1. Биение сердца
Умирание — это искусство, как и всё остальное.
Я делаю это блестяще!
Сильвия Плат
1
Было что-то необыкновенно чарующее в том, когда я пряталась среди заросших кустов кипариса от бесновато-рыжего засранца с его обрюзглым лучшим другом, только что застреливших Джонатана. Колотилось сердце!
Перед глазами лишь его голые пятки, сплетённые в один маленький серый узелок — я помню тот последний день, когда они сверкали на песчаном закутке — знойное окончание мая с красноватыми напитками в жестяных банках и пёстрыми кувшинками на голубой пелене озера — тогда я впервые поплыла сама.
Ведь что может точнее описать внутренний мир человека, как ни его собственные ступни: если они румяные, с мягким золотым блеском — неважно, кучерявые или прямые волосы у него на голове (у Джонатана всегда была небрежная укладка), учится он в институте или в старших классах, богатый он или простой бедняга — такой человек наверняка счастлив. А если ноги фиолетовые, с черной грязью под ногтями и сухими венами вокруг твёрдой косточки — ну, что тогда можно сказать про этого человека?
Они утащили его тело. Зарыли в землю, сбросили со скалы или сожгли на проклятом пустырнике — кто теперь узнает. Никаких больше пяточек — никакого внутреннего мира.
Кудрявый болван и курносый толстяк — сколько нужно смелости, чтобы убить скромного мальчика из параллельного класса, у которого из друзей то только одна его белоснежная сестра и несколько худощавых зябликов в очках — их они прикончили сразу.
Тогда я — сырая, в драном кружевном платье, лежала там на окраине моей родной улицы, считала белые камни на грязной почве — одиннадцать, двенадцать... — сквозь мутные кляксы на ресницах — сбивалась со счета. Я не боялась, что меня заметят — два зеленых глаза сложно рассмотреть в зарослях ветвистых кустарников, особенно если лежишь среди них ровно в полночь.
Добежать до дома не получилось бы — пусть я и видела его круглую крышу на другом конце длинной трассы, проспект был слишком пустым. Меня бы сразу заметили.
Трава щекотала мой нос. Чертова трава! Я чуть не разразилась в протяжном чихе. Где эти законченные ублюдки? Американский флаг (я всегда хотела туда переехать) на моем правом бедре острым концом брелока расцарапал ногу. Почти до крови! Проклятая осока...
Я неловко опёрлась на одну руку, зажимая нос пальцами. Вместо громкого «Апчхи!» раздался едва уловимый всхлип.
— Она там! — вдруг пропищал этот тонкокожий подлец на другой стороне улицы.
Чёрт...
Я вскочила — сгорбившись, разгребла колючие ветви и убежала куда-то в сторону маленького пруда — они же думали, что я всё ещё не умею плавать. Медленно вступив в ровную гладь озера, заметила маленькую стайку черных уток на другом берегу. Они хором закрякали. Кря-Кря-Кря!
— К пруду, скорее!
Лучше утоплюсь. Я нырнула на дно — там, среди какой-то фиолетовой мути и острых разноцветных стеклышек, мне неожиданно стало так тепло и спокойно, словно нет никаких сумасшедших придурков и бледных, черствых пяток Джонатана, которые до сих пор ускользали в густой темноте под моими веками. Окруженная скользкой тиной — как же хорошо было умереть прямо там!
Последние пузырьки накопленного воздуха вырвались из моих ноздрей в тот момент, когда я уже лежала, раскинув ноги и руки в разные стороны. Как морская звезда. Нет, не распухшая розовая клякса, какую можно найти на песочном пляже. Я — Аурелия Кларк. Звезда грядущих новостных колонок! А к тому же ещё и морская (почти).
Наверху появилось несколько размытых силуэтов.
— А если она... — сиплый голос оборвался, и первая каракуля посинела и скорчилась между кругами водной ряби.
— Найдёт его? — резво подхватил второй.
Дурачьё, я не собиралась никого искать — ведь главное, я наконец-то нашла себя!
Вдруг шершавое касание пальцев на плече обрушило хрупкую храбрость побледневшего тела. Грязная рука схватила меня за ключицу и начала трясти, будто я что-то вроде запечатанного подарка, который позже с любопытством вскроют. Я с трудом повернулась лицом к рыхлой почве.
— О боже — вцепляясь в чью-то голову, тут-же махом ударила плоской ладонью по щеке, — Отстаньте от меня!
— Ау, ты с ума сошла?
— Ох, Джонатан? — моё тело мгновенно обсохло.
— Дурочка, кто же ещё...
Я наконец по-настоящему открываю глаза — разглядываю жеманные розы, проросшие на белых обоях изящными винными линиями. Белые шелковые шторы лениво заигрывают бликами холодного света с паркетом. Мятая футболка трясётся на спине возвращающегося в свою постель брата — его кровать стоит в другом углу комнаты, поэтому я успеваю заметить и случайно забравшиеся вверх боксеры, невинно оголившие родимое пятнышко на его ягодице, и взъерошенные волосы на затылке.
Я раскутываюсь от мокрого одеяла и спокойно отворачиваюсь к стене.