По Мотиву Зелёной Книги

Грохот аплодисментов сменился непробиваемой тишиной.

За последние два месяца Сэм неожиданно привык к этому. Он привык после выступлений копошиться за кулисами, собирая то, что музыканты могли забыть. Привык переговариваться с рабочими и почти задаром получать еду.

Привык обмениваться парой фраз с Бальтазаром и обходить стороной Анну, которая, хоть и не была так уж сильно настроена против Сэма, всегда находила свои претензии к нему. Привык заниматься организационными вопросами, днями вести машину, включать музыку и болтать с Новаком ни о чём.

Слушать каждое выступление из-за кулис и наслаждаться их красотой, а после – всегда спрашивать, о чём была та или иная история. И Габриэль с каким-то собственным необъяснимым удовольствием рассказывал о них Сэму.

А ещё он привык слушать игру на рояле после каждого выступления.

Нерешительную, завораживающую. Её никто теперь не подчёркивал и не перебивал саксофоном и виолончелью, она свободно текла вокруг, заполняя собой каждый миллиметр. Она терялась в недрах сознания и позволяла забыть принципы и понятия «личного пространства», вынуждая Сэма раз за разом оставаться незамеченным в темноте слушателем.

Габриэль любил одиночество после выступлений. И Сэм, на удивление, тоже его любил, невольно разделяя эти мгновения с Новаком. А изредка он позволял себе думать, что музыка в такие моменты предназначена только для его ушей.

Сегодня был один из таких дней.

Сэм подобрал с пола галстук, который сбросил с себя Габриэль по завершении выступления, и сунул в специально подготовленный для этого рюкзак.

Однако основную работу он всё равно делал ушами: Сэм прислушивался к каждой ноте, хоть и не знал ни одну. Он часто пытался разгадать историю, которую прятал в ту или иную мелодию Новак, и почти никогда не угадывал, но в этот раз… что-то изменилось.

Сэм замер за кулисами и под гулко бьющееся сердце вслушался не в саму красоту, а в динамичный мотив музыки.

Она вращалась и довольно быстро менялась, не позволяя вниманию концентрироваться на определенном моменте. Вот мелодия замолкала, а вот шла в гораздо более быстром темпе. Она замедлялась, а уже спустя мгновение превращалась в поток грохота, шума и странной… злости.

Сэм не знал, что это за история, и даже представить не мог: его фантазии на это не хватало. Потому он стоял за кулисами и просто слушал, прикрыв глаза.

Может, Габриэль рассказывал о каком-то эпизоде из собственной жизни? Вряд ли: мелодия звучала слишком резко для этого. Тогда, выходит, он описывал что-то определённое? Предмет? Или знакомого ему человека?

Даже если он описывал человека, то это было довольно необычно. Ни в одном образе не могло быть столько красок и насыщенности, как в этом: и злость, и радость, и тишина, и то, чему дать название не получалось, отчего Сэм растерялся и с силой надавил на веки.

«А может, Гейб описывает самого себя?» – пронеслась в голове тревожная мысль, и Сэм распахнул глаза. Весь пазл неожиданно быстро собрался в голове, становясь единым целым: каждый кусочек оказался в нужном месте – вот настолько правильной показалась Сэму эта мысль.

Гейб рассказывал о себе, да. Это до очевидного естественно и от того не менее чарующе, когда творец показывает себя в своём же творении.

Сэм вновь закрыл глаза, больше не пытаясь прочесть произведение. Теперь он им наслаждался.

- Ты думаешь, тебя оттуда не видно, Сэм?

Сэм застыл на месте, не в силах пошевелиться. Музыка, до этого тянувшаяся к самому потолку и растворяющаяся у него, внезапно остановилась и с треском оборвалась, подобно тоненькой ниточке. Пространство окутала неприятная тишина.

Винчестер шагнул вперёд, но тут же споткнулся – не о ковер, а о взгляд Габриэля. Тот сидел, сложив руки на коленях, и наблюдал за Сэмом. А Сэм не знал, куда деться, чувствуя себя довольно неловко.

Всё-таки он предпочёл бы остаться незамеченным наблюдателем, нежели видимым зрителем.

- Я тебя увидел за кулисами уже после второго выступления. Стоишь там такой, ждёшь чего-то. Я сначала думал, что меня ждёшь, чтобы забрать и провести в отель, но ты ускользал, и встречались мы уже в Импале. - Габриэль легко положил руки на клавиши и сыграл какую-то незамысловатую мелодию на низких нотах. – Сперва было непонятно, чего ты хочешь, а после, где-то на третье выступление, я сообразил, что происходит. Тебе это нравится.

Мелодия продолжилась и плавно перетекла и на более высокие ноты, превращаясь в тягучий красивый звук.

- Мне просто нравится слушать пианино, - пробурчал Сэм, отводя взгляд.

- Ясное дело. Не на меня же красивого приходишь смотреть. - Габриэль обернулся и поиграл бровями. Довольный произведённым эффектом, он с улыбкой вернулся к инструменту.

Сэм двинулся вдоль сцены. Краем глаза он подметил разбросанные то тут, то там цветы. Они напоминали собой яркий ковёр, состоящий из гаммы не сочетающихся между собой оттенков. Некоторые бутоны уже были раздавлены, некоторые – лежали нетронутыми.

Винчестер остановился перед особенно красивым из них – ярко-жёлтым тюльпаном с толстым зелёным стеблем. Сэм мог бы подобрать каждый цветок, но остановился на этом, лишь его спасая от участи увядания на холодном полу.

И только через мгновение он заметил, что Гейб с нечитаемым выражением лица смотрел на него.

Пальцы медленно перебирали клавиши, взгляд бегал от тюльпана к лицу Сэма. Габриэль резко повернулся к роялю и завёл красивую и лёгкую мелодию, которой сам же и усмехнулся.

- На самом деле, люди не знают ценности цветов, да и я тоже давно уже её потерял, - промолвил он, внезапно убирая руки с клавиш и погружая сцену в тишину. – Когда-то я дарил цветы моим любимым исполнителям, вкладывая в это всю свою душу и благодарность за их выступление и красоту мелодии. Пытался им даже что-то сказать напоследок. - Гейб улыбнулся чему-то своему, но улыбка довольно быстро угасла. – Теперь на сцене уже я, а тех, кто хоть что-то вкладывает в свои цветы, - единицы. Они не знают их ценности, к сожалению.

- Они выказывают тебе свою признательность не только цветами, если ты не заметил, - бросил в ответ Сэм, прокручивая в руках тюльпан за стебелёк.

- Некоторые швыряют цветы мне на сцену, потому что задолбались стоять в очереди ко мне. Примером – этот тюльпан.

- И всё же. Они тебя любят, - Сэм нахмурился. - По крайней мере, твою музыку.

Гейб лишь неопределённо пожал плечами, возвращая своё внимание к роялю. Но не успел он и прикоснуться к клавишам, как ему протянули сразу три тюльпана: белый, красный и тот самый ярко-жёлтый, словно пропитанный солнцем.

- Я едва успел заскочить в цветочный магазин перед выступлением и, честно сказать, расстроился, когда из трёх купленных тюльпанов потерял один. Думал, подарить тебе в таком случае только белый, но… как видишь, удача меня любит.

Сэм замолк, протягивая цветы Габриэлю, и тот, глядя на них, нерешительно принял букет.

- Всё же смею надеяться, что тыне скинешь их к остальной куче букетов, - пробормотал Сэм, пряча опустевшие руки в карманы и хмуря брови.

- Я… нет. Ого. То есть, серьёзно? Э… Кхм. Спасибо. - Гейб прервал своё собственное бормотание и неловко улыбнулся, рассматривая цветы с неясным Сэму удовольствием. – Это… выступление было каким-то необычным, или что?

- А? Нет. Нет, просто хотел подарить. За все предыдущие выступления тоже. И хотя тут подошёл бы полноценный букет, но в том чёртовом цветочном… В общем, не суть, считай, что дарю тебе эти тюльпаны со всей своей душой.

Новак дёрнул уголком губ и с крайней осторожностью пропихнул тюльпаны во внутренний карман своего чёрного жилета, отодвигая в сторону тканевый треугольничек с пуговицей на нём. После чего повернулся к Сэму и с искренней улыбкой – одной из тех, что Сэм видел крайне редко, – промолвил:

- Спасибо.

Сэм легко пожал плечами.

- Да мне не сложно. Хочешь – хоть каждый день буду дарить.

Габриэль мотнул головой и со вспыхнувшим в глазах весельем взглянул на Сэма.

- Каждый не надо, а то утратится их ценность.

- Тогда буду каждое выступление. Сойдёт?

- Если захочешь.

Сэм заправил пряди волос за уши и, в незнании куда себя деть, отвернулся к пустующему залу. Спрятав руки в карманы, он невольно понял: было необычно видеть тут полное отсутствие людей, что не копошились, не толкались в проходе, не округляли в абсолютном восторге глаза, неподвижно сидя в своих красных креслах.

Может быть, кто-то из зрителей и улавливал передаваемую Габриэлем историю, а, возможно, кто-то её даже считывал, понимая, что именно планировал донести своей музыкой пианист. Но Сэм всё никак не мог понять.

Он слушал мелодию, которую играл Гейб сейчас, и вспомнил, что такая же звучала на выступлении часа три назад. Вроде бы незамысловатая и лёгкая, но вместе с тем – глубокая и тяжёлая. Этот контраст сбивал с толку. И если Гейб действительно рассказывал о себе, как Сэм думал, то выходило довольно похоже.

- Чего ты там стоишь?

Вопрос Гейба вывел Сэма из прострации и вынудил повернуться к нему.

- Слушаю, - непринуждённо ответил он. – Пытаюсь разобраться в этой… истории.

- Ты можешь слушать сидя.

Сэм не сразу понял, что от него хотят, – лишь когда Гейб сдвинулся на своём кресле влево, он сообразил, что к чему.

- Тебе будет неудобно играть, сразу говорю.

- И без тебя знаю, - отозвался Гейб. – Но, может, ты просто вслушаешься?

- В музыке я полный дуб.

- Зато вкус в ней у тебя хороший, - хмыкнул в ответ Новак. – И если сядешь и позволишь нам задержаться тут ещё на часик, то я расскажу тебе историю, которую вложил в эту мелодию. И чью именно.

- То есть, я был прав.

Гейб бросил на него непонимающий взгляд.

- В чём?

- В том... - Сэм сделал шаг вперёд и нерешительно застыл у банкетки. - ...что это не просто история чего-то, а… чья-то история.

Говорить «твоя история» казалось пока что неуместным. Тем более, Сэм не был в этом уверен. Гейб в это время поправил жакет, словно желал помочь тюльпанам не сплюснуться там, что было в каком-то смысле неминуемо, после чего кивнул на место рядом с собой.

- Есть такое. Садись.

Сэм сдался, опускаясь рядом с Габриэлем. На мгновение он замер, словно не решаясь нарушить тишину. Однако блеск клавиш притягивал взгляд, манил прикоснуться. Сэм, поддавшись любопытству, медленно провёл кончиками пальцев по гладкой, прохладной поверхности. Осторожно, почти робко, Сэм нажал на белую клавишу. Короткий, приглушённый звук родился и тут же растворился в тишине сцены. Он нажал ещё раз, и на этот раз звук, вибрируя в воздухе, разлился по залу, обретая объём и глубину. Сэм опустил взгляд и увидел, что нога Габриэля мягко надавила на правую педаль, будто желая поддержать хрупкую жизнь звука.

Они сидели молча, прислушиваясь к затихающим нотам так, словно в них был скрыт какой-то особый смысл. Тишина, нарушаемая лишь одной бесконечной мелодией, казалась наполненной невысказанными словами. Когда последний звук растаял в воздухе, Гейб наконец заговорил, невольно подавшись вперёд, к пианино.

- Я люблю эту историю. - Пальцы Гейба легли на клавиши рядом с рукой Сэма. Винчестер заметил на них тонкие серебряные кольца, соединенные между собой изящной цепочкой. Его взгляд, завороженный холодным блеском, задержался на украшении. – И, думаю, в ней есть смысл. Хочешь, чтобы я объяснил, да?

Сэм бездумно кивнул. И Гейб, внемля этому жесту, начал свою игру.

Пальцы пронеслись в одном длинном ритме – спокойном, но с долей уже замеченного Сэмом ранее веселья.

Через миг Габриэль остановился и повернул голову к Сэму.

- Что ты чувствуешь от этой части?

- Спокойствие, - ответил тот, не задумываясь. – Может, что-то ещё. Не знаю.

- Хм. Неплохо.

Он вновь начал играть. В этот раз клавиши, плавно опускаясь под его пальцами, сыграли другой мотив, который чем-то напоминал прежний, но вместе с тем казался новым, тяжёлым и резким. Сэм напрягся: от этой части разило тревожностью.

Гейб выдержал паузу, но в этот раз ничего не сказал, словно просил Сэма прийти к своим выводам безмолвно.

Мгновением спустя он прервал паузу, продолжив играть. Мелодия становилась всё быстрей, она кричала о чём-то так громко, что можно было бы оглохнуть. Сэм, словно загипнотизированный, заворожённо смотрел за тем, как Гейб перебирает клавиши.

История становилась единой. В некоторых частях Гейб держал специальные паузы, чтобы Сэм развидел границы между той или иной сменой эмоций и характеров; в некоторых – настолько заигрывался, что забывался, и границы становились очень размытыми, и это странно будоражило Сэма. Когда Гейб выдержал последний звук, растянув его, как резинку, и резко отпустил, Сэм попросил сыграть снова, но без пауз.

Гейб с улыбкой взглянул на него и заиграл вновь. В этот раз цельная картинка противоречий полностью выстроилась в голове. И пускай Сэм всё ещё не знал, о ком рассказывал Новак, он осознавал, что этот человек был пропитан какой-то ностальгией, возможно, грустью, которую скрывал за другими эмоциями. И мелодия была не о Габриэле. Особенно остро это ощущалось, когда она сливалась воедино: быстрая и непринуждённая музыка перекрывалась толстыми мазками мрачности.

Именно последнее казалось правильным в этой мелодии. Первое же выглядело слишком лживым, натянутым, нереальным.

Сэм нахмурился.

Габриэль действительно играл не о себе. Он не скрывал своих эмоций: он, пусть иногда и слишком карикатурно, показывал их всему миру.

Тогда, чёрт возьми, о ком он так желал рассказать?

- У тебя, кажись, вопрос есть?

Сэм заторможенно поднял на него взгляд, после чего вновь воззрился на пианино.

- Про кого это?

Новак кратко улыбнулся и опустил взгляд на свои руки.

- А вот и не скажу.

- Мне интересно, - настоял Сэм.

- Догадайся. Ты уже понял её мотив и характер. Кстати. - Гейб вытянул из кармана один из тюльпанов – тот самый, жёлтый, – и непринуждённо прокрутил его между пальцами. - Расскажи мне о характере. Есть какая-то определённая черта или их несколько?

- Зачем спрашивать, если сам знаешь ответ?

Гейб пожал плечами и повторил за Сэмом:

- Мне интересно.

Винчестер сделал глубокий вдох и убрал руки с пианино.

- Я не знаю, если честно. Тут и радость, и спокойствие, и страх, и… - Взгляд Гейба помутнел, словно он в чём-то разочаровался, поэтому Сэм оборвал себя и изрёк: - Но больше всего тут тревожности, скрытой за всей этой бурей эмоций. И ощущается это в одном моменте… После трёх определённых проигрышей, после трёх пауз.

В этот миг глаза Гейба загорелись, в них вспыхнули искры, которые Сэм так редко видел. Новак спрятал тюльпан назад в карман, потянулся вперёд и, возложив на клавиши пальцы, сыграл тот самый момент, о котором сказал Сэм.

- Да! – воскликнул он. – Именно этот!

- Ну, а говоришь, что в музыке ты дуб, - хмыкнул Гейб, не прекращая играть. Мелодия превратилась в неоднозначную и тихую, словно шла фоном к их разговору.

- У тебя учусь.

Брови Гейба неудержимо поползли вверх, после чего по лицу расползлась довольная ухмылка.

- Это великий комплимент.

Сэм не отреагировал. Его интересовало другое.

- Не тяни. Про кого история?

- Я же сказал: нет.

- Габриэль.

- Нет.

- Почему?

- Потому что, - категорично ответил Новак и поднялся с банкетки, потягиваясь. Сэм остался сидеть, глядя на него снизу вверх.

Ему неожиданно сильно захотелось, чтобы те минуты, которые Гейб играл, растянулись на целую вечность, и они бы сидели тут, вслушиваясь в красоту звуков. Но нет, то чарующее мгновение уже растаяло, словно его и не было.

- Думаю, нам пора, - бросил ему Гейб, и Сэм разочарованно выдохнул.

- Рано ещё. Всего семь вечера.

- Ты смотрел время часа два назад.

Сэм медленно покачал головой и приподнял кончик рукава рубашки, показывая наручные часы: минутная стрелка перешла на десять минут восьмого.

- Останься, - попросил Сэм. – Сыграй ещё раз. Что угодно.

- А тебе прямо так нравится? – Гейб поправил жилет и спрятанные во внутреннем кармане тюльпаны. На миг он задержал пальцы поверх цветов, но скоро отпустил, словно не желал показывать их. И затем застегнул пуговицу посередине.

А Сэм, вспомнив, что ему нужно ответить, искренне произнёс:

- Мне? Мне… Мне безумно нравится.

Габриэль растерянно уставился на него. Сэм пожал плечами и отвернулся.

- Поверь, если бы это было не так, я бы не просил играть одно и то же снова и снова и не слушал бы только твою игру за кулисами, - сделав вдох, будто собираясь нырнуть под воду, он добавил: - И не хотел бы услышать её сейчас и, блин, бесконечно слушать.

Винчестер потянулся вперёд и коснулся прохладных клавиш. Он терпеливо замер, чувствуя, как забилось в грудной клетке сердце и как загудело в ушах. Он ждал какой-нибудь реакции: манерной шутки, удивления... Хоть чего-нибудь.

Но вместо этого Сэм почувствовал прикосновение к одной из своих рук, которая лежала на клавишах.

Было непонятно, когда Гейб успел оказаться настолько близко, что их дыхание практически начало смешиваться. Сэма это ничуть не напрягло, он с интересом продолжал наблюдать за сосредоточенным лицом пианиста.

- Не клади пальцы на клавиши плашмя, напряги их, держи полусогнутыми. - Гейб поправил «позу» пальцев. Вторая рука Сэма отзеркалила движение. – Вот так правильно. И если захочешь научиться… я всегда к твоим услугам.

Сэм уже хотел отмахнуться и убрать руки, но Гейб, топчась на месте, вновь заговорил:

- Музыка – это часть меня, - тихо начал он в оглушающей тишине. – И знать, что это приносит ещё кому-то удовольствие… - на его лице возникла мимолётная улыбка. – Можно сказать, честь.

Сэм хохотнул, опуская взгляд. Он чувствовал себя неловко, но в то же время как-то по-своему легко, особенно из-за Габриэля, который вновь уселся рядом. Молчание было аналогичным ощущениям Сэма, но внезапно оно опять наполнилось музыкой.

Сэму действительно нравилось слушать в исполнении Гейба его же произведения, которые он всегда писал о чём-то определённом. Он часто оставался за кулисами, и Гейб всегда его там видел, но никогда ничего не говорил. Сэм наслаждался выступлением на сцене, где все три инструмента сливались воедино, и чувствовал спокойствие. И сейчас, тратя, как бы раньше он сказал, «впустую» ещё один час, Винчестер не существовал – а жил.

***

- Я написал эту мелодию про тебя, - заявил Гейб, когда они замерли напротив друг друга перед двумя рядом находящимися дверьми в мотеле. Он сунул руки в карманы и неловко мотнул головой, после чего быстро скрылся за дверью, негромко ею хлопнув.

Сэм же остался стоять на месте, глупо улыбаясь. До странного сильно захотелось закурить, хотя он почти не курил. Затянуться, обдумать всё. Но вместо этого он лишь прижался спиной к кирпичной стене и подставил лицо прохладному ночному воздуху.

Он так и знал.