Увертюра с привкусом ледяной воды
Дверь 208 квартиры захлопнулась с оглушительным стуком. Случайный свидетель, светло-серый коврик с надписью "Welcome Home", наблюдал за тем, как напуганный мальчик пытается подобрать слова, глотая собственные слёзы и захлёбываясь соплями.
Отец только что вышвырнул его за порог. Схватил за шкирку, как хватают бездомных грязных шавок, и выбросил вместе с школьным дневником. Среди пятёрок и аккуратно выведенных учителем "Отл." в нём стояла скромная четвёрка напротив немецкого языка. Её поставили неохотно, синей пастой, как будто боялись помахать красной тряпкой перед разъярённым быком, отправившим в больницу не один десяток тореадоров. Но забыли о том, что быки не различают цвета.
– Прости меня, пап! Я исправлю четвёрку и больше никогда-никогда не подведу! Честно! – почти кричал Илья, безуспешно бросаясь на дверь. Ответом были суетливые шаги матери и ворчание отца. Наверное, он снова говорил ей что-то вроде: "Он должен отвечать за свои поступки. Если сейчас спустить ему с рук плохую оценку, потом придётся мириться с тем, что наш сын вырастет каким-нибудь... дворником! Я ведь забочусь о нём и хочу как лучше. Ну, переночует он в подъезде, что с ним там станется? Ума, может, наберётся".
***
Илья никогда прежде не оказывался в такой ситуации. Его лишали компьютера, телефона и приставки за плохую работу с репетитором; его оставляли без карманных денег и отказывались кормить за несоблюдение личного графика; его пугали тем, что перестанут обеспечивать, если он будет подолгу сидеть над домашней работой. Но его ни разу не выставляли из квартиры.
Он предполагал, что будет хуже. Когда Муромов возвращался домой из школы, ноги были ватными, а голова чугунной.
"Отец меня убьёт. Закопает во дворе и не положит даже ветку на могилку," – представлял Илья, рассматривая тротуар под ногами. Мокрый после дождя, он блестел от прибитой пыли, и кроссовки легко пачкались, когда десятиклассник снова неосторожно шлёпал прямо по луже, – "а маме скажет, что так и было, или что сын ему такой не нужен". К горлу ещё тогда подкатил комок.
Дома он сразу подошёл к матери - отец ещё был на работе - и показал дневник. Она посмотрела на сына, поджала губы и тяжело вздохнула. Знала о последствиях наверняка, поэтому побоялась говорить вслух. Илья понял. Забрал дневник, прижал его к груди и пошёл в свою комнату. Хотел написать завещание. Вспомнил, что в этом доме "его ничего нет". Решил написать пост для подписчиков. Долго думал над формулировками, волновался и суетливо проверял из окна, не подъехала ли родительская машина.
Часы показывали без пяти шесть, когда дверь в комнату мальчика распахнулась с тихим скрипом - отец часто смазывал петли, чтобы его появление было неожиданным, но Илья делал всё, чтобы они ржавели поскорее. В комнату осторожно вошла мама, посмотрела на сына красными от слёз глазами и почти шёпотом предложила:
– Илюш, давай мы оценку тебе исправим? Или страницу вырвем? Останешься на неделю или на две без карманных от меня за плохую оценку, а папе ничего не скажем. Давай?
Муромов очень хотел согласиться и крепко обнять мать, но что-то его остановило. Вдруг отец увидит следы вырванной страницы, пересчитает и сверит даты, заметит листок среди бумаг в столе или мусорном ведре, узнает об обмане из нервных выражений их с мамой лиц?
– Не, мам. Я её потом исправлю. Сам. В школе. – стараясь скрыть дрожь в голосе, ответил Илья. Писать прощальный пост расхотелось. Комок в горле стал больше.
– Ладно, – Яна отвернулась и вытерла набежавшие слёзы. Она поддерживала существующие в их семье методы воспитания, но иногда боялась того, на что способен муж, - Тогда собирайся. Через полчаса ты должен быть у репетитора. А когда вернёшься, мы всё обсудим.
***
Муромов сел в метро до дома, честно отсидев с репетитором два часа как на иголках - ему бы позавидовали йоги-индусы - и от контакта "Мама Яна" пришло сообщение. Читать его не хотелось, поэтому йоги-индусы продолжили соревноваться с ним уже на кресле подземной электрички. Стоя на эскалаторе, он понимал, что отец уже дома, и уже в плохом настроении.
Подниматься по лестнице было на удивление просто. Илья убедил себя, что мама обо всём договорилась, и дома его накажут как обычно и будут напоминать об ошибке до выпуска из школы, только и всего. Он недолго постоял перед квартирой, собираясь с мыслями, и вставил ключ в замочную скважину.
Дверь открылась в тот же момент. В прихожей стоял отец. Он смотрел на сына, как смотрел обычно на продавцов безделушек с Невского и попрошаек с Гостинки - с нескрываемым презрением, которым сам же и упивался. Проходя мимо них, он поворачивался к Илье (если он был рядом) и говорил так, чтобы его слышали все окружающие: "Смотри, сын. Вот к чему приводит безразличие к собственной жизни. Ты знаешь, с чего начинается безразличие к собственной жизни?" И Илья, лучше собачки Павлова, отвечал не поднимая глаз: "Безразличие к собственной жизни начинается с пренебрежительного отношения к учёбе и распорядку дня, отец".
Муромов знал, что этот день настанет. Но думал, что это произойдёт после одиннадцатого класса, когда он заберёт заявление с юрфака СПбГУ, куда его отведёт отец, и переподаст документы в ИТМО на геймдизайн.
– Входи.
Мальчик послушно переступил порог и закрыл за собой дверь.
– Дай мне свой телефон немедленно.
Илья засунул руку в карман и вытащил оттуда не только телефон, но и кейс с новенькими наушниками. Михаил Муромов забрал вещи из рук сына и положил их на тумбочку.
– Теперь ключи.
Просьба заставила всё нутро похолодеть и упасть куда-то вниз. В животе заурчало. Кровь прилила к щекам, а ноги затряслись, ожидая следующего указания.
Указанием стал шлепок дневником по лицу. Не успев сообразить, что произошло, школьник оказался на лестничной площадке вместе с виновником его бед. Комок подкатил к нёбному язычку, открыл какой-то вентиль или нажал на клапан, и слёзы брызнули как из крана.
***
Илья сидел на бетонном полу подъезда, обняв колени и думая о том, что ему делать дальше. Он не хотел ни продолжать реветь, ни останавливать поток. Мысли прерывались остаточными всхлипами. Снова стучаться в квартиру не вариант: его просто не будут слушать. Соседей своих он не знает, да и узнать никогда не стремился – старых бабок и дедов ему и в школе хватает. Ночевать в подъезде слишком опасно и холодно. Позвонить друзьям и попроситься на ночёвку тоже не получится – ни телефона, ни друзей.
Выскочившая из соседней коммуналки бабка с ведром воды решила всё за него.
– Пшёл отсюда, наркоман ёбаный! Я щас сына своего позову, он с тобой ща-ас разберётся! Сидит тут, ширяется! Героинщик! Родителей на вас таких нету! Брысь! – Вода в ведре оказалась холодной. Школьник, мокрый и испуганный, вскочил на ноги и собирался сказать, что он в соседней квартире живёт, но бабка продолжала орать, испугавшись, что её перформанс может закончиться неудачно для обоих участников, – Сына-а! Иди сюда! Вызывай ментов! Тут наркоманы оргию устраивают!
Илья стиснул зубы и побежал. На тупую соседку некому было пожаловаться, а сын её - если существует - разбираться бы не стал, как и полиция. Особенно, если их вызовут ночью. Особенно, если на оргию. Особенно, если оргии не будет.
Второпях преодолев два полутёмных пролёта, мальчик толкнул тяжёлую дверь без домофона и оказался на улице. Холодный вечер не оценил импровизированный конкурс мокрых маек, и под промокший бежевый тренч забрался порыв северного ветра. Неприятно. Но если отец не додумался снять с карты деньги, там может хватить на номер в соседнем хостеле! Только как договориться с администратором, если он не помнит даже номера? Хостелы на Петроградке часто оборудуются из бывших коммуналок, и единственной возможностью забронировать номер является звонок или чат с администратором - от домофона такая квартира обычно отключается во избежание ночных форс-мажоров. А может ну его? Лечь на ближайшей лавочке, укрыться плащиком, положить под голову сумку, закрыть глаза и заработать воспаление лёгких? Пусть потом подумают, провожая в последний путь, где ошибку допустили.
В несуществующих наушниках заиграл траурный марш.
Пока Муромов, стоя под парадной, подбирал в голове номер хостела и вспоминал, где поблизости ещё осталась общественная телефонная будка, во двор зашли два человека в серо-синей форме, ватных куртках и фуражках. Мальчик натурально обомлел. "Вызвала-таки, манда старая!" - пронеслось в его голове за секунду перед тем, как тело среагировало самостоятельно. Он побежал в ближайшую подворотню со всей скорости, обегая освещённые фонарями зоны - их, благо, было не очень много.
– Видел? – спросил один из вошедших, повыше и потолще, – Может закладчика спугнули?
Второй, худой и прихрамывающий на левую ногу, только огрызнулся.
– Да чё мне там смотреть? Ссать охота - не могу, – Он похлопал первого по плечу и смягчил тон, – Посторожи тут, чтоб никто не зашёл, а потом посмотрим, чё он там заложил.
***
Дворы Петроградки бывают страшнее любого лабиринта Минотавра. Поворот направо, поворот налево, потом снова направо - и ты почему-то оказываешься там, где никогда раньше не был. Крутишь головой, ищешь, откуда пришёл, но ни одного выхода не видишь. Поднимаешь голову к небу - нате здрасте! - а это колодец. И вход за подъездную дверь спрятался. Из вариантов выхода только ворота, но и от них пароля тоже не знаешь. Может, кнопочка есть? Была бы, если б её школьники года три назад бычками не спалили. Надежда только на поздних автолюбителей, которые их смогут ключом открыть.
Грустный, замёрзший и уставший Муромов уселся на бетонной лестнице, чтобы перевести дух. Хотелось спать, есть, написать грустный пост и долго плакать. И желательно сделать всё по порядку.
– Илья!? – Раздался сбоку не самый желанный и не самый ожидаемый голос, – Ты чё тут забыл?
Траурный марш переключился на тупой кавер Корней из маминого любимого плейлиста "Ты узнаешь её из ты-ся-чи...".
– Не твоё дело, Черных, – огрызнулся Илья не глядя, но быстро одумался – Фил, у тебя телефон с собой? Мне позвонить надо. А я тебе потом домашку дам скатать!
– А своего, чё, нет? – одноклассник подсел к Муромову и открыл контакты, – Только если за домашку. Матери твоей? Потерял ключи от дома и боишься, что в угол поставят?
– Нет! Не надо маме! – Мальчик выхватил телефон из рук Фила и попытался набрать номер. Филу такое отношение не очень понравилось, но спорить он не стал: мало ли, бешенством заразился, пока тут с крысами сидел. Укусит ещё. А если укусит, тогда сделает математику на всю неделю. – Су-ука-а... – Илья обречённо закрыл лицо руками. Гугл сказал, что хостел закрыт уже как полгода после рейда на местную хиппи-коммуну. Плакали его триста двадцать рублей за ночь. Не то чтобы он когда-нибудь туда заходил, но рекламу видел и в пабликах, и на новостной табличке у подъезда.
– Да чё произошло? – Фил взял телефон и посмотрел последний запрос. Почесал репу. Посмотрел на Муромова. Потом снова в Гугл. Логическая цепочка в голове сама собой не появлялась, как это бывает в детективах и триллерах. Придётся словами через рот. – Зачем тебе хостел? Реально ключи потерял? Ну ты даёшь, Муромов! Ты бы ещё билет на поезд купил. В Саранск. К пятиюродной бабке. С кем не бывает? Ну потерял и потерял. Забей и иди домой, не ломай трагедию тут!
– Ты идиот. – Илья устало потёр переносицу, – Ломают, вообще-то, комедию, а трагедию изображают. И вообще... – он представил, что кроме Филлипа на этой улочке не появится больше никто из знакомых, и от жалости к себе снова захотелось плакать, – Меня из дома выгнали.
Фил присвистнул, а без-пяти-минут-бомж, уже вытирая сопли рукавом тренча, посмотрел на него и продолжил:
– Мне ночевать негде.
***
Яна Муромова, пока муж отдыхал в ванной, решила вынести сыну ужин на скорую руку: нарезала бутербродов, налила супа в кружку, чтоб муж не заметил, достала из холодильника маленькую пачку сока. Ложку она решила не брать, чтобы не греметь посудой, тихонько прокралась в коридор и повернула свободной рукой замок. За дверью не было никого, кроме светло-серого коврика "Welcome Home" и промокшего дневника. Сердце сжалось в тревоге.
– Илю-уш? – тихо позвала она. Вдруг он решил остаться между этажей, чтобы не привлекать внимания соседей, – Ты тут?
Немного погодя, женщина вышла в подъезд и огляделась. Никого. Ни шорохов, ни дыхания, ни стука. Что-то пошло не так.
– Яна! – раздалось из квартиры, – Я же просил тебя не потакать ему! Если увижу, что ты вынесла ему поесть...
Мужчина стоял в коридоре, с мокрыми волосами и в подпоясанном бархатном халате. Жена глядела на него из темноты подъезда, восковая и бледная.
– Миш. Его здесь нет.
– Наверняка он подня...
– Миша! – она швырнула приготовленную еду на пол. Осколки кружки и картошка из супа долетели до его ног. – Если с нашим сыном что-то случится... – Яна зашла в квартиру, – Я с тобой развожусь.