Часть 18
Минут через двадцать Дазай подъехал к неказистой минке на окраине города и позвонил в дверь. Вскоре ему открыл светловолосый мужчина высокого роста.
— Рад тебя видеть, Дазай, — с улыбкой произнёс он. — Давно ты не появлялся в нашей обители.
— Я тоже рад тебя видеть, Николай, — вернув тому улыбку, произнёс Осаму.
— Врёшь, — продолжая улыбаться, проронил Гоголь.
— У себя? — спросил Дазай, не обратив на реплику блондина внимания.
— Он тебя уже заждался, — последовал ответ.
— Не сомневаюсь, — буркнул Осаму, направляясь к кабинету Фёдора.
Открыв дверь, он вошёл внутрь, окинув взглядом достаточно простую обстановку комнаты. За столом, на котором стоял ноутбук, сидел симпатичный брюнет, на вид ему можно было дать как двадцать пять, так и тридцать пять лет.
— Всё ещё не купил себе приличного жилья? — вместо приветствия спросил Дазай.
— Маскировка, — ответил тот, вставая из-за стола и подходя к Дазаю. — Не хочу привлекать к себе лишнего внимания. Давно не виделись, Дазай.
— Что есть, то есть, — сказал Осаму, а про себя подумал: «Ещё бы столько же не видеться».
— Итак, у тебя, как я понимаю, финансовые проблемы?
— Верно понимаешь.
— Интересно, куда ты вляпался, если тебе понадобилась такая сумма?
— Позволь, я не буду отвечать на этот вопрос.
— Что ж, можешь не отвечать. Мне в принципе без разницы. Я вот только думаю: стоишь ли ты таких денег?
— Решать тебе, — Осаму посмотрел в фиолетовые глаза, а Фёдор усмехнулся.
— Было время, когда я, не задумываясь, дал бы тебе и больше, ты тогда был года на три моложе.
— Хочешь сказать, что за три года я сильно изменился внешне и потерял в цене? — Дазай тоже усмехнулся.
— Да нет, — ответил Фёдор, хитро улыбаясь в ответ. — Но с того времени много воды утекло, к тому же, ты покинул организацию, то есть предал меня.
— Предательство тут не при чём, — возразил Дазай. — Да и организацией в то время вашу банду можно было назвать с большой натяжкой. О ваших делах ведь никто не узнал, по крайней мере от меня. А ушёл я по личным причинам.
— Каким же? Позволь полюбопытствовать, — с деланным удивлением осведомился Достоевский.
— А то ты не знаешь? — спросил Осаму.
— Не знаю. Для меня твой уход стал сюрпризом.
— Да ладно! Всё ты понимаешь, Фёдор. Мне известно о твоих наклонностях, но о них известно не только мне, но и всем остальным, а когда ты начал делать грязные намёки в мою сторону, пытаясь меня спровоцировать, и за моей спиной начали шептаться о нас, я решил покинуть токсичную обстановку, в которой чувствовал себя не комфортно. Только и всего.
— Хах, — усмехнулся Фёдор. — Так и знал, что причина в этом. Но теперь ты пришёл ко мне сам. Заметь, я тебя не звал.
— Да, потому что мне срочно нужны деньги, — ответил Дазай.
— Почему у отца не попросишь? — поинтересовался Достоевский, сверля Осаму взглядом холодных фиолетовых глаз.
— Он не даст. Так сложились обстоятельства, — проговорил Дазай.
Фёдор снова усмехнулся, окидывая его оценивающим взглядом.
— А ты всё-таки изменился, похорошел и возмужал. Что ж, я тебе уже говорил по телефону, что готов дать деньги, но мне кое-что нужно взамен.
— Я рассчитывал одолжить у тебя денег.
— Ты же знаешь, что я не даю в долг.
— Я готов отработать. Хочешь, буду бесплатно вкалывать на тебя хоть год, хоть два? Я согласен выполнять любую самую грязную работу и не боюсь замарать руки кровью.
Достоевский ответил не сразу. Он обошёл Осаму со всех сторон, пожирая каждый миллиметр его тела жадным взглядом, а затем остановился перед ним, выставив руку, зажатую в кулак перед собой, по одному разгибая пальцы на ней.
— Три? — переспросил Дазай и про себя вздохнул с облегчением, он и не надеялся на то, что Фёдор поведётся, а был уверен, что он потребует от него нечто иное, что-то более мерзкое и даже противоестественное. — Три года?
Достоевский покачал головой, и в животе Осаму что-то болезненно сжалось, он прекрасно понимал, что это значит.
— Ну что ты? — с улыбкой произнёс Фёдор. — За кого ты меня принимаешь? Я же не какой-нибудь изверг, чтобы пользовать тебя за десять лямов целых три года. Три дня.
— Три дня, — на автомате повторил Дазай.
— Да. Три дня и три ночи со мной. Думаю, объяснять тебе в какой роли ты будешь, излишне?
— Да уж, не стоит. Всё и так более чем понятно, — пробормотал Дазай и внутренне сжался от отвращения.
— Ну так что, согласен? — спросил Фёдор, подходя к Осаму ближе, склоняясь к его шее и к чему-то принюхиваясь, затем расстегнул несколько верхних пуговиц на его рубашке. Заметив красивый символ у него на шее, Достоевский хмыкнул, но ничего не сказал, выжидающе глядя на Осаму.
— Помнится, ты когда-то говорил, что у меня талант к убийствам и развязыванию языков, — медленно проговорил Дазай, глядя в холодные глаза, — а также восхищался моим генеральным умом и умением разрабатывать отличные стратегии, которые, в своё время, послужили на благо твоей организации. Ты также часто говорил, что если мы и дальше будем работать вместе, то наш совместный труд очень скоро приведёт организацию к процветанию. Я могу принести ей и тебе гораздо больше пользы, работая на тебя, как прежде. Неужели ты готов променять всё это на какие-то три дня и три ночи плотских утех, Фёдор, и всё, что ты хочешь — это лишь использовать меня в качестве шлюхи?
— Три года — большой срок, Дазай-кун, — задумчиво произнёс Достоевский. — Многое изменилось с тех пор, но с твоим уходом организация не перестала существовать. Мы двигались вперёд и достигли своих краткосрочных целей, хотя долгосрочные ещё впереди. Незаменимых людей не бывает, и, как видишь, мы справились без тебя. Ты ведь и сам всегда знал, как я к тебе отношусь, и чего я хочу от тебя на самом деле, ты не глуп, Дазай-кун, потому и ушёл. Но все эти годы я вспоминал о тебе практически ежедневно, и моя жажда обладать тобой лишь росла день ото дня. А сейчас, когда ты сам ко мне пришёл, думаешь, я упущу такой уникальный шанс? Я трахну тебя, и ты ляжешь под меня по доброй воле. Иной сделки не будет, Дазай-кун. Так что скажешь, согласен?
— Да, — ответил тот, внутренне содрогнувшись. Принимая мерзкое предложение Достоевского, Осаму ни секунды не сомневался в своём решении, так как намеревался спасти Чую и своего ребёнка любой ценой. — Четыре миллиона мне нужны сейчас.
— Ты их получишь, но прежде я хочу предупредить о том, что тебя ожидает в эти три дня и три ночи, чтобы потом не было каких-то недопониманий или обид. Мы заключим с тобой честную сделку, условия которой будут устраивать нас обоих.
— А что так? Боишься меня обидеть? — Дазай насмешливо улыбнулся.
— Не хочу, чтобы ты держал на меня зла. Я ведь хорошо тебя знаю, Дазай, поэтому сделка должна быть честной, а условия прозрачны, и без всякого обмана.
— Я тебя слушаю.
Достоевский снова обошёл Осаму и остановился сзади него, проводя пальцами по его шее, склоняясь к ней и шепча, обдавая её горячим дыханием, отчего Осаму невольно напрягся:
— Я хочу, чтобы ты знал, Дазай, что после этих трёх дней и ночей, проведенных со мной, твой мир уже никогда не будет прежним, — голос Фёдора стал немного громче и глубже, с небольшой хрипотцой, он коснулся пальцами подбородка Осаму, очерчивая его по линии, продолжая говорить: — Для своенравного альфы, привыкшего доминировать, оказаться в такой роли может быть слишком унизительно и даже неприемлемо, и пусть никто никогда об этом не узнает, ты будешь знать, и это будет грызть тебя изнутри, разъедая душу, словно кислотой. Это может сломить тебя, потому что ты сам не простишь себя за то, что поддался, за то, что пошёл на поводу у обстоятельств.
Дазай стоял молча, прикрыв глаза, он был напряжён и натянут, как струна, а когда Фёдор вновь провёл пальцами по его шее, нежно лаская кожу, и слегка коснулся её губами, по телу Осаму непроизвольно табуном пробежали мурашки. Перспективы, которые рисовал перед ним Достоевский, были не радужными, но Дазай уже принял решение и знал, что отступать ему некуда.
— Должен предупредить тебя, — продолжал Фёдор, — что я отнюдь не нежный любовник. Хотя иногда могу себе что-то такое позволить в прелюдиях, но я люблю грубый секс и всё, что ему сопутствует, по-другому я просто не могу получить удовольствие. Я люблю доминировать и подчинять и не каких-нибудь хрупких омег, а именно альф: сильных, смелых, опасных, таких, как ты или таких, как я, ведь разница между нами невелика, ты просто моложе. Только с таким партнёром я могу получить полноценное удовлетворение, как сексуальное, так и моральное. Я надеюсь, теперь ты понимаешь, на что идёшь?
— Извращенец, — пробормотал Дазай, на что Фёдор лишь усмехнулся, сказав:
— Возможно, но я ещё в юности понял, что к омегам меня не влечёт, да и не могут они меня удовлетворить в достаточной степени, даже если оттрахать их очень жёстко. Всё дело в том, что во время сцепки омега очень сильно зажимает тебя, и ты практически не можешь двигаться, хотя большинство альф и омег получают удовольствие именно от этого, но не я. Альфа тебя не зажимает так сильно, хотя сцепка тоже происходит, но, скорее, из-за узла, а возможность двигаться остаётся, пусть и с трудом. Это просто нереальный кайф, ты даже представить себе не можешь насколько это приятно. Ну, скоро ты сам всё поймёшь. Вероятнее всего, тебе будет больно, но по большому счёту, мне плевать от чего подо мной стонет альфа от кайфа или от боли. Ну что, Дазай-кун, ещё не передумал?
— Я надеюсь без всяких извращений, типа плёток, связывания и прочих БДСМских штучек? — спросил Осаму.
— Без них, хотя, если хочешь, можно это устроить.
— Нет уж, спасибо, обойдёмся без садо-мазо. Я согласен, но у меня будет ещё одно условие, помимо денег.
— Хм, какое же?
— Мне нужна вся информация о моём отце от его рождения, до сегодняшнего дня: все его родственники, все его связи, особенно с криминальными личностями. Сам я буду долго её искать, к тому же мне нужно находиться в Токио.
— Без проблем, это легко устроить.
— Можно вопрос Фёдор-кун? — произнёс Дазай.
— Можно, — проронил тот и добавил: — Только давай без этих ваших суффиксов «кун», «сан» и так далее. Ты же знаешь, что мне такие обращения не нравятся, по отношению к моему имени.
Достоевский снова обошёл Дазая и, встав напротив него, вопросительно посмотрел в карие глаза.
— Конечно, — кивнул Осаму.
— Так что за вопрос?
— А как же Николай? Он не будет против?
Фёдор усмехнулся, взяв Дазая за руку, разворачивая её ладонью вверх и водя по ней пальцами. Осаму хотелось отдёрнуть руку, но он сдержался, ожидая ответа.
— Николай давно привык и не обращает внимания на мои маленькие шалости.
— Что ж, раз мы всё обговорили, считаю, что можно перейти к выполнению условий сделки, — сказал Осаму, извлекая из кармана свой телефон.
— Как скажешь, Дазай-кун, — Фёдор отпустил руку Осаму и, подойдя к столу, взял свой мобильный. — Диктуй номер карты.
— Я лучше перешлю СМСкой, — сказал он, на что Достоевский кивнул.
Минуту спустя Фёдор перевёл на номер карты, пересланный ему Дазаем, четыре миллиона йен и проронил:
— Готово.
Осаму позвонил врачу, с которым недавно разговаривал, и удостоверился в том, что деньги получены.
— Порядок? — спросил Достоевский.
— Да, — ответил Дазай, затем добавил: — Что теперь? Трахнешь меня прямо здесь?
— Возможно, — проронил тот и извлёк из стола баночку лубриканта. Передав её Осаму, он произнёс: — Растяни себя, иначе будет больно, а я пока улажу один вопрос с Николаем.
Достоевский развернулся и вышел из кабинета, прикрыв за собой дверь, а Осаму выругался и плюхнулся на диван. Набрав номер Эдогавы Рампо, он сообщил, что ему придётся задержаться в Йокогаме на несколько дней и хотя тот явно был не в восторге от этого, всё же сказал, что готов подождать до пятницы.
Дазай повертел в руках баночку лубриканта, которую ему дал Фёдор, критически оглядывая её со всех сторон, затем открыл и понюхал содержимое. Пахло приятно, но всё же Осаму не смог себя пересилить и заставить воспользоваться смазкой по назначению. Бросив её на диван, Дазай откинулся на его спинку, заложив руки за голову, в ожидании часа расплаты за спасение жизни любимого человека.
Пару минут спустя Осаму различил приглушённые голоса, доносившиеся из-за двери и, подойдя к ней, приложил ухо, прислушиваясь:
— Надо же, как вовремя они приехали! — донёсся голос Николая откуда-то из гостиной. — И когда ты об этом узнал?
— Мне только что позвонили, — ответил ему Достоевский. — Тебе нужно вылетать немедленно.
— Как же вовремя! И как раз в тот момент, когда сюда приехал Дазай-кун. Ты за дурака меня держишь, Фёдор?
— Не понимаю, что ты хочешь этим сказать, Николай?
— Всё ты прекрасно понимаешь. Думаешь, я не замечал, как ты слюной захлёбывался, глядя на него каждый раз при встрече? Только поверить не могу, что он согласился лечь под тебя. Я был о нём лучшего мнения.
— Ну с чего у тебя такие мысли, Николай? Никто ни под кого ложиться не собирается.
— Ну да, конечно. И Дазай сегодня приехал сюда случайно: просто мимо проезжал, решил заглянуть к нам на огонёк, и то, что через полчаса после этого ты меня в командировку отправляешь к чёрту на рога, это тоже совпадение. Думаешь, я не понимаю, что здесь произойдёт, едва за мной захлопнется дверь этого дома?
— А если и так, — холодно произнёс Достоевский, — то, что?
— Какая же ты мразь, — зло прошипел Гоголь.
— Я не понимаю, почему ты так реагируешь, Николай? Тебе прекрасно известно, что я тебя люблю, но, к сожалению, одним борщом сыт не будешь, нужно и супчика похлебать, а иногда хочется чего-нибудь более острого и пикантного. Ты же всегда относился к моим небольшим шалостям с пониманием, что изменилось?
— Меняешься ты, когда он рядом. И мне это совсем не нравится.
— Ты ревнуешь, меня к Дазаю, что ли? — Достоевский усмехнулся. — Право, не стоит. Я люблю только тебя, а он лишь так, небольшое увлечение. Я никогда тебя не брошу ни ради него, ни ради кого-то другого.
— Да пошёл ты! — зло прошипел Николай, послышались удаляющиеся шаги, а минут через десять хлопнула входная дверь, зарокотал двигатель, а вскоре всё стихло.