Глава 26: Нечего терять??
Свет медленно проникал в комнату сквозь грязное оконце. Зима лежал, прижав к себе Малую, не двигаясь. Она спала неспокойно — веки подрагивали, дыхание сбивалось. Он слушал её, как слушают капель дождя ночью: молча, внимательно, со странной тоской.
Когда она пошевелилась и что-то прошептала во сне, он аккуратно выскользнул из постели, накинул кофту на плечи и, не включая света, вышел. База жила. Кто-то чистил карабин в углу, кто-то гонял чай в эмалированной кружке. Пахло табаком, вчерашним супом и пылью — смесь, по которой Зима почему-то вдруг ощутил лёгкую тоску. Это было мирно. Но временно.
На кухне Турбо наливал себе чай из старого термоса, дымящаяся струя била в пузатый гранёный стакан. Пальто, развалившись на табурете, жевал что-то из банки и матерился тихо.
— Ты видел, как у того ебаната губа треснула? — спросил Пальто, кидая косточку в мусор.
— Ага, — кивнул Турбо. — Я вообще не понял, чё он думал. Малую одну увидел и, блядь, решил, что царь района? Он что, дебил?
— Нет, он хуже. Он уверен, что если Слэм за ним, то ему всё с рук. А ты видел, как он глаза отводит? — Пальто понизил голос. — Там страх с ненавистью вперемешку. Такой обычно сначала пытается убить, а потом плачет.
Турбо фыркнул, отпил из стакана:
— Его надо было в первый день закопать. Пока не поздно. Я бы ему кости перебрал по пальцам. Сначала мизинец. Потом второй...
— Спокойно, — раздался за спиной голос Зимы. — Не ты тут решаешь, кого закапывать.
Оба вздрогнули. Зима стоял у дверного проёма, опершись плечом об косяк. Лицо серое, как будто всю ночь не спал. Глаза — вглубь, как колодец. Но ровный, как всегда.
— Он нужен живым, — продолжил он. — Пока. Мы знаем, что он со Слэмом. И раз он появился — значит, кто-то рядом. Может, сам Слэм.
— Да если рядом — значит, он нас пасёт уже давно, — проворчал Пальто.
Зима кивнул.
— Потому мы с Адидасом поедем на рынок. Надо узнать про кого этот черт в подвале, говорил, что через него всё идёт.
— Вдруг засада? — спросил Турбо.
—Увидим — поймём.
Он махнул рукой и скрылся в коридоре. Через пару минут за ним вышел Адидас — подтянутый, в чёрном свитере и с сосредоточенным лицом. Зима кивнул, и они ушли, растворившись за дверью.
На базе снова стало тихо. Турбо и Пальто остались сидеть. Курили. Молча.
— Бля, чую, всё это говно только начинается, — прошептал Пальто, разглядывая пепел на ботинке.
— Ага, — сказал Турбо. — И пахнет оно кровью.
И будто по заказу — дверь в коридоре хлопнула. Кто-то заорал:
— Эй! Быстрее сюда! Он валится, пацаны!
В комнату ввалился пацан, весь в крови. Под мышкой — тело. Марат.
Марат — изрезанный, лицо — одно месиво. Грудь вся в лохмотьях, рубашка пропитана алым, брюки сбились на одну сторону. Но даже в этом состоянии он выдал:
— Восставшего из ада заказывали? Я... пришёл.
Турбо сорвался, подхватил его под руки, выругался:
— Маратик, ты чё, блядь?! Ты чего?! — он смотрел на живот, из которого хлестала кровь. — Держи, Пальто! Живот держи!
Пальто схватил полотенце, прижал к ране. Марат застонал. Посерел на глазах, губы побелели.
— Рому зови! Быстро! — Турбо крикнул в сторону коридора. — Лечилу, сука, зови!
Кто-то уже побежал. А Турбо держал Марата, у которого взгляд плыл. Дыхание хрипело. Но он шептал:
— Слэм... передал. Если не отдадим её... по-хорошему... начнёт вырезать. По одному. Со скорлупы... начнёт...
Турбо наклонился:
— Кто это сделал?
— Трое. В масках. Схватили. Оттащили. Там он был... Я ему — иди на хуй. Он — разозлился... Но не добил. Выбросили... А я... я ж не могу, ты же знаешь...
И Марат провалился в темноту. Его голову аккуратно опустили на пол. Турбо сжал зубы. Пальто сидел рядом — растерянный, злой.
За углом, прижавшись к стене, стояла Малая.
Она слышала всё. Каждое слово. Про Слэма. Про "если не отдадим". Про "начнёт со скорлупы". Колени дрожали. В груди — будто кусок стекла.
Её дыхание сбилось, в глазах — муть. Мысли крутились, как бешеные мухи:
"Из-за меня... Это всё из-за меня... Если бы я не сбежала... Если бы я не рыпалась... Слэм бы не..."
И только Зима, где-то на рынке, чувствовал в груди неясный холод — будто не хватало воздуха. Будто что-то случилось.
Он посмотрел на Адидаса и сказал:
— Назад поедем. Быстро.
За углом, в тени старой балки, Малая стояла, как призрак. Тень от стены ложилась на лицо, скрывая его, но глаза горели — не страхом. Не виной. А чем-то другим. Холодным.
Слова Марата звучали, как удары гвоздя в череп: "если не отдадим её", "начнёт вырезать", "со скорлупы начнёт"... И это всё про неё. Про неё. Опять.
Внутри не бушевало ничего. Ни крика, ни слёз. Пустота. Плотная, ровная. И в этой пустоте вдруг стало понятно: ждать больше нельзя.
Она молча повернулась, шагнула к комнате, где в ящике под полуразбитой тумбочкой лежал ствол. Серый, тяжёлый, с царапиной на прикладе. Она проверила обойму. Полная. Засунула за пояс, накинула куртку. И всё — ни шума, ни слов.
Из коридора доносилось:
— Держи крепче, он уходит, бля, да держи!
— Где этот Рома?! Рома, твою мать, быстрее!
— Марат, держись, слышишь?!
Все были у Марата. Все — там, где кровь, где беда, где ад наступает на порог. Никто не заметил, как она скользнула мимо. Никто — кроме стены, которая, кажется, знала, куда она идёт.
Дверь за ней тихо прикрылась.
И только потом, спустя пару минут, когда Турбо, осматриваясь, мельком глянул в сторону пустого коридора, что-то в нём кольнуло.
— Пацаны... А где она?
Пальто поднял глаза.
— Кто?
— Малая. Где?!
Повисла пауза. Потом мат.
Турбо вскочил. Ринулся к комнатам. Открыл шкаф. Пусто. Куртки нет. Ствола нет. Сигнал пошёл в мозг, как взрыв.
— Она ушла, бля... — выдохнул он. — С оружием.
Пальто, вытирая руки от крови, посмотрел в сторону двери. Молча. Понял. Поганое чувство подкатило ко всем — чуть позже, чем следовало.
Но она уже ушла. Одна.
Турбо вылетел на улицу, как ошпаренный. Кеды глухо хлопали по асфальту, в ушах звенело от мыслей. Он понимал — она не из тех, кто будет плакать. Она сделает. Спокойно. Решительно. Без шансов на остановку.
Он рванул по дворам, петлял, заглядывая за углы, на задворки, где вчера видел торчков, мимо старой лавки с раздроченным навесом. Пусто. Он бежал дальше, пока на повороте, у старого хруща, почти не врезался в фигуру, идущую навстречу.
— Ты чего, сука, дышишь как бегемот — ахуел?! — среагировал Адидас, отскакивая.
— Малая ушла! — заорал Турбо прямо в лицо.
Зима остановился. Молча. Секунду. Его лицо стало каменным. Но глаза — нет. Взгляд вырезал воздух. Адидас уже раскрывал рот, чтобы что-то спросить, но Зима перебил:
— Когда? Куда?
— Минут десять назад. Марата подрезали, там пиздец, а она соскочила! — выдохнул Турбо. — СТВОЛ забрала, Зим. Шаришь? ОНА одна! Он сказал, начнёт вырезать...малых.
— Где она?! — глухо спросил Зима, хотя знал, что ответа нет.
Адидас побледнел, как мел.
— Марат где?! — уже хрипло.
— На базе! Ему хреново! — рявкнул Турбо. — Беги!
Адидас сорвался с места, как будто огонь под ноги подложили. А Зима стоял секунду будто не понимал, что делать.
Он схватил Турбо за плечо:
— В тачку. Сейчас.
— А куда?! — Турбо дёрнулся.
— На рынок. Если она на контакт идёт — туда и пойдёт.
Они добежали до гаража и вскочили в битую «шестёрку», Зима вдарил по газам. Машина взвизгнула и рванула, как лошадь, учуявшая порох.
Малая тем временем вышла из подворотен, будто призрак, и дворами добралась до самого края старого рынка. Тут воздух пах навозом, палёными специями, жирным шашлыком и дешёвыми подделками.
Слева — узкий рядок. Там когда-то стояли армяне с пахучими пряностями. У одной из лавок до сих пор висел засаленный плакат с перечнем: «Зира, кардамон, хмели-сунели...». Но ей не нужны были специи.
Она подошла к прилавку, за которым скучал мужик в кожаном жилете. Он сразу заметил её.
— Чего вам? — спросил, щурясь.
— Мне нужен Слэм, — сказала она прямо.
Он моргнул.
— Зачем тебе Слэм?
— Он хотел встретиться. Я пришла. Передай.
— Ишь ты... — пробормотал он, косясь по сторонам.
— Просто скажи, — глухо сказала она. — Я пришла. Он знал, что я приду.
Мужик замер. Потом кивнул, медленно, будто подумав. И ушёл вглубь ряда. Она осталась стоять. Пальцы лежали на поясе — в куртке, у ствола.
Дальше — тишина. Но она знала: его люди уже знают. Скоро он появится. Или не он. Но кто-то придёт.
А где-то в городе, в машине с гудящей подвеской, Зима мчал, стиснув зубы, а внутри разгорался страх — редкий, почти неузнаваемый. Потому что на кону была не просто она. А та, без которой он сам — никто.
Адидас тем временем влетел на базу, будто его из рогатки выстрелили.
— Где он?! — орал он ещё с порога, и пацаны высыпали из тени, дернулись, кто за тряпку, кто за воду.
— Тут! — крикнули с дальней комнаты.
Он добежал — и остановился на секунду. Марат лежал на старом матрасе, без рубашки, кожа белее стены. Под ребром, ниже — перемотанная наскоро футболка, насквозь пропитанная багровым, кровь текла ручьями.
— Бля, брат... — выдохнул Адидас, приседая рядом.
— Да нормально всё, братан, — прохрипел Марат, усмехаясь одними губами. — Ты видел бы тех троих... теперь у них шрамы — будет повод думать, прежде чем...
Он закашлялся, и губы чуть окрасились алым.
— Тихо, не говори, — прошипел Адидас, уже прижимая его руку к ране. — Где Рома, блядь?!
— Уже идёт! — крикнули из зала. — Пацаны за ним сгоняли, тащит аптечку!
— Держись, слышишь? Слы-ышь! — Адидас схватил его за лицо, за щеки. — Ты чё, дурень, я с тобой ещё бухать собирался! Тебя дети боятся, а ты тут валяешься, как пирожок недожаренный!
Марат едва усмехнулся.
— Я ж говорил — восставшего из ада заказывали, да?.. Вот я. Почти в комплекте. Только живот чутка дырявый, но это... модно, сейчас...
— Ты ёбнутый... — прошептал Адидас, но руки не отпускал, стискивал его, как мог, как будто так можно удержать.
Из коридора, тяжело дыша, ввалился Рома — "лечила". За ним — два парня с тазиком и бутылкой спирта.
— Чё с ним? — спросил он на ходу, сбрасывая рюкзак.
— Вон! Ножевое! — Адидас отполз в сторону, но только на метр.
Рома наклонился, снял мокрую ткань. Все, кто был рядом, замерли, под ней зияла рваная рана, глубокая, будто нож входил с яростью.
— Успеем. Вены не порваны. Но кишка может пойти, — буркнул Рома. — Надо будет прошить, хотя бы сверху, до больницы не дотянем, а если начнёт гноиться...
— Делай, брат, — хрипло сказал Марат. — Только по живому не надо, а то я заплачу.
Не по- пацански будет...
— Заткнись, урод, — прошептал Адидас, вжавшись в стену. У него дрожали руки.
Запах специй выжигал ноздри. Воздух был сухой, колючий, словно всё место знало, что сейчас случится что-то, после чего дороги назад не будет. Мужик вернулся и бросил лишь одну фразу :
— Жди за ангаром. Он придёт.
И она пошла.
Пальцы скользнули по холодному железу ствола — как будто проверяя, здесь ли он, родной ли. Ноги вели сами. Двор, покосившийся забор, дыра в сетке, старый фургон с облезлой краской. Внутри всё сжалось, будто кто-то тянет жилы изнутри, медленно, больно, по памяти.
Она остановилась.
Воздух гудел. Было тихо, до звона в ушах. Она чувствовала, как сердце толкается к горлу — но не от страха. От ярости. От решимости. От того, что всё, что было — больше не повторится.
Сердце стучало в груди, но ровно. Без паники. Она уже всё решила.
Из тени вышел он.
Слэм.
— Привет, Малая, — как будто между ними ничего не было. Как будто не он избивал ее, не её хотели зарезать, не его люди перерезали Марата.
— Долго ждал. Думал, не придёшь.
— Ты не умеешь ждать, — холодно ответила она, не поднимая пистолет. — Ты умеешь только брать силой.
Слэм усмехнулся. С привычной лёгкостью, будто это была игра. Но в глазах его плясала тень. Злая. Старая.
Он сделал шаг вперёд — и в этот момент она подняла ствол, навела на грудь.
— Ещё шаг — и стреляю. Я не та, что была. И ты это знаешь.
Он остановился.
— Думаешь, у тебя хватит сил, чтобы меня застрелить?
— Думаю, да. У меня больше ничего нет. Я готова. А ты?
И тут — из тьмы, из-за фургона, вышли ещё.
Сначала один. Потом двое сразу. Потом ещё. Всего шестеро.
В чёрном. Без лиц. Только взгляды — жадные, грязные, опасные.
Она даже не вздрогнула.
— Как всегда, — бросила, с усмешкой.
— Один на один с девчонкой зассал выйти. Пацанов позвал? Что, думаешь, мне страшно? Мне уже нечего терять, Слэм.
Слэм медленно кивнул своим.
— Не трогайте пока.
Потом посмотрел на неё. Приблизился ещё на полшага.
— Не думал, что станешь такой. Прямо... львица. Но львицы тоже умирают, если попадают в клетку.
— А ты — чудовище. — Голос её сорвался на хрип.
— Я жила рядом с тобой пять лет. Верила. А ты гнилое дерьмо, которое только и может самоутверждаться за счет слабых, женщины,дети, да, ублюдок? Я ненавижу тебя, понял? НЕНАВИЖУ.
Слэм вздрогнул. Как будто её слова действительно задели. А потом — злобно, резко — ударил по её руке. Пистолет вылетел, стукнулся о бетон.
Она не отшатнулась. Рванула на него с кулаками. Бешеная, не на жизнь. Била куда попало — в лицо, по груди, по шее. Плевала, орала. Он попытался схватить её, но она вывернулась, ногой с размаху — по колену, по паху.
— УРОД! — кричала. — МРАЗЬ! СДОХНИ!
Он завалился на шаг назад — и тут уже подлетели остальные. Один — за волосы, другой — по почкам. Она рухнула, но встала. Хрипя, с разбитым лицом, снова пошла на них.
— Не трогайте её сильно! — рявкнул Слэм. — Живая нужна!
— Пошёл НАХУЙ! — выдохнула она, и снова бросилась в бой.
Но шестеро — это не драка. Это бойня. Пара секунд — и уже удерживают за руки, за плечи, кто-то прижимает к бетону, она извивается, кусается, рвётся — до последнего.
— Грузите, — приказал Слэм. — Быстро.
И тут, будто из самой тьмы, с резким рывком — шум шин по гравию, фары в лицо. Свет полоснул по бетону, по затылкам этих уродов. Машина влетела почти впритык. Двери открылись с хлопком. Из неё — как тень, как буря — выскочил Зима. Турбо следом. Они были, как молнии в ночи.
— ОТ НЕЁ РУКИ УБРАЛИ! — голос Зимы разнёсся эхом, хриплый, но леденящий.
Слэм развернулся, но не успел ничего сказать. Первым досталось тому, кто держал Малую за плечи — кулак Зимы врезался прямо в висок. Второй — получил в солнечное сплетение от Турбо и осел на пол, глотая воздух.
Малая — на автомате, еле стоя, но всё ещё в бою — вырвалась, отползла назад, схватила с бетона свой пистолет, даже если не смогла бы выстрелить. Просто чтобы держать.
Слэм пошёл на Зиму — нож блеснул в руке.
— Давно не виделись, Вахит, — процедил он. — Всё ещё герой?
— Всё ещё жив, — коротко бросил Зима, и рванул вперёд.
Они сцепились как звери. Пацаны Слэма уже отступили — кто лежал, кто огребал от Турбо. Малая пыталась подняться, но ноги подкашивались. Всё расплывалось, но в следующую секунду — вспышка боли. Зима резко отшатнулся от Слэма — его бок был порван ножом, рубленая полоса по рёбрам, кровь уже лилась.
Но он даже не взглянул на рану. Даже не охнул. Он посмотрел на Слэма — и в этот момент что-то внутри в нём сорвалось. Лицо перекосилось, как будто исчез весь контроль, вся сдержанность, вся улица с её правилами. Остался только он — и ярость.
— За неё. За всё. — выдохнул он, и дальше пошло не словами.
Он навалился на Слэма, как лавина. Сломал ему стойку одним ударом в челюсть, тот рухнул, но Зима не остановился. Удар — ещё. Кулак — в висок. В нос. В рот. Хруст. Хрип. Слэм дернулся, потом захлебнулся собственным кашлем, но Зима уже не видел человека перед собой. Он бил так, как бьют за тех, кто дороже себя. Бил, пока руки не онемели. Пока хрип не вылетел у него самого.
— Сука, я тебе покажу, каково это — дышать через сломанную глотку, гнида!
Слэм уже не отбивался. Лицо — кровавое месиво. Только глухие звуки — то ли стон, то ли хрип. А Зима всё бил. Как безумный. Как зверь. Словно хотел стереть его с лица земли.
— ЭЙ! — Турбо подскочил сбоку, схватил Зиму за плечи. — ВСЁ! ЗИМ! НАДО ВАЛИТЬ! Слышишь? Сейчас сюда ещё кто подвалит — не вывезем!
Зима будто не слышал. Ещё один удар. Потом второй. Турбо дёрнул сильнее:
— ВАХИТ! — рявкнул он. — Малая! Она там! ГРЕБАНЫЙ ТЫ УРОД, ОНА СМОТРИТ! Всё, хватит! Ее сначала, остальное потом!
Эти слова пробили. Зима замер, кулак на полпути. Дыхание — срывистое, в глазах — безумие. Потом резкий выдох. Он отшатнулся, руки в крови. Лицо злое, но уже в себе.
— Помоги ей, — выдохнул он, хватаясь за бок. — Я прикрою.
Турбо кивнул, подбежал к Малой, уже таща её к машине. А Зима, шатаясь, но сжав зубы, пошёл следом — с раной, как открытая дверь в ад, с кулаками, дрожащими от ярости, но глазами, в которых осталась только одна мысль:
— Лишь бы она была цела...