Часть 31
Дазай заглянул к Чуе через несколько часов, так как пришло время делать ему укол. Старшего медбрата с ним по-прежнему не было. Чуя, увидев Осаму, раздражённо цокнул языком, но ничего не сказал.
— Поворачивайся на правую сторону, — произнёс Осаму, наполняя шприц.
— Да как я тебе повернусь? — возмутился Чуя. — Ещё и на правую сторону.
— Молча, Чуя, молча. Я же тебе говорил, что нужно пытаться двигаться.
— Может, лучше на левую?
— Ну давай на левую, — не стал возражать Осаму.
Накахара опёрся на локти и, приложив усилия, слегка повернулся влево, при этом с его губ сорвался непроизвольный стон, так как боль в рёбрах и бедре сразу дала о себе знать.
Дазай приспустил его нижнее бельё и протёр ягодицу спиртовой салфеткой, после чего сделал ему инъекцию.
— С завтрашнего дня, — произнёс он, вытаскивая иголку из тела омеги и протирая прокол спиртовой салфеткой. — Уколов будет меньше. Тебе отменили один из препаратов.
— Хорошо, а то уже задница болит от них, — пробормотал Чуя, а Осаму вколол ему ещё один препарат.
Сделав Чуе инъекцию в третий раз, Осаму не спешил натягивать на него трусы, а вместо этого обошёл его с другой стороны и принялся поглаживать левую ягодицу.
— Что ты делаешь? — спросил Накахара, снова поворачиваясь и укладываясь прямо.
— У тебя шишки и синяки от уколов, — невозмутимо ответил Дазай, всё-таки натягивая на Чую нижнее бельё. — Тебе массаж нужен. Сдам смену, зайду, сделаю.
Чуя ничего не ответил, но возражать не стал, и Осаму покинул палату, катя перед собой металлический столик на колёсиках.
Часа через полтора в палату вернулся Дазай. Он подошёл к задремавшему Чуе и присел на стул рядом с его постелью. Склонившись над ним, он обдал его шею горячим дыханием и оставил на ней нежный поцелуй, а затем ещё и ещё, пока ясные, как небо глаза, не распахнулись, глядя на него с притворной злостью, поскольку Чуя больше не мог злиться на Дазая, как прежде, но ведь нужно было держать марку.
— Всё ещё злишься? — спросил Осаму, склоняясь к лицу Чуи и почти касаясь его губ своими.
— Зачем спрашиваешь, если знаешь? — буркнул тот, отворачиваясь в сторону. — Разве это не очевидно?
— Нет, — с ухмылкой сказал Осаму и, взяв Чую пальцами за подбородок, развернул его лицо к себе, накрывая губы поцелуем. Накахара упёрся руками в грудь альфы, пытаясь того оттолкнуть, впрочем, не слишком усердствуя, а Дазай всё углублял поцелуй, оглаживая пальцами щёку возлюбленного. Отчего-то от его действий сердце в груди омеги заколотилось быстрее, голова пошла кругом, а мысли из неё выветрились, и он прекратил сопротивление. Теперь руки Накахары оглаживали спину Осаму, вместо того, чтобы отталкивать его, а губы начали страстно отвечать на поцелуй. Через время дыхания обоим парням стало катастрофически не хватать, и Дазай оторвался от желанных уст, часто и тяжело дыша, глядя на раскрасневшегося парня затуманенным от страсти взглядом.
— Что ты... вытворяешь? — прошептал Чуя, приподнимаясь на локтях.
— Хочу снова доставить тебе удовольствие, — последовал невозмутимый ответ.
— А сам потом пойдёшь снимешь какую-нибудь шлюху, чтобы удовлетворить свои потребности? — зло сверкнув на Дазая глазами, спросил Накахара, ведь и правда подумал об этом, а ещё о том с кем Дазай мог удовлетворить их несколько часов назад, когда сделал ему миннет и оттрахал пальцами, ведь было очевидно, что он тоже перевозбудился.
— Ну почему же сразу «сниму шлюху»? — усмехнулся Дазай. — Я предпочитаю не пользоваться услугами проституток.
— Значит, пойдёшь к своему бывшему?
— Опять ты со своей ревностью, — Осаму вздохнул. — Есть и другие способы удовлетворить потребности.
— А, наверное, сегодня ты их удовлетворил в больничном туалете?
— Возможно, — не стал возражать Дазай, а затем откинул с Чуи простынь и стянул с него бельё, обхватывая ладонью возбуждённый орган и лаская влажную от предэякулята головку члена пальцами. От его действий Чуя непроизвольно застонал и слегка толкнулся в руку Осаму, а тот переместился со стула на кровать и, отведя левую ногу Накахары в сторону, склонился над ним и коснулся языком истекающей естественной смазкой дырочки, лаская её кончиком, продолжая надрачивать парню. С губ Накахары сорвался очередной стон, и Осаму проник языком внутрь, обводя сфинктер, сжимая головку члена пальцами. Чуя вновь толкнулся в его ладонь и застонал, а Дазай ускорил движения рукой и языком, проникая всё глубже.
Сердце Чуи забилось быстрее, а дыхание участилось, язык Осаму творил чудеса, вылизывая анус изнутри, приводя омегу в ещё большее возбуждение. Тот постанывал всё громче, изнывая от желания ощутить в себе огромный член альфы полностью, хотя и понимал, что сейчас это невозможно.
— Да-а-а-за-а-ай, — простонал он, с мольбой глядя на возлюбленного, и тот остановился, посмотрев в затуманенные пеленой страсти глаза, а затем его язык покинул разгорячённое нутро омеги и прошёлся по блестящей от предэякулята головке члена.
Затянув его в рот полностью, Осаму проник в Чую сразу двумя пальцами и надавил на простату, срывая с губ возлюбленного очередной стон. Рука Чуи тут же легла на затылок Осаму, прижимая его голову ближе к своим бёдрам, заставляя того взять в рот глубже. Дазай быстро задвигал головой, заглатывая член Накахары без остатка, одновременно с этим добавляя ещё два пальца и толкаясь ими вперёд, массируя простату. Почувствовав, как Чуя напрягся и задрожал всем телом, Дазай ускорил движения и принялся заглатывать ещё быстрее и глубже. С криком Чуя толкнулся в рот альфы, а тот, почувствовав солоноватый привкус спермы, задвигал рукой быстрее, проникая в разгорячённый анус омеги пальцами всё дальше. Накахара расслабленно откинулся на подушки, а Дазай покинул его тело, выпустив изо рта член и, как в прошлый раз, вытер губы рукой. Молча обтерев Чую влажными салфетками, Осаму привёл его одежду в порядок.
— Я, наверное, пойду, — произнёс он и, чмокнув Чую в губы, направился к выходу.
— Подожди, — неожиданно громко разорвал тишину голос Накахары, а затем он добавил уже тише: — Не уходи.
— Ты правда хочешь, чтобы я остался? — спросил Осаму, оборачиваясь к возлюбленному и глядя в ясные, голубые глаза.
— Да. Я хочу, чтобы ты остался. К тому же, ты мне массаж обещал, — быстро добавил он.
— Ну хорошо, — сказал Дазай, подходя к постели и снова стягивая с Чуи нижнее бельё.
Слегка повернув Накахару на бок, Осаму принялся разминать пальцами шишки на его левой ягодице, а затем и на правой, при этом Чуя иногда морщился и кривился от боли. А когда Дазай закончил с массажем и натянул на Чую нижнее бельё, тот лёг на спину, а потом его левая рука потянулась к паху Дазая, тот уже переоделся из больничной унифоры в свою одежду, и Чуя не смог справиться одной рукой с пряжкой от ремня на его брюках, однако принялся оглаживать твёрдый, словно каменный член через ткань. Изнывающий от желания альфа не смог сдержать стона, а Чуя обхватил его стояк, сжимая в своей ладони.
— Что ты делаешь? — простонал Осаму, глядя на Чую через полуприкрытые веки.
— Я тоже хочу доставить тебе удовольствие, — проговорил тот.
Осаму расстегнул ширинку и приспустил вниз боксёры, подойдя к кровати ближе, а Чуя тут же обхватил рукой его возбуждённую плоть и задвигал ею вдоль ствола, то оглаживая пальцами головку, то надавливая на неё чуть сильнее. Осаму поглядывал на Накахару из-под длинных, тёмных ресниц, слегка прикрыв от удовольствия глаза и постанывал, толкаясь в руку партнёра. Чуя ускорил движения, сжимая в ладони член всё сильнее, а Дазай хрипло постанывал, чувствуя, что уже на пределе, так как возбуждение достигло критической точки. Рука Накахары увлажнилась от чужого семени, а уши ласкали громкие стоны возлюбленного, с которыми тот кончил в его ладонь.
Воспользовавшись влажными салфетками, Осаму вытер следы спермы со своего органа, а также с руки Накахары и стёр несколько капелек с простыни, которые попали на неё во время оргазма.
Надев трусы и застегнув брюки, Дазай с лукавой улыбкой посмотрел в голубые озёра, присаживаясь на кровать рядом с Чуей и произнеся:
— Я так понимаю, твои действия означают, что ты меня простил?
Осаму провёл пальцами по нижней губе Чуи, склоняясь к нему и оставляя на ней лёгкий поцелуй.
— Правильно понимаешь, — вздохнув, произнёс Чуя. — Но предупреждаю: это в первый и в последний раз. Если ты снова мне изменишь, прощения не жди.
— Понял, принял, — улыбнулся Осаму и прилёг рядом с Чуей, положив голову на его левое плечо. — Не больно? — спросил он, хотя и так знал, что при аварии левая сторона у возлюбленного почти не пострадала.
— Нет, — ответил тот, а потом добавил: — И всё-таки ты такая сволочь!
— Почему? — спросил Осаму, невинно посмотрев Чуе в глаза.
— Ты ещё спрашиваешь?
— Ну да. Я знаю, что виноват перед тобой. Но если ты меня простил, значит, больше не злишься из-за измены?
— Злюсь. И всегда буду злиться. Я не смогу об этом забыть, понимаешь? — Накахара посмотрел в карие омуты, а затем положил правую руку на голову Осаму.
— Понимаю, наверное, — проговорил тот и потёрся о ладонь Чуи, как довольный кот.
— Ты настырный чёртов ублюдок! — неожиданно выпалил Чуя, при этом сжав волосы Осаму в руке, и слегка оттянул его голову назад, пристально глядя в карие глаза. — Ты добился моего прощения, но хочу тебя предупредить, что если ты мне снова изменишь, я тебя не просто никогда не прощу, я тебя пристрелю. Тем более, что ствол у меня есть. Так что хорошо подумай, прежде чем посмотреть на какого-нибудь омегу кроме меня.
— Я не собираюсь тебе изменять, Чуя. Я знаю, что уже говорил тебе об этом и не выполнил своего обещания. Но такого больше никогда не повторится, поверь. Потому что ты мне слишком дорог. За те полтора месяца, что мы с тобой были вместе в доме моего отца, я понял, что ты самый близкий и родной для меня человек. Я никогда и ни к кому не испытывал таких сильных чувств, как к тебе. Ты — моя единственная любовь.
Осаму посмотрел в глаза Чуи, и тот отпустил его волосы, а он положил руку на его грудь, поглаживая её пальцами.
— Я тоже очень сильно тебя люблю. Потому и нашёл в себе силы простить. Ведь без тебя жизнь совершенно не имеет смысла.
— Мори не собирается подавать на развод? — спросил Осаму.
— Я не знаю, — ответил Чуя, — но если нет, то я сам подам, как только выйду отсюда. У нас был заключён брачный контракт, по которому я ни на что не претендую в случае развода, да и если бы не он, я бы не стал претендовать, поэтому, думаю, нас разведут быстро, ведь делить нам нечего и общих детей, к счастью, нет.
— Ты выйдешь за меня? — неожиданно спросил Осаму.
Чуя посмотрел в глаза цвета виски, будто желая прочесть в них искренность слов возлюбленного, и тихо произнёс:
— Да.
Дазай лёг немного выше, так, чтобы его губы оказались напротив губ любимого, и прошептал:
— Я люблю тебя.
Уста альфы и омеги встретились и слились в долгом, нежном поцелуе, а затем Чуя разорвал его, проговорив:
— Хватит, не хочу снова возбудиться.
— Почему же? Я легко смогу тебя удовлетворить.
— Я знаю, но я хочу большего. Мы так давно не были близки по-настоящему.
— Да, я тоже этого очень хочу, но пока твои рёбра не срастутся, тебе нельзя этим заниматься. Да и вряд ли ты почувствуешь что-то кроме боли.
— Знаю. Мне даже дышать было больно в первые дни, после того, как пришёл в себя. Сейчас уже легче, если не двигаюсь, а ещё эта чёртова нога, я уж про голову молчу.
— Бедный мой Чуя, — тихо произнёс Осаму, целуя парня в щёку и притягивая к себе. — Я даже не представляю, какую боль ты испытал и до сих пор испытываешь. Хорошо хоть швы уже сняли на животе и груди и дренаж убрали.
— Это тоже, кстати, было больно, — проговорил Накахара. — Наверное, шрамы остались.
Дазай немного привстал и обнажил грудь и живот парня. Какое-то время, он молча изучал его тело, а затем произнёс:
— Не переживай. Тебе наложили косметические швы. Шрамов уже сейчас почти не заметно, а со временем они исчезнут полностью, так что, на пляже можешь не комплексовать.
— Да я и не комплексовал бы. Так, к слову пришлось.
Дазай снова положил голову на плечо Чуи, а тот зарылся пальцами в каштановые волосы.
— А давай погуляем, — вдруг предложил Чуя.
Осаму посмотрел на него с небольшой долей удивления:
— Ты же не хотел утром.
— Да. Мне была отвратительна сама мысль о том, чтобы сесть в инвалидную коляску, но на самом деле мне понравилась прогулка.
— Ладно, — произнёс Осаму, вставая. — Схожу за креслом.
Минут через десять Дазай вернулся к Чуе, вкатив в палату кресло-каталку. Подняв возлюбленного на руки, он посадил его в него и накрыл пледом, после чего выкатил из комнаты.
Немного прогулявшись с Накахарой по аллее, вдыхая вечернюю прохладу после дождя, Осаму остановился возле скамейки и присел на неё, подкатив Чую к себе ближе, после чего уткнулся носом в его левое плечо.
— Ты снова пахнешь, как прежде, — произнёс тот, втягивая в себя воздух, к чему-то принюхиваясь.
— В смысле? — спросил Дазай. От слов Чуи сердце в груди беспокойно забилось: Накахара почувствовал от него запах другого альфы. Дазай остался внешне невозмутим и надеялся лишь на то, что Чуя не догадается с чем это было связано.
— Когда я пришёл в себя, и когда ты находился от меня слишком близко, в первые несколько дней, я чувствовал от тебя какой-то другой запах. А потом ты меня поцеловал, и в тот момент он ощущался сильнее. Если бы я не видел тебя перед собой, то подумал бы, что это не ты, а кто-то другой.
— Что за глупости, Чуя? — усмехнулся Осаму.
— Это не глупости. У каждого альфы свой специфический аромат, а мы омеги очень чувствительны к нему. Конечно, запах может перебивать парфюм или гель для душа, но гель для душа выветривается быстро, да и парфюм — со временем, а специфический запах тела альфы остаётся и его невозможно спутать с чем-то другим. Скажи мне, Дазай, что это было и почему твой запах был иным?
— Понятия не имею, — соврал тот. — Здесь в Токио я приобрёл новый парфюм и гель для душа. Наверное, всё дело в них или в препаратах, которые тебе кололи изначально, и капельнице, всё это могло повлиять на твоё обоняние.
— Может быть, — не стал спорить Чуя. — Я даже подумал, что ты чем-то болен. Мори рассказывал как-то, что запах у альфы может измениться, если тот чем-то болеет, а ещё он может меняться из-за меток. Но только, если метку оставляет другой альфа, от метки омеги запах почти не меняется. Эффект временный, проходит, когда след от зубов исчезает, в том и отличие меток истинных. Запах от них остаётся на всю жизнь и ощущается сильнее, особенно, если истинные рядом.
— Так может всё дело в тебе и метке, которую ты мне оставил? Мы же истинные.
— Нет. Я помню твой запах после того, как поставил тебе метку и после того, как появился символ. К тому же, сейчас ты снова пахнешь, как тогда. Это точно не из-за моей метки.
— Не знаю, — Дазай пожал плечами. — Я ничего не чувствую. Да и откуда тебе всё это известно? — спросил Осаму.
— После того, как Мори меня укусил, а потом я поставил тебе метку, то многое узнал о них из интернета. Хотелось убедиться в признаках и в правдивости того, что символ останется на теле твоей истинной пары.
— Вот как? — произнёс альфа, а затем добавил: — Но ты же не думаешь, что я...
— Конечно нет! Я знаю, что ты настоящий, истинный альфа и никогда бы не лёг под другого альфу. Наверное, действительно всё дело в геле для душа или парфюме, а может, и препаратах. Хотя у меня есть ещё один вопрос, — добавил Чуя.
— Какой? — с замиранием сердца, спросил Дазай.
— Бинты. Что за новый кинк на бинты у тебя появился? Зачем ты обмотался ими, как мумия?
— Ну какой кинк, Чуя? Я тебе не изменяю.
— Тогда что это? Зачем они тебе?
— Не знаю, — Дазай снова пожал плечами, сделав беспечный вид, хотя он давно ожидал этого вопроса, и ответ был заготовлен.
— Покажи, что под ними, — попросил Чуя.
— Не нужно, — проговорил Осаму, но Чуя сам взял его руку в свои и принялся разматывать один из бинтов на правом предплечье. Дазай не сопротивлялся: синяки почти сошли, а укусы уже зажили, да и на улице было достаточно темно, чтобы Чуя их не заметил, однако, когда Накахара размотал бинт, он непроизвольно вздрогнул, увидев на руках Осаму с внутренней стороны, покрывшиеся коричневой коркой, заживающие порезы. Дазай нанёс их намеренно, травмировав кожу вдоль вен. Мысли о Фёдоре и том времени, которое он с ним провёл, сводили с ума. Его целью не являлось самоубийство, он лишь хотел ощутить боль. Для чего? Он и сам точно не знал. Может быть, хотел наказать себя? Ему казалось, что боль отрезвляет, и с каждым порезом отвращение к себе становится меньше. Однако, неожиданно увлёкшись, Осаму нанёс себе раны гораздо более глубокие, чем планировал изначально. Вид, вытекающей из порезов струйками крови, образующей на полу тёмно-красные лужицы, завораживал, и даже боль не приводила его в чувства. Глядя на то, как кровь вытекает из тела, Дазай отстранённо думал о Достоевском, так, будто бы всё происходящее его не касалось, а в какой-то момент захотелось довести дело до конца, чтобы забыть обо всём произошедшем на той проклятой минке раз и навсегда. А потом у Осаму начала кружиться голова, и лишь тогда он пришёл в себя, быстро наложив повязки. Кровь удалось остановить не сразу: бинты моментально пропитались ею насквозь, но усилия Дазая не пропали даром, и зашивать раны не пришлось, хотя он думал о том, чтобы сделать это. Мысли о Чуе, промелькнувшие в тот момент, когда он начал чувствовать слабость, вернули его в реальность. Именно по этой причине он остановил кровотечение, решив продолжать бороться за свою любовь. Теперь же он позволил Чуе заглянуть под бинты, поскольку знал, что тот не отстанет, хотя и понимал, что увиденное может его расстроить.
— Что это? — спросил Накахара, а Дазай поспешил отдёрнуть руку и принялся наматывать бинты обратно. — Ты вены резал?
Дазай не ответил, а Чуя спросил:
— Почему?
— Захотелось, — буркнул Осаму. — Давай не будем об этом.
— Что значит «не будем»?! — повысил голос Чуя. — Нет, мы будем. И я жду объяснений.
— Да что объяснять? Сам всё увидел. Зачем лишние слова?
— Ты правда хотел умереть? — более тихо проговорил Накахара. — Почему?
— Значит, были причины. Я не хочу обсуждать эту тему. Ясно? Забудем — это значит забудем.
— А я сказал — не забудем, — медленно, но громко произнёс Накахара. — Ты клянёшься мне в любви, молишь о прощении, говоришь, что хочешь, чтобы мы стали настоящей семьёй, а сам пытаешься в перерывах между этим себя убить? Я тебя не понимаю, Дазай.
— Я не могу тебе ничего объяснить, не знаю, что это было. Накатило как-то неожиданно. Но не переживай, такого больше не повторится.
— А могу ли я тебе верить? Вдруг на тебя снова накатит?
— Не накатит. В тот момент, когда это произошло, у меня почти не было надежды на то, что ты меня простишь, на душе было совсем паршиво, вот и поддался искушению.
— Врёшь. Ты всё время был слишком самоуверен. Думаю, что ты не сомневался ни минуты в том, что добьёшься моего прощения и целенаправленно к этому шёл. Причина в чем-то другом.
— Ну что ты хочешь от меня услышать? Я поддался слабости под воздействием алкоголя. Это всё, что я могу тебе сказать.
— Ладно, сделаю вид, что поверил. Всё равно от тебя не добьёшься правды.
— Единственная правда которая существует — это моя к тебе любовь. Ты должен мне верить. Ты смысл моей жизни, и если будешь рядом, у меня не будет причин делать что-то подобное.
Накахара тяжело вздохнул и взял руку Дазая в свою ладонь, поглаживая её пальцами.
— Как сложно с тобой, однако, — пробормотал он, затем спросил: — Болит?
— Терпимо, — ответил Осаму и подкатив коляску к себе ближе, положил голову на плечо Чуе, прошептав: — Всё это ерунда. Мы всё преодолеем, если будем вместе.
Чуть позже Осаму поднялся со скамейки, и они с Чуей гуляли по аллее ещё около часа. Затем Дазай отвёз возлюбленного в палату, сказав, что не хочет, чтобы тот пропустил ужин.
— Я, наверное, всё же пойду, — произнёс он, целуя Чую на прощание в губы. — Завтра снова на дежурство, так что скоро увидимся.
— Ты только глупостей больше не делай, — проговорил Накахара, дотрагиваясь пальцами левой руки до правой ладони Осаму.
— Не волнуйся, всё будет нормально, — пообещал тот и покинул палату.
Придя домой, Осаму поужинал и лёг спать, а утром отправился на работу. День прошёл примерно так же, как и вчера. Дазай дважды гулял с Чуей на улице, они несколько раз целовались, лежали рядом в постели, удовлетворяли друг друга доступными способами, а вечером ему позвонил Достоевский. Дазай находился у Чуи в палате, однако, чтобы не вызывать лишний раз подозрений у возлюбленного, уединяться для разговора не стал. Лишь подошёл к окну.
— Что-то случилось? — спросил Достоевский. — Николай сказал, что ты звонил и срочно требовал мой номер телефона, — Фёдор усмехнулся. — А может быть, Дазай-кун, ты просто по мне соскучился?
— Тебе удалось что-то нарыть на моего отца? — задал вопрос Осаму, не обратив внимания на последние слова Фёдора.
— Есть кое-что интересное. А что за срочность такая?
— Твои люди сработали не слишком чисто при поиске информации. Он знает о том, что это ты искал её по моей просьбе.
— Вот как? Меня это даже не удивляет. Учитывая то, что я узнал.
— Так что ты узнал? Мне нужна эта информация, как можно быстрее.
— Хах, — снова усмехнулся Достоевский. — Ты же знаешь, что я сейчас в Париже. Придётся подождать моего возвращения.
— Скинь мне по электронке то, что у тебя на него есть.
— Не думаю, что это хорошая идея. Я должен лично с тобой поговорить об этом. Электронная почта для этой цели не подойдёт.
— Почему? Что ты выяснил?
— Я же сказал: при встрече.
— Хотя бы в двух словах, Фёдор, — настаивал Осаму.
— Нет. Это не телефонный разговор. Я не хочу, чтобы ты наделал каких-нибудь глупостей. Я вернусь недели через две. Тогда и поговорим.
— Глупостей? Каких ещё глупостей? О чём ты?
В трубке послышался тяжёлый вздох, затем Фёдор сказал:
— Я объясню тебе всё при встрече.
Зная Достоевского, Дазай понимал, что спорить с ним бесполезно, поэтому, выдержав паузу, произнёс:
— Пока что отзови своих людей, если они всё ещё задействованы в этом деле. Я должен знать, что ты нашёл, а потом уже решу, что делать.
— Он тебе угрожал?
— Не важно. Просто сделай, как я прошу.
— Хорошо, договорились. Но хочу тебя предупредить, что если он знает о твоём участии во всём этом, тебе стоит поберечься. Ему есть что скрывать, — Достоевский помедлил, затем добавил: — Ты его сын и, возможно, он тебя не тронет, но всё же... Дазай, будь осторожен.
— Да, я в курсе.
— Ладно, давай, пока. Я позвоню.
— Пока, — проговорил Дазай и сбросил вызов.
— Кто это был? — спросил Чуя, приподнимаясь на локтях и принимая сидячее положение.
Дазай ничего не ответил, задумчиво глядя в окно, а Чуя окликнул его довольно громко:
— Эй, Дазай, ты меня слышишь?!
— Что? — отрешённо бросил Осаму, всё же разворачиваясь к Чуе.
— С кем ты разговаривал?
— С Фёдором.
— И что он сказал?
— Что нашёл на Мори кое-что интересное, а мне стоит поберечься.
— Но ты это и так уже понял. Верно?
— Конечно. Фёдор не стал ничего объяснять по телефону. Придётся ждать его возвращения.
— Ну ладно, подождём, в чём проблема?
— Да нет, ни в чём.
Дазай подошёл к постели Чуи и присел на край, поглаживая его руку и нежно целуя в губы. Пробыв у Накахары ещё два часа, Осаму покинул территорию больницы.