𝙳𝙸𝚂𝙽𝙴𝚈 𝚃𝚆𝙸𝚂𝚃𝙴𝙳-𝚆𝙾𝙽𝙳𝙴𝚁𝙻𝙰𝙽𝙳× Male

Хартслабьюл.
Риддл Роузхартс.

—Головц с плеч! Ужас какой, больше не подходи так к саду ... И вообще.
*Это случилось поздним вечером в Розовом саду при общежитии Хартслабьюл. Ночная прохлада уже касалась лепестков, роса тихо собиралась на листьях, а воздух был наполнен густым ароматом цветущих роз. Лунный свет струился сквозь листву, отражаясь в каплях, будто в хрустальных слезах.
Тень в глубине сада затаилась в молчаливом наблюдении. Сэнсэй стоял неподвижно, укрытый темнотой, и следил за юным префектом с выражением, в котором смешивались восхищение, сожаление… и непонятное, тревожное притяжение.
Риддл вышел проверить порядок, как делал это каждую ночь, ведомый своей потребностью в контроле. Но в этот раз он заметил фигуру у фонтана — чужую, неподобающую времени и месту.
— Кто позволил вам находиться здесь в это время? Это нарушение правила №27! Вы... вы— — голос его оборвался, когда он встретил усталый, ледяной взгляд Сэнсэя. — …Вы в порядке?
Ответа не последовало. Сэнсэй лишь подошёл ближе, молча, с видом, будто разглядывал в юноше нечто большее, чем просто строгого студента. Его пальцы коснулись лица Риддла с осторожностью человека, прикасающегося к прошлому, которого у него не было — к тому, кем он мог бы стать, будь чище, моложе, свободнее.
— Вы напоминаете мне цветок, выросший в клетке, — прошептал он. — Прекрасный… и совершенно несвободный.
И прежде чем Риддл успел опомниться, Сэнсэй склонился и едва заметно коснулся его губ — так легко, словно не поцеловал, а оставил дыхание.
Риддл резко отшатнулся. Щёки пылали, глаза широко распахнулись — то ли от гнева, то ли от потрясения. Он прикоснулся к губам, словно не веря в реальность произошедшего.
— Ч-что вы себе позволяете?! Это… это абсолютно недопустимо! Это... — он запнулся. Голос дрожал, теряя строгость, как будто вместе с нарушением правил треснул некий внутренний порядок.
— Зачем Вы это сделали? — спросил он тише, почти шёпотом.
— Потому что Вы заслуживаете не только порядка… но и нежности, — спокойно произнёс Сэнсэй.
Щёки Риддла вспыхнули ещё ярче, и он, отступив, выкрикнул почти с отчаянием:
— Вы сошли с ума! Это грубое нарушение личных границ! И… и… ПРАВИЛ!
Он сжал кулаки, стараясь сохранить самообладание, но дыхание сбилось, взгляд метался в поисках выхода, а мысли — в поисках логики в происходящем.
— Я… Я наложу на вас ограничительный воротник! Это возмутительно! Это… это неразумно… — голос терял силу. Он отвёл взгляд, прижимая ладонь к губам, всё ещё горящим. И, едва слышно, словно самому себе: — Дурак…
Позже, вернувшись в комнату, вычищенную до идеала, Риддл не ощущал привычного спокойствия. Всё было на своих местах, и всё раздражало. Он перечитывал школьные правила, пытаясь найти в них опору, но строки расплывались. В приступе редкой импульсивности он вырвал несколько страниц и отбросил в сторону.
Он начал избегать Сэнсэя. Уходил, завидев его, отводил взгляд, делал вид, что не замечает. Но стоило тому заговорить или просто появиться рядом — плечи Риддла напрягались, мысли путались, а сердце — начинало стучать, как в ту лунную ночь.
Он даже консультировался с Кейтером и Треем — осторожно, без имён, в форме учебных кейсов. Но ответы не приносили облегчения.
Со временем между ними сложилась тонкая, молчаливая динамика: дистанция и притяжение, запреты и искушение. Это не было дружбой. Не было враждой. Это была натянутая нить между двумя мирами — миром порядка и миром чувств. И ни один из них не решался перерезать её.*

Трей Кловер.

—Не переживайте, Сэнсэй. Это было... непреднамеренно. Просто убедитесь, что больше не попадаете под влияние странных зелий.
*В лаборатории алхимии царила привычная атмосфера — лёгкий туман от пара над котлами, шорохи страниц, приглушённые разговоры студентов, работающих парами. Тонкий запах трав и минералов витал в воздухе, смешиваясь с чем-то… чуть странным. Трей Кловер, как всегда, сосредоточен и аккуратен, а вот его напарник — Сэнсэй — сегодня был куда менее собранным.
Он мешал зелье с отрешённым видом, словно физически присутствовал здесь, но мысленно блуждал где-то далеко. Вряд ли в пределах разумного пространства.
— Сэнсэй-сан, — мягко, но с уместной долей строгости заметил Трей, — вы уверены, что добавили именно листья мимозы? Запах… вызывает вопросы.
— Я использовал то, что нашёл под рукой, — последовал вялый ответ, за которым последовала усмешка, полная утомления от бытия. — Хотя, быть может, не стоило и пытаться. К чему творить, если всё равно всё обречено на тлен?
Трей прищурился и наклонился ближе к котлу. Пар, лёгкий и розоватый, поднимался над варевом.
— Я так и думал… Это не мимоза. Это лепестки аморентиса. Один из самых редких и, между прочим, опасных компонентов. Особенно в зельях с побочными… романтическими эффектами.
— Вот почему пар стал розовым, — пробормотал Сэнсэй с лёгким удивлением, словно только что осознал, что всё происходящее — не мираж. — Я подумал, это иллюзия моего умирающего сознания.
— Ну что ж… — Трей слегка усмехнулся, не теряя самообладания. — Скоро у нас начнётся маленькая пьеса на тему “любовь и глупость”. Надеюсь, никто это не выпьет…
Бульк! — и за ним сразу «Ой!» раздалось откуда-то сзади.
Сэнсэй только тихо вздохнул, не оборачиваясь:
— Любовь… Самый бесполезный вид страдания. Даже не убивает быстро.
Трей взглянул на него внимательнее, с лёгкой насмешкой:
— Вы всегда такой поэтичный, или зелье просто усиливает вашу природную драму?
— Я просто реалист, — пробормотал Сэнсэй. — С оттенком желания испариться.
Трей сделал пометку в журнале, приподняв бровь:
— Запишу: “Не допускать Сэнсэя к ингредиентам без наблюдения”. И, может, принесу вам леденцы от депрессии. С ванилью.
— Смертельная доза сахара?.. Заманчиво, — вздохнул Сэнсэй.
Ситуация, казалось, исчерпана. Но именно тогда Т/И, в полудрёме и под действием остаточного зелья, наклонился и поцеловал Трея в ладонь. Тот замер, слегка удивлён, но его лицо осталось спокойным. Он просто выдохнул, чуть склонил голову и не сказал ни слова. Лишь в его глазах промелькнула тень понимания — и прощения.
Позже стало ясно, что причиной столь странного поведения Т/И была глубокая тоска. Его любимая обнимала кого-то другого… Кловера. Боль превратилась в зелье. А зелье — в поступок.
Трей не винил его. Он не искал конфликта ни с Т/И, ни с Сэнсэем, чьи действия стали катализатором этой странной сцены. Всё, что он сделал — аккуратно стер след зелья с кожи и спокойно вернулся к работе. В его отношении к Сэнсэю ничего не изменилось. Привыкший к хаосу и чудачествам, он лишь молча наблюдал, и, если нужно, незаметно выправлял ситуацию.
Он понимал: иногда самый надёжный способ сохранить гармонию — это просто дать странностям пройти, не разрушая при этом ни себя, ни других.*

Кейтер Даймонд.

—Ох, не такой уж и страшный поцелуй, правда? Сэнсэй, ты ведь не хочешь, чтобы я подумал, что ты просто стеснительный?
*Всё началось, как невинная игра. Колода карт, весёлые лица, лёгкий смех, заполняющий комнату. Кейтер Даймонд, как всегда, блистал — обаятельный, харизматичный, привыкший быть в центре внимания. Он легко шутил, мастерски манипулировал атмосферой, будто был режиссёром вечеринки, ловко управляя её ритмом.
Когда выпал его ход, экран телефона высветил задание: "Поцелуй Сэнсэя."
На несколько секунд в комнате повисла тишина. Кейтер застыл, приподняв брови. Словно изо всех окружающих именно его судьба решила испытать — и он не был к этому готов. Он рассмеялся, слегка нервно, но искренне, стараясь сохранить привычную маску лёгкости.
— Ну, это точно будет опыт... не из простых! Но не ждите, что я в этом чемпион! — произнёс он с фирменной улыбкой, качая головой.
Он мог бы отказаться. Мог бы пошутить и обойти задание. Но в ту секунду он решил — сделает. Не потому, что этого хотелось, а потому что правила игры, атмосфера и его собственный образ будто подталкивали к действию. И где же всё это случилось? В кабинете лёгкой музыки — слишком мирном для подобной драмы.
Кейтер шагнул вперёд. В его взгляде сверкнуло что-то неуловимое: игривость, нерешительность и... слабая тень ожидания. Лёгкий, почти невинный поцелуй — ничего, что выбивалось бы из общего фона студенческих шалостей. Но Сэнсэй...
— Что ты творишь?! — резко воскликнул тот, отстраняясь. — Не связывай меня с этими глупыми играми. Я не заинтересован!
Тишина стала глухой, как после удара в гонг. Всё, что было весельем, в один миг застыло. Кейтер, всё ещё с полуулыбкой, как будто не сразу осознал серьёзность отказа. Но глаза его на мгновение выдали замешательство. Оно промелькнуло, как солнечный зайчик на стекле, и тут же исчезло.
— Ох, ты такой серьёзный, Сэнсэй! Я просто шутил, не переживай! — хмыкнул он, слегка пожав плечами.
Он отступил назад, будто стирая грань между ними, как сценический актёр, закончивший репризу. Внутри что-то сжалось, но он не позволил этому взять верх. Кейтер вновь стал тем самым жизнерадостным парнем, вокруг которого кружится смех.
Если Сэнсэй оставался холодным и отчуждённым, Кейтер не настаивал. Он знал, как уходить из центра сцены красиво — без лишней драмы, с лёгкостью, с тем же блеском в глазах. Ему не нужно было одобрение, чтобы быть собой. Он сделал шаг назад — и снова стал частью веселья, как будто ничего не случилось.
И всё же, внутри него эта сцена отпечаталась. Не болью, но ощущением, будто зря заглянул туда, где не ждали.*

Саванаклоу.
Леона Кингсколар.

—Тровоядное...  Хватит на меня глазеть.
*Комната была пуста — белые стены, ровный свет, абсолютная тишина. Ни окон, ни скрытых проходов. Только одна табличка на стене над запертой дверью, чьи замки не поддавались ни магии, ни brute force.
«Вы должны поцеловаться, чтобы выйти наружу», — гласила надпись.
Леона Кингсколар прочитал её вслух и недовольно выдохнул, откидывая голову назад и стукнувшись ею о стену.
— Вот дерьмо, — процедил он сквозь зубы и кинул раздражённый взгляд в сторону Сэнсэя. — Это что, какой-то чёртов розыгрыш?
Он злился. И не потому, что ситуация казалась ему глупой — а потому что она ставила его в уязвимое положение. Леона терпеть не мог, когда его заставляли что-то делать. Особенно — что-то такое.
— Даже не думай, что я готов на подобное, — бросил он с насмешкой, шагнув вглубь комнаты. — Я сюда не романтику пришёл искать.
Сэнсэй не отвечал. Он просто стоял, слегка склонив голову, и молча наблюдал. Ни слова, ни жеста. Его апатия казалась почти издевкой, и это злило Леону ещё сильнее.
— Прекрасно, — сквозь сжатые зубы процедил Кингсколар. — Значит, всё на мне. Как всегда.
Он подошёл ближе, его шаги звучали в комнате слишком громко. Остановился перед Сэнсэем и, не отрывая взгляда, произнёс низким, угрюмым голосом:
— Ты же понимаешь, что я не делаю это по своей воле, верно?
Его пальцы почти неуверенно коснулись лица Сэнсэя, крепко сжав щёки одной рукой, как будто хотел доказать самому себе, что держит всё под контролем. И всё же поцелуй случился — короткий, сухой, лишённый романтики. Леона резко отстранился, будто это обожгло.
— Всё, — бросил он, разворачиваясь к двери. — Мы закончили.
Дверь действительно открылась. Но облегчения на лице Леоны не было. Напротив — раздражение лишь усилилось. Он шагнул в коридор, хмурясь, словно поцелуй был не решением, а новой проблемой.
В последующие дни он стал другим. Резче. Более колким. Придираться к Сэнсэю начал по мелочам, обострённо реагировал даже на самые невинные комментарии. Но за всем этим стояла странная настойчивость. Он стал наблюдать — не просто смотреть, а следить, отмечать, анализировать.
— Почему ты не сопротивлялся? — думал он про себя. — Почему я сам не оттолкнул? Что за чёрт?
Сэнсэй, со своей стороны, оставался внешне холодным. Ни тени смущения. Ни капли уязвимости. Но Леона не ускользнул тот факт, что теперь его взгляд задерживался чуть дольше. Что он стал чаще ловить его на себе.
— Ты злишься, потому что ненавидишь… или потому что боишься, что тебе понравилось? — казалось, шепчет тишина.
Между ними повисло напряжение — не враждебное, а гулкое, как перед грозой. Каждый взгляд, каждое случайное прикосновение электризовало воздух. Ни один из них не говорил об этом вслух. Но оба чувствовали: после той комнаты что-то изменилось.
Даже сейчас, когда всё уже давно позади, уши и хвост Леоны оставались настороженными, будто тело всё ещё ждало ответа, которого разум отказывался принимать.*

Джек Хоул.

— Я не понял, зачем ты это сделал тогда. Но… я всё ещё злюсь. Не потому что ты поцеловал меня, а потому что ты будто… прощаешься.
*Однажды вечером, когда сумерки обволакивали академию мягким светом, Джек не ожидал подвоха. Всё было, как обычно — тишина, редкие звуки ветра, запах травы… до того самого момента.
Он почувствовал движение — слишком близкое, слишком быстрое. Инстинкт сработал мгновенно: уши дёрнулись, настороженно прижавшись, хвост встал дыбом. В следующее мгновение он резко отпрянул, лицо налилось краской.
— Эй! Ты что творишь?! — вырвался из его горла срывающийся рык.
Рука уже оттолкнула Сэнсэя, заставив того отступить. Джек тяжело дышал, сжатые кулаки дрожали не от гнева, а от непонимания, замешательства и… какого-то непривычного жара, разлившегося в груди.
Он не умел разбираться в тонкостях чувств. Мир Джека был прост: правда, действие, прямота. Прикосновения значили многое — они были связаны с доверием, близостью, честностью. А тут... всё было иным. Слишком запутанным, слишком быстрым.
Сэнсэй посмотрел на него спокойно, с усталой полуулыбкой, будто извиняясь не за поступок, а за само своё существование.
— Я просто хотел узнать, каково это... перед смертью. Не принимай близко к сердцу.
Джек отвернулся. Пылающие щеки, пульс в висках, непрошеное волнение внутри. Он сжал зубы, пытаясь скрыть бурю эмоций, которые сам себе не мог объяснить.
— Идиот... — пробормотал он, глядя в сторону, будто воздух мог ответить ему лучше, чем тот, кто стоял рядом.
С тех пор он стал избегать Сэнсэя. Не с ненавистью, не со страхом — а потому, что не знал, как ему теперь быть. Ведь для него прикосновения — это граница. Чёткая, важная. А теперь она была нарушена. И Джек, как честный волк, нуждался во времени, чтобы понять: что именно Сэнсэй оставил в его груди — шрам... или зарождающееся чувство.*

Октавинелль.
Азул Ашенгротто.

—Вы... явно не понимаете границы, Сэнсэй. Надеюсь, в следующий раз вы будете более осторожны. Не ожидайте, что я позволю подобному повториться. Однако... если это была попытка заключить сделку, я готов обсудить условия...
*Всё началось с поцелуя — дерзкого, внезапного, словно брошенного вызова на шахматной доске, где до этого все фигуры двигались строго по правилам.
Первой реакцией Азула был шок. Настоящий, всепоглощающий. Несколько долгих секунд он просто стоял, не в силах издать ни звука. Его глаза расширились, а щеки, впервые за долгие годы, вспыхнули румянцем. Пальцы дрожали, но не от страха — от чего-то куда более тонкого, тревожного… волнующего.
«Эт-это… Что?.. Что он себе позволяет?! И… почему это не кажется мне отвратительным?..» — метались мысли в его голове, сталкиваясь, оставляя после себя лишь хаос.
Но Азул быстро вернул себе контроль. Словно натянув маску, он поправил очки, нервно кашлянул и, не глядя в глаза собеседнику, произнёс с подчеркнутой холодностью:
— С-советую Вам, Сэнсэй, в следующий раз соблюдать дистанцию. Это… недопустимо. Хотя… пожалуй, мне стоило бы взять с Вас плату за столь дерзкий поступок.
Слова были сухими, но голос дрогнул на последней фразе. Он ненавидел это. Ненавидел потерю контроля, особенно перед тем, кто видел слишком много.
С того момента отношения между ним и Сэнсэем изменились. Пространство между ними будто уплотнилось — наполненное напряжением, недоговорённостями и… чем-то ещё. Азул, привыкший контролировать каждое своё движение, каждую реакцию и каждое слово окружающих, чувствовал, как почва уходит из-под ног.
Он пытался сохранять хладнокровие. На следующий день вёл себя сдержанно, почти отстранённо, словно ничего не произошло. А когда Сэнсэй едва заметно улыбнулся, будто намеренно подначивая, Азул бросил коротко:
— Вы ошиблись. Это ничего не значило… или Вы просто неверно всё поняли.
Но внутри всё кипело. Раздражение, замешательство, и где-то глубоко, в углу сознания, — лёгкое, почти пугающее влечение. Он начинал замечать мельчайшие детали: изгиб улыбки, тембр голоса, тень взгляда. Каждый жест Сэнсэя, будь то случайный или намеренный, словно нажимал на спрятанные рычаги внутри него, заставляя весь внутренний механизм трещать и сбиваться с ритма.
Он знал: если кто-то узнает, если хоть один студент услышит или заподозрит — всё может рухнуть. Репутация главы Октавинелла, его влияние, его контроль… всё под угрозой. И если такое случится, Азул не остановится ни перед чем, чтобы заглушить слухи. Сделки, тонкие манипуляции, магия — весь его арсенал встанет на защиту его идеального образа.
Он даже мог бы заключить договор с тем, кто станет свидетелем, предлагая нечто ценное в обмен на молчание.
— Я думаю, нам стоит обсудить… взаимную выгоду, — скажет он, словно речь идёт о пустяке, хотя в глубине души дрожь не унимается.
А Сэнсэй? Он будет продолжать играть свою партию. Ни тени раскаяния, ни извинений. Только тихая, загадочная улыбка и внимательный взгляд. Он будет наблюдать за Азулом, как за сложной задачей, в которой каждая переменная вызывает новый интерес. Он не скажет ничего лишнего, не раскроет своих намерений.
Он оставит Азула в неведении.
И это сведёт того с ума.*

Джейд Лич.

—Но, как бы то ни было, мне кажется, что стоит не придавать этому особого значения. Просто случайность, не так ли?
*В коридорах академии царила тишина, нарушаемая лишь лёгким эхом шагов. Всё было так, как и должно — строго, размеренно, предсказуемо. Но именно в такие моменты судьба любит преподносить сюрпризы.
Поцелуй был неожиданным. Мгновенным. Почти случайным, будто сама реальность на долю секунды споткнулась. И всё, что осталось — тихое соприкосновение губ, лёгкое, едва ощутимое, но вполне достаточное, чтобы нарушить течение будничной рутины.
Джейд Лич замер. Его фигура застыла в почти скульптурной точности, как будто момент стал картиной. Его взгляд остался направленным вперёд, не выражая ни удивления, ни смущения. Лишь лёгкое движение — тонкая бровь приподнимается на едва заметную долю дюйма, как бы фиксируя факт происходящего.
Он отступает на шаг, неспешно, с точной грацией того, кто никогда не теряет равновесия — ни внешнего, ни внутреннего. Лёгкая, вежливая улыбка касается его губ, идеальная по форме, почти механическая по тону, но с тем едва уловимым оттенком иронии, который всегда прячется за его словами.
— Прошу прощения, — произносит он ровно, будто о погоде, — похоже, произошёл небольшой инцидент. Надеюсь, это не вызвало у Вас беспокойства?
Ни холод, ни раздражение — только аккуратный словесный жест, отточенный до совершенства. Он слегка наклоняет голову, словно перед учтивым собеседником, и продолжает:
— Впрочем, уверен, что это было чистым недоразумением. Вряд ли стоит придавать этому излишнее значение. Всё в порядке, не так ли?
Он делает небольшой шаг в сторону, предоставляя собеседнику пространство, не нарушая ни границ, ни тишины. Но его глаза, внимательные и острые, остаются прикованы к лицу напротив — не потому, что он растерян, а потому что анализирует, запоминает, выстраивает собственную логическую цепь. Он наблюдает, как будто человек напротив — сложная загадка, достойная долгого изучения.
И наконец, с тем самым выражением, что трудно назвать искренним, но невозможно назвать ложным, он добавляет:
— Не могу не отметить, что подобные неожиданности придают дням особую… живость. Хотя, смею надеяться, они не станут привычкой.
Он уходит, как будто ничего не произошло. И, быть может, со стороны кажется, что всё стерто, забыто, вычеркнуто. Но где-то в глубине души Джейд всё же задерживает воспоминание — не ради эмоции, а ради понимания. Для него каждый человек — книга. А Вы только что открыли новую главу.*

Помфиор.
Вил Шоэнхайт.

—Ты явно не осознаешь, насколько ты разрушил мой идеальный образ. Но, пожалуй, на этот раз я прощаю... не уверена, что это произойдет снова, если ты решишь испортить еще что-то.
*Вил Шоэнхайт стоял в коридоре, словно выточенный из мрамора. Лицо — безупречное, но холодное, как зимний рассвет, кулаки — сжаты так крепко, что костяшки побелели. Только в глазах пылал ледяной огонь — предвестник бури, что вот-вот сорвётся с небес.
Перед ним стоял Сэнсэй, всё ещё не осознающий всей глубины своего промаха. Безмятежный, растерянный, как ученик, случайно испачкавший холст великого художника.
— Ты… что ты сделал? — голос Вила был тихим, почти ласковым, как шелест атласа. Но в каждом слове звучал ураган — сдержанный, но готовый разразиться. Он провёл пальцами по щеке и почувствовал: макияж, наложенный с такой тщательностью, смазан. Не просто ошибка — кощунство. Оскорбление красоты, труду, идеалу.
Вил приблизился. Его фигура — высокая, безупречно выверенная — нависла, будто сама эстетика решила лично преподать урок. Его глаза, цвета аметиста, сверкнули так, что в груди Сэнсэя дрогнуло что-то тёплое и тревожное.
— Это не просто ошибка, — сказал он, и голос его потемнел. — Ты разрушил не только мой образ. Ты покусился на то, что я создавал любовью, терпением и дисциплиной. Ты понятия не имеешь, насколько это унизительно.
Сэнсэй открыл рот, пытаясь что-то сказать, оправдаться, но слова не имели значения. Вил не слушал — не потому, что не мог, а потому что не хотел. Внутри всё пылало, но он стоял, прямой, как стрела, не позволяя эмоциям захлестнуть его голос.
И всё же, несмотря на ярость, он чувствовал: сердце его сбивается с ритма. Это близкое присутствие — не просто раздражающее. Оно… выбивало из равновесия. Опасно. Смущающe.
— Не утруждай себя извинениями, — холодно произнёс он наконец, отводя взгляд, как будто даже смотреть на Сэнсэя — уже слабость. — Я тебя прощаю. Но только на этот раз. Не смей повторить подобного.
Он ушёл, оставив после себя аромат дорогого парфюма и глухой звон невыраженных эмоций.
Но время шло. И с каждым днём Сэнсэй проявлял себя по-новому — твёрдость характера, искренность, редкое чувство вкуса в тех деталях, что ускользали от глаз большинства. Вил начал замечать это. Поначалу — с раздражением. Затем — с интересом. Наконец — с уважением, которого не так легко было удостоиться.
Он не говорил вслух. Не позволял себе признаний. Но в его голосе, некогда колючем, начали звучать мягкие, почти неуловимые ноты. В его словах появилась ирония без желчи. Он мог пройти мимо и поправить воротник Сэнсэя, бросив:
— Ну хоть что-то ты сегодня сделал правильно.
И в этих мелочах читалось куда больше, чем он сам был готов признать. Забота, спрятанная под ледяной маской. Интерес, скрытый в колкости. Привязанность, которой он ещё не решался дать имя.*

Рук Хант.

—Видимо, я снова стал жертвой собственного любопытства... Но, Сэнсэй, ваше исполнение было... изысканным.
*Однажды вечер выдался особенно тихим — воздух, напитанный ароматом увядающих цветов, казался неподвижным, будто мир затаил дыхание в ожидании. И в этом молчаливом мгновении Рук Хант оказался наедине с тем, кого привык называть с изысканным оттенком уважения — Сэнсэй.
Поцелуй был неожиданным. Мгновение — и мир, казалось, качнулся на тонкой грани реальности и театра. Рук отпрянул. Не резко, не грубо — скорее грациозно, будто танцор, отступающий на шаг, чтобы сохранить равновесие. Его лицо оставалось спокойным, но тонкий румянец подкрался к щекам, выдавая куда больше, чем он сам хотел бы показать.
Рука рефлекторно поднялась, словно по воле самой судьбы, и его изысканная шляпа — верный спутник всех его эстетических маневров — мягко опустилась на лицо Сэнсэя. Этот жест, на первый взгляд комичный, был на самом деле тонкой попыткой восстановить дистанцию, вернуть привычную театральную завесу, за которой Рук привык скрываться. С легкой улыбкой, в которой скользила капля смущения и щепоть драматичности, он произнёс:
— Мой дорогой Сэнсэй... боюсь, я невольно стал свидетелем собственной реакции. Всё же не стоит забывать о границах приличий, не так ли?
Слова звучали как реплика из пьесы, будто он и правда на мгновение оказался не в жизни, а на сцене, где всё можно обыграть, даже самое неуловимое чувство. Он сдерживал смех, не желая выдать ту пульсирующую в груди искру, которую зажгло прикосновение.
Рук, истинный наблюдатель, не стал бы воспринимать произошедшее как неловкость или ошибку. Для него это было загадкой, изящной провокацией, над которой стоит поразмышлять. Он стал бы внимательнее всматриваться в Сэнсэя, в его молчание, в движения, в тень, что скользила по его лицу. В каждом жесте он искал бы намёк, расшифровку, продолжение невысказанного.
Хотя Рук чтил личные границы, его любопытство и врождённая тяга к театру толкали его на игру: поддразнивания, полунамеки, лёгкие касания словом — всё это стало бы частью новой, тонкой сцены, где каждый взгляд имел значение. И всё же, несмотря на игру, в его взгляде появилось бы уважение — не яркое и прямое, а затуманенное, как луч солнца, преломлённый стеклом витража.
Сэнсэй же, в своей сдержанности, оставался бы загадкой. Его молчание не отталкивало, а манило, и Рук, как охотник за красотой, не мог бы устоять перед этим вызовом. Их взаимодействие стало бы тонким танцем — полным намёков, скрытых эмоций и почти невидимого напряжения, как нота, застывшая в воздухе перед тем, как быть сыгранной.
Для Рука это не было бы драмой, а скорее — притчей, символом, искусным узором человеческого взаимодействия. Он бы не убегал от этого, но и не бросался навстречу — он наблюдал, чувствовал, и, возможно, с лёгкой улыбкой размышлял, что Сэнсэй — это та самая загадка, которую не хочется разгадывать до конца.*

Игнихайд.
Идия Шрауд.

—Что... только что произошло? Я получил неожиданный баг в реальной жизни или это какой-то новый квест? Э-э, я не готов к такому пвп! Пожалуйста, не ставьте мне такие миссии без предупреждения... Мой стрессовый бар просто на максимуме.
*Это случилось на одном из тех экстравагантных мероприятий, которые неизбежно заканчиваются абсурдом. Свадьба принцессы Элизы, где всё должно было пройти по королевскому этикету, внезапно превратилась в фарс. Принцесса, будто очарованная иллюзией, решила, что Идия — идеальный кандидат на роль её будущего мужа. И всё бы, может, закончилось дипломатическим отказом, если бы не одно «но»: Осаму, их общий сэнсэй, к тому моменту был откровенно пьян.
Он появился внезапно, с покачивающейся походкой и глазами, затуманенными вином. Его голос был густым, чуть протяжным, как у старого актёра на закате пьесы.
— Ты... Ты правда думаешь, что так всё будет хорошо, Идия? — пробормотал он, подходя ближе. — Если… ты выберешь не этот путь…
Прежде чем Идия успел отреагировать, сэнсэй небрежно обвил руку вокруг его шеи и наклонился, будто собирался поведать нечто сокровенное.
— С-с-сэнсэй! Что вы... — Идия в ужасе отшатнулся, лицо его побледнело. — Пожалуйста, не пейте больше… Это… не то, что вы думаете! Я не собираюсь жениться на принцессе!
Сэнсэй рассмеялся, будто не слышал его слов, а может, просто не придавал им значения.
— Эй, мне кажется… ты должен быть счастлив. Или это не любовь? — Он наклонил голову, глядя с какой-то почти детской искренностью. — Ты ведь такой… хм… красивый. Я не мог устоять…
Идия застыл, как громом поражённый, а затем резко оттолкнул преподавателя, краснея до ушей.
— С-сэнсэй, вы… это не должно происходить! — Голос его дрожал, как и руки.
Сэнсэй чуть покачнулся, словно пришёл в себя.
— Ой, прости… Я… немного перебрал… Кажется, не совсем в себе.
— Ладно… — пробормотал Идия, отводя взгляд. — Но, пожалуйста… больше так не делайте. И я точно не собираюсь жениться на принцессе. Я не хочу этого.
Сэнсэй пожал плечами, продолжая покачиваться, как осенний лист на ветру.
— О, понимаю… Ну ты уж прости. Это всё… весёлые игры. А я — не в своём уме.
— Просто… давайте всё оставим на завтра, да? — тихо сказал Идия, почти шёпотом. — У меня голова как у топора…
Позже он будет вспоминать этот момент с жгучим стыдом. Поначалу он постарается вытеснить это воспоминание, но чем больше будет думать, тем глубже оно въедется в его сознание. Он начнёт бояться, что кто-то видел. Что кто-то обсуждает. А если услышит хоть одно косое замечание — исчезнет в своей комнате, словно призрак.
Всё, что связано с вниманием к его личности, вызывает в Идии неуверенность, а уж ситуация, столь абсурдная и неловкая, — настоящую панику. Он спрячется за стенами своей комнаты, найдёт утешение в виртуальных мирах, где всё предсказуемо и подконтрольно. Где никто не прикасается, не вторгается в личное пространство, не дразнит и не шепчет глупости.
А если кто-то и попытается вспомнить ту свадьбу, тот момент… Идия отвернётся, натянет капюшон и сделает вид, что ничего не было. Только сердце предательски учащённо застучит, выдавая всё, что он так старательно пытался скрыть.*

Диасомния.
Маллеус Дракония.

—Пожалуйста, будьте осторожны в следующий раз. Я не хотел бы, чтобы такое повторилось.
*Маллеус внезапно остановился, его взгляд стремительно оценил ситуацию, и мгновение сомнения заставило его нахмуриться. Он стоял, словно застывший, но его ум успевал мгновенно анализировать происходящее. Невысказанное недоумение отразилось на его лице, хотя его голос оставался ровным, как всегда. Тем не менее, в его интонациях можно было уловить едва заметную растерянность.
"Это... не то, что я ожидал", — произнес он, но его глаза, обычно полные уверенности, метались от одного угла к другому, пытаясь осознать, что произошло. Он ощутил внутреннее смятение, которое никак не мог подавить.
"Я... не привык к подобным проявлениям", — добавил он, ощущая, как его стойкость слегка пошатнулась. Его длинные волосы, обычно неподвижные, на мгновение затрепетали, а рога чуть приподнялись, словно инстинктивно пытаясь восстановить контроль над ситуацией. "Пожалуйста, будьте осторожнее в следующий раз", — произнес он, сдерживая эмоции, но его тело все же выдавало внутренний дискомфорт.
Его взгляд, всегда спокойный и уверенный, теперь был наполнен недоумением и даже легким раздражением, что, впрочем, он старался скрыть. Он чувствовал, как колеблется его привычная внутренняя гармония, как под давлением внешних обстоятельств его облик становится менее гранитным. Он не был в своей стихии, и это было заметно.
"Не думаю, что это стоит повторять", — произнес Маллеус, пытаясь сохранить внешнее спокойствие, но странное тепло, распространившееся по его коже, не покидало его. Он чувствовал, как внутренние ощущения не совпадают с его выражением, и каждый его жест, пусть и сдержанный, скрывал за собой глубокие размышления.
Он наблюдал за Сэнсэем, не скрывая своего внутреннего дискомфорта, но делая всё, чтобы его лицо оставалось спокойным и невозмутимым. В его глазах можно было угадать смесь настороженности и, возможно, растерянности, и хотя он продолжал вести себя сдержанно, его слова звучали с неким внутренним напряжением.
"Я не привык к подобным вещам, Сэнсэй", — произнес он, и в голосе его появилась едва уловимая тяжесть, оттенок глубоких размышлений. Эти слова не несли в себе гнева, но в них была явная осторожность. — "Не думал, что наша встреча закончится таким образом. Однако…" — он сделал паузу, позволяя себе на мгновение ослабить строгий взгляд, а голос стал мягче.
"Но это не значит, что я вас осуждаю. У каждого бывают моменты слабости", — продолжил он, слегка наклоняя голову, как будто пытаясь понять, что движет Сэнсэем, но одновременно не желая открывать свою уязвимость. Маллеус не был склонен к излишней откровенности, и этот момент для него был весьма сложным.
Маллеус мог бы начать обращать больше внимания на Сэнсэя, но не из любопытства или интереса. Скорее всего, он бы стал наблюдать за его поведением, пытаясь понять, что стоит за этой ситуацией, избегая при этом привязки своих чувств. Он был осторожен, и, возможно, в их отношениях возникла бы скрытая напряженность, неуловимая и одновременно привлекающая его внимание.
В дальнейших встречах он бы, вероятно, стремился избежать повторения столь неловкой ситуации, но не мог бы избежать внимательного наблюдения за тем, как Сэнсэй будет себя вести, из-за той невидимой нити, которая связывала их — и того, как события могут вновь повернуться в сторону новых неясных эмоций.*

Лилия Ванруж.

—Ой-ой, Сэнсэй, ты что, решил, что старик-фея — это твой новый объект для экспериментов? Если хочешь, могу научить тебя, как целоваться по-настоящему… но тебе, похоже, стоит сперва разобраться с таблетками, старичок.
*Лилия, в своём неизменно спокойном и невозмутимом стиле, оказался в ситуации, столь неожиданной, что потребовала от него не только ума, но и мастерства в управлении эмоциями. Человек, привыкший к сложным взаимодействиям и всегда уверенный в себе, отреагировал бы на возникший момент с лёгкостью, не давая себе шанса растеряться. Однако, несмотря на свою сдержанность, в глубине его души вспыхнуло что-то игривое, что не могло остаться незамеченным.
Когда поцелуй, совершенно неожиданный и несколько небрежный, коснулся его щёки, Лилия замер. Его глаза, широко раскрытые от удивления, отразили краткий момент ошеломления. Это было всего лишь мгновение, и он быстро пришёл в себя, не давая ситуации выйти из-под контроля. С лёгким смехом, поддавшись своему характерному стилю, он сказал: «Ну, это было... неожиданно. Если бы ты не был таким странным, я бы сказал, что это была прелюдия к чему-то более интересному!» — смех не скрывал его удивления, но при этом он по-прежнему сохранял своё благородное достоинство.
Сама ситуация была не менее забавной. Всё началось с ошибочного жеста Сэнсэя, который оказался вне своего привычного состояния. Может, усталость, или случайные перемены в настроении привели к моментальной растерянности. Как всегда, Сэнсэй был отстранён и поглощён своими мыслями, и его поцелуй был механическим, лишённым страсти — скорее случайным жестом, чем осознанным действием. Это создавало всю неуместность момента, превращая его в нечто абсурдное и слегка комичное.
Но Лилия не позволил ситуации вывести его из равновесия. Он был бы забавлен этим поступком, но, в своей изысканной манере, быстро вернул бы всё в привычное русло. Легко высмеивая произошедшее, он избавил бы окружающих от напряжённости, предложив свою собственную трактовку происшедшего. Всё происходило в стиле Лилии — без лишних драм, сдержанно и изящно, как и подобает ему.*

Себэка Зигвольт.

—Человек, не смей ко мне подходит!
*Себек Зигвольт оказался в ситуации, которая, без всякого сомнения, могла бы взорвать его сдержанность. Всё произошло так внезапно, что он буквально не успел понять, что случилось. Когда Сэнсэй поцеловал его в щёку, он замер, как будто мир вокруг замер в этот момент. Ощущение было странным, почти нереальным, и в тот момент, когда его сердце пропустило лишний удар, лицо Себека моментально покраснело — не от радости, а от ярости и смущения. Он даже не знал, как реагировать, его мысли путались, а гордость не позволяла поверить, что он оказался в такой ситуации.
«Что это было?! Ты что, с ума сошел?! Как ты мог…!?» — вырвалось у него, когда его сознание наконец смогло осознать произошедшее. Он отступил назад, не в силах скрыть своe смятение, и вся его уверенность в себе, его воля, разбились о невидимую преграду.
Сэнсэй, совершенно невозмутимый, как всегда, произнёс свои слова с такой лёгкостью, что они словно были порождены незначительным случаем: «Не слишком драматизируй. Это всего лишь поцелуй.»
Эти слова лишь подлили масла в огонь. Себек не знал, что делать с этим всплеском эмоций. Всё, что он считал своим миром, его обязательства перед Маллеусом и его собственные строгие принципы — столкнулись с этим простым, но разрушительным жестом. «Это не просто „поцелуй“!» — закричал он, горя от ярости и смущения, совершенно не в силах справиться с этим взрывом. «Ты что, не понимаешь, с кем ты имеешь дело?! Я — преданный слуга Маллеуса! И вообще, не имеешь права меня так трогать!»
Но Сэнсэй лишь усмехнулся, без всякого напряжения в голосе: «Ты сам виноват, слишком много эмоций. Просто успокойся.»
Эти слова стали последней каплей. Гордость Себека, его идеалы и вся его сущность не могли вынести такого безразличия. Он взмахнул руками и, не в силах больше сдерживаться, бросился прочь, оставляя за собой лишь пылающее лицо, полное стыда и смущения. Он был не только раздражён, он был сломлен тем, что не мог найти правильных слов, чтобы ответить.
А Сэнсэй, как если бы ничего не случилось, вернулся к своим делам. Для него случайный поцелуй был лишь маленьким, незначительным инцидентом, ничем не отличающимся от ежедневных мелочей.
Несколько дней Себек пытался вернуться к привычному ритму жизни, но в его душе царило беспокойство. Его мысли продолжали путаться, а чувства не давали ему покоя. Он избегал Сэнсэя, ругал его за его неуважительное поведение, но внутри всё было не так однозначно. Себек не мог понять, почему эта ситуация всё ещё не выходит из его головы. Его гордость и преданность Маллеусу не позволяли признаться ему в самом себе, что это было не просто случайное событие. В глубине души он чувствовал привязанность, а может, и любопытство к Сэнсэю, но он не был готов признать это. Слишком много противоречий разрывали его душу.
Себек убеждал себя и всех вокруг, что этот поцелуй не имеет значения. Но сердце подсказывало совершенно другое.*

Сильвер Ванруж.

—Т/И останься...мы можем поговорить?
*Сильвер едва сдержал дрожь, когда нечто неожиданное произошло. В его голове пронеслась мысль, что он не был готов к этому. Он инстинктивно отступил назад, а его лицо покраснело, как и сама ситуация, заставившая его почувствовать себя неловко и совершенно сбитым с толку.
— Э-э... Сэнсэй? — произнес он, не скрывая удивления, не в силах скрыть своей растерянности. — Это было неожиданно.
Сэнсэй, сохранявший невозмутимость и с легкой усмешкой на губах, спокойно посмотрел на него. Его взгляд не был осуждающим, скорее, отстранённым, как будто это было всего лишь очередной случай, который не стоило принимать близко к сердцу.
— Не переживай, — ответил он, голос оставаясь ровным и уверенным. — Я не собираюсь тебя осуждать. Это просто... случайность.
Сильвер, всё ещё не совсем понимая, что именно произошло, нервно почесал затылок. Он чувствовал, что его реакции на подобные вещи оставляли желать лучшего.
— Просто... я не ожидал, что кто-то так будет себя вести, — произнёс он, слегка смущённо отводя взгляд. — Обычно я... не очень хорошо понимаю такие вещи.
Сэнсэй покачал головой, как бы с улыбкой на губах, но в его взгляде был оттенок мягкости, который успокаивал.
— Ты же не ребёнок, — сказал он с лёгкой ироничной интонацией. — Ты можешь это понять, если захочешь.
Сильвер замолчал. Он стоял, сбитый с толку, пытаясь осмыслить происходящее. Пауза затянулась, и он, немного нерешительно, всё же произнёс:
— Я... мне нужно время. Я не уверен, как всё это воспринимать, но... если это не беспокоит тебя, то... возможно, я могу подумать.
После этого инцидента в отношениях между Сильвером и Сэнсэем возникло напряжение, которое невозможно было просто так игнорировать. Сильвер, хоть и был человеком сдержанным и замкнутым, не мог сразу принять такой опыт, тем более если речь шла о чем-то, что он не полностью осознавал. Ему требовалось время, чтобы разобраться в своих чувствах, и, возможно, это становилось даже сложнее с каждым новым моментом, когда его мысли возвращались к произошедшему.
Однако, несмотря на всё это, с течением времени Сильвер постепенно начал воспринимать ситуацию по-другому. Он не был склонен открываться сразу, и тем более не стремился искать романтические отношения. Всё было так запутано и незнакомо ему, что он предпочитал разобраться в своих чувствах, а не бросаться в нечто непонимаемое. Но он также понимал, что для Сэнсэя это не был повод для тревоги. Это не было чем-то, что стоило бы загонять в угол.
Если отношения между ними будут развиваться, с течением времени Сильвер, скорее всего, станет более открытым в своих чувствах. Однако, он всё равно будет проявлять привязанность через действия: быть более внимательным в моменты, когда Сэнсэй нуждается в поддержке, или оказывать помощь в трудные минуты. И хотя он никогда не будет бросаться в открытое признание, его действия, возможно, скажут больше, чем слова.*

Генерал Лилия Ванруж.

—Не думай, что я тебе это прощу так легко. В следующий раз, если решишь сыграть с огнем, будь готов к последствиям... Человечушка.
*Сэнсэй подходил к Лилии с лёгкой усмешкой, его шаги тихие, как у кошки, а взгляд – полон игривого вызова. Он пристально наблюдал за Лилией, стоявшей неподвижно, словно скала. В его голосе прозвучала нотка веселья, когда он с насмешкой произнес:
— Ты такой серьезный, Лилия. Может, тебе немного расслабиться?
Лилия поднял взгляд, в его глазах отразился холодный свет, а ответ прозвучал с оттенком недовольства:
— Не тебе меня учить, как вести себя. Я давно научился оставаться в тени и не показывать слабости.
Сэнсэй, не дождавшись дальнейшего ответа, решил сыграть на его замкнутости. Быстро и без предупреждения, он мягко коснулся щёки Лилии своим поцелуем, словно пытался всколыхнуть в нём что-то скрытое, изменить его хладнокровие. В его действиях было что-то задорное, шутливое, словно он хотел проверить пределы терпимости этого стойкого человека.
Лилия резко отстранился, его взгляд стал ледяным, как сталь, а на губах застыл холодный упрёк.
— Ты... что, с ума сошел человек? — его голос был полон негодования.
Сэнсэй не растерялся, на его лице появилась ещё более широкая улыбка, в глазах играла искорка.
— Неужели не понравилось? Я просто решил, что тебе нужно немного изменить выражение лица.
Лилия вздернул бровь, его лицо стало ещё более напряжённым. Он явно пытался сохранять дистанцию, скрывая свои эмоции за маской холодной сдержанности.
— Это еще что за издевательство?! Если ты хочешь увидеть, как я действительно реагирую, лучше не повторяй этого, — резко произнес он, сжимая кулаки, словно готовясь ответить на какой-то невидимый вызов.
Лилия снова отстранился, его шаги стали ещё более уверенными, но, несмотря на внешнюю спокойность, можно было заметить, как его лицо стало немного мягче. Он всё-таки был смущён этим странным и неожиданным жестом, но не хотел позволить Сэнсэю увидеть, что его задело. Внутренний конфликт был ясен — он не мог понять, как отреагировать на этот неожиданно тёплый, но абсолютно неподобающий жест.*