Глава 11. Истерика
И вот... сегодня я напилась в клубе, потому что морпех Алекс Райли… не смотрит на меня и игнорит… дура! Вот я у него дома… и его выражение глаз – «я тебя уничтожу»…
Это был первый раз. Он никогда не смотрел так на меня. Ни единого блядского раза....Я же люблю его! И мне становится страшно, сердце, и без того охуевшее от ледяного душа, пытается выломить рёбра....
В клубе все было, как всегда. Громкая музыка, мерцающие огни, запах пота и дешевого парфюма. А я – как всегда – не в своей тарелке. Морпехи, эти брутальные парни в форме, были повсюду. Они смеялись, пили, танцевали с девушками..
Внутри все кипело от обиды и разочарования. Дура! Что я вообще там делала? Зачем приперлась в этот ад?
«Алекс…» – прошептала я, стараясь, чтобы голос не дрожал. Он обернулся, его глаза – два ледяных осколка – сверкнули в полумраке.
«Снимай толстовку. Я дам тебе свою футболку», – отрезал он, его голос был холодным, как сибирская зима...
Я открываю рот, чтобы что-то сказать, хоть что-нибудь, но он, будто бы и не услышав, холодно продолжает: «Переночуешь сегодня здесь».
«Алекс…» – начинаю я, но он упорно перебивает: «А утром, как проспишься, проваливай!!!»
Алекс вздрагивает, словно от удара, и не смотрит на меня. В глазах у меня слёзы. Я дура… Он не смотрит. Я беру его за запястье… Он красив.
В форме… Стоит, смотрит на меня пьяную… Дуру… Он забрал меня из клуба от других морпехов. Они не сунулись к нему только потому, что увидели, что перед ними офицер Райли, мать его!!!
«Посмотри на меня?» – в моем голосе так много мольбы, что его почти начинает тошнить от этого, но я добавляю ещё тихое:
«Пожалуйста…»
В этом имени есть что-то, что заставляет его дёрнуться. И медленно-медленно повернуть голову. Его глаза – две нечитаемых льда, вечная мерзлота, верная смерть для осмелившегося нырнуть…
Я знала, что переборщила. С алкоголем, с эмоциями, с этим отчаянным желанием быть замеченной. Он видит только пьяную истеричку, а не ту, кто готова на все ради него. Но, черт возьми, как же я хотела, чтобы он увидел! Увидел не только красивую картинку, но и то, что скрывалось за этой картинкой – настоящую, живую, любящую его Настю...
Он молчит, его взгляд прожигает меня насквозь. Я чувствую себя маленькой, беззащитной. Он – ледяная глыба, а я – жалкий костер, который пытается согреть его своим пламенем.
Вдруг он вздыхает, и это выдает его раздражение. Он достает из шкафа чистую футболку, бросает ее мне....
Холодная ткань касается моей кожи, и я вздрагиваю. Он отворачивается, чтобы я переоделась.
Я судорожно пытаюсь снять свою толстовку, руки дрожат. Он же стоит, как статуя, спиной ко мне. Когда я наконец справляюсь, он поворачивается, и я вижу его лицо. В глазах – лишь усталость и… что-то еще. То ли презрение, то ли… интерес? Я не понимаю.
«Проходи», – хрипло бросает он, указывая на дверь. Внутри – аскетичная, но чистая комната. Ничего лишнего. Все подчинено порядку и дисциплине. Как и он сам.
Я молча следую за ним. Я стою, уткнувшись лицом в его футболку, вдыхая запах моря, пороха и чего-то… Алексовского....
Пытаюсь понять его. Что он чувствует? Что скрывает за этой маской равнодушия? Почему он так холоден ко мне?
Он поднимает на меня глаза. В них – ничего. Ни сочувствия, ни презрения. Пустота.
«Уйдешь утром», – просто говорит он.
- "Что...?! — ядовито произносит он, — не получилось там, и ты и решила попробовать здесь?!
Я отшатываюсь....
Теперь глаза у парня больные и злые — это глаза раненого животного, угодившего в капкан.
—" О ч-чём ты?!!" — что за мерзкая дрожь в его голосе…
Он кажется, усмехается — если он умеет усмехаться вот так, без улыбки и без веселья. Целый удар сердца он порывается что-то сказать, но потом только качает головой и выплёвывает:
- " Ложись спать. Я не стану утешать тебя после того, как тебя не трахнули там в клубе другие военные..."
И тут я кидаюсь на него с кулаками. Ненавижу! Ненавижу! Ноль реакции. Доля секунды, и я на полу. Он держит мои руки, колено впивается в спину, а я реву от безысходности, рыдаю... Ненависть перемешивается с отчаянием, с осознанием своей никчемности. Я - ничто, пустое место, пьяная дура, которая сломала себе жизнь из-за этого холодного и равнодушного мужчины..морпеха.
-" Успокоилась!?" — сухо осведомляется лейтенант Райли у меня над головой.
-" Ненавижу...." — говорю я... дошедшая до чего-то вроде смеси разъярённого воя и сухого рыдания... Дёргаюсь в бесплодной попытке высвободиться…
И вдруг срываюсь...:
- "Ненавижу… тебя. Я так… я так, блядь, хотела, чтобы у меня получилось. Чтобы вышло блин с кем угодно кроме тебя. Хоть бы и с тем сержантом Джонсом. Напилась чтобы… прокатило. А у него глаза… зеленые, блядь. Не синие.... Не твои, уб-блюдок. Не те, которые мне так… А ты… обращаешься со мной как…как со своей подстилкой. И похеру тебе, что я л-люблю тебя.…!!!!"
Я не успеваю сказать больше ни слова — Райли, странно вздрогнув всем телом, как от физической боли, отпускает руки. Убирает колено с моей спины. Помогает подняться... Поворачивает к себе лицом и…
И потрясённо отшатывается...
- "Настя.."— едва слышно говорит он...
Когда я кинулась на него с кулаками, он не ответил. Он просто смотрел, как я выплескиваю свою злобу. Я ненавидела его. Ненавидела за его холодность, за его неприступность, за то, что он заставлял меня чувствовать себя ничтожеством. Но я ненавидела себя больше. За то, что влюбилась в него.
Но когда он помог мне подняться, когда он произнес мое имя… В его глазах был страх. Настоящий страх. И в этот момент я увидела его настоящим. Уязвимым, таким же, как я...
Он тоже был ранен. Он тоже был одинок. И в этот момент моя ненависть, как дым, рассеялась. Осталась лишь печаль. И… надежда?
«Иди спать», – тихо сказал он. И впервые в его голосе я услышала не безразличие, а заботу.
И впервые за долгое время я почувствовала себя спокойно. Утром, когда я проснулась, его уже не было. На тумбочке стояла кружка с водой, лежала таблетка аспирина и записка :
«Не смей больше так напиваться. И да, у тебя красивые глаза».
Я улыбнулась, хотя на душе было тяжело. Но что-то подсказывало мне, что это только начало....