19
В последний момент Кошкина успевает выскочить из автобуса. Если бы не общажная сноровка, ее бы мигом зажевали дверцы-гармошки, а встречное течение толпы с остановки переварило уже внутри, где-то по дороге на вокзал. У нее нет острых локтей Дины, зато есть бронебойный рюкзак, одолженный у соседей по этажу. Он помогал протиснуться к выходу даже в самых ожесточенных давках, а карманников сбивал с толку. Поживиться там было лишь конфетными фантиками, да бестолковыми конспектами.
Сегодня несчастный искатель халявы мог рассчитывать только на зубную щетку, сменную футболку и пакет печенья. «Орешки», приготовленные на Чистых, заговорены уйгурской магией от голода, воровства и китайских подделок. Кулинарный демон, вселившийся в Мику перед приездом родственников, и новость об оплачиваемом ночном дежурстве не дали Кошкиной ступить на скользкую дорожку воровства у коллег.
После занятий по практической астрологии, которые хотелось скорее забыть, в офис «73-й параллели» ее гонит не урчащий живот, а пятое или шестое сообщение от менеджера Машеньки. Последний час она вызванивала младшего оператора короткими гудками. Пятнадцать минут назад в просьбах поторопиться исчезли знаки препинания. Через десять – смайлики.
В рабочем чате тем временем угрожающе высвечивалось, что Захар Петрович набирает сообщение.
Затаив дыхание, все ждали сочинение, как минимум, толстовского размаха.
Крепко сжимая лямки рюкзака, Кошкина раздышала засмоленные легкие и побежала. Мысленно расчертив серое административное здание на места для передышки, она готовится к забегу до четвертого этажа. Но уже на первом, пролетев в холле охранника дядь Сашу с кроссвордом и искусственные пальмы, замедляет шаг.
Первую очередь стоит перед единственным рабочим лифтом. В шесть часов вечера несметная толпа людей – это могли быть и бунтовщики одного из десятка офисов и их разношерстная клиентура – должно быть, выжидает появления мировой суперзвезды или бесплатной раздачи квартир. Такого ажиотажа Кошкина не видела даже в «черную пятницу», куда ее в прошлом году живым щитом взяла собой Совушкина.
Ее одергивает женщина из другой очереди, заводнившей лестницу.
– Куда пошла? Я тебя здесь не видела.
– Я здесь работаю.
– Знаем таких, штук двадцать «работничков» с утра выловила.
Протискиваясь вперед сквозь цоканье и шипение, Кошкина чувствует легкую тошноту – так часто она оглядывалась и вертела головой, не веря своим глазам. Толпа успела опустошить два автомата со снеками и старый кофемат с американо чуть крепче столовского чая. Начисто смели даже резиновые банановые батончики, пылившиеся там с незапамятных времен.
Гадая, откуда такой ажиотаж после обеда в будний день, Кошкина кое-как протискивается к лестнице. На вопросы и просьбы подвинуться (или хотя бы собрать руки, источавшие смертельный яд) отмахивались, щедро отсыпая презрения всякому, кто осмелится идти вне очереди. На четвертом, где плотность человекопотока достигла экстремальной, кто-то снова хватает ее за плечо.
– Вы в «73-ю параллель»?
– Если не убьют по дороге, а что?
Из гулкого ворчания и недовольства в паре метров от нее выныривает помятого вида курьер в фирменной униформе, взмокший так, словно последний заказ доставлял прямиком в парную.
– Заберите, пожалуйста, вот чек. Я тут полтора часа стою, у меня еще пять адресов.
По волне загребущих рук и цепких пальцев к ней, как бумажный кораблик в шторм, плывет связка ароматных коробок.
– Стойте, а оплата?
– Картой оплатили, приятного аппетита.
Водрузив промасленную картонную башню на голову, подобно крестьянке в поле, Кошкина энергичней пробивает себе дорогу рюкзаком. Из приоткрытых дверей соседних офисов смотрят бухгалтеры, продавцы эзотерической литературы, штатные нумерологи и начинающие зубные техники. Такой ажиотаж не снился им даже в самых смелых мечтах, оттого они сегодня до последнего не расходятся по домам.
Кошкиной по-прежнему не верится, что вся эта очередь, чей хвост, как в старой мобильной игре, уже виляет у автобусной остановки, берет начало за ультрамариновой дверью. Если бы кровожадная толпа не отрезала пути назад, может, она бы и задумалась вернуться обратно в общагу, где теснятся лишь три с половиной человека.
Собрав на свою душу все смертные проклятья, Кошкина настойчиво барабанит в дверь. Со всех сторон ее сжимают взмокшие в отсутствии адекватной вентиляции и личной гигиены тела, несвежее дыхание, плечи и локти.
После такого любая маршрутка в час пик покажется транспортом класса люкс.
– Это Кира, откройте. – В неуверенном шушуканье за дверью она узнает старшего оператора. Видимо, его не в первый раз за день обманывают ушлые чревовещатели. – У меня пицца, шесть коробок на голове, сейчас развернусь и сожру их одна в общаге.
В узкую щель между людским морем и заветным кондиционером первой бочком принимают пиццу, а затем младшего оператора, чей желудок на глубоком вдохе прильнул к позвоночнику.
Офис «73-й параллели» изнутри больше напоминает осажденную крепость перед неминуемой капитуляцией. Перед каждым столом маячит по клиенту, вооруженному кипами ксерокопий. За овальным столом под чьей-то верхней одеждой, скоросшивателями и бумажными пакетами с мусором не осталось стульев. В операторы переквалифицировались и Захар Петрович, и менеджер Машенька, и даже Василь, чьи лихо закрученные усы от изнеможения растеряли всю молодецкую удаль.
Краснова же в свойственной ей манере регулирует движение живой очереди, опираясь на вердикты Римана и свое собственное ощущение времени.
– О, Кошкина, ты вовремя. Давай хавчик сюда. Ты одна еще не слышала про мой сон.
– Там нас всех сбил «Камаз»?
– Не, всех сожрали белые медведи. Так, Стасик и Маша на перерыв. Надеюсь, никто не заказал с ананасами?
Из-за фикуса сначала является возмущенный голос менеджера по продажам, а затем уже он сам. В антибликовых очках и футболке, призывающей ужесточить контроль над засекреченными исследованиями в южнинском НИИ.
– Вообще-то я без перерыва уже два часа сижу.
– Кто здесь ответственный за режим труда и отдыха? Ты обедал дольше всех, поэтому позднее выйдешь.
Сбросив пуховик и шапку, Кошкина садится на место старшего оператора, который на кухне жадно осушает один стакан газировки за другим, и вдруг замечает нечто странное. Наклонившись поставить рюкзак под стол, рядом с нагретым системным блоком она замечает вытянутые ноги Захара Петровича в спортивном трико и домашних тапочках.
– Сегодня в школе день без формы?
Морские занавески подают первые признаки жизни. Молчат металлические кольца на карнизе, мерно щелкает колпачок шариковой ручки.
– Даже если вы пришли в вашей пижаме с котятами, никто не отправит вас домой.
– Это были не котята, а детеныши боевых пум.
От многозначительного взгляда менеджера Машеньки Кошкина прячется за широкой спиной подоспевшего клиента. Последовательно рассказать о вечере пятницы не получится без деталей, о которых она бы предпочла молчать до скончания веков. Как приехала в офис за пивом в пижаме, как сорвала романтический сюрприз Стаса, и как в очередной раз поставила под сомнение свою адекватность в глазах Михаила Александровича.
По крайней мере, толмачевский кризис миновал. Силами лошадиных доз успокоительного, совушкинских колыбельных, их с Микой заверениями в том, что все в порядке, а Алиса всего лишь перенервничала. Как бы ни свербело от любопытства, от тревоги за психическое здоровье подруги к этой теме впредь не возвращались.
Дабы стереть неудачную вечеринку из коллективного бессознательного, следующим вечером Ди повела их с собой на свидание.
Эту схему во второй комнате принято называть «благотворительным ужином».
Когда очередной сорящий деньгами, немолодой и, как правило, женатый поклонник проходит испытательный срок в две с половиной недели, он ведет Совушкину в дорогой ресторан. Когда столик у окна ломится от деликатесов, у Ди внезапно пропадает аппетит.
Королевские креветки горчат, чизкейк навевает тоску о неразделенной первой любви, или она принимает фрукторианство в очереди в дамскую комнату. Играет она всегда по системе Станиславского, не чураясь драматических перегибов в оговоренных рамках.
«Очередной» не успевает дохлебать невыбранный суп, но оплачивает счет. Совушкина незаметно подговаривает официанта упаковать с собой и передать внушительных размеров пакет сообщнице. Пока парочка воркуя садится в такси, ужин несется в куда менее фешенебельную часть города на черном «жуке».
Субботним вечером во второй комнате второго общежития, распивая игристое вино, все внимали Ясе. В этот раз именно ей досталась роль сообщницы. Сбивчивый, но красочный пересказ оказался в два, если не три раза длинней всего экранного времени подающей надежды актрисы. Мика слушала невпопад, все поглядывая на Алису, которая смеялась как ни в чем не бывало и перекладывала в ее тарелку ненавистные помидоры.
Староста не оставляла ту ни на секунду, а когда они в очередной раз вдвоем пошли в туалет, Дина осторожно наклонила голову к Кошкиной.
– Похоже, у Алисы была паническая атака. Копит свои маленькие психи и обиды, пока не рванет. Вот ты, Кира, такая же, но у тебя происходит блэкаут, то есть отключаешься от реальности и впадаешь в беспробудную меланхолию.
– Этому вас на парапсихологии учат?
– У меня одиннадцать двоюродных сестер – разберешься, пока всех выслушаешь. А на парапсихологии нам крутят одни и те же ужасные презентации по НЛП, физиогномике и энергии позитивного мышления.
Объевшись до беспамятства, они выкатились на улицу курить. Никто даже не стал искать зажигалку – Мика дышала огнем после уничтоженной плантации халапеньо. Алиса не смогла и единожды затянуться своей электронной сигаретой – изнутри сопротивлялась съеденная стая креветок. Зато на прощание стиснула в объятьях каждую из девочек до хруста.
Лишь к обеду в общем чате стих водопад анимированных сердец, поцелуев и отчеты о том, кто когда зашел домой. Вечером же пошла вторая волна обсуждений: кому хуже всех, и как справиться с последствиями чревоугодия.
– Девушка, это у вас там какая-то ошибка. Мой гуру говорит, что через два месяца я буду медитировать в месте силы. Вы же не хотите, чтобы у меня закрылась чакра единства с Вселенной?
Четыре часа спустя Кошкина слышит голоса клиентов, будто сквозь вату. Ощущая себя тщедушной машиной, замызганным банкоматом на проходной, она лишь следует инструкциям другой машины, что подсвечивает красным имена неудачливых арктических туристов. Положенные десять минут выслушивает жалобы и дешевую лесть, пока система не даст ответ. По красновскому сигналу идет на перерыв, жует кусок пиццы, не ощущая вкуса, и по команде садится за стол.
Работники «73-й параллели» оживали в прогулках между ультрамариновой дверью и туалетом на этаже. Разговоры сошли на нет к девяти вечера, когда людской поток обманчиво поредел. Оказалось, в холл подтянулись торговцы пирожками и карманными вентиляторами. Занимали места теперь сразу в трех очередях.
Даже Краснова сдала. На своем кресле вторую смену подряд она объезжала офис по кругу, выталкивая особо упертых клиентов шваброй, одолженной у уборщицы теть Зины. Когда сел голос – запускала таймер с сигналом пароходного гудка.
Подобно Шахерезаде, дни и ночи ее развлекал разговорами и зубодробительным флиртом Василь, но к исходу вторых суток они перешли на невербальное общение. Двусмысленные взгляды, танцы бровей, немые приглашения разогреть пиццу на кухне.
– А мой гуру говорит, чтобы я не выдавала путевки, когда система это запрещает.
Отсчитывая минуты до следующего перерыва, Кошкина сворачивает очередное оповещение от Римана.
Стас искоса заглядывает в ее монитор. От хакерских атак и незащищенных интернет-соединений его собственный рабочий стол надежно защищает фотография Совушкиной, как иконостас на приборной панели – водителя-дальнобойщика.
– Ты что, в кабинет свой не зашла?
– Как бы я тогда заявки смотрела. Просто лень номер свой вбивать. Смски эти ждать.
– Это осложненная форма технофобии. – Из-за стола напротив Захар Петрович удивительным образом откликается только с третьего раза, но на кухне слышит каждый разговор сквозь шлем непокорных волос и наушники. – Она и веб-камеру заклеила. Такое часто встречается у островных аборигенов. Лечится качественным высшим образованием, но тут не повезло дважды.
Кошкина не успевает проследить, куда менеджер по продажам прячет новую кружку.
– В моем племени за такое дают по шее.
Машенька с громким хлопком рвет очередную упаковку салфеток. Ей попадаются одни болезные женщины с чрезмерной склонностью к истерическим припадкам. На десятом часу смены мягкое, как пуховый платок, сердце менеджера по работе с клиентами очерствело, точно корочка вчерашней пиццы.
– Ты серьезно боишься, что за тобой следят?
– Просто привычка. Вот дедушка у меня всем технофобам технофоб. Телевизор раз в месяц разрешал включать, остальное время накрывал его простыней, как попугайчика.
После вводных пятичасовых лекций на кафедре конспирологии удивительно, что она не принесла на работу учебную шапочку из фольги. На последнем ряду лекционки они с девочками честно, отвлекались как могли, защищая мозги от пси-волн, транслируемых через кислотные презентации и монотонный голос лектора.
Алиса смотрела сериал, впервые не делясь вторым наушником (за это никто ее не осудил). Мика слушала музыку, Кошкина спала, обмотав голову шарфом, а самая восприимчивая к тайным знаниям Краснова вовсе не пришла, дабы не искушать судьбу и выспаться.
– Иногда лишняя предосторожность может пойти на пользу. – Когда в офисные беседы вдруг включается Михаил Александрович, примолкают даже клиенты, округляя глаза на заговорившие занавески. – Например, когда я несколько раз убедительно, как мне казалось, просил не пользоваться соцсетями на рабочем месте.
Краснова показала морским звездам язык.
– А что делать, если телефон отнимают при входе? Христа ради, Михаил Александрович, у Ричи сейчас утро, когда мне еще налаживать личную жизнь?
– Ирина, как же вы не понимаете, эти онлайн отношения всего лишь иллюзия, фикция. Разве можно через экран почувствовать человека, его физику, химию, высокие и низменные порывы?
Василь сокрушался, подкручивая карандашом взгрустнувшие усы. К нему отправляли самых строптивых клиентов. Тех, у кого чешутся руки от вида пластиковых стульев и летучей канцелярии. Но мелодичный говор и цыганская тоска в глазах действуют на буйных искателей заполярных тайн, как два кубика аминазина.
Почтальону не понадобилось даже осваивать программу. Его контингент отбраковывался автоматически на этапе стука в ультрамариновую дверь.
– На одной физике далеко не уедешь, нужна еще экономика. Правду я говорю, Кошкина?
С приближением нового дня человеческий ресурс «73-й параллели» стремительно иссяк. Стас отпросился у бабушки до десяти и за полчаса уже собрал вещи. Василь откланялся ближе к одиннадцати.
О тонкостях полночной доставки писем никто спросить не рискнул.
Людской поток поредел к первому часу, но клиентские «причуды», за вечер настоявшись на кислом кофе из автомата, бросились на оставшихся с утроенной силой. Одна женщина вытрясла на стол Машеньки шкатулку с семейными драгоценностями (половина бижутерия, половина бижутерия подороже). Захар Петрович поплатился парой кучеряшек, прежде чем мужчину в гусарском запале вытолкали за дверь.
Красновой разрешили курить в окно после того, как ей порвали сумку по дороге в курилку. В этот раз покусились на «пароль от системы», который в воображении очереди все они носили за пазухой связкой ржавых ключей.
Кошкиной же позволили только сидеть рядом на подоконнике.
– Это несправедливо, я тоже пострадала. – Нитку от оторванной пуговицы она сохранила как улику. – Почему Ире можно курить, а мне нельзя?
– За выслугу лет.
– Она на пару месяцев дольше меня работает!
– У нас нервная работа, тут месяц за шесть, Кира Платоновна.
В два часа ночи Захар Петрович объявил о сорокаминутном перерыве в подсобке, где весь день старательно вил гнездо, прихватывая то подушку, то свободный стул. Машенька посапывала за столом. Как дельфин, одним полушарием выслушивала клиента, а другим досматривала сны об отпуске. Через час Краснова вырвалась во внешний мир за сигаретами и провизией. Никто не рассчитывал увидеть ее раньше четырех. Слишком велик соблазн оказаться в блаженной тишине, подальше от приливов людского моря.
Когда очередной клиент вышел в ультрамариновую дверь, угрожая скорее вернуться, Кошкина стала докучать Арсению, терпеливейшему из фикусов.
– Мы ведь за день не продали ни одной путевки. Я раз двести людям сегодня отказала. Понятия не имею, на чем мы вообще зарабатываем.
– Мы продаем сувениры.
Подскочив на кресле, она засобиралась в импровизированную комнату отдыха – согнать с нагретого места Захара Петровича.
Ей точно нужно поспать.
– Извините, забыла, что вы все слышите. Я имела в виду не то. В смысле, мы же туристическое агентство, а за два месяца отправили, наверное, двух-трех человек. И то один родственник секретаря поселковой администрации, а другие двое едут на стажировку в НИИ. Пустить хотя бы четверть тех, кто приходили эти два дня, пару миллионов бы заработали.
– Это сложно объяснить в двух словах. Но если коротко, мы не отправляем туристов на Южный, а служим неким вторым фильтром. Отсеиваем тех, кому не следует даже задумываться о такого рода туризме.
Полки с уродливыми белыми медведями из синтетики и комковатого плюша Краснова зовет первой линией защиты. Кошкиной они, как пучеглазые песцы-брелоки и неофициальный герб поселка на кружках, нарисованный еще хуже, чем вышло у южнинских художников-самоучек, напротив кажутся по-своему очаровательными.
К пяти утра в кресле заснул даже Захар Петрович, не в силах доползти до своего гнезда. Краснова так и не вернулась из похода за сигаретами.
Михаил Александрович, застигнутый врасплох третьими сутками в офисе, без намека на какое-либо уединение, кроме матерчатой клеенки с морскими обитателями, временами забывал, где находится. Не задергивал занавески, подходил к ультрамариновой двери и возвращался обратно, будто слетели его внутренние инструкции.
– Идите домой. Через четыре часа придут Стас и Маша, а вам еще на учебу.
– Кажется, теперь я могу спать только сидя. – Когда анимация белого медведя-помощника покидает рабочий стол, ее вдруг осеняет. – Забыла спросить. Что это с ними со всеми случилось за три дня? Как будто бесплатно путевки раздают.
– Кто-то пустил в интернете слух, мол, на остров будут пускать до февраля, а потом границу навсегда закроют для посетителей.
– Пф, если бы у нас были конкуренты, я бы сказала, что это их козни. Или ректорат универа, они же каждый год на практику выпускников отправляют. Это вполне в духе МУДНО.
– До свидания, Кира. Кира Платоновна. Только не забудьте запереть дверь.
В общагу ей пришлось заказывать такси. Водители-жаворонки остерегались подвозить студентку, голосующую в промзоне. Отдав пол-обеда за пятиминутную поездку, она прошмыгнула мимо спящей на посту вахтерши и помчалась на второй этаж – скорее лечь, со свитером и джинсами скинуть с себя дух двенадцатичасовой смены. В полутьме она переоделась, бросила рюкзак на заваленный вещами стул и забралась в кровать.
От подушки ее отрывает странное предчувствие. Будто забыла выключить газ или поставить минус в стационарном уравнении Шредингера, а ответ задачи совпал с эталоном в учебнике.
Она услышала, как щелкнула застежка ее рюкзака. Как тяжело вздохнул человек, которого она в потемках приняла за гору одежды на стуле.
– Как вы, девушки, носите столько ерунды в своих сумках. Днем с огнем ничего полезного не сыщешь.
Холодея изнутри, Кошкина садится в кровати, схватив с зарядки телефон, как хватают нож. Робкие надежды на то, что к ним забрел легендарный «вечный студент» – застрявший в общежитии с перестроечных времен символ удачи на экзаменах – развеял запах виски. Обитатели второй общаги, даже когда на карту падает повышка, не пьют ничего дороже ларечного пива.
– Лучше иди отсюда, пока я полицию не вызвала.
Фонарик пронзает неприбранную общажную тьму, которая впервые за четыре года кажется ей по-настоящему опасной. Она лишь с облегчением вспоминает, что Дина уехала на свадьбу к далеким родственникам, а Ди где-то беспробудно тусит. Во вторую комнату, особенно первые месяцы, до заселения матери-одиночки с чутким сном и тяжелой рукой, временами забредали случайные гости, но пьяные дезориентированные соседи не представляют и тысячной доли той угрозы, что великовозрастный маньяк.
– Не кричи, никто в ваш клоповник не приедет, сама знаешь. И не шугайся ты так, не трону. За это дело свой срок уже отмотал.
От ужаса каждое слово, каждый звук продирается со скрипом. Она не спрашивает себя, как этот мужик прошел мимо спящей вахтерши, где взял ключи. Лишь сумбурно просчитывает оставшиеся варианты. Сможет ли отбиться своими силами или придется ставить на сугроб под окном.
– Слушай, не знаю, что тебе нужно. У нас ни денег, ни техники.
Ненароком, отточенной годами случайностью, мужик сверкнул в темноте золотыми часами на запястье. Похоже на «Ролекс». Такими вскользь хвастала Совушкина, когда показывала им фотографии последнего «очередного». Того, кого они толпой объели в субботу.
Она приглядывается, скользнув по физиономии светом фонарика. В этот раз память на лица ее не подводит. Сердце, что неслось галопом, пускается рысцой.
– Так вы к соседке? Не знаю, зачем она дала ключ, но она сейчас у родителей.
– Я бы не приперся в эту дыру ради пигалицы. Разговор к тебе есть.
– Честное слово, если это из-за мидий в ресторане – я все возмещу с зарплаты. С двух. Больше такого не повторится, клянусь.
– Какие мидии? Мне нужна путевка на остров ваш. Дикон пятнадцатый. Где можно изменить судьбу.
Взрыв смеха она кое-как маскирует неправдоподобным вымученным кашлем. Страх исчез быстрее первой зарплаты. Кошкину так и тянет написать в общий чат «73-й параллели». Спросить, кто потерял клиента, что увязался за ней до самой общаги.
А потом вдруг представляет что-то еще более неправдоподобное. Что если «очередной» ДИ стал ухлестывать за Совушкиной только за тем, чтобы выйти на ее соседку и вне очереди отхватить путевку в закрытый, забытый всеми поселок в арктической пустыне.
– Вы могли бы просто прийти в офис, и мы бы оформили заявку.
– Ты не понимаешь, времени не осталось совсем. Скоро кувырком все пойдет. Мне мои люди говорят, что попасть туда только через вашу конторку можно, а в феврале границу заштопают.
– Конечно, приходите. Завтра в первой половине дня. Или во второй.
Кошкина и глазом не моргнула.
– Девочка, я не собираюсь стоять в очереди. Если завтра не получу путевку...
Ее воображение пасует перед человеком, способным ночью проникнуть в студенческое общежитие, чтобы припугнуть четверокурсницу. О какой иной судьбе он может мечтать, не хочется даже думать.
Речь явно пойдет о диктатуре, садистских девиациях и узаконенном вуайеризме. В лучшем случае.
– Понимаете, решение принимает компьютер. Это электронная система дает зеленый свет. Я могу познакомить вас...э...как вас?
– Как надо.
– Представлю вам моего начальника. – «Михаил Александрович, это парень моей соседки, неприлично богат, ранее судим и склонен посреди ночи вламываться в женские спальни», – можете попробовать с ним договориться, но последнее слово за компьютером.
– Ты за дурака меня не держи. Чтобы машина сама решала, ага. Короче, завтра обговорю с твоим начальником. У меня связи есть, на любого управа найдется.
В несуществующем списке дел Кошкина мысленно ставит новое напоминание. Предупредить Михаила Александровича, чтобы не называл своего адреса клиентам, а лучше переехал на какое-то время. В посольство какой-нибудь латиноамериканской страны или в секретный бункер, где прячется от студентов ректор МУДНО.
– Конечно, сделаем в лучшем виде. Может, теперь вы пойдете?
– Смотри мне, чтобы молчком. Уля красотка, но болтает много. Про тебя не сложно будет справки навести. Как там тебя?
– Женя.
Дверь за ним Кошкина припирает стулом. Час она не могла заснуть, гугля службы, готовые сменить замки за сердечную благодарность и банку варенья из северных ягод. Гневное сообщение для Ди она стирает и набирает заново несколько раз, пока из адреналинового ступора ее не выводит звонок с неопределяемого номера.
Безголовый авантюризм вновь одерживает верх.
– Да?
– Кира Платоновна? – Неподдельное, искреннее сомнение человека, который дозвонился до нее с чужого телефона на Чистых. – Простите за ранний звонок, хотел убедиться, что вы в порядке.
– Я тронута до глубины души, Жора. Вы что, все слышали?
– Такая работа.
– Слушайте, так если у вас все записывается, нельзя его за это посадить? Типа вторжение на частную собственность и так далее.
– Мы не вправе передавать эти сведения третьим лицам. К тому же у него депутатская неприкосновенность.
– Потрясающе. Не говорите, что он принимает законы.
– Насчет этого можете не переживать. Он принимает все остальное. Извините, я лишь хотел сказать, что его решения автономны в строго ограниченных значениях.
– Не думала, что вам можно шутить. – Она зевает. – Главное давайте не пустим его на остров. И таких же, как он.
Оставив Жору слушать первозданную тишину второй комнаты, Кошкина засыпает с телефоном в руке и Дининым ножом для масла под подушкой.
Каждый второй четверг июня квартира Бердяевых-старших превращалась в языческое капище под пряным христианским соусом. Прабабушка Ася, как когда-то ее мать, бабушка и прабабушка, верно чтит островных святых, в особенности мучеников, чьи портреты вышивала на кухонных полотенцах и по праздникам выставляла по углам.
Среди агностиков и атеистов, нетерпимых к одному голоду, она одна держала трехдневный пост. Да и то с оговорками на слабое сердце, которое бы не вынесло вида семейного застолья без омуля.
Сменив домашние халаты на летние празднично-торжественные, она одним шорканьем тапочек наводила порядок, отпугивала от стола внуков и пса, чье присутствие (пса) не возбранялось, а наоборот поощрялось как святыми, так и священнослужителями.
С венком из пушицы и полярных маков на голове, с ведром и шваброй в руках Юлька одновременно открывала дверь и осторожно высматривала на кухне многослойное цветастое одеяние.
– Что ты так долго? У нас тут абзац полный. Ба не может найти свою книжицу.
Речь шла, разумеется, о прабабушке Асе. Баб Даша самое ценное хранила в цветочных горшках, на самодельной гидропонике и в островной теплице.
– Вангор Петрович загрузил работой, – найденыш разулся в прихожей, все оглядываясь по сторонам, – А где Кира?
Юлька закатила глаза и умчалась мыть полы в спальне. Те дни она жила папиным обещанием, что за тщательное соблюдение июньского четверга ей спишут долги по дочерним обязанностям и возьмут с собой на материк на шопинг.
Перед чуланом Лис замедлил шаг, прикрываясь курткой, как щитом. Тщательно спланированную засаду выдал скрип половиц и колосья пушицы на дверной ручке.
В темноте, что пахла старой обувью и арктической молью, он в который раз оказался не готов к атаке с тыла. Арктическая мартышка запрыгнула на него, точно на пальму, обвивая по рукам и ногам. Чуткий к непристойностям чулан сбросил на них шарфов и шапок с верхней полки.
Лис поймал изъеденный молью пуховой платок, а Кира – тулуп своего прапрадеда, и накрылась им с головой, словно залезла в палатку.
– Готова поспорить тут есть внутренний карман.
– В этом году все как-то по-другому.
– О чем ты?
Белоснежный венец из первых ярко-желтых цветков сполз на шею. На краях футболки вперемешку пятна травы и земли – отпечатки долгожданного лета она смеясь втирала в манжеты его единственной белой рубашки. Найденыш помог искать клад, зарытый в пыльной сваленной овчине. Две руки в одном необъятно-тесном кармане. Обжигающе-холодная и обманчиво-теплая.
Ничего не нашли.
Лис вздохнул так, будто набирал кислорода впрок. То ли для обстоятельной речи, то ли боялся задохнуться под тяжестью векового тулупа.
– Ася Кузьминична не может найти свою книжку. – Избыток воздуха он выдохнул со свистом, как старый чайник на метеостанции. – Еще не придумала, что будешь делать после выпускного?
Дни после вечеринки в квартире Бердяевых-младших летели на околосветовой скорости и замирали на целую вечность в минуты вроде этой. Кира не помнила, когда в последний раз завтракала дома, а не в радиорубке метеостанции, где найденыш сдавал утренний «срок». В полярный день там ужин не отличался от завтрака – подгорелые тосты с вареньем из морошки, чай и какая-то опьяняющая уверенность, что дальше будет только лучше.
Последнюю неделю Лянку ворчал, что если постоянно улыбаться – треснет морда. Не считая подготовки к госам, с начала лета они виделись всего раз, и то на дискотеке в ДК, куда раньше ходили втроем. Коротать последнее лето их островного детства Лянку приходилось одному.
Вторым предателем стал Слава. Любимчик девятиклассниц и их мам в родительском комитете, всерьез вознамерился отбить Носову из цепких барачных лап.
– Есть предложения?
Когда Лис наклонялся поцеловать ее, он всегда держал руки по швам, будто из-за угла тотчас выскочит надзиратель с хлыстом. В чулане и на лестничной площадке, в слепой зоне дверных глазков и соседей, в кухне-оранжерее, когда засыпали работники метеостанции.
Он всегда ждал плохих новостей, неотвратимой, неминуемой кары, словно в семье Бердяевых-Кошкиных на него когда-либо поднимали руку.
– Пока никаких. Чесночные гренки? Ты что, всю тарелку умяла?
– Всего две малюсенькие штуки. Убедиться, что ты не вурдалак. Да и я проголодалась за уборкой. Кто-то же в НИИ отсиживался.
– Твой дедушка завалил меня работой в последний момент.
– Не надоедает же ему.
– Снова назначил меня делегатом от разума на...
– Ярмарке мракобесия. – Кира засмеялась ему в плечо. – Баб Ася каждый год ставит свечку святому Нильсу за прозрение его души.
Когда открылась дверь, чулан наводнил дневной свет. С верхних полок упала еще парочка зимних шапок. Найденыш отскочил с резвостью настоящей полярной лисицы и ударился головой о полку. Кира расхохоталась еще громче, одна в двухместном тулупе своего прапрадеда.
– Книженция нашлась. Бабушка зовет всех к столу.
Никто не умел так же филигранно закатывать глаза как Юля. Пока старшие пропадали на метеостанции, на ее плечи легли все домашние обязанности, кроме выгуливания Мишки. В одной руке она по-прежнему держала ведро с тряпкой.
– Идем уже.
В большой комнате разложили стол и накрыли голубой скатертью. Не слишком помпезно-официальной, как белая с золотистой каймой, и не клеенчатой, когда без приглашения заявлялись соседи, коллеги или прожорливые одноклассники. За прозрачными дверцами серванта и на телевизоре под простыней позора прабабушка расставила старые иконы, наследство от мамы. Под каждой лежала шитая снежинкой или кругом подставка.
В центре стола стыла жемчужина кулинарного мастерства бабушки Даши – встречать ее полагалось исключительно аплодисментами или стоя – фаршированный омуль в травах. Менее требовательных ценителей ждали рыбные пельмени, а для любителей подрагивало заливное из горбуши. Считалось, что в семье Бердяевых-Кошкиных вкусовые рецепторы, способные оценить все великолепие стылого бульонного желе, формируются после сорока, как второй подбородок или живой интерес к дневным политическим ток-шоу. Потому дети воротили носы, а Карлуша услужливо пододвигал тарелку брату с невесткой.
Пока Платон Вангорыч и Софья Алексеевна спорили, кто из них должен сесть на диван, а кто смиренно устроится в проходе, и будет выпускать остальных в туалет или на перекур, старшие сквозь стекло разглядывали праздничную икону между фужерами из чешского сервиза.
Вышитое крестиком лицо широкоскулого молодого мужчины с лукавым взглядом и приглаженным гелем пробором направо, привлекло внимание обоих.
Вполголоса Лис сказал ей на ухо:
– Тебе не кажется, что он похож на...
– Знаю. – Кира сощурилась, вглядываясь в мастерское переплетение нитей, в котором узнавала портрет из учебника информатики. – Ужасно похож.
После смены на рыбзаводе папа подгонял тех, кто не успел проголодаться.
– Что шепчетесь там, вам сейчас не хватит. В большой семье клювом не щелкают.
Лис первым пролез к своему креслу, а Кира – следом, потеснив Карлушу на его излюбленном месте, откуда было легче всего слинять на балкон.
– Он что, тебе денег должен. – В те дни Лиру чаще видели в западной части острова, чем в ДК. Он больше курил и больше по-стариковски брюзжал. – Пора бы уже отлипнуть друг от друга, чай не маленькие.
Старшие переглянулись, а Юлька так закатила глаза, что остались одни белки. Если близорукость дедушки списывали на занятость в НИИ, прабабушка неделями до четверга носилась со своими святыми и мучениками, а ее дочь – с урожаем редиса и огурцов, то родители и Карлуша упрямо не замечали или притворялись, будто все шло своим чередом, неизменно-привычным ходом.
Попытки Киры замести следы лишь множили слухи по двум пятиэтажкам, а суматошную беготню Лиса с одного конца острова на другой замечали даже те, кто особо не приглядывался.
Но между сменами на рыбзаводе папа думал об одном начале рыбацкого сезона. Мама почти в одиночку боролась с бумом кишечных инфекций в поселке, а по большей части – с патологическим желанием островитян вымывать материковые хвори в проливе. Карлуша же игнорировал каждое предложение со словами «метеостанция», «метеоролог» и «погода».
– Куда хочу, туда и липну.
– Правильно, Кире пора себе друга найти. А то ходит как чучело.
– У меня есть друзья, ба. – Через стол она потянулась к рыбным вареникам, но получила лишь воспитательный шлепок по руке от бабушки. – И не чучело, а стиль такой.
– Лис, тебя тоже касается. В твоем возрасте я уже как год женат был, Кирюха под стол пешком ходила.
Речь мудрого отца семейства прервал удар локтем в бок от жены. Не для того Софья Алексеевна годами внушала дочерям идеи целомудрия до свадьбы.
– Папа имел в виду, что раз тебя взяли на полную ставку в НИИ, можно уже задуматься о семье. Вот Света такая девочка хорошая в нашем подъезде.
– Вряд ли Света с материка вернется. – Кира отколупывала со стола растрескавшийся лак. – Не зря же столько училась.
– Как раз вернется и устроится на практику сначала, а потом должность получит.
– Ба, – она будто физически чувствовала присутствие Светы Соломинской, ее сладкие духи и розовый бархат облегающих спортивных костюмов. – Что там у тебя дальше по программе?
– Принесите книгу.
– Она перед тобой.
– Подайте ее мне в руки.
Прабабушка открыла книгу с упоением музыканта, настраивающего инструмент. В руках, сухих, как пергамент, оживали строчки, что каждый из присутствующих знал наизусть. С долей театральности, сбросив привычный уху говор нараспев, матриарх семьи перелистывала страницы, цепляя пожелтевшие слова того же цвета ногтем, и хрустела древним переплетом, как опытный костоправ.
– Мой отец, Кузьма Ильич Заяц, уроженец Тобольской губернии, прибыл на остров в 1916 году в составе первой арктической экспедиции, служил плотником на борту. Здесь же он встретил маму, старшую дочь местного шамана или жреца. Вести дневник начал еще на большой земле, использовал его как пропись, понемногу учился писать. В первых же записях он описывает, остров сам, зверье местное.
По традиции никто не прикасался к еде. Она соблазняла запахами и видами, но браться за нож и вилку разрешалось только после завершения чтения. Юля успела перекусить на кухне, пока мыла посуду, а старшие Бердяевы, как бы реалистично папа не изображал голодный обморок, никогда не возвращались с работы, совсем уж не поевши.
Кира смотрела на накрытый стол с той же тоской, с какой ее предок смотрел с пустынного холодного острова на родные дали материка.
– Первые годы зимовки были непростыми, полными испытаний. Они построили первый дом, тот, что на западе. Кузьма Ильич с усердием изучал, как погоду считать, охотился, следил за собаками. К концу второго года он пишет в дневнике «гиря с ножками» – то бишь, начал собирать эти... как они зовутся, Даша?
– Инженерные модели для метеостанции.
– В школе говорили, это был «суп с рожками».
– Разве не «серы ложка»? Прадед нашего хирурга, старший механик той экспедиции, слышал, будто бы кто-то подсказал Федору Ильичу народный способ лечения чесотки.
За той частью стола, где глаза жадно высматривали, как бы незаметно стащить чего-нибудь пожевать, гулко заурчало. На кошку Симу не подумал даже Мишка, занятый рыбными хвостами.
Кира уселась на диване поглубже, сложив руки на животе. Китовые песни ее желудка способен заглушить лишь плотный обед, а раздразненный двумя гренками он все громче взывал к общественности. Дома, во дворе или в школе – каждый, кто слышал трубный глас, выворачивал карманы в поисках шоколадки или сухариков.
Бердяевы по крови и духу сработали единой командой.
Лис наклонился вперед подержать книжицу, пока прабабушка поправляла ненужные ей очки, Платон Вангорыч закашлял так, что ходуном заходил стол, а Карлуша лениво подцепил вилкой зеленый помидор, насаженный на зубочистки розочкой.
В разваренном, тягучем духе послеобеденной дремы ответные реакции загорались едва-едва, словно в лаборатории бродил сквозняк. Баб Даша только взглянула на младшего сына, как тот вернулся к мрачному созерцанию чуждого южнинцам небесного тела за окном.
– В середине апреля папа писал, что на пустошах туман кругами водит.
Дабы выиграть фаршированному омулю дополнительные минуты, дочь непоследовательной рассказчицы поясняет:
– Первым задокументировал климатические аномалии острова.
– Они с мамой уже обжились в бараках, где молодежь сейчас без дела слоняется. Кто там сейчас живет, Даша?
– Свиридовы. – Софья Алексеевна щипала пушистые колосья из Юлькиных волос, – их бабушка провизор в аптеке.
Младшая замотала головой, сбрасывая с себя материнские руки. Помочь сестре-бездельнице она могла лишь от смертельной скуки.
– Ба, а прапра что-нибудь пишет, как здесь вообще появились первые островитяне? Прапрабабушка, Лянку, Хага и остальные.
Воспользовавшись заминкой, Лис увел с десертной тарелки горсть постных сладостей. Прикрыв рот рукой, Кира с отстраненным видом, не вызывая нареканий и подозрений, клевала засахаренные орехи с ладони найденыша.
– Папа очень хотел назвать вторую дочку Кирой, но у них одни сыновья шли, а меня в честь бабушки назвали.
– Стой, так тебя Асей зовут? Я думала, это сокращение, типа от Насти или от Ани.
– В чем смысл сокращать Аню до Аси, – Карлуша кое-как развалился на стуле, барабаня пальцами по колену. Верный признак, что скоро он сорвется на балкон или в подъезд, – все равно, что сокращать Варю до Вали или Ваню до Васи.
Кира грызла фундук, как последнюю в жизни конфету, чтобы не спугнуть филологический спор хрустом. Ее тяготил дух предков-полярников, призванных шамканьем непоследовательной чтицы, и одновременно страшно это все веселило.
– По-настоящему странная здесь только любовь южнинцев к имени Кира. Во время беременности мне сказали, оно означает «госпожа». – Мама со своим синдромом беспокойных рук переключилась на выравнивание столовых приборов. Когда она взглянула на старшую, та медленно растирала половинку фундука меж зубов. – Ты же знаешь, я хотела назвать тебя Женей.
Платон Вангорыч примирительно сдвинул вкривь свою вилку и ложку.
– Зато фамилия твоя.
– Спасибо большое, семнадцатый год людям объясняю, что муж так решил меня поздравить. Кстати о подарках, Кира, вам администрация разрешила выпускной в ДК провести?
«Госпожа» напротив едва не подавилась второй половинкой фундука.
– Не-а. Ф школе будем. Двадцатого.
– Ну и хорошо. А то в родительском комитете вообще предлагали на материк вас всех скопом везти.
Бабушка встрепенулась от сидячей дремы. Всю неделю по ночам она разрабатывала скоромное меню, вставала ни свет, ни заря кормить свою фирменную закваску для хлеба без молока и яиц.
– Это что еще за новости. Зачем детей из дома увозить? Кто за ними приглядывать будет?
– Не хочу никуда уезжать. – Кира вслепую нашла под столом руку найденыша, липкую от постных сладостей. – Тут ничем не хуже.
Пока Бердяевы-Кошкины разрушали атмосферу священного праздника, прабабушка медленно наглаживала древний переплет. За ее спиной на подоконнике догорали свечи. Учуяв запах дыма, за столом пристыженно замолчали.
Прокашлявшись, Кира начала, а остальные подхватили.
– Извини, ба. Чем там все закончилось? То есть, что дальше было?
– В тридцать четвертом году дедушка написал.... Да ешьте уже. Вы это сто раз слышали.
После секундного замешательства в стаканы побежал компот из морошки и зазвенели вилки. За праздничным обедом с прохладцей наблюдали святые на вязаных подставках. Опоздавшим соседям оставили пару салатов, заливную рыбу и воспоминания прабабушки Аси об острове ее детства.
В этот раз слушали не перебивая.