закончил после тревожной паузы Эврард. — За это ты бу-у-удешь спа-а-ать со мно-о-ой… Про-о-осто спа-а-ать, просто ря-я-ядышком… Охраня-я-ять меня…

— Слушай, а ты не подумал, как это будет выглядеть со стороны? Что подумают люди? — мои глаза округлились от таких перспектив.

— За-а-автра скажу, что я пина-а-аюсь, а ты храпи-и-ишь, — на меня посмотрели кротко-кротко. — Чтобы им было над чем поду-у-умать. А пока они реша-а-ают, кого жале-е-еть, а кого не-е-ет, ты бу-у-удешь ночева-а-ать зде-е-есь.

* * *

Утро встретило меня солнечными лучами добра и одеялом, которое заботливо прикрывало мое сонное, развалившееся на диване тело. Есть маленькая разница между чувствами и порывом. Вопрос «Где я?», рожденный сонными полушариями, свидетельствует о порыве. Вопрос «Где он?» — о чувствах. Самый бессовестный на свете Цветочек был одет и завернут в одеяло, пытаясь понять, где его Гла-а-авная Пробле-е-ема. «С проблемой нужно переспать!» — снова намекала на неиспользованную возможность строгая бабушка. Мне кажется, бабушка что-то недоговаривала.

Я поднялась, зевнула и увидела то, что скрасит мне воспоминаниями самый тусклый и мрачный день. За столом сидел Эврард, а на голове у него… ша-а-апочка. Цвет и вид шапочки вызывали у меня много вопросов к изготовителю. Я бы сказала больше! Я бы безошибочно узнала автора этого шедевра в толпе. Отсутствие глаз и руки из попы в любом случае привлекают к себе некоторое внимание. Это порождение дизайнерской фантазии было ядовито-зеленым, прямо в тон глаз. С одной стороны она была похожа на тюбетейку, а с другой придавала обладателю некий издевательский шарм.

— А у тебя-я-я такой не-е-ет, — заметил Эврард, снимая свою шапочку и снова надевая на голову. — А где-е-е ее взять — не скажу-у-у… Это моя люби-и-имая ша-а-апочка. Цветочек отказа-а-алась мне связать ша-а-апочку, поэтому ее свя-я-язала друга-а-ая…

— Нет, ревновать к фабрике «Красная Шапочка», которая выпускает зеленые тюбетейки, я как-то не буду. Пусть даже там работают самые красивые чесальщицы-мотальщицы! — усмехнулась я, скидывая одеяло.

— Та-а-ак, мотальщица моих не-е-ервов, — зевнул Эврард. — И чесальщица-а-а оче-е-ень ва-а-ажного у му-у-ужчины места, ты есть бу-у-удешь?

— Чего? — напряглась я, ужасаясь ночным непроизвольным поползновениям моей руки. — Это что я там чесала у тебя?

— А ты-ы-ы что? Не по-о-омнишь? — Эврард поднял брови. — Бессты-ы-ыжий Цвето-о-очек… Ты у меня чесала со-о-овесть… Всю но-о-очь чесала… Ле-е-ежу я, а ря-я-ядом сопи-и-ит у меня на груди Цвето-о-очек, обнима-а-ает меня как родного… Дове-е-ерчиво обнима-а-ает… И Цвето-о-очек не ду-у-умает о том, что пла-а-атье съехало-о-о и обна-а-ажило что-то о-о-очень интере-е-есное. Но Цве-е-еточку показалось ма-а-ало, поэтому он пополз вы-ы-ыше… Цве-е-еточек вознаме-е-ерился штурмовать карье-е-ерную ле-е-естницу во сне. Пла-а-атье было про-о-отив и решило оста-а-аться там, где было… Так что… Как бы это ска-а-азать…

Я смотрела на него в упор.

— Таким взглядом отстреливают все живо-о-ое в радиусе пораже-е-ения. Я не люблю слово «пораже-е-ение». Так что скажем по-другому! В ра-а-адиусе побе-е-еды. На чем я останови-и-ился? Ах да! Я це-е-елую-ю-ю… — продолжал Эврард, сладенько улыбаясь широкой чеширской улыбкой. — Я це-е-елую-ю-ю…

— Ночь? — подсказала я, понимая, что надо мной бана-а-ально издева-а-аются.

— При чем здесь но-о-очь? Я говорю, что целу-у-ую, целу-у-ую то, что мне подставили, а Цве-е-еточку хоть бы хны… — горестно закончил Эврард, поправляя любимую шапочку. — И тогда я поду-у-умал, что, мо-о-ожет, стоит натяну-у-уть?

— Отличные мысли, — шумно выдохнула я, закатывая глаза.

— Пла-а-атье! Натянуть на нее пла-а-атье, чтобы она с утра не пережива-а-ала! — скромно закончил Эврард, сложив руки на груди и кротко глядя на меня, мол, фу, какая ты пошлая! Ай-ай-ай! — А еще-е-е у меня есть две но-о-овости. Но ты сна-а-ачала пое-е-ешь, ибо так рассказывать совсем не интере-е-есно. Тарелка на сто-о-олике…

— Нет, лучше сразу, а то вдруг отобьют аппетит? — я и сама уже не просто заприметила тарелку, а и облизывала ложку после первой пробы.

— Нас заме-е-етили, — сладко улыбнулся Эврард. Нет, конечно, новость отличная! Еще бы нас не заметить! Мы — молодцы! Мы тут продажи подняли! У нас каждый день приходят новички! И столько людей было на презентации! — Насто-о-олько, что планируют нас запретить на высо-о-оком государственном у-у-уровне. Я перехвати-и-ил сообще-е-ение.

— И что? — фыркнула я. — Будем работать подпольно! Мне не привыкать!

Где-то в воображении рисовалась картинка. Темный переулок, случайный прохожий и мрачный тип в длинном плаще, который опасливо озирается по сторонам, а потом крадется за бедолагой, не успевшим домой до заката.

— Кто вы? — выдыхает побледневший прохожий, глядя на мрачный силуэт.

— Яд! Порошок нужен? — полы плаща распахиваются, а там пришиты наши образцы.

Картинка помутнела, рождая следующую.

Под окнами обычных людей сначала что-то зарывают странные типы, а потом приходят другие странные типы и что-то откапывают. А где-то сидит подполье, фасуя запрещенную продукцию.

— Ничего страшного, — отмахнулась я от первой новости, глядя на Эврарда глазами человека, который уже мысленно приготовился орать: «Не закрывайте!» — подкладывая кирпич под дверь с домофоном. Я даже мысленно заготовила кроссовки, чтобы сдавать кросс с сумками, завидев потенциальную жертву.

— И щито поде-е-елать? — пожал плечами Эврард. — Все-е-е очень серье-е-езно…

Я задумалась и погрустнела. Слово «серьезно», насколько я понимаю, просто лежит и пылится в словарном запасе Эврарда. Сомневаюсь, что он случайно его обнаружил и решил выгулять. А с ним вместе увязалось слово «очень».

Диван показался очень аппетитным для седалищного нерва, поэтому он внимательно к нему присматривался.

— Послу-у-ушай, когда ты начина-а-аешь сражаться, ми-и-ир настроен скепти-и-ически. Он ста-а-авит препя-я-ятствия, чтобы поня-я-ять серье-е-езность твоих намерений. Если уда-а-астся их преодолеть, не потерять прису-у-утствия духа, то мир пойме-е-ет, что ты настро-о-оена реши-и-ительно и протя-я-янет тебе ру-у-уку, — глубокомысленно заметил обладатель зеленой шапочки, которая придавала ему вид если не великого мыслителя, то доморощенного философа. Доморощенность выражалась в том, что в такой шапочке не каждый рискнет показываться в людном месте. Хотя… Шапочка действительно заставляет меня улыбнуться.

— Е-е-есть и втора-а-ая плоха-а-ая новость. Наш бывший прое-е-ектор, — на меня посмотрели выразительно, — примкну-у-ул к на-а-ашим лю-ю-ютым друзья-я-ям. Он очень общи-и-ителен, поэтому о ма-а-агии и прокля-я-ятьях тебе лучше не заика-а-аться. Он рассказал все, что зна-а-ает о нас, так что тепе-е-ерь приде-е-ется быть осторожными.

То есть как? Он же обещал раствориться, исчезнуть, спрятаться… Почему он пошел к конкурентам? Я сглотнула, не понимая, что пытаюсь проглотить — ком в горле или еду?

— Результа-а-ат ты ви-и-идела, — закончил свою мысль Эврард.

— А что с охраной? Ты так и не ответил… — занервничала я, стараясь не показывать свои нервы. — Неужели их всех убили?

— Зна-а-аешь, Цвето-о-очек… Меньше зна-а-аешь, дольше проживе-е-ешь, — усмехнулся Эврард, а потом посмотрел на меня ледяным взглядом, который никак не сочетался со смешной шапочкой. — Я ошибок не прощаю.

Вот теперь попа точно покусилась на диван. Схватила намертво и не отпускала свою добычу. Даже не знаю, как буду выходить, ибо в дверь с диваном не помещусь…

— Иди ко мне, Цвето-о-очек, — позвал меня Эврард. — Ты злишься потому, что плохо ку-у-ушала? Цвето-о-очек голодный, поэтому и зли-и-ится. Я все по-о-онял…

Он страшный человек… У меня дрожали коленки и тряслись руки. Сердце нервничало, вздрагивая и настораживаясь. Я опасливо подошла к Эврарду, который протянул руку, осторожно взял меня за талию, притянул и посадил на колени лицом к себе.

— Так ты ж ранен. Как же твои тяжкие телесные повреждения? — опомнилась я, вспоминая игру в больничку. Если меня вдруг спросят, как меня угораздило, честно отвечу, что все началось с детской игры в доктора.

— Где-е-е мои преле-е-естные поврежде-е-ения головно-о-ого мозга-а-а? — усмехнулся Эврард, прижимая меня к себе и вдыхая запах моих волос. От его дыхания у меня по спине пробирался подлый холодок. Мысли крутились вокруг того, что я видела. Помню, как стоял на коленях Проектор, умоляя не убивать его за такую мелочь. Есть подозрение, что если бы я не вошла и не вмешалась, то несчастного трусишку бы убили. Смущало еще и то, что охрана, которая пережила нападение на хозяина, скорее всего не пережила гнева хозяина за такую оплошность… Списочек длинный.

На меня смотрели милые, коварные и совсем не злые глаза, игриво приподнятые брови, мол, «а кто у нас тут бессо-о-овестный Цвето-о-очек», на голове была забавная шапочка, и… я бы никогда не подумала, что это один и тот же человек.

Внезапно Эврард снял с себя мой длинный волос, подозрительно разглядывая его на свет.

— Это кто-о-о у нас линя-я-яет? — коварно заметил он, с подозрением глядя на меня, а потом широко улыбаясь. — Это бессо-о-овестный Цвето-о-очек линя-я-яет… Ита-а-ак, Цве-е-еточек собирает деньги на ще-е-етку… Чтобы мы ли-и-иньку пережи-и-или… Буде-е-ет меня-я-я Цвето-о-очек ще-е-еточкой чи-и-истить… Или мне приде-е-ется раздева-а-аться, чтобы бра-а-ать Цве-е-еточка на коле-е-ени. А щито поде-е-елать? И Цвето-о-очку приде-е-ется разде-е-еться…

— И что ты там не видел? А? — поинтересовалась я, вспоминая, как отгоняла муху от себя в тот момент, когда пыталась принять ванну. — И вообще, я еще за муху обижена! Ты меня за кого принимаешь?

— Я просто удобря-я-яю зло-о-ой Цвето-о-очек, чтобы он ро-о-ос над собой, — кротко ответили мне, подарив самый скромный поцелуй.

— Ты ищешь предлог? — осведомилась я, тяжело вздыхая и понимая, что сопротивление не просто бесполезно в силу того, что он мне действительно нравится, но и опасно, потому что однозначно нравлюсь ему.

— Нет, я ищу-у-у местоиме-е-ения, — сладко улыбнулись мне.