ОБЕЩАНИЕ НА ВЫХОДЕ
Утро пробралось в палату через узкое окно, где свет мягко растекался по серым стенам, отражаясь в стеклянной колбе с водой на подоконнике, где плавали мелкие пузырьки воздуха, пойманные в стекле. За окном шелестели листья, подгоняемые лёгким ветром, а где-то вдалеке гудел утренний трафик больничного городка, смешиваясь с редкими голосами прохожих. Ты проснулась под звук капельницы, её ритм напоминал тихий дождь, перебиваемый еле слышным гулом вентилятора, и ощутила лёгкий холод в комнате, смягчённый теплом грубого больничного пледа, которым ты укрылась до подбородка. Богдан спал рядом, его рука лежала на краю твоей кровати, пальцы слегка подрагивали, а лицо, хоть и усталое, с тенями под глазами, дышало спокойствием, как будто сон дал ему передышку от тяжёлых мыслей. Его волосы падали на лоб, и ты осторожно, почти не дыша, убрала прядь, чувствуя под пальцами его тёплую кожу, и в этот момент услышала осторожный стук в дверь.
Дверь приоткрылась, и вошёл Крыло, его широкие плечи едва прошли в проём, а за ним следовал Алхимик с потёртой аптечкой, из которой выглядывал пузырёк с травяным запахом, напоминающим мятный чай.
— Ну, Феникс, Тёмный Ангел, — сказал Крыло, его голос гудел, как далёкий гром, с лёгкой улыбкой, пробивающейся сквозь густую бороду. — Вы двое выстояли, как крепость под обстрелом. Мы уж боялись худшего, когда слухи пошли.
Кирса открыл глаза, приподнялся на локте, морщась от боли в спине, его движения были медленными, словно он боялся потревожить что-то внутри.
— Крыло, Алхимик, — произнёс он, голос хриплый, но тёплый, с ноткой удивления. — Кто проболтался?
Алхимик хихикнул, поправляя ленту на сумке, которая сползла на плечо, и его очки чуть съехали на нос.
— Да дежурный врач не удержался, рассказал за чаем. Пришлось рвануть, пока нас не опередили, — он кивнул тебе, его взгляд был внимательным, как у врача, проверяющего пациента. — Как самочувствие?
Ты кивнула, натянув плед повыше, ощущая, как ткань слегка колет кожу.
— Потихоньку. Радость видеть вас, правда.
Крыло прислонился к стене, скрестив руки, его тень легла на пол длинным прямоугольником.
— Богдан, ты нас напугал, но ты же Феникс — выжигаешь всё и заново встаёшь. А ты, — он глянул на тебя, его глаза смягчились, — держишь его на плаву, как всегда.
Богдан потёр шею, где проступили красные пятна от напряжения, и бросил на тебя быстрый, но тёплый взгляд.
— Еле выбрались, но живы, — сказал он тихо, словно проверяя, как эти слова звучат вслух.
Алхимик достал из аптечки маленький пакетик с сушёными листьями, перевязанный тонкой ниткой, и положил его рядом с колбой на подоконник.
— Это от боли, если станет хуже. И не кисните, вам ещё нас доставать, — подмигнул он, прежде чем они ушли, оставив аромат трав, смешанный с лёгким запахом дезинфекции, и ощущение, что кто-то всё ещё о вас заботится.
К полудню солнце поднялось, заливая комнату золотым светом, который играл на металлических ручках шкафчика, отбрасывая блики на потёртый линолеум. Из коридора доносились голоса врачей, обсуждающих что-то о графиках, и звон подносов с обедом, где звякали ложки о тарелки, а через окно тянуло свежим воздухом после дождя, с примесью влажной земли. Ты сидела, опираясь на подушку, её наволочка была слегка мятой, а Богдан листал старый журнал, найденный на тумбочке, его страницы шуршали под пальцами, пропахшие пылью и старой бумагой. Дверь скрипнула, и вошёл Кодис, с рюкзачком на плече, из которого торчал уголок тетради, и парой шоколадок в руках, обёрнутых в яркую фольгу.
— Вот это выдержка, — сказал он, протягивая вам угощение, его голос был спокойным, с лёгкой насмешкой. — Слышал, вы двое держитесь молодцом, как на тренировке.
Богдан поднял взгляд, принимая шоколадку, его пальцы чуть дрожали от слабости.
— Кодис, не ожидал. Как узнал?
Кодис сел на край стула, который скрипнул под его весом, пожав плечами, его рубашка слегка натянулась на плечах.
— У нас свои каналы. Секретарша в приёмной — моя знакомая, любит поболтать, — он посмотрел на тебя, прищурившись. — Как дела, не унываешь?
— Болит, но терплю, — ответила ты, разворачивая обёртку, слыша, как она хрустит в руках. — Спасибо за сладкое, это неожиданно.
Он кивнул, потирая подбородок, где проступила лёгкая щетина.
— Авария — это не шуточки, но вы выстояли. Мы все думали о вас, так что не сдавайтесь, держите марку.
Кодис ушёл, оставив после себя шоколадный запах, смешанный с лёгким ароматом его одеколона, и чувство, что за стенами больницы вас ждёт поддержка. Полуденный свет придал сил, а его визит добавил немного радости, как маленький лучик среди серых дней.
К вечеру свет сменился на тёплые оранжевые тона, окрашивая стены в мягкие оттенки, а в палате стало тихо, лишь капельница мерно отсчитывала время, её капли падали с едва слышным плеском. Ты смотрела на дождевые капли, стекающие по стеклу, оставляя за собой извилистые следы, а Богдан вертел в руках пустую обёртку от шоколадки, её фольга поблёскивала под лампой. Дверь приоткрылась, и вошли Луна с Призраком. Пётр нёс свёрток с домашним печеньем, завязанным в ткань с вышитым узором, а Призрак держал термос, из которого поднимался тонкий пар, пахнущий мёдом и травами.
— Принёс что-то от мамы, — сказал Пётр, кладя свёрток на тумбочку, его пальцы слегка дрожали от волнения. — Думал, вам не помешает что-то домашнее.
Ты взяла печенье, ощутив запах корицы и масла, ткань была тёплой от его рук.
— Спасибо. Это очень мило, прямо как праздник.
Призрак поставил термос рядом, его движения были точными, как у часового механизма, скрестив руки на груди.
— Вы оба твёрже сталинита. Слышали про аварию — было не по себе. Но вы на ногах, это главное, и это радует.
Кирса кивнул, бросив взгляд на тебя, его глаза слегка блестели.
— Пока держимся, — сказал он, голос твёрдый, но с лёгкой хрипотцой.
Пётр сел на подоконник, его силуэт выделялся на фоне тёмного стекла, улыбнувшись.
— Вы как огонь в костре — даже дождь не заливает. Мы все переживали за вас, держали кулаки.
Ты почувствовала тепло в груди, кивнув, и ткань под пальцами стала чуть влажной от твоих рук.
— Это поддерживает. Спасибо, это много значит.
Когда Пётр и Призрак ушли, оставив запах печенья и горячего чая, вечерний свет угас, и палата погрузилась в мягкую полутьму, где тени от мебели растянулись по полу длинными узорами. Ты посмотрела на Богдана, и он повернулся к тебе, его глаза отражали слабый свет лампы, мерцающий на потолке.
— С ноября я не могу избавиться от мысли, что всё рухнет из-за меня, — начал он, голос дрожал, пока он смотрел на свои руки, где пальцы нервно теребили край одеяла. — После аварии я боюсь даже взглянуть вперёд, как будто каждый шаг — это пропасть.
Ты ощутила тяжесть его слов, но протянула руку, коснувшись его пальцев лёгким, почти нерешительным движением, чувствуя, как его кожа тёплая под твоими подушечками.
— Я тоже дрожала от страха, когда видела, как ты бился за нас там, в той машине, — ответила ты, голос мягкий, но с твёрдой нотой, как будто ты сама удивилась своей силе. — Но мы здесь, и я не хочу, чтобы страх нас держал. Он не должен побеждать нас.
Он поднял взгляд, его рука осторожно сжала твою, пальцы слегка дрожали, но в этом движении было что-то доверчивое.
— А если я не справлюсь с этим грузом? Если снова что-то пойдёт не так, и я тебя подведу? — спросил он, голос стал тише, почти шёпотом, и ты заметила, как его грудь вздымалась от глубокого вдоха.
Ты придвинулась ближе, насколько позволяла узкая больничная кровать, положив свою ладонь на его запястье, чувствуя, как его пульс бьётся под кожей, быстрый, но ровный.
— Тогда мы будем нести его вместе. Давай попробуем с чего-то простого — выйдем на балкон, когда нас выпишут, вдохнём свежий воздух. Я хочу, чтобы мы строили будущее, а не боялись прошлого, шаг за шагом.
Он задержал дыхание, затем кивнул, его взгляд смягчился, и в глазах мелькнуло что-то новое — не только страх, но и слабая искра надежды. Его пальцы, всё ещё сжимавшие твою руку, медленно скользнули вверх, мягко обводя линию твоей ладони, пока не коснулись внутренней стороны твоего запястья — лёгкое, почти невесомое прикосновение, от которого по коже пробежала тёплая дрожь, как будто электрический разряд пробудил что-то спящее.
— С балкона начнём, — прошептал он, голос окреп, а в глазах зажглась решимость, отражая свет лампы. — Обещаю идти вперёд, если ты рядом, шаг за шагом.
Ты улыбнулась, чувствуя, как его тепло передаётся через этот нежный контакт, и наклонившись чуть ближе, позволила своему плечу слегка прижаться к его, ощущая, как ткань его пижамы мягко касается твоей кожи. Его дыхание коснулось твоей щеки, тёплое и чуть неровное, пока ваши лица почти соприкасались, и в этот момент ты уловила слабый запах шоколада, оставшийся от угощения Кодиса. Его свободная рука осторожно легла на твою шею, пальцы мягко прошлись по линии челюсти, задержавшись у виска, где они замерли, передавая молчаливую поддержку, а его большой палец едва заметно погладил кожу под глазом, убирая невидимую слезинку. Затем он наклонился ещё ближе, и его губы мягко, почти нерешительно, коснулись твоих в лёгком, нежном поцелуе — словно бабочка опустилась на цветок, оставляя едва уловимый след тепла. Поцелуй был коротким, но глубоким, полный невысказанных обещаний, где страх растворялся в этом мгновении, сменяясь надеждой. Вы застыли, лбы соприкоснулись, дыхание смешалось, и ты почувствовала, как его сердце бьётся чуть быстрее через ткань, пока его рука оставалась на твоей шее, а твоя — на его запястье.
Этот момент длился, пока вы не осознали, что больничная кровать слишком мала для двоих, но ни один из вас не хотел разрывать связь. Медленно, с осторожностью, чтобы не потревожить раны, ты придвинулась ближе, и Богдан, преодолевая слабость, слегка приподнялся, освобождая место. Ты скользнула на его койку, ощущая, как простыня под тобой чуть прохладна, а его тепло тут же обволокло тебя с боку. Он обнял тебя одной рукой, его пальцы легли на твою талию, осторожно, но твёрдо, а ты прижалась к его груди, чувствуя, как его дыхание выравнивается, становясь ритмичным. Ваши ноги слегка переплелись под одеялом, и ты уловила запах его кожи — лёгкий, с ноткой дезинфекции и чего-то родного. Лампа над кроватью мягко гудела, отбрасывая тени на стены, и вы уснули так, тесно прижавшись друг к другу, его рука всё ещё лежала на твоей талии, а твоя — на его груди, где сердце билось спокойно, как тихий прибой. Ночь за окном сгустилась, укутав палату в тишину, но в этом тесном пространстве вы нашли укрытие, где страх отступил, уступив место новой, хрупкой, но живой близости.