Глава 14: Зверь
Зима встал. Молча. Резко. Вся его расслабленность в одно мгновение исчезла. Плечи взялись тяжестью, челюсть сжалась. Пальцы, чуть дрогнув, опустились к бедру — автоматизма, привычка, будто ищет, где кобура. Инстинкт уличного пса, чётко знающего, когда приближается другой хищник.
И он появился. Из-за угла. Слэм. В чёрной куртке, как всегда расстёгнутой. Лицо — камень. Ни ярости, ни злобы, ни даже сарказма. Только холод. Только этот затяжной, мерзкий, липкий холод, от которого даже воздух становится гуще.
Слэм подошёл медленно. Глядя только на неё. Будто Зимы не существовало вообще.
— Ну, вот и ты, — тихо, без эмоций. — Нашлась.
Малая встала. Медленно. С усилием. Шрамы на ладонях снова начали кровить, но она даже не глянула на них. Глаза — прямо в его. Не прячется.
— Я не пряталась, — сказала она ровно.
— Я ушла.
— Ты серьёзно? — шаг вперёд. — С ним? После всего?
Молчание.
— После того, что я тебе дал? После того, как я тебя из дерьма достал, когда от тебя все шарахались, как от прокажённой? Когда ты была никто. Ноль. Сломанная, сопливая, с глазами, в которых не было ни капли жизни. Я один, блять, вытянул тебя. Я за тебя платил. Я в тебя вкладывался. Деньги, репутация, кровь. Да ты знаешь, сколько ты мне стоила?!
Зима резко шагнул вперёд, но она вскинула руку — мол, стой. Не сейчас.
Она смотрела на Слэма. И впервые не как на спасителя. А как на долговую яму, которая годами маскировалась под крышу.
— Я тебе не товар. И никогда не была. То, что ты сделал, — это не любовь. Это сделка. Ты купил меня, Слэм. За жизнь. За крышу. За страх. Но не за душу. А она у меня ещё осталась.
Слэм заскрипел зубами.
— Не была товаром? А кто, по-твоему, выбивал для тебя улицу? Кто делал так, чтоб пацаны тебя слушали, чтоб не смотрели на тебя как на кусок мяса?
Он зарычал, сделал шаг — теперь лицом к лицу. До неё — полметра. Зима уже напрягся, но она стояла. Как вкопанная. Страх был, да. Но рядом с ним стояло отвращение.
— Я за тебя головы ложил. Поняла?! Ты мне долг на шею кинула. А теперь хочешь сбежать? К этому? — он ткнул пальцем в сторону Зимы. — Ты даже не представляешь, сколько крови пролилось за твою спину.
— Я не просила! — выкрикнула она. — Я не умоляла тебя спасать! Ты сам полез! Потому что тебе нужен был не человек, а флаг! Девка с болью, с уличной историей, которую можно поставить рядом и сказать: "Моя. Не трогать". Ты хотел меня не как женщину. Как символ.
Слэм резко схватил её за руку. Сильно. Без боли, но так, чтобы напомнить — он может.
— Я хотел, чтобы ты была рядом. А ты теперь хочешь, чтоб тебя... — он перевёл дыхание, — имели под носом у всех?
Зима в этот момент двинулся. Молча. Быстро. И в одно мгновение оттолкнул его руку от неё, сам стал между ними.
— Ещё раз тронешь — сломаю, — процедил. Ни крика. Ни угрозы. Просто факт.
Слэм перевёл взгляд на Зиму. И вдруг усмехнулся. Но в этой усмешке не было радости — только презрение.
— Ты, сука, даже не представляешь, в какую игру влез. Она — не девочка с района. Она — пороховая бочка.
— Ты всегда была не про любовь, Малая. — Его голос чуть дрогнул. — И я это уважал. Не требовал. Не лез. Просто был рядом. Дал тебе статус, силу, крышу. Ты носила моё имя на районе. И всем было ясно — тебя не трогать. Потому что ты подо мной.
Она вскинула голову. Губы дрожали, но голос остался крепким:
— Именно. Под. А не рядом.
Слэм моргнул. Не ожидал. Не привык к такому. Обычно хватало взгляда, слова, давления. А тут — она смотрит на него, как равная. И вот это его бесило. Не ревность, не то, что она с другим. А то, что он терял контроль.
И тут Слэм потерял спокойствие. На миг. На один удар сердца.
Он метнул взгляд на неё. С таким лицом, будто она предала весь район. Всю стаю. Всю жизнь, в которой она выжила благодаря ему.
— Ты шалава, если ушла от того, кто тебя поднял, к первому, кто пообещал тебе «быть собой». Ты думаешь, я тебя просто так отпущу? Да ты с ума сошла. Ты теперь — пятно на мне. А пятна я стираю. Навсегда.
Зима шагнул ближе.
— Тогда иди. Прямо сейчас. Попробуй. Только помни — у тебя не девка на цепи. У тебя — война.
— Ты сам всё проебал, — прошептала она сзади. — Потому что думал, что мной можно владеть. Что, если я рядом, значит, твоя. Что если я молчу — то согласна. Но я просто терпела. Терпела, потому что не было выхода. А теперь — есть.
Слэм хмыкнул. Губы дёрнулись, но это была не усмешка — судорога. Что-то внутри него надломилось.
— А он? — ткнул подбородком в сторону Зимы.
— Он что, святой? Ты думаешь, он тебя понесёт, когда снова запахнет кровью? Ты веришь, что пацан с другой стороны улицы будет жить ради тебя? Верь. Только не удивляйся, если завтра он врежет тебе первым, когда поймёт, что ты не ангел, а мина.
Зима выдохнул — тяжело, как будто сдерживал гнев.
— Лучше мина рядом, чем змея на шее, — бросил он.
— Мне не надо, чтоб она была паинькой. Пусть орёт, пусть ломает, пусть бьётся — но настоящая. А не чья-то вывеска.
Слэм медленно повернулся к нему. Смотрел в упор. Без слов. Между ними натянулось что-то такое, что могло взорваться от одного неверного взгляда. Но ни один не отступил.
— Ты думаешь, если раз вытащил — значит, имеешь право? — голос Слэма стал тише. Опаснее.
— Думаешь, если сейчас стоишь между — ты сильнее? Нет, Зима. Сила — это когда тебя боятся, даже когда ты молчишь. А ты просто крик. Временный. Мимо.
— Ну так заглуши меня. Прямо сейчас, — резко сказал Зима, делая полшага вперёд.
— Покажи, на что способен, если считаешь, что имеешь право её держать.
Слэм сжал челюсти. Его пальцы дрожали — еле заметно. Всё внутри кипело. Но он не двигался.
— Ты не стоишь крови, что за неё пролилась, — процедил он.
— Ты не стоишь даже пыли с моих ботинок.— Он плюнул на землю.
— Ты просто ошибка. А она — моя потеря. Не больше. И за неё никто, блять, плакать не будет.
Слэм сделал шаг вперёд, не сводя взгляда с малой. И в этой походке не было ни грамма сомнений — только требование. Давление. Тот самый момент, когда становится ясно: от слов он может перейти к действиям. И, сука, ты не угадаешь — перейдёт или нет.
— Мы с тобой не закончили, — глухо выдал он, будто выкинул плевок изнутри. — Пошли. Один на один. Без этих рыцарей.
Он кивнул на Зиму, будто тот не человек, а пыль под подошвой. Зима сделал шаг вперёд, но она подняла руку — остановила. Он поймал её взгляд. И там был страх. Не за себя. За него.
— Я пойду, — выдохнула она. — Просто... дай.
Слэм схватил её за руку — жёстко, цепко. Не ломал, но показал: шаг в сторону — будет хуже. Это не был порыв. Это было намерение. Он тянул её не как женщину, не как "свою" — а как то, что считает своим по праву. Даже если это право гниёт изнутри.
— Ты охуел? — резко кинул Зима.
— Отпусти.
Слэм не обернулся. Только рявкнул через плечо:
— Она не твоя. С ней у меня разговор. Захочет — вернётся. А не захочет — ты об этом первый узнаешь. Через кровь.
Она стояла, не сопротивляясь. Но лицо... лицо было будто с камня. Ни одной эмоции — только напряжение, которое можно было резать ножом. Она кивнула Зиме — "не вмешивайся".
Слэм повёл её прочь. Не спеша. Уверенно. Как будто возвращал себе то, что считает украденным. И никто не посмел остановить.
На базе было мрачно. Темно. Она почувствовала, как замирает воздух. Пацаны на входе посмотрели на них, но ни слова не сказали. Знали: сейчас лучше не вмешиваться.
Он затащил её в ту самую комнату, где когда-то дал ей второй шанс. Где подкинул шмотки, еду. Где, по сути, сделал её "своей". Но сейчас... всё было по-другому.
Он закрыл дверь — глухо. Щелчок замка прозвучал, как приговор. Слэм встал перед ней, плечи — напряжены, челюсть сжата. Его носило. В его взгляде — не ярость. Это было хуже. Это была власть, которую оспорили. И он этого не прощал.
— Садись.
Она не села. Просто стояла. Он усмехнулся. Нервно.
— Значит, даже стул не заслужил? Ну ладно. Тогда я скажу прямо.
Он подошёл ближе. Лицо в нескольких сантиметрах. В его глазах металась злость, но за ней — нечто иное. Обида. Разбитая власть.
— Я вытянул тебя. Ты была пустым местом. Без веса, без имени. Ты была никем, пока я не дал тебе крышу. Еду. Шанс. А теперь ты что? Бежишь к крысе, которая пообещала "держать за руку"? Очнись,малая, ты реально думаешь, он потащит тебя дальше, когда тебя снова порвёт изнутри? Или ты думаешь, что он сможет пойти против всех,когда они узнают, что произошло?
Малая стояла, как камень. Ни одного движения. Только пальцы дрожали.
— Я не шла за ним, — тихо.
— Я просто больше не иду за тобой.
Он замер. Выдохнул. Взгляд стал другим. Жёстким, хищным. Но и... усталым.
— А кто ты теперь, а? Свободная? Независимая? Ты хоть понимаешь своей башкой? Тут таких, как ты, ломают за одно слово. Ты была со мной — и тебя не трогали. А теперь... Ты думаешь, я тебя отпущу? Представь на минуточку, что с тобой будет.
Он подошёл ближе. Слишком близко.
— Не отпущу. Пока сам не услышу от тебя, что ты идёшь. Или остаёшься.
Она смотрела прямо. В упор. Ни страха, ни паники — только внутреннее напряжение, что вот-вот прорвёт крик.
— Тогда слушай. До конца.
Она сделала шаг назад. Сняла с себя куртку — бросила на стул. Как будто сбрасывала с себя то, что было "принадлежностью". Медленно, не спеша, как вызов.
— Я не игрушка. Не вещь. Не фишка на доске. Я человек. Женщина. Солдат. Всё вместе. И я больше не стану тем, кого можно взять, держать, выкинуть, снова взять. Если ты реально думал, что купил меня за хавчик и безопасность — ты меня никогда не знал.
Он молчал. Только дыхание — тяжёлое, как у зверя перед прыжком.
— Я была благодарна. Ты спас. Да. Но ты не стал родным. Ты стал крышей. И клеткой. А я задыхаюсь в клетке. Я не твоя,Слэм.
Он хотел что-то сказать. Но она перебила.
— И когда я уйду — это будет мой выбор. А не твоя милость. Не делай вид, что это разочарование. Это просто то, чего ты не ожидал.
И тут в его глазах мелькнуло. Что-то настоящее. Может, щелчок. Может, понимание. Может, страх потерять контроль. А может — только злость, что теряет лицо перед "своими".
Слэм поднял руку — и с размаху влепил по щеке.
Хлёстко. До звона в ушах. До темноты в глазах. Она пошатнулась, упёрлась рукой в стену, но не упала. Он смотрел на неё сверху, как хищник.
— Ты думаешь, что свобода — это сказка? Думаешь, я вытягивал тебя из говна, чтоб ты потом, как шлюха, прыгала в руки первому, кто шепнёт "я рядом"? А?
Она выпрямилась. Кровь на губе. Глаза горели. Ответа не последовало. Только вспышка — кулак в его челюсть. Резко. Чётко. Почти без замаха.
Он отшатнулся, хрипло засмеялся.
— Вот это по-нашему.
Он схватил её за горло, прижал к стене. Она билась — ногами, кулаками. Выворачивалась, как дикая. Не хныкала, не просила. Рычала.
— Не трогай меня, мразь! — прошипела она, ударив коленом в пах. Он зашипел, ослабил хватку, и она вцепилась в его лицо ногтями.
Кровь хлынула с его щеки. Она соскользнула со стены, отпрыгнула — дышала, будто после боя. Он вытер кровь, посмотрел на ладонь, а потом — на неё. Дыхание резкое. Грудь ходуном.
Он хватает её за грудки, тянет, будто вырывает душу. Поднимает и снова прижимает к стене. Стена скрипнула под его яростью.
— Всё. Ты хочешь, сука, свободы — получай. Только не жди, что кто-то прикроет. Тебя порвут. Там, где ты думаешь, что есть любовь — там война. И знаешь, кто первый сдохнет?
Он наклонился, прошептал прямо в ухо:
— Зима. Потому что он не жил в этом дерьме, как ты. Он не знает, как умирают по-настоящему. Я знаю. И ты — знаешь. И ты в нём — его могила.
Она дернулась — попыталась вырваться. И тут он взбесился.
Рука сорвалась с её груди и врезалась в скулу. Хлопок — звонкий, грязный. Потом ещё один. И ещё. Он бил с яростью зверя, кулаком, ладонью, даже локтем. Швырнул её обратно в стену — затылок глухо ударился, глаза дёрнулись от боли. Не сдерживался. Не думал. Просто бил. Зло. Отчаянно.
— Ты думала, я игрушка?! — зарычал он. — Ты думала, можешь дергать за нитки, как с этим мальчиком своим?! Смотри на меня! СМОТРИ!
Он схватил её за волосы, рванул вниз, уронил на колени. Вдавил лицо в пол, прижимая, как мусор. Она всхлипывала, кашляла, цеплялась пальцами за воздух. Не отпускал. Держал. Молча. Давя, ломая.
— Никто тебя не спасёт. Никто. Поняла? Я был твоей последней костью безопасности. И ты её прогрызла. Теперь только бетон, грязь и холод. Поняла, мразь? Только улица. Только клыки.
Он ударил ногой по стене рядом с её лицом. Штукатурка осыпалась на пол. Она сжалась — но не заплакала. На лице — кровь, в глазах — пустота.
— Даже слёзы тебе не помогут. Не на этом уровне. Тут слабость — это запах крови. И ты им пропиталась. Они учуют. Они уже идут.
Он резко отпустил. Она рухнула на пол, как кукла без нитей. Сдавленно задышала. Он смотрел сверху, как волк на свою жертву.
— Всё. Тебя нет. Есть только мясо. И никто не вспомнит, как тебя звали.
Он отвернулся. Швырнул по дороге стул, тот грохнул об стену. Металл зазвенел, дерево треснуло.
— Можешь катиться. Но знай: ты не выйдешь отсюда чистой. Ни ты, ни он.
Дверь захлопнулась за ним, будто щёлкнули наручники.
P.s
И тут Остапа понесло...
Читает вообще кто-то ? Хде,мать вашу, актив ?
Давайте, а то к вам в сон придет злой Слэм😂