Барышня-крестьянка

— Пöдыгхраете мне, сладкие? — Ольга вышла в центр хлева, гордо выпрямив спину и широко разведя руки.
Я тут же спряталась за её юбку.
— Неужто ты не натанцевалась ещё? А, сучка? — прикрикнул мужик на сене.
— Ах, нет, Степашечка. — сестра состроила плаксивую гримасу, по-театральному изогнув брови и положив одну руку на грудь.
— Али не люба я вам? Не хöтите, чтобы я станцевала?
Воспользовавшись моментом, я попыталась выбежать через ворота, но подруги Ольги преградили мне единственный выход. Прошипев что-то о послушании, они усадили меня на землю рядом с ними. Мне ничего не оставалось, кроме как наблюдать.
— Что-что? — Ольга приложила ладонь к уху, желая узнать, насколько сильно собравшиеся помещении ждали её представления.
В эту же секунду деревянный сруб задрожал. Он сотрясался от гула голосов парней, кричащих во всю глотку: "Просим! Пляши! Царица! Ольга! Танцуй!", которые к тому же барабанили ладонями по земле и брёвнам, создавая тем самым музыку.
Элегантно вывернув запястья, девушка начала возносить их над головой, параллельно извиваясь телом. Её движения откликнулись одобрительными возгласами и присвистыванием глазеющих, а также сменой барабанной дрожи по земле на музыкальный мотив, представляющий собой смесь растяжной женской песни, подхваченной подругами Ольги, и ритмом хлопком и щелчков. Каждая пара глаз была прикована к девушке, танцующей по центру, из-за чего даже не сразу стало заметно, что места в хлеву будто стало меньше. Сосредоточенные и следящие за каждым её движением и поворотом, парни, будто находящиеся под гипнозом, медленно придвигались всё ближе, отлипали от стен и привставали с сена.
Постепенно ритм становился всё быстрее и коварнее, а в песне появились слова, что не давало Ольге времени на передышку. Затяжные "Ой-ёй" сменились чётким тактом, под который девушка отплясывала, закрыв глаза. Она вставала на носочки, перепрыгивала с места на место и переставляла ножки очень быстро, что завораживало внимание всех присутствующих. Скорее, такое мастерство удивляло лишь девушек, молодые люди же глядели выше, внимательно следя за тем, чтобы пышная грудь Ольги поспевала за всеми её прыжками. Девушки, однако, дурами не были. Единовременно, будто по сговору, они прекратили петь и тоже выбежали в центр уже сформировавшегося круга, параллельно расплетая косы. Подражательницы пытались повторить чары Ольги, но им это было неподвластно, они лишь кружились и приплясывали на месте. Молодые люди, ударяя ладонью о ладонь в такт, присвистывали и хохотали, а потом перешептывались между собой, иногда кивком головы указывая на определенных девушек, после чего эти самые барышни начинали танцевать активнее, улыбаясь от того, что на них обратили внимание.
Ольга осознавала, что находилась вне конкуренции, но всё же решила обставить остальных девушек. Приплясывая под рукоплескания молодых людей, она ухватила юбку сарафана кончиками пальцев, а затем подняла её, оголяя пленительной красоты ножки. Наблюдатели, не оставив такой подарок без внимания, засвистели и затопали ногами, начали привставать с мест и улыбаться как полные болваны. Разумеется, мгновенно почти все девушки стали ей подражать.
Мне доставлял удовольствие тот факт, что меня даже не заметили и оставили за пределами круга. Безуспешная попытка открыть ворота меня не огорчила, ведь я сидела в месте, откуда я могла видеть всё происходящее, находясь в тени, но в то же время находилась в шаге от выхода. Думая об этом сейчас, я понимаю, почему не поспешила унести пятки оттуда при первой же возможности. Я была поражена Ольгой. Будто околдованная, без возможности отвести взгляд, я жадно глядела на неё. И не сказать, что она была красавицей. И не сказать, что фигура у неё была притягивающая. И не сказать даже, что она всего этого дешёвого мальчишеского внимания искала, как-то из кож вон для них лезла. Но что-то в ней такое было. Чарующее и притягивающее, отличающее от других, незаметное, но бросающееся в глаза.
О, и она знала, что у неё это есть. Неизвестно, сама она в себе воспитывала это пылающее и притягательное, или было ей это дано, но одно было ясно точно: на свет оно появлялось и сияло только тогда, когда она танцует.
С появлением лишних лиц на "сцене" выступление стало скучноватым: девушкам было мало места, и они то и дело толкались и наступали друг другу на ноги, а парни успели подустать и уже вяло хлопали танцующим. Раздраженные и утомившиеся девушки садились передохнуть, и наконец в центре внимания снова оказалось одна единственная Ольга. Она не прилагала много усилий, а просто плавно шагала из стороны в сторону, затем остановилась и положила руки на талию. Её грудная клетка поднималась и опускалась от учащенного дыхания, пока она осматривала всех в комнате, облизывая обсохшие губы. Ольга сделала вдох, выдох и запела тихо и мягко, растягивая слоги.

Пöшла пля-сать пö сöло-мöчке,
О

тöйдите рябятёж кö стöро-нöчке.

Сделав жест рукой одному из молодых людей, она продолжила чуть быстрее, упирая руки в боки.

Барыня, барыня, сударыня-барыня,
Барыня, барыня, барыня-сударыня.

Парень заиграл на худом баяне, который издавал характерный звук пружины каждый раз, как тот сжимал его.

Я пöю да все пöю, а плясать стесняюся,
Затö Коля за трöих öдин управляется.

Растянув последний слог, Ольга, улыбаясь, подняла руки вверх. Баян, повторяя на певицей, закончил песню многообещающим длинным аккордом. Девки со всех сторон вмиг повеселели и дружно завизжали, обозначая активное начало песни: "И-и-их!".

Барыня, барыня, сударыня-барыня,
Барыня, барыня, барыня-сударыня.

Девушки взялись за руки и начали водить хоровод, радостно запевая. Некоторые молодые люди встали и начали пританцовывать рядом, показывая товарищам, как они умеют делать при́сядки. Рукоплескания теперь перебивались топотом ног, создавая с общим настроением счастливое развлечение, в котором на каждом лице виднелась улыбка.

На каждом, исключая того отталкивающего мужика. Он так и сидел на сеновале, возвышаясь над всеми и лишь слегка хлопал. Во что он всё всматривается?
Под заводную песню парни и девушки сформировали общий хоровод, в котором, держась за руки, делали одинаковые движения ногами на месте. И вот Ольга выходит в центр круга. На лицах других девушек тут же выступило недовольство, пения прекратились.

А мöево у Ванечки вö кармане прянички,
Дай меня Ваня целöвать, а я прянечки жевать.

И после этого слова Ольга указала на одного парня из круга. Он, тут же приободрившись, вышел в центр.

Барыня, барыня, сударыня-барыня,
Барыня, барыня, барыня-сударыня.

Под общее пение парочка, скрестив руки, кружилась, а потом исполнила небольшой танец, соприкоснувшись ногами.

Сам танец был нетрудный, и повторялся много-много раз, ведь после его исполнения тот, на кого указывали пальцем, уже выбирал сам, а предыдущий уходил в круг. Разумеется, никто не хотел оставаться невыделенным, и поэтому это повторялось снова и снова. Нет смысла скрывать, что все молодые люди хотели станцевать с Ольгой, но тогда бы на это обиделись остальные девушки, и поэтому игра порядкам затягивалась.
И вот мою сестру выбрали в пятый раз. Честно, я даже думала присоединиться к ребятам. Они выглядели вовлеченными и счастливыми и хорошо проводили время. Я уже приподнялась, чтобы выйти к ним и думала о том, как извинюсь перед Ольгой и скажу, что рада, что сходила с ней сюда, что это хорошее место и хорошие люди, что мне здесь понравилось. Но тут встал тот мужик, и я мигом приземлилась обратно.
— Ладно, давайте уже. — сказал он и встал в центр круга. — Пöигхрались и хватит. Не для этöгхö мы здесь.
Вмиг атмосфера в помещении поменялась. Девушки зарделись и отпустили руки, парни же выпрямились, стали чаще дышать. Эти игры — не то, за чем они пришли?
Молодежь тихонько отдалилась друг от друга, но продолжила стоять в круге. Подружки и товарищи перешёптывались, тихо хихикали, девушки накручивали на палец локоны, молодые люди — усы.
Мужик, которого Ольга звала Степашечкой, взглядом указал всем молчать, затем подошёл к одной из девушек и взял её за подбородок: "Скажи мне, краса дéвица-деви́ца, это ль ты моя царица?". Она взглянула на него с мольбой и, тяжело дыша, отвела взгляд: "Да, мой батюшка, мой свет. Тебя вели́че у мне нет. Станешь ты моим царём, будем жить с тобой вдвоём". Её ключицы поднимались и опускались, пока она судорожно ждала ответа. Он поводил её головой из стороны в сторону, осмотрев лицо, а затем перешёл к другой. Покинутая взяла себя за плечи и выглядела ужасно расстроенной, и мои первые мысли о том, что это спектакль, развеялись. В груди застучала тревога: "Это не спектакль? Не игра? Что он делает? Почему они так разговаривают?".
Вторая смотрела Степану прямо в глаза, не прячась и не стесняясь.
— Скажи мне, краса дéвица-деви́ца, это ль ты моя царица? — он вновь взял за подбородок, поднимая голову вверх.
— Нет, прости меня, мой друг. Нам с тобой не до супруг. Я моего царя люблю и ему не изменю. — она сказала это чётко и громко, на что мужик лишь хмыкнул, одергивая её подбородок. Он снял с пояса ремень, как тут же из круга вышел один парень, весь разгоряченный и свирепый. Молодой человек понимал, что перечить и тем более пререкаться нет смысла, поэтому он просто сказал: "Я за неё". Степан указал ему на землю и парнишка присел, уперевшись руками в пол. Без предупреждения и жалости, он нанес заступившемуся за возлюбленную два звонких, ужасно болезненных удара по спине. Молодой человек держался как настоящий мужчина и не издал ни звука, а потом встал рядом со своей любимой за руку.
Одни и те же слова звучали из раза в раз, девушки покрывались румянцем, а парни завистливо дышали рядом. Лишь два раза Степану ответили не так. В первый раз за девушку вступились, а во второй — нет. Она пролепетала слова о "своём царе" чуть ли не рыдая, но после того, как никто не изъявил желания получить двойное наказание за возлюбленную, изогнулась от одного удара ремнём, от чего еле встала, пошатываясь. Мне было невероятно жаль бедную девушку особенно после того, как меня тогда избил Отморозок, и я знала, какого это, но меня мучил вопрос: зачем же она тогда сюда пришла? Она ведь приняла это решение по своему желанию?
Наконец, наступила очередь Ольги. Она стояла с ровной спиной, держа руки в замке, и смотрела прямо. Степан подошёл к ней, взял за подбородок так, что его большой палец был у её губ и задал вопрос.
— Скажи мне, краса дéвица-деви́ца, это ль ты моя царица?
Она помолчала некоторое время, а затем дала ему ответ.
— Да, мой батюшка, мой свет. Тебя вели́че у мне нет. Станешь ты моим царём, будем жить с тобой вдвоём.
Её ответ его очень удовлетворил. Степан самодовольно хмыкнул взял Ольгу за руку. Все присутствующие зааплодировали, желая счастья паре, однако девушки делали это не слишком искренне.
"Должно быть, просто странная игра "жених и невеста". На этом-то уж точно конец", - подумала я, ожидая чего угодно, но только не того, что последовало дальше.
Степан толкнул Ольгу, на которой застыла глупая игривая улыбка, на стог сена, затем залез сверху на извивающуюся, как змея, девушку и начал её целовать. Самым страшным было даже не то, что они делали это на глазах других людей, находящихся в паре шагов от них. Осознание того, что остальные молодые люди жадно смотрели на целующихся и тяжело дышали, заставило меня вжаться спиной к стене. Зачем, мать твою, они здесь собрались?! Я была готова ещё раз испытать битьё Коровой и даже Отморозком, готова сделать пряжу из дюжины куделей без сна и отдыха, но ни в коем случае бы не поучаствовала в этом. Я не могла поверить, что Ольга притащила меня сюда. И больше всего меня страшила мысль о том, с какой целью она могла это сделать. Под фальшивый смех и вздохи парочки на сене, остальные начали переглядываться. Девушки собрались в кучу, приобнимая друг друга, и жарко шептались о чём-то, в то время как парни, держась на расстоянии друг от друга, делали товарищам намёки головой, не произнося ни слова. И вновь она начала своё представление. Ольга наигранно стонала, выгибалась всем телом, фальшиво хихикала и кокетничала, на что совершенно не обращал внимания неповоротливый Степан. Недалёкое мужло бесчувственно водило руками по частям тела девушки, просто сжимая их, будто он трогал не женщину, а мешок, набитый картошкой. Они целовались до ужаса неприятно. Даже представить нельзя, что можно делать это так отталкивающе, распространяя на все помещение звук, похожий на касание водяной глади ладонью. Степан будто жрал её живьём, испуская много слюней, и временами поглядывал на парней, которые с завистью смотрели на пару. Ему это нравилось, но определенно не доставляло удовольствия Ольге. Возможно, молодым людям, глазеющим на то, как девушка изгибается телом, стонет, как проклятая, и раздвигает ноги, кажется, словно она тает под этим Степаном. Но это не так. И каждая женщина, посмотрев на это зрелище, поймет, что Ольге это на самом деле противно. Телом она двигала натянуто, будто по сценарию, стонала, как обученная проститутка, отрывисто и громко, и будем честны, Степан был отекшим, грубым, отталкивающим увальнем, что делало её положение очень незавидным.
Смотря на это, я была готова расплакаться. Для кого Ольга играет? Зачем она это делает? Было совершенно очевидно, что мысленно девушка находилась очень далеко, представляла нечто иное. Но продолжала вести себя таким образом, находиться рядом с этими людьми, под этими людьми. Я закрыла лицо руками, не желая глядеть на позорное представление. Остальные в помещении лишь молча глазели на то, как Степан неумело лапал Ольгу. От данного зрелища становилось тошно, и я привстала, чтобы повернуться боком к стене, но забыла о ранах на ладони и пальцах, от чего ненароком зашипела от боли. В попытках рассмотреть синяки, я заметила, что уже не слышно ни мерзких звуков поцелуев, ни перешёптываний парней и девушек. Я уже подумала, что этот кошмар закончился, и ворота наконец откроют и мы вернемся домой, а затем повернула голову. Абсолютно все головы были повернуты в мою сторону. Сжавшись комочком у стены, я боялась издать самый тихий шорох, надеясь, что в темноте они увидели нечто иное.
— А ктö этö там, - вставая с сена и поправляя рубашку, сказал Степан. - Без спрöса на нас глазеет?
— Так этö ж Прашка. — отозвалась подруга Ольги. Сестра некоторое время пребывала в ступоре, не понимая, о чём вообще речь. Затем привстала, пригладила волосы и вгляделась в темноту.
— Да, это öна, сестрица моя. — сквозь зубы сказала она, смотря на меня ледяным взглядом, который потом перевела на свою подругу. — Глаша, я тебе русским языкöм сказала за ней смöтреть, пöчему öна всё время в углу прöсидела?
— Извини. — девушка съёжилась. — Сама увлеклась.
Ольга встала с сена и большими шагами приблизилась ко мне, взяла за шиворот рубахи и потянула за собой.
— Вот, — показывала она меня Степану. — О ней гхöвöрила. — бросила она очень холодно и отстранённо, будто и не было сегодняшних плясок да поцелуев.
Степан подошёл к стене и снял оттуда керосиновую лампу, затем подошёл ко мне, взял за подбородок и поднес свет к лицу. Его глаза расширились ровно как и глаза Ольги, будто видела она меня в первый раз. Сердце стучало у меня в висках, а неизвестность пугала хуже перспективы побоев. Казалось, словно я была молодым орешником среди огромного леса — все в помещении были выше меня как минимум на голову. Степан медленно осмотрел моё лицо с обеих сторон, а затем медленно спросил хриплым, грудным голосом: "Скажи мне, краса дéвица-деви́ца, это ль ты моя царица?".
Я не знала, что отвечать! Я хотела уйти! Убежать оттуда! Что мне следовало ему сказать? Ответить стихами? Как будто я их помнила! Стук сердца ощущался в груди, ладонях и пятках. Пальцы рук резко похолодели, а во рту пересохло. Что мне оставалось?
— Нет.
— Что? — яростно нахмурившись спросил Степан. Он явно ожидал совсем не этого.
— Нет. — я сглотнула.
— Да как смеешь ты...
— Ольга, пойдем домой, я умоляю! — перебив Степана, я его только разозлила.
— На меня смöтри! — он повернул мою голову к себе, снова взяв за подбородок.
— Ольга, я хочу домой, пойдем отсюда, пожалуйста. Мне страшно. — сестра молчала.
— За öтказ царю пöлагается пöрка. — он отошёл к стогу сена, где недавно развлекался, взял оттуда ремень и подошёл ко мне. — Садись. — скомандовал он.Трясясь как листок на ветру, я присела на ватных ногах, закрывая голову руками.
Ну вот снова! Опять! Нет-нет-нет! Чем я это заслужила? Что я сделала не так?
Всё же, головой я понимала, что лучше один удар ремнём, чем лобызания с вонючим мужиком, и это меня немного успокаивало. "Перетерплю и меня отпустят", — думала я, но как же сильно ошибалась...
— Она сöгхласна. — сказала Ольга, как только Степан замахнулся ремнём.
— Что? — он переспросил.
— Сöгхласна öна, я её öтдаю. Хочешь — бери.
— Нет! — в страхе воскликнула я.
— Я хочу домой! Я не собираюсь ничем таким заниматься!
— Будешь, будешь. И даже не смей перечить, ты тут для этöгхö. Я про тебя чуть не забыла, но всё же ты тут для этöгхö.
— Для чего? - рассвирепела я. - Я ухожу! Сейчас же! Не смей ко мне прикасаться! — крикнула я тянущему ко мне руки Степану.
— Уйди! Нет!
Как и с Ольгой, он толкнул меня на стог сена. Я брыкалась и пыталась уползти, делала всё, что могла, но эта свинья была сильнее и тяжелее. Как настоящий Кабан.
— Оля! Оля, пожалуйста! — я рыдала, отпихивая его ногами. — Ольга! Ольга! За что? Почему?
— У меня тоже не было выбöра. — бросила она и начала выгонять всех на улицу.
— Нет! - я завопила из-за всей силы, выпуская из лёгких весь кислород. — Прошу, помогите! Не уходите! Помогите! Пожалуйста!
Кряхтящее вонючее ничтожество лезло ко мне, не ослабляя силы. Костлявыми ногами и руками было тяжело отбиваться, но я держалась. И вдруг Степан остановился.
— Ольгха, куда ты всех пöтащила? Пущай здесь öстаются! — крикнул он остальным, мощной хваткой придавливая мою ногу, из-за чего я не могла вырваться.
Молодые люди и девушки объединялись парами, а затем рассаживались на сене или скамейках. Было заметно, что некоторым барышням хотелось выбрать других парней, но так как они уже были заняты, довольствовались оставшимися. Усевшись на ровном местечке, пары начинали целоваться. Так же, как и все остальные, вываливая такую сокровенную вещь наружу, лапали друг друга, смеялись. Ольга тоже легла с каким-то парнем. Более отвратительной мерзости в жизни не видела.
Я рыдала, и поэтому сил на борьбу было всё меньше и меньше. Я отползала руками назад, била ногами, кричала на него, но ничего не помогало.
— Вот так, так. — комментировал он рассадку и действия парней и девушек, а затем повернулся на меня. — Так что мы там...?
И потянулся ко мне своим блестящим, вонючим ртом, уже высовывая язык. Мне было так страшно. Клянусь, я думала, что умру прямо там. Лучше скончаюсь прямо в этот момент, чем почувствую его прикосновения, а уж тем более лобызания. Мерзкое грязное мужло подавалось в мою сторону. Но вдруг я услышала колокол. Скорее, так могло бы показаться. Мной был услышен зов спасения, моя единственная надежда. Мои мольбы дошли хоть до кого-то. И это придало мне сил. Тот самый голос, знаменовавший помощь, повторил свои слова, что означало для меня то, что это не было видением.
— Дея! Дея, ты здесь?
Я сделала глубокий вдох.
И завизжала.
Завизжала тонким, раздражающим, отчаянным свистом.
Степан зажмурился, и я воспользовалась этим, ударив его стопой прямо по подбородку, а затем в пах. Покрасневший и охающий, он не смог меня остановить. Я выбралась из сеновальной ловушки, ободрав колени о землю, и стремглав бросилась к воротам. Пихая их со всей силы плечом, я кричала: "Володя, Володя, помоги! Я здесь". Моя просьба была услышана, и он ответил: "Отойди, сейчас ударю". Но времени у меня было немного. Рассвирепевший Степан повернул голову и впился в меня бешеными глазами, схватив ремень такой силой, что его пальцы побелели, Кабан замахнулся и кинулся на меня.
В этот же самый момент деревянные ворота приоткрылись, и из них торчала крупная шершавая коса. Как оказалось, выход был заперт массивным засовом, который был так высоко, что я бы до него никогда не достала. Володя разрубил его, и теперь мой путь на свободу был открыт. Протиснувшись сквозь открывшуюся щель, я выскочила. Меня встретил свежий воздух и утренний холодок, но мне было не до него.
— Пöчему...? — начал было говорить Володя, но я перебила его, схватив за руку и, задыхаясь, крикнула.
— Бежим! Скорее, бежим отсюда!
И прежде чем Степан успел ударить меня по спине ремнем или забрать косу, мы удрали со всех ног от того проклятого места. Делая семимильные шаги, улепётывая от хлева, я больно билась ступнями, ведь бежала по сырой земле босиком. Но до тех пор, пока у нас не иссякли последние силы и мы не сбились с дыхания, Володя и я бежали, не оглядываясь назад. Вслед нам летели ругань и угрозы не только от Степана, но и от Ольги. Моё сердце пропустило пару ударов после мысли о том, что этот Кабан теперь со мной сделает.
Но мы ушли.
Остановившись у какого-то дерева, растущего рядом с прилично выглядевшей избой, мы рухнули на землю. Пытаясь отдышаться, мы оба держались за горло, так как оно болело от того, что им дышали во время продолжительного быстрого бега ранним прохладным утром. Что-то мы оба были совсем не здоровыми.
Я быстро набирала воздух в лёгкие и выпускала его, стараясь успокоить бушевавшее сердце и боль в ногах. Делая вдохи и выдохи равномернее, я подняла глаза к небу, наблюдая плавный ход облаков, и думала о Мирославе, Отце и моих младших братьях, об их улыбках, доброте и сочувствии. Я дышала глубоко и чисто, с каждым разом вбирая носом всё больше кислорода и выпуская его через рот. Мои вдохи становились всё отрывистее, резче и громче, пока я не закрыла глаза руками и не зарыдала. Горький удушающий комок вытолкнул из горла обиды и страх, и они полились по моим щекам горячими слезами. Мне было стыдно перед Володей, и поэтому я не хотела смотреть ему в глаза. Какая же я дура! Поверила Ольге на чистом слове, когда чуяла опасность и не только увидела, но и чуть не приняла участие в играх этих развратников.
Володя не знал как себя вести.
— Эй, не плачь. Дея, прöшу тебя, не плачь. Расскажи, что там было. Тебя öбидели?
Я всё ещё рыдала в ладони.
— Не мöлчи, умоляю. — его голос дрогнул. — Что случилöс?
— Я доверилась не тому человеку. — сказала я, всхлипывая и вытирая слёзы рукавом. — И теперь, скорее всего, меня снова посадят дома под замком на долгое время.
— Не страшнö. — заметил Володя. — Я буду принöсить тебе яблöки. Прöрвёмся.
Он сказал это так по-детски воодушевленно, что меня это рассмешило. Грустно улыбнувшись, я поправила волосы, убрав мешавшие передние пряди назад, а затем взглянула на друга. Он стоял, не двигаясь, и смотрел на меня так, будто на лице у меня ни с того ни с сего выросли цветы.
— Что такое? — спросила я его.
Володя сглотнул и несколько мгновений молчал, потом уставил указательным пальцем на меня и произнёс.
— Вöлöсы.
— Волосы? Ах, да. — я впервые взглянула на свои чистые локоны при свете.
Утро было совсем ранее, поэтому на ясном небе ещё виднелись звёзды, но их уже вытесняли солнечные лучи. К своему удивлению я обнаружила, что мои пряди совершенно белые. Мои волосы не были светло-русыми, соломенными или даже белокурыми. Они были светлыми и мягкими, как пух. Конечно, неким золотистым они отливали, но по сути своей были белыми. Я сначала испугалась.
— Володя, неужели я поседела?
— Нет, ты что, - совершенно серьёзно ответил он. — Ты всегда такой была.
— Тогда почему ты на меня так смотришь? 
— Пöтöму что давно тебя такой не видал. — сказал он, делая свой привычный жест, потирая рукой заднюю часть шеи. — Красивые у тебя вöлöсы...
— Лапушка! — воскликнул кто-то сзади ломающимся от слёз голосом.
— Мирослава! Мирослава! Прости меня! Прости меня, пожалуйста! Я так виновата перед тобой. — я бросилась к ней в объятия, и плач вырвался сам собой.
— Я так вöлнöвалась. — только и успела сказать Моя родная душа перед тем, как опустилась на колени и зарыдала.
Беззвучными всхлипами она, как никто другой, донесла мне свои волнения. Сейчас было самое раннее утро, но беременная Мирослава ходила по всей деревне одна и искала меня. Она нуждалась во сне, хорошей еде, лечении, но всегда в первую очередь думала обо мне.
Я держала сноху в своих объятиях и повторяла что-то бессмысленное. Говорила, как мне жаль и как я люблю её. Мирослава могла лишь кивать.
Володя помог Моей родной душе встать, и мы все вместе направились к нашему дому, так как мальчик изъявил желание нас проводить. Я положила Мирославе голову на плечо, и так мы шли дальше в полуобнимку. Она спросила у меня о том, куда же я делась, и я рассказала ей всё, не умаляя свой собственной вины и глупости. Володя шёл рядом с распахнутыми от удивления и злости глазами, а Мирослава то и дело взывала к богу и клала руку на сердце. Некоторые подробные детали об играх я опустила, но было ясно, что моя спутница сразу всё поняла. После того, как я окончила рассказ и сказала, что ничего не понимаю, она недолго помолчала, а затем начала говорить серьёзным тоном, которого я от неё ещё никогда не слышала.
— Ой, лапушка. — начала она. — Тот Степан — это Курицын Степан Авдеич, сын нашего старöсты, Авдея Михалыча. Их семья самая бöгхатая вö деревне, так ещё и барину служат, уважением пöльзуютца. Степан — она нахмурилась и сжала руки в замок. — челöвек безнравственный, алчный и злой. Не пöдхöди к нему, лапушка, никöгхда. Он девками пöльзуется, а пöтом жениться öтказывается, уже с десяток жизней пöлöмал, а всё ему малö. За Степаном, кöнечно, бегхают. Он беден, ведь öкрöмя денег у него ничегхö нет. Он пуст. Девки ему в рот загхлядывают, пöтöму и на все эти непöтребщины сöгхлашаются, ждут, пöка пöд венец их пöзöвёт. Остальные слюнтяи ему подражают, но дöрогху перейти страшатся, вот и ходят на вечерницы. Перед браком всякö попробовать хотят. — по Мирославе было видно, что она пожалела о том, что сказала это мне.
— А зачем они этим занимаются?
— Как, зачем? — от такого серьёзного вида Мирославы у меня внутри всё сжалось. — Скучно им, развлечения ищут. Перед Богхöм пöзöриться желают.
— Но... — мне уже было стыдно было за свой вопрос. — Что это за стишки такие?
— Ты знаешь, Прасковья, Степан Авдеич — челöвек, öтвернувшийся от Бога. Ему нравится людей бить и ими кöмандовать. Он тщеславен, и иногда сам себя барином вöображает. Отсюда и все речи эти прö царей, да бöязнь других людей ему дöрогху перейти али öслушаться. — она помолчала. — Страшный человек.
— Теперь, — неожиданно для нас обеих заговорил Володя. — он будет Пране мстить?
— Ой, рöбятки, не знаю. — вздохнула она. — Но ты себя берегхи. — строго обратилась ко мне Мирослава. — На сладкие речи не клюй, ö себе думай, на вечерницы такие не ходи, а то тебя, красивую такую, обманут да öпöрочат. — мы с Моей родной душой обнялись. Володя же после этих слов вмиг стал серьёзным.
Весь остальной путь мы прошли молча, в раздумьях. Как только мы дошли до дома, то предложили мальчику остаться и поспать чуток, но он отказался, ответил, что ему уже на работу пора. По-тёплому попрощавшись, мы помахали Володе и зашли в избу. Корова лежала на печи и храпела, но услышав наши шаги, повернулась набок и лишь сказала, что я овца драная, и за непослушание теперь буду с ними в поле работать. Она была слишком сонной для избиений, и для меня это не было самым худшим исходом.
Как только моя голова коснулась нар, я тут же уснула с ещё не высохшими слезами.

***

Ольга, пошатываясь, открыла дверь и постаралась бесшумно войти в дом, делая каждый шаг на цыпочках. По пути в свой угол она взглянула в окно и, увидев лучи рассветного солнца, остановилась. Глядя на красоту утра, она потянулась так, что некоторые её косточки прохрустели, и вздохнула. Вдруг она вспомнила то, что сегодня натворила и сожаление кольнуло её мягкое сердце: "Возможно, это было слишком. Она ведь ничего не сделала", но обида была сильнее всяких правд и неправд и в Ольге жгучим пламенем горела зависть и желание мести, поэтому эти мысли она спешно отбросила и зашагала к своему спальному месту.
— Олька? — позвал её низкий голос из столовой. Она вышла к барину босая, натягивая улыбку.
— Да, Борис Харитоныч? — в обширной трапезной, где некогда царила роскошь, что можно было сказать по обшарпанным, но дорогим диванам и стульям, отклеившимся итальянским обоям и треснутому хрусталю, за единственным круглым столом со съехавшей наполовину грязной скатертью, сидел тучный отёкший мужчина, пытавшийся дрожащими руками налить вино из графина в рюмку. Ольга взглянула на его заляпанные рукава, воротник и передник и поняла, что работы у неё будет много. Испив наконец из самого графина и вместе с этим пролив добрую половину напитка на свой второй подбородок, он перевёл мутный взгляд на девушку. В дверном проёме она сливалась со стеной, и барин поморщился.
— Опять отказали. — сказал он и махнул рукой в сторону коробки, лежащей на столе. Подарок внутри неё был дорогой, о чём свидетельствовало и качество упаковки, и красота перевязывающей её ленты. — Чёрт разберёт этих баб. Всё даю — и не соглашаются. Шавки неблагодарные.
Ольга прекрасно понимала о чём речь и на самом деле поддерживала выбор девушек, которые отказывали Борису Харитонычу в браке. Состояние у него было, и очень большое, но лучше жить с медведем, чем с таким человеком, как он. В потенциальные жёны он, как человек пятидесяти трёх лет, который борется с одышкой на каждой ступени лестницы, выбирал дам не старше двадцати лет, с образованием, богатым приданым и "недурной внешностью", что в его понимании означало лишь светловолосых девушек небольшого роста с голубыми глазами. Он в очередной раз отправил семье коробку с богато расшитым белым подвенечным платьем, не тратя времени на близкое знакомство с невестой, но наряд вновь вернули. Он считал данного жеста достаточным для планирования женитьбы, но, к сожалению, так полагал лишь он сам. Предыдущие платья, которые были ему возвращены, он дарил тёткам, старым подругам, сёстрам и племянницам, но этот уже не знал, куда девать.
— Эх, — вздохнул он и приподнялся, чтобы взять графин, где осталась пара капель вина, но, потянувшись за напитком, случайно задел рукавом бокал, который упал и оставил на новом белом платье красное пятно, медленно растекавшееся во все стороны. — Вот чёрт, а! — выругался барин.
— Я попытаюсь застирать, Борис Харитоныч, дайте мне, я что-нибудь придумаю. — засеменила возле стола Ольга.
— Тихо. Не надо. — бросил он, взглянув на испорченный наряд красными глазами. — Всё равно некому отдать. — и после нескольких секунд раздумий, глядя в бокал, сказал. — Можешь забрать платье, пусть твоим будет.
— Правда? — глаза девушки заблестели, а лицо озарилось искренней улыбкой. Такое роскошное платье! И теперь оно принадлежит ей! — Я быстренько застираю и вернусь. — прощебетала она и поспешила отмыть пятно.
— Стой. — грубо сказал ей барин. — А благодарность? — взглянул он на неё исподлобья.
— Спасибо, Борис Харитоныч! Спасибо вам от всей души, спасибо огромное! — и она уже развернулась, чтобы скорее застирать платье.
— И всё? — Ольга застыла. Она знала этот тон. Она прекрасно знала этот тон, и ничего хорошего он не предвещал. — Сделаешь мне массаж ног.
— Да, конечно, Борис Харитоныч, только быстро застираю и вернусь.
— Нет. Я сейчас хочу.
— Борис Харитоныч, но пятно не сведётся, если его сейчас не застирать!
— Мне это платье у тебя забрать? — спросил он с прищуром.
— Нет, сейчас всё сделаю, Борис Харитоныч. — поникшим голосом ответила Ольга, кладя наряд обратно в коробку и проводя пальцами по мелкому бисерному рисунку.
— Как я просил меня называть? — сказал он, вставая со стула и кряхтя.
— Сейчас сделаю, господин.
— Так-то. — хрюкнул он, пока шёл, переваливаясь с ноги на ногу. Повернувшись боком, он прошёл через дверной проём, а затем обернулся к Ольге.
— Потом массаж. Раздевайся. — и направился хромой походкой в спальню.
Ольга вздохнула. Впервые за несколько месяцев в её жизни произошло нечто хорошее, и снова она вынуждена опускаться, напоминать себе о том, кто она на самом деле такая. Она не имела права отказать и даже думать об этом не могла, ведь именно это и есть её предназначение — быть удобной и вожделенной.
Она набрала в лёгкие воздуха и, надев улыбку, направилась к барину в спальню.