#8
Музыкальную шкатулку мы оставили сразу после того, как менеджер Скайфелда — Ю Мин взяла номер телефона и адрес электронной почты у Велдона, заверив, что завтра пришлет ему необходимую информацию. Она ещё сказала, что такие, как он, встречаются крайне редко: ведь не все способны щёлкать музыкальные инструменты, словно семечки. Высокомерный парвеню Ланс Кавелье, похоже, искал кого-то другого — ну, и черт с ним! Я был очень рад и горд за Велдона, но, не взирая на это, у меня отчего-то не было должного настроения, изнутри распирало от неизвестной тоски, а самочувствие ухудшалось с каждой секундой: если ещё недавно на улице, в тёплый вечер, меня атаковал едва уловимый жар, то сейчас мне стало холодно, прям до тряски. Озноб? Такое мерзкое состояние обычно накатывало перед началом всякого рода болезней — только этого мне не хватало! Точно, ещё и голова гудит весь день — видимо, из-за какого-то вируса, беспардонно атакующего мой организм. Надеюсь, мой иммунитет одержит громкую победу.
Наша троица столпилась у входа в Шкатулку, и спустя минуту я обратил внимание на понурого музыканта, чьё непривычно смурое лицо покинули жизнерадостные эмоции. Несмотря на успех, Велдон казался немного помятым и встревоженным, будто бы ему вместо похвалы вложили в руки пульт с красной кнопкой для подрыва всего города и приказали обязательно им воспользоваться. По обыкновению его пугали любые изменения в привычном распорядке жизни: независимо от очевидных положительных свойств, которыми эти перемены обладали. Только меня посетила самонадеянная мысль, что я стал понимать Велдона чуть лучше, как ее тут же перекрыла другая, более существенная и заодно опровергающая мое ложное убеждение. Вдруг музыканта расстроило мнение Ланса Кавелье? Вдруг он хотел поразить именно француза, услышать от него похвалу? Пока мы продолжали кучковаться на месте, я намеревался спросить о тревожащем меня вопросе, но Велдон внезапно оживился и подал торжествующий голос:
— Как же хорошо, что до восьми еще есть время! Успею инструмент проверить.
— Я тогда домой пошла, — подхватила Ева, застегивая на пуговицы свое утонченное пальто из вискозы. — Хочу приготовить туртьер. Когда ты вернешься?
— Часов в десять, не раньше. А твоя идея мне нравится! — бодро отозвался Велдон. Его былую печаль будто бы сдуло штормовым ветром. — Приезжай почаще, что ли, я хоть с голодухи помирать не буду.
Велдон растянул рот в счастливой улыбке и, сделав смелый шаг к Еве и широко расставив руки, стиснул ее в объятиях. Она недовольно фыркнула и в отчаянии скривилась, негромко возмущаясь и пытаясь освободиться из нежеланных оков. Мимика Евы в этот момент преодолела дистанцию от одного порога к другому: от отвращения к привычному хладнокровию. Не хочу делать поспешных выводов, но, по-моему, Велдон ее немного нервировал — ну так, самую малость. Собственно, здесь нечему было удивляться, ведь он обычно нервировал всех. И все же негодование Евы не казалось мне полностью искренним, она совершенно точно, хотя бы немного, обрадовалась такому вниманию со стороны Велдона. По мимолетной улыбке, по мелькнувшей теплоте в глазах и по смягчавшемуся голосу понять это смог даже такой профан, как я. Сначала ощутил себя неуютно, точно меня здесь не должно было быть, точно моя никудышная персона не вписывалась в их компанию, а потом понял, что так оно и есть. Третий лишний, так выходит?
— Отвали, Велдон. Надоел! — зароптала Ева и отошла от него подальше, когда он наконец ее отпустил.
С видом вселенской серьезности Велдон достал откуда-то маленькую черную резиночку и, зажав ее в зубах, стал собирать в хвост свои беспорядочные космы. После успешно проделанной работы он заявил:
— Все, пошаркал я в ресторан играть для богачей, пока они будут поглощать королевские яства.
— Видимо, хороший ресторан, — предположил я.
— Кингсвуд, — уточнил Велдон и пожал плечами.
— О-о-о, — с натянутой восторженностью протянул я, тут же объясняясь: — Мои родители сегодня там ужинают.
Зря я заранее похоронил сегодняшнее веселье, которое, как мне казалось, уже закончилось. Интересно, знает ли папа Велдона в лицо? Если нет, то открыть для него одну из новых граней преступной личности музыканта мне совсем не составит труда.
— А тебя что, не позвали на семейный сбор? — ехидненько поинтересовался музыкант. — Странно, странно, друг.
— Вообще-то там не только мои родители, но я могу присоединиться к ним сейчас — все равно делать больше нечего.
Ужин с семьей Шэлис, разумеется. Пропустить его — потеря не из самых великих. Вечер с ними был бы превосходным, если бы я заведомо не знал, что на любое мероприятие мистер и миссис Шэлис брали свою странноватую дочь Шарлотту. Неистово и неустанно она при каждой нашей встрече (к счастью, они организовывались со скудной периодичностью) доставала меня вопросами и глупыми диалогами. Сейчас Шарлотте где-то четырнадцать лет, и я уверен — в ее поведении ничего не изменилось.
— Замечательно, — иронично произнесла Ева, приподняв брови. — Развлекитесь там, ребята, а я пойду на остановку.
— Ничего, — махнул рукой Велдон. — Глядишь, я скоро каких-нибудь деньжат к рукам приберу. Тогда можно будет в заведения и похлеще наведаться.
Усмехнувшись, Ева покачала головой и, уходя, с предостережением сказала:
— В последний раз, когда ты так говорил, тебя посадили.
Велдон закатил глаза и затем хлопнул меня по плечу, призывая пойти за ним. И мне неожиданно стало как-то гадко от осознания того, что я иду в дорогущий ресторан набивать брюхо, пока музыкант будет работать, пытаясь заработать себе на жизнь. Я не пошёл за Велдоном, остался на месте и с небольшим смятением сказал:
— Я передумал.
Остановившись, Велдон повернулся ко мне и вопросительно склонил голову к плечу.
— Тю, чего это? Гормоны подростковые шалят до сих пор? А то знаешь, бывает, что в голове сплошной хлам, и ни одно решение ты не принимаешь наверняка.
— Странно, ты вроде бы уже давно не подросток, — съязвил я и, не дожидаясь его оборонительного ответа, продолжил: — Не пойду, потому что мне будет дискомфортно.
— Малец, ты чё такое говоришь? — усмехнулся Велдон. — Ты своих родителей избегаешь? А! Точно! Из-за отца? Он же запретил тебе общаться со мной вообще-то, а ты, чертов негодник, противишься его запрету. — Он расставил руки по бокам. — Ай-яй-яй, Сucciolo, совсем ты страх потерял!
Какой же он все-таки придурковатый. Я мученически вздохнул и постоял ещё немного в раздумьях: просто было дико лень сейчас все объяснять, и Велдон почему-то, не зная истинной причины моего отказа, предпринял попытку меня убедить:
— Хватит ломаться, пошли. Хоть нормальную музыку послушаешь! Там ребята ещё есть крутые — не круче меня, конечно, но... играть с ними на удивление приятно.
— Ну, ладно, — снова передумал я и спрятал руки в карманах тёплой парки. Мне по-прежнему было холодно. — Раз уж такое дело, то пойдем.
С одобрением кивнув, Велдон изогнул рот в довольной ухмылочке, и мы двинулись к ресторану. В центре Мейлоса, прямо в самом жерле, по зимним вечерам всегда было очень много народу, иногда даже о комфортной прогулке без столкновений, бьющихся о тебя детей и санок, проезжающих по твоим ногам, можно было забыть. Главные улицы и сейчас кишели шумными человеческими фигурами, сновавшими от магазина к магазину, от ларька к ларьку. Нам с Велдоном предстояло преодолеть толпу, чтобы добраться до «Кингсвуда», хотя музыканта явно не волновало ничего вокруг. Видимо, это только у меня столь людные места вызывали легкую панику — хотелось спрятаться где-нибудь или убежать подальше отсюда, в тишину и покой. Социофобией попахивало, и мне это не нравилось. Одно радовало: крокодил перестал меня тревожить по пустякам и, пока я к нему не обращался, он молчал и не подавал признаков жизни. Что это с ним, интересно, случилось? Все пришло к первоначальной норме, вот только... эта постоянная зудящая головная боль, нудная до невыносимости. Я всеми силами старался не обращать на это внимание. Связывать мигрень с Кроксом не хотелось, да и не было оснований для такого вывода. Теория о подхваченном вирусе звучала куда логичнее.
Мы с Велдоном спускались по покатой каменистой дорожке, очищенной от снега, понемногу приближаясь к точке прибытия. Я не знал, какой вопрос стоило задать первым, потому решил потихоньку подвести тему к самому щепетильному и такому, который, как оказалось, волновал меня больше всего.
— Как давно вы с Евой вместе? И вместе ли вообще?
— Мы сегодня узнали, что мной заинтересовался один из популярнейших певцов современности, а ты решил поговорить о моей личной жизни с Евой? Ладно, ничего удивительного в этом нет. — Велдон развел руками и тут же продолжил: — Наше знакомство с Евой состоялось примерно одиннадцать лет назад, вот с тех пор мы вместе. Ну, не всегда прям вместе, но все же вместе.
— Ты вообще понял, что сказал? Как можно быть не прям вместе? Наполовину, что ли? Тем более такой срок немаленький...
— Да нет, часто бывали разные ситуации, которые нас разводили по разным дорожкам. Например, сейчас. Мы перешли на свободные отношения, так как уже несколько лет живем в разных местах. Копим на нормальную квартиру ее маме.
— Ее маме? — такой неожиданный поворот застал меня врасплох.
— Да. Она отдаст нам свою трехкомнатную, если ей будет, где жить. Вот мы и решили понемногу собирать на однокомнатную.
— Выходит, Ева живет с ребёнком и мамой? Трёхкомнатная квартира же, почему ты не можешь жить с ними?
— Издеваешься? Ее мамаша меня на дух не переносит.
— Знаешь, — засомневался я, — а ведь не так давно ты говорил, что Ева тебя бросила и что своего ребёнка ты видел всего пару раз. Ты на ходу сочиняешь все эти истории, да? Ловко. Как тебе удаётся?
— Правда, говорил? — искренне изумился Велдон и, улыбаясь во весь рот, сказал: — Да ты перепутал что-то.
Мне захотелось спросить ещё про его мать и историю с наркотиками, но я не стал. А вдруг он сделает вид, будто и о ней речь никогда не заходила и вообще выяснится, что я несу полнейший бред? Ведь и такое возможно. Где-то в глубоководье своего сознания я понял, что не хочу разочаровываться в Велдоне, не хочу, чтобы внезапно вскрылось, что он все это время тупо меня использовал. Раньше музыкант не вызывал во мне таких сомнений, зато сейчас их смогла зародить такая мелочь. Это странно. Когда он рассказывал мне о Еве, то мы не особенно хорошо были знакомы, так что вполне вероятно, он придумал это, чтобы не выставлять все и сразу, ну и момент сделаться самым бедным и несчастным он также упустить не мог.
Чем я занимаюсь? Оправдываю музыканта в своей голове, хоть и не вижу в этом смысла.
Мое долгое молчание насторожило Велдона, и он, будто прочитав мои мысли, убедительно произнёс:
— Бывает, если я хочу быстро отделаться от человека, то стрекочу первое, что на ум придёт. Ничего странного нет, если тогда я хотел поскорее от тебя избавиться. Кто ж знал, что ты ко мне как банный лист прилипнешь.
Несмотря на такие неоднозначные слова, Велдон закатился заливным смехом и, с трудом придя к спокойствию, с каким-то благовонием посмотрел на меня.
— Что-то ты какой-то странный сегодня. Не такой, как обычно.
Похоже, Велдон пытался меня просто-напросто достать своим потоком бессмысленной речи. Да, я сегодня был сам не свой, особенно, сейчас. Обычно у меня всегда в запасе хранилась парочка острых фраз для ранящих ответов на любой вкус и цвет, но... Как я уже говорил, мой классический жизненный настрой без объяснений спикировал на самое дно пропасти и даже не пообещал вернуться. Взять хоть мысли по поводу Велдона: мне всегда было глубоко плевать на его враньё и всякого рода юление, единственное, чего я хотел — безвозмездно помочь ему подняться с болотного ила. Почему тогда меня вдруг покоробили беспечность и ребячество музыканта, которые давно стали привычными и вовсе неудивительными? Действительно начала раздражать эта ложь, появились мысли, что такой человек, как Велдон, абсолютно не достоин моего внимания. И все это сегодня, когда он за раз преодолел столько ступеней, когда он наконец сделал так много для самого себя! Переваривая все необоснованное раздражение внутри себя, я понял, что во всем виноват крокодил. Кого мне было ещё винить?
Крокодил отравил мой рассудок. Зелёный гад. Я знаю точно: эта ненависть принадлежит ему, не мне.
Разозлившись сильнее прежнего, я решил не поддаваться на его тайные провокации. Честно, мне стало немного страшно, потому что все понемногу выходило из-под контроля уже давно, а я, не видя угрозы, пускал все это на самотёк. Круглый идиот, сам во всем виноват!
— Да, целый день я неважно себя чувствую, — наконец заговорил я, собравшись с мыслями. Своими мыслями.
— Так лучше домой вали, — посоветовал Велдон. — Какой тебе ресторан, доходяга?
— Все нормально. — Я сразу поспешил перевести тему. — Выходит, ты изменяешь Еве, да?
Велдон с подозрением сощурил глаза, осмотрев меня.
— С кем это?
— С Джейн, — терпеливо напомнил я. — Зачем?
— О Господи, малыш Эйден сегодня задаёт слишком личные вопросы! — приложив руку к подбородку, воскликнул Велдон. — А тебя точно не подменили, а?
— Ответь.
Внимательно меня разглядывая, музыкант недовольно сжал губы и, пересилив себя, заговорил сдержанно и чётко:
— Джейн — это несерьёзно. Тем более я же сказал, что у нас с Евой период свободных отношений. Никому я не изменяю, ясно? — Велдон насупился, все ещё смотря мне в глаза.
— Такое себе оправдание, — приподняв одну бровь, отметил я и печально добавил: — Но оно хотя бы какое-то есть.
— Что за ерунду ты сегодня мелишь, малой? — заныл Велдон, отчаянно всплеснув руками. — У тебя переходный возраст начался? Или личные проблемы какие? Ты скажи лучше, а то это уже пугает.
И тут я ощутил сумасшедшую потребность выговориться, рассказать, что меня тревожит, выложить все без фильтров и цензур. От этого мне должно стать немного легче разогнать густое облако неизвестной тяжести в голове.
Должно же, верно?
В то же время наши доверительные отношения с Велдоном лично для меня не являлись настолько крепкими, чтобы спокойно и без неловкостей говорить с ним о всяком разном, касающемся тонкостей моей жизни и моего окружения. Делится с кем-то сокровенным — это иногда все равно что давать веер острейших дротиков, целью которых когда-нибудь послужит твоё сердце. Я никогда не сближался ни с одной живой душой, чтобы проверить подлинность этой мысли, но все равно считал суждение не лишенным смысла. В нашем мире нужно быть аккуратнее.
Ни одно предубеждение не смогло меня оставить, я озвучил то, что беспокоило больше всего. Сказал о том, что посчитал самым важным в данный момент. Вынес сор из избы, почему-то в кои-то веки не волнуясь за свой развязанный язык.
— Недавно я узнал, что у моего отца есть любовница.
Велдон остановился, притворно-жалостливо меня оглядев. Сложив руки на груди, он с вселенской тяжестью вздохнул, да ещё с такой досадой в глазах, будто бы подобные истории ему вещали каждый божий день. Музыкант покачал головой и внезапно стал возмущаться:
— Тьфу ты, блин! Такой траур нагнал, словно кто-то умер!
Я промолчал, не понимая его реакции. Слегка улыбнувшись, Велдон принялся выкладывать мне очевидные для него вещи:
— Чувак, вообще не парься по этому поводу. Мы, мужчины — те ещё фрукты! Частенько находим себе приключения на стороне, не считая это чем-то... чем-то плохим. Ничего катастрофичного не произошло. Не знаю, как обьяснить. Сам поймёшь, когда подрастаешь.
— По себе судишь? Знаешь, мне кажется, вы с моим отцом немного разные.
— Да нет же, — быстро отмахнулся музыкант. — Общая характеристика, не более. Сейчас дядюшка Велдон проведёт психологическую оценку вашего семейного благополучия.
— Что-то я уже жалею, что завёл этот разговор.
— Твои родители часто ругаются? — проигнорировал меня он, и я решил все-таки подыграть ему в этом не к месту организованном спектакле.
— Редко.
— Завтракают вместе?
— Ну да.
— Ходят на мероприятия вместе?
— Да...
— И чего ты страдаешь, я не пойму? — Велдон прямо-таки пришёл к полному негодованию. — Все же нормально у тебя. Тоже мне, проблему придумал! Моего папаши рядом и в помине не было, даже когда я в утробе сидел, так что не позорься. Чего уж там, твой отец запретил тебе со мной общаться — значит, точно заботится и реально волнуется. Я бы себе с собой тоже не рекомендовал общаться, будь это возможно.
Правильно это было или нет, но мне стало как-то спокойнее после столь выдающейся нелепицы, которую Велдон уверенно втер мне в мозговую корочку. Отчасти я понимал, что он прав. По правде говоря, мне с трудом верилось в то, что меня так лихо озаботили семейные проблемы. Оказалось, они все же имели какой-то вес, чего я поначалу не заметил.
— Допустим, ты внушил мне надежду в лучшее, что дальше? — равнодушно поинтересовался я, скукожившись от преследующей меня прохладцы.
— Ничего, — пожал плечами Велдон. — Не болтай лишнего родителям и увидишь, как все останется на своих местах. Пойдём уже, а то я не успею настроить виолку!
— Кого настроить?
— Виолончель, — уточнил музыкант и устремился дальше по улице, едва не столкнувшись с женщиной в красном пуховике. Он выставил руки перед собой и с великим сожалением поспешил сказать: — Извиняюсь!
Женщина не проявила к нему никакого интереса и беззвучно прошла вперед, не оглядываясь. Ну, и мы сделали то же самое. Подошли к «Кингсвуду» в двадцать минут восьмого, тогда же я начал нервничать, потому что совсем забыл составить план своих действий. Родители приятно удивятся, увидев меня, а главное — папа особенно будет рад, когда Велдон выйдет на сцену. Любопытно, о чем он подумает?
Желая поскорее узнать ответ на этот занимательный вопрос, я быстренько зашёл вслед за музыкантом в дорогое и на редкость популярное заведение. Ресторан «Кингсвуд» мне нравился. Он выглядел весьма необычно и интересно, славился по-королевски большими порциями и размеренной, уютной атмосферой. Что касалось самого дизайна, то отличительной деталью тут являлись старинные картины с изображением правителей разных стран и минувших эпох. Юлий Цезарь, Елизавета I, Наполеон Банопарт, Александр Македонский и бесчисленное множество других исторически важных личностей смотрели на это место с крупных портретов, мирно висящих на стенах. В идиллии тут слились три главных элемента декора: глубокий синий цвет обоев, бардовые стулья и столы, размещённые на стилизованном под старину паркете, и резная отделка из красного дерева, отлично гармонирующая с толстыми балками на потолке. По-моему, здесь даже были часы с кукушкой и при заказе чая приносили целый самовар. «Кингсвуд» и вправду заслуживал звание чуть ли не самого лучшего ресторана в нашем городе, так что я даже порадовался, что в итоге сюда заглянул.
Когда мы сдали куртки в гардероб, Велдон, подмигнув мне, сразу же скрылся за дверью служебного входа, а я прошёл в зал и стал выискивать глазами своих родителей. Они вместе с семейством Шэлис сидели прямо у сцены. Я пошагал к ним, и мама заметила меня ещё издалека, приветливо махнув рукой.
— Эйден, ты пришёл! — обрадовалась она, когда я приблизился к столу. — Давай садись!
— Здравствуйте! — поздоровался я со всеми, замечая, что свободное место было лишь между папой и, черт возьми, невыносимо болтливой Шарлоттой.
Пришлось разместиться на нем, что было делать? Шарлотта заулыбалась и тут же воскликнула:
— Мы так давно не виделись!
«Я не прочь ещё столько же не видеться», — подумалось мне. В свою очередь, папа любезно протянул меню, ничего не говоря.
— Ага. — Я холодно кивнул Шарлотте и, не обращая внимания на неё, стал разглядывать ассортимент ресторана.
В общем-то, Шарлотта всегда была смазливой девчонкой, миловидной и миниатюрной блондинкой с тёмными густыми бровями. Спустя год она, конечно, стала выглядеть взрослее. Так сложилось, что меня эта девушка напрягала сама по себе с самого детства, и ничего кроме лёгкого раздражения рядом с ней я не испытывал. Впрочем, за год она могла измениться — это вряд ли, но всякое бывает.
Шарлотта на удивление больше ничего не сказала, взяла стакан с позолоченным дном и отпила несколько глотков апельсинового сока. Прошла минута, и Лотти — как ее называли родители — до сих пор не начала испытывать мое терпение. Прогресс на лицо.
Я заказал себе еду: ничего фантастического, лишь мясо телёнка и картошку, приготовленную на углях. После посмотрел на время и понял, что скоро на сцене появится Велдон. Будет обидно, если папа его не узнает, а может, это добавит ещё большего веселья — хорошо, если так.
— Ты так изменился, Эйден, — разумеется, все-таки начала диалог Шарлотта. — Все ещё обучаешься на дому?
— Да, у меня все стабильно. — Из вежливости я якобы с интересом спросил: — А что школа? Развлекаешься там, небось.
— Да уж, — усмехнулась она. — Если бы не подруги, я бы и шагу туда не ступила. Иногда даже завидую тебе.
На этом я надеялся завершить наш разговор, и пока Шарлотта, словно зная мои намерения, не стремилась присесть мне на уши. Нет, она вправду стала другой. Было бы неплохо, если бы такой и осталась.
Ее родители, будто решив компенсировать оплошность своей дочери, вдруг стали заваливать меня типичными вопросами, тупость которых могла лишь толкать на спасительный побег. Я с обреченным взглядом слушал их, отвечая по привычному шаблону, остающимся подлинным из года в год. Когда меня спрашивали про учебу или будущую профессию, то мне не составляло труда бросать какие-нибудь отдалённые и косвенно относящиеся к теме фразы, но вот неожиданно для самого себя на один из вопросов мне захотелось ответить неправдой. Кто меня за язык потянул — понятия не имею! Миссис Шэллис спросила: а девушка есть? И я такой бездумно: да. Вот же угораздило... Ну что за осел? Столь нехитрым образом я собирался чуточку насолить папе, не подумав, что мама в нашей с ним тайной баталии никогда не участвовала.
Мои родители изумленно раскрыли глаза, посмотрев на меня с небывалым интересом и тонкой претензией. Как это их сын мог скрывать от них такое? Наверное, им было немного обидно, но я уже ничего не мог изменить. Сказанного не воротишь.
— Ух ты, а откуда она? — с горячим любопытством спросила Шарлотта.
— Да, расскажи, — вмешался папа, говоря непривычно елейным голосом и откладывая вилку и нож в тарелку. — Думаю, всем интересно послушать.
— Она не отсюда, — слегка партизанский ответ от меня заставил семью Шэллис посмеяться, а вот мои родители, привыкшие к моей манере изъясняться, перебывали в полнейшем недоумении.
На такой прекрасной ноте на сцену вышел один из музыкантов, усаживаясь за пианино, расположенное на специальном возвещении с краю. Затем показался ещё один — он занял свою позицию за барабанной установкой, а за ним тихонько выскочил какой-то мужик с виолончелью в руках. Он поставил инструмент на подставку и быстро удалился, захватив с собой лишний стул, зачем-то находившийся на сцене.
Ажиотаж вокруг моей вымышленной девушки спал, но я-то знал, что родители так просто это не забудут. Когда мы вернёмся домой, они станут допытываться до истины и навряд ли оставят меня в покое, пока не выяснят все то, что им захочется.
Наконец-то своим появлением всех присутствующих озарил Велдон. Музыкант с задумчивым видом разместился рядом с виолончелью, и я, не желая упустить ничего важного, принялся следить за папой. Сначала он вообще не обращал внимания на сцену, ел салат с креветками и поддерживал разговор за столом. Когда папа взялся за бокал с каким-то сладким напитком, его взгляд все-таки переместился в сторону музыкантов, и, сделав несколько глотков, он чуть не поперхнулся, резко повернувшись ко мне.
— Ты сегодня надо мной издеваешься? — шепотом спросил он, сощурив глаза. Папа озлобленно поставил бокал на стол, не отрываясь смотря на меня.
— Нет, с чего ты взял? — удивился я, ликуя в душе. Он узнал Велдона, вот это да! Про себя я злорадно хихикал, представляя, как папа сейчас бесится, но виду этому подать не может — никто его не поймёт. Кроме меня.
— Теперь для того, чтобы посидеть вместе с родителями, тебе по близости нужен этот двуличный босяк? Без него уже и на улицу не выходишь? — сердито прошипел папа почти что мне не ухо.
Одного понять я никак не мог: почему он так ненавидел Велдона, если даже никогда не общался с ним лично? Не общался же, верно? Слухи часто бывают правдивыми, но еще чаще они бывают искаженной версией правды, звучащей в разы внушительнее и отчего-то убедительнее. Складывать мнение о ком-то по отзывам других людей — самый настоящий бред, угодный ограниченным в своем кругозоре личностям. Именно к ним в стадо мой папа упорно себя загонял, не желая отвлечься и осмотреться вокруг. Он увяз в трясине своего нелепого видения и пытался внушить мне свою правоту, даже не силясь разобраться: так ли это на самом деле. Как я уже не раз говорил и признавал, Велдон — плутоватый придурок, каких поискать, но такой ненависти со стороны моего отца он точно не заслуживал.
— Пап, не кипятись, — усмехнулся я. — Давай лучше музыку этого двуличного отброса послушаем.
В сдержанной ярости потупив взор, отец нахмурил брови, оставляя мои слова без комментариев.
Мне подали мой заказ — огроменный кусок мяса на деревянной досточке вместе с ломтями картофеля. Я знал, что это все будет невероятно вкусно. Не успели мои руки потянуться к столовым приборам, как фоновая ненавязчивая музыка выключилась, по-видимому, собираясь уступить полный простор живому исполнению.
Первым к инструменту притронулся пианист, начиная сегодняшнее выступление. Я не знал, как тут все устроено, и по какому принципу в «Кингсвуде» проводились выступления музыкантов, поэтому для меня нынешная атмосфера была новой и неизведанной. Несмотря на то что мое самочувствие ни в какую не хотело приходить в привычную норму, я сел поудобнее, смело взялся за трапезу, при этом поглядывая на недовольного папу и вслушиваясь в нарастающую мелодию.
Клавиши, ударные, струны. Отличный слух и прокачанные навыки музыкантов. Что ещё нужно для того, чтобы создать нечто красивое и благозвучное?
Сейчас ребята исполняли неназойливую композицию — что-то в духе «Лунной сонаты» Бетховена, большего о ней сказать я не мог. Как говорится: на вкус и цвет, но меня такое музыкальное произведение зацепить не смогло. Конечно, разве в ресторанах обычно играют что-то эмоциональное и быстрое, что-то будоражащее кровь и устраивающее встряску нутру? Это наверняка оценят не все гости, в чем, естественно, никого не стоило упрекать. Вначале я даже расстроился. Думал, не послушаю ничего милого моей унылой душе — лишь забью желудок отменной едой, поругаюсь с папой, а там можно и домой отчаливать. Но как я мог забыть о том, что там, на сцене, пребывал Велдон? Обычно в музыкальных аспектах он никогда меня не разочаровывал. Что правда — то правда. На второй композиции музыкант дал о себе знать, словно выделиться среди своих «коллег» для него было жизненно важной задачей.
Если на первых парах никто из отдыхающих в ресторане особо не смотрел на сцену, пропуская мимо ушей сменившееся музыкальное сопровождение вечера, то сейчас, когда Велдон решил показаться во всей красе, многие оторвались от своих застольных разговоров и блюд.
Вступительные аккорды от итальянца сразу зазвучали многообещающе, хоть и казались они слегка эксцентричными и сверх импульсивными для подобного заведения. Будто бы Велдона мог остановить такой пустяк. Его музыка всегда разрывалась от возгласа: эй, вы, отложите все свои дела и слушайте меня, только меня и никого больше! Серьезно, так и было. Творчество Велдона обладало каким-то инопланетным магнетизмом — ну, создан человек для того, чтобы давать жизнь идеальному звуку и все тут. Что бы Ланс Кавелье ни говорил, опровергнуть этот нерушимый факт в моих глазах у него не вышло.
Когда к Велдону присоединились остальные музыканты: пианист и барабанщик, то без труда можно было заметить, что играют они на него. Он задавал темп, настроение и вообще каждую составляющую их выступления. Во всем, что было связано с музыкой, Велдон определенно стремился занять главенствующую роль — и у него это отлично получалось. Поразительно.
Стопроцентную гарантию не даю, но, похоже, все исполненные композиции за этот вечер носили авторство Велдона — его смелый стиль и ускоренный ритм, его выходящий за всевозможные рамки характер и экстравагантный взгляд на классику складывались в индивидуальную музыкальную линию, которая для меня уже приобрела в некоторой степени узнаваемый вид. Не знаю, почему обычно Велдон не играл музыку собственного сочинения. Надо бы у него об этом спросить.
Под конец выступления даже папа, наклонившись ко мне, как бы невзначай сказал с пугающей любезностью:
— Ну, не так уж и плохо. Толпу развлекать умеет.
— Ага, — кивнул я. — Это природное качество у него такое: людям нравиться. Очень помогает наркоту сбывать, кстати.
Отец абсолютно не изменился в лице, лишь отстранился от меня, приняв былое положение, и взял в руки бокал с газировкой. Он алкоголь сроду не употреблял. Всю жизнь в сухом законе провел, чему я, порой, отдавал безмолвную дань уважения.
Видимо, больше моего папу наркотики не впечатляли. Слишком слабо. Надо брать выше: ограбление банков, тёмные махинации или какая-нибудь незаконная продажа оружия. Можно сделать из Велдона итальянского мафиози, почему нет? Бандит, он и в Африке бандит. Раз отец судит его по разрозненным фактам, придумывая в ярчайших красках общую картину, так почему я не могу сочинить о музыканте какую-нибудь увлекательную легенду?
Сцена быстро опустела. Музыканты выступали всего полтора часа, целиком и полностью понравившись разносортной публике, — им даже похлопали, что в ресторанах, в принципе, увидеть можно было нечасто. Конкретно о Велдоне мне также прожужжала уши Шарлотта, восхитившись его игрой и вообще, как я понял, чересчур увлечённо им заинтересовавшись. Впрочем, знать мне этого не хотелось. Естественно, я не оповестил ее, что знаком с ним лично — тогда бы она съела мой и без того многострадальный мозг до последней крошки.
Очень вовремя я вспомнил пристыжающую вещь. Меня так сильно охватили собственные проблемы, что я и спросить забыл, как Велдон отнёсся к работе со Скайфелдом. Очевидно, он был приятно удивлён, но что-то не до радостного визга, скажем так. Поначалу музыкант немного расстроился — это я заметил, хоть и не понял, по какой причине. О таком, по идее, надо спрашивать в первую очередь, однако есть феноменальный я — тот, кто обожает перепутать все на свете.
Мне нужно было поговорить с Велдоном на эту тему, потому я просто сказал своему столу, что собираюсь ненадолго отлучиться, а сам поковылял к служебному входу. Папа, безусловно, догадался о моих истинных намерениях, но препятствовать не стал. Музыкант вышел почти сразу, стоило ему покинуть сцену. Увидев меня, он с привычной усмешкой произнёс:
— Сторожить своего кумира у служебных дверей — признак плохого тона, малыш Эйден.
Я молча оперся о стенку, ощутив слабость в ногах, внезапно ставших такими ненадежными, и странное давление в голове, которое медленно и мучительно повышалось в моем черепе без видимых на то причин. Да что со мной такое?
— Эй, чувак, все нормально? — встревоженно спросил Велдон, подойдя ко мне. — Ты бледнее снега.
— Не знаю... — промычал я. — Мне нехорошо.
С трудом выдавив из себя эти слова, я начал искать, куда бы присесть, но к моим векам словно прицепили свинцовые грузики, как на крючок для рыбалки. В один момент все потемнело. Я слышал голос Велдона, не в силах разобрать, что он говорил. Вскоре, наряду с другими чувствами, меня покинул и слух, отправляя мое сознание в невольный и глубокий сон.