19
— У тебя хорошо получается, сразу видно, большой опыт, — сказал я, когда она обрабатывала моё разукрашенное лицо.
— Конечно. У меня же есть младший брат и сестра, пока они были маленькие, во что только не влезали.
— Я знаю, у меня такой же набор.
— Да, Кей и Мей.
— А твои — Котару и Хикари.
— Откуда ты знаешь?
— Уже не помню.
Я снова попытался улыбнуться, и снова понял, что этого лучше не делать.
— Ты, правда, влюблена в меня уже 13 лет? Сколько же тебе было?
— Шесть, мне было шесть, а тебе восемь.
— Я тебя не помню.
— Конечно, не помнишь, — засмеялась она, — Я тогда гуляла недалеко от дома и увидела, что на берегу мальчишки мучают щенка. Они кидали в него грязью и загоняли в воду, а он скулил. Я хотела помешать им и...
Кажется, я начал припоминать.
— Так это была ты?
Точно, ребёнок на берегу, в которого швыряли грязью за то, что он не давал утопить щенка. Я тогда подумал, что мой младший брат поступил бы так же, и раскидал тех идиотов. Это было не трудно, я был старше, выше и сильнее.
— Да, ты протянул мне руку, чтобы помочь встать, и спросил, всё ли со мной в порядке. А мне было так стыдно за то, что я такая грязная, и я просто сбежала, и даже не поблагодарила тебя. За это мне тоже было стыдно. Я хотела поблагодарить тебя потом, когда стала учиться с тобой в одной школе, у меня была тысяча возможностей, но я каждый раз так сильно стеснялась, что не могла и шагу ступить. Хорошо, что я могу сделать это сейчас. Спасибо за то, что спас меня тогда.
— Надо же! А я даже не разобрался тогда, мальчик ты или девочка. Так ты влюбилась в меня, когда я тебя спас?
— Нет, позже, — мягко улыбнулась она, — Я всё время ходила за тобой, пытаясь поговорить, и так часто смотрела на тебя, что в конце концов влюбилась. Здорово, что ты ходил в нашу обычную школу, а не в какую-то престижную.
Да, было дело. Я заявил родителям, что учиться буду только в этой школе, потому что там учились мои друзья, а если меня отправят в какую-то другую, стану двоечником и хулиганом. Получился абсурд, я старался учиться как можно лучше, чтобы остаться в обычной школе, и ни в коем случае не попасть в престижную. А к концу обучения в младшей школе мои друзья как-то вдруг поняли, что я намного богаче их всех вместе взятых, и стали отдаляться. Я остался один, и мне стало всё равно, в какую среднюю школу идти. А, Каори, получается, пошла за мной. Интересно, если бы я знал тогда, что так много значу для кого-то, что-нибудь изменилось бы в моей жизни?
— А что ты потом сделала с отвоёванным щенком?
— О, это было весело! Я упросила маму его оставить, но домовладелец не разрешал держать животных в комнатах, поэтому мне поставили палатку во дворе, и мы со щенком жили там всё лето. К осени он подрос, и мы построили ему будку. Я назвала его Тэдди, потому что он был похож на медвежонка. Я тебе сейчас его покажу.
Она встала и подошла к столу, взяла оттуда фотографию в рамочке.
— Смотри, какой большой и лохматый, правда похож на медведя?
— Да, вылитый Тэдди. А это твоя семья? — спросил я о людях рядом с собакой.
Конечно же, я прекрасно знал, как выглядят её мать, отчим и брат с сестрой, но для порядка надо было спросить.
Каори кивнула, с какой-то грустью посмотрела на фотографию и поставила её обратно на стол.
— Почему ты не с ними?
— Потому что я фотографировала.
— Нет, я спрашивал, почему ты с ними не живёшь?
Почему-то мне показалось, что ей не слишком нравится жить одной.
— Я просто... не хочу мешать.
— Плохие отношения с отчимом? — предположил я, исходя из того, что знал о нём.
— Нет, вовсе нет! Господин Ода — прекрасный человек, мама с ним очень счастлива, и мне он никогда ничего плохого не делал.
— Почему ты тогда так напряглась, если он ничего плохого не делал?
— Это не он, — сказала она тихо, не зная, куда спрятать глаза.
— А кто? — так же тихо спросил я, поднимаясь с кровати.
Каори, запинаясь, начала рассказывать.
— Когда мне было пять, за мамой начал ухаживать один человек, он казался вежливым и внимательным. Однажды он пришел к нам на ужин, мама забыла что-то купить и побежала в магазин.
Я слушал и чувствовал, как немеет всё внутри.
— Он полез ко мне... но мама, слава Богу, быстро вернулась, потому что забыла кошелёк. И тогда он стал говорить про меня и маму всякие гадости, и что я сама этого захотела, для того и одела такое короткое платье... Мама позвонила в полицию, и он сбежал. Это и был мой первый поцелуй.
Почему мне стало больно так, как не было никогда в жизни?
— Прости, что рассказала об этом, Такеши-семпай. Я знаю, такие истории не очень приятно слушать...
Я подошел к ней и молча обнял.
— Такеши-семпай?
— Не волнуйся, мне просто позарез приспичило тебя по-дружески обнять. Так что стало с тем уродом?
— Мама сказала, что дедушка Сакураи устроил так, что его нашли и надолго посадили.
Не удивлюсь, если дедушка Сакураи устроил так, что этого извращенца уже давно тихо и аккуратно прирезали. Я бы так и сделал.
— А господин Ода очень хороший. Мама долго ни с кем не хотела встречаться после того случая, но он всё равно не сдавался. И удочерил меня, и старался быть мне отцом... Такеши-семпай, если ты продолжишь так меня обнимать, я расплачусь.
— Ну и ладно.
Первый поцелуй... Мой первый поцелуй забрала Тамаки-сенсей, учительница английского, во втором классе средней школы. Всё остальное было с ней же и тогда же. Если так подумать, мы с Каори оба стали жертвами педофилов, вот только я никогда не думал об этом как об утрате чего-то важного. Ну, что такого я потерял? Первый поцелуй с любимой девушкой? Трепет юношеской любви? Волшебство долгожданного прикосновения к той, что дороже всех на свете? Мне нравилась одна девочка тогда в средней школе, но после «уроков» Тамаки-сенсей я легко соблазнил её и... ничего не почувствовал. Она вдруг стала обычной, не хуже, не лучше других. И не потому ли я переспал с этой-как-её-там-звали-опять-забыл, первой девушкой моего брата, что позавидовал тому, что у него всё это было, и трепет, и любовь, и всё такое прочее. Мне захотелось доказать, что все эти чувства — лишь иллюзия, игра гормонов, и я доказал. Вот только теперь уже не понятно, что я тогда доказал и кому.
Каори плакала очень тихо, так плачут над тем, над чем уже пролито много слёз, но боли меньше не становится. Поплачь и за меня тоже, Каори, у меня самого уже вряд ли получится.
— Мне пора на работу, — сказала она, утирая последние слёзы.
— Может, скажешь, что заболела? — предложил я.
Но она уже собрала волю в кулак и улыбнулась.
— Нет, сегодня не могу, придут новые книги, надо будет их регистрировать, каждая пара рук будет на счету.
И она скрылась в крошечной ванной, чтобы привести себя в порядок. А я снова сел на кровать, домой идти не хотелось. Моя квартира, конечно, больше этой комнатушки раз в двадцать, да и постель там куда удобнее, но....
— Можешь оставаться здесь столько, сколько нужно. А когда будешь уходить, просто захлопни дверь, замок автоматический, — сказала Каори, будто бы прочитав мои мысли.
Когда дверь за ней закрылась, я перестал изображать неуязвимого героя и с глухим стоном повалился на кровать. Всё, не трогайте меня трое суток.