ОБИТЕЛЬ ПЛАМЕНИ
Перед тобой появляется он. Богдан Кирса. Его куртка порвана, лицо напряжено, в руке пистолет, из которого ещё вьётся тонкий дымок. Он опускается на колени рядом с тобой, его дыхание тяжёлое, рваное, а глаза полны тревоги. Он бросает оружие на землю с глухим стуком, и ты слышишь, как металл скользит по мокрому асфальту. Его руки тянутся к тебе, обхватывая твои плечи, и ты чувствуешь тепло его пальцев сквозь холод дождя.
— Т/и, ты цела? Посмотри на меня! — его голос дрожит, и ты слышишь в нём панику, когда он замечает порез на твоей шее. Он касается его кончиками пальцев, и ты вздрагиваешь от боли, а его лицо бледнеет, губы сжимаются в тонкую линию.
Ты киваешь, но тело сотрясает дрожь, слёзы не останавливаются, и ты цепляешься за его куртку, чувствуя, как грубая ткань царапает пальцы. Кровь на асфальте смешивается с лужами, запах железа кружит голову, шрам горит, как клеймо, а дождь стекает по твоим волосам, холодя кожу. Богдан притягивает тебя к себе, его объятие крепкое, почти отчаянное, и ты чувствуешь, как его сердце колотится так же сильно, как твоё, отдаваясь глухими ударами в его груди. Его дыхание тёплое, оно касается твоего виска, и ты слышишь, как он шепчет что-то невнятное, словно пытаясь успокоить тебя — или себя.
— Они знали, где тебя найти, — шепчет он, его голос хрипит от напряжения, пока он оглядывается, словно ожидая новой угрозы. Его пальцы сжимают твои плечи так сильно, что это почти больно, но ты не сопротивляешься. — Идём, сейчас же. Здесь нельзя оставаться.
Он помогает тебе встать, поддерживая за талию, и ты едва держишься на ногах, колени подгибаются, как у новорождённого оленя. Дождь усиливается, капли барабанят по асфальту, заглушая всё, кроме твоего сбивчивого дыхания. Его рука тёплая, но пальцы дрожат, когда он уводит тебя в тень переулка, где запах сырости становится ещё гуще. Ты цепляешься за него, чувствуя, как страх медленно отступает, сменяясь странным чувством безопасности рядом с ним.
Ты цепляешься за Богдана, пока он ведёт тебя прочь от переулка, его рука твёрдо обхватывает твою талию, поддерживая, когда твои ноги подкашиваются. Дождь хлещет сильнее, капли стучат по асфальту, как барабаны, и ты слышишь, как где-то вдалеке гудит мотор, заглушая лай собаки. Он направляет тебя к чёрному Dodge Challenger, припаркованному у обочины — его обводы блестят под тусклым светом фонарей, капли дождя скользят по полированному металлу, а хромированные диски слегка отражают твоё искажённое лицо. Дверца со стороны пассажира открывается с лёгким скрипом, и он мягко, но настойчиво усаживает тебя внутрь. Салон пахнет кожей и бензином, тепло от обогревателя обволакивает тебя, контрастируя с холодом, пропитавшим одежду. Ты прижимаешься к сиденью, чувствуя, как дрожь сотрясает тело, а шрам над бровью пульсирует, напоминая о только что пережитом кошмаре. За окном мелькают тёмные улицы Киева, их огни размываются дождём, превращаясь в размытые пятна, словно слёзы города. Богдан молчит, но его дыхание выравнивается, и ты слышишь, как он тихо выдыхает, словно сбросив часть напряжения. Машина останавливается у старого дома с облупившейся краской и тусклыми окнами, окружённого голыми деревьями, чьи ветви скрипят под ветром. Он выходит, обходит машину и открывает твою дверь, протягивая руку. Ты берёшься за неё, чувствуя, как его пальцы дрожат, и он помогает тебе выйти, поддерживая под локоть.
???. Ночь. 18-19 ноября. Вы поднимаетесь по скрипучей лестнице, запах сырости и старого дерева наполняет воздух, а где-то наверху капает вода, эхо падающих капель отдаётся в тишине. Он открывает дверь в квартиру — небольшую, но уютную: потёртый деревянный пол скрипит под твоими шагами, тёмные шторы, закрывающие окна, шевелятся от сквозняка, мягкий свет от настольной лампы отбрасывает тени на книжные полки вдоль стен, уставленные потрёпанными томами и пожелтевшими страницами. На столе — чашка с остывшим кофе, рядом стопка бумаг и раскрытая книга, чьи страницы шелестят от малейшего движения воздуха. На подоконнике стоит одинокий горшок с засохшим растением, его листья давно пожухли, а рядом — старая фотография в треснувшей рамке, на которой едва угадываются силуэты двух людей, но ты не спрашиваешь, кто это. Он усаживает тебя на диван, ткань слегка скрипит под твоим весом, и приносит одеяло, укутывая твои плечи. Одеяло пахнет чем-то знакомым — может, стиральным порошком с ноткой лаванды, и ты вдыхаешь этот запах, пытаясь уцепиться за что-то простое, обыденное. Ты чувствуешь тепло, но слёзы всё ещё текут, оставляя солёный след на губах, а запах влажной одежды смешивается с ароматом кофе, пропитавшим комнату.
— Попробуй дышать глубже, — говорит он, его голос мягче теперь, но всё ещё хриплый, с лёгкой шероховатостью, как будто он сам пытается успокоиться. Он садится рядом, не касаясь тебя, но его присутствие успокаивает, как тёплый свет в холодной ночи. Ты слышишь, как дождь барабанит по стеклу, а где-то за стеной завывает ветер, усиливая ощущение уединения, словно вы отрезаны от всего мира. — Ты в безопасности. Здесь никто не найдёт.
Ты киваешь, сжимая край одеяла, чувствуя, как ткань цепляется за твои дрожащие пальцы, и пытаешься унять слёзы, но они текут, как поток, который ты не можешь остановить. Внутри бурлит смесь страха, облегчения и смятения — кто эти люди, почему они выбрали тебя? Мысли кружатся, как осенние листья в ветре, и ты не можешь ухватить ни одну из них, но образ ножа у горла, запах крови и звук выстрела всё ещё вспыхивают в памяти, заставляя сердце сжиматься. Ты смотришь на него, и его глаза темнеют от чего-то, что ты не можешь распознать — тревога или, может, вина? Он отводит взгляд, и ты замечаешь, как его плечи напряжены, словно он несёт невидимый груз, который давит на него так же, как страх давит на тебя.
— Кто это был? — твой голос дрожит, едва слышен сквозь шум дождя за окном, и ты чувствуешь, как горло сжимается от каждого слова, а шрам над бровью зудит, как напоминание о том, что ты только что была на волоске от смерти.
Он вздыхает, проводя рукой по волосам, и ты слышишь лёгкий шорох, когда капли воды падают на пол, оставляя маленькие тёмные пятна на потёртом дереве. Его движения резкие, почти нервные, и ты видишь, как его пальцы слегка дрожат, когда он сжимает их в кулак, словно пытаясь удержать эмоции внутри.
— Не знаю точно, — отвечает он, глядя в сторону, и ты слышишь лёгкий скрип дивана, когда он меняет позу. Его голос звучит глухо, как будто он сам не верит своим словам, и ты чувствуешь, как его неуверенность только усиливает твоё беспокойство. — Но они явно знали, что ты будешь там. Это не случайность.
Ты сжимаешь браслет на запястье, чувствуя, как кожа нагрелась от твоих пальцев, и пытаешься осмыслить его слова. Тишина повисает, тяжёлая и густая, прерываемая только стуком дождя и твоим неровным дыханием. Он встаёт, подходит к окну и раздвигает шторы, и ты видишь, как мокрые стёкла отражают слабый свет уличных фонарей. За окном ночь становится гуще, деревья качаются, их ветви царапают стены, словно пытаясь проникнуть внутрь, а тени от фонарей дрожат, как призраки, скользящие по мокрому асфальту.
— Я не хочу, чтобы ты думала, что это из-за меня, — говорит он, не оборачиваясь, и ты слышишь, как его голос дрожит от напряжения, словно он боится, что ты обвинишь его. — Но я не оставлю тебя одну после этого. Останься здесь на ночь. Утром решим, что делать дальше.
Ты киваешь, хотя внутри всё ещё буря — страх, благодарность, и что-то ещё, что ты не можешь назвать, тянет тебя к нему, как магнит. Он возвращается, садится ближе, и ты чувствуешь тепло его руки, когда он осторожно касается твоей ладони, его пальцы слегка дрожат, но прикосновение тёплое, как обещание защиты. Ты смотришь на свои руки, заметив, как грязь с асфальта смешалась с кровью под ногтями, и слёзы снова подступают, жгучие и неконтролируемые. Он замечает это, и его пальцы сжимают твою ладонь чуть сильнее, но осторожно, словно боясь сломать.