Morbus

— В столицу Египта, наконец возвращена многовековая ценность, реликвия нашего народа... — Сообщал один канал.

— Стало известно, что вся неделя объявлена выходными и сегодняшний день государственным праздником. Президент выступит с речью в 14:20 и подробно осветит для телезрителей почти все детали столь сложного дела.... — Объявлял другой.....

— Остается неизвестным, что за субъект передал книгу мертвых современному египетскому правительству, но мы, отдел журналистики по сенсациям, выясним это в два счета..... — Вещал третий...

Том сначала ругал меня, рвал волосы на голове, потом целовал, потом плакал. В общем, он не мог адекватно реагировать на то, что наступило сегодня.... Потом он спросил, почему я его с собой не взяла. Я ответила, что он должен быть мне за это все благодарен, так как я спасла его от Каирского рынка, что само по себе может быть приравнено к высшей награде меня. Поскандалив еще минут пять, он отправился варить кофе, ну, конечно же, мне. И как он догадался, что я собиралась как раз его об этом попросить? Он так влюблен, мой милый! Хоть и смешон.... Я переселила его в соседний номер, чтобы он не путался под ногами больше, попросила его вообще не выходить из этого номера, и потом через день я уехала, оставив ему поддельный паспорт, выданный мне так же, вместе с деньгами президентом, и записочку, с оригинальной надписью. Записка была такой:

«Я улетела. Надеюсь, деньги ты обнаружишь самостоятельно. Замаскируйся, жду тебя в заранее оговоренном месте. Щелбан за то, что поздно проснулся». Я загребла большую часть вещей в мой вместительный рюкзак, постригла парик в ванной, и упорхнула вечерним самолетом в Цюрих. До тех пор, пока нас никто не видел вместе, а нас ни­кто вместе не видел, ничего не было. Очень интересным образом моя карта через некоторое время, а то есть в очень скором времени, обнаружится на стойке ресепшн, эх, почему же я не увижу это великолепное зрелище, почему я буду далеко? Я отложила себе немного денег для полного изменения внешности, приобрела в местном бутике пару безвкусных, но сочетающихся с моим париком, вещей. И наконец –то, я одетая в платье абрикосового цвета, циннвальдитовый плащ, крайольнские туфли и с сумочкой амарант, вышла из торгового центра, в котором меня пытали этими названиями три часа. Сначала я, как и всякий нормальный покупатель, совершенно не отличала одного от другого, и не понимала, почему девиц, разбрасывающихся такими словами, явно не в себе, берут на работу. Я рассмотрела все варианты, но потом вдруг нашарила в саквояже очки, те самые розовые очки, и выбор цвета отпал сам собой. Честно говоря, не будь ситуация такой экстремальной, я бы предпочла умереть, только бы не облачатся в этот ужас, но, приходится признать к парику все идеально подходит, почему –то мне кажется, что блондинки должны любить розовое, и вот я в этом идиотском наряде, хуже которого вряд ли видели во все эпохи и времена, в розовых очках, подаренных мне Авой Оливией на день рождения шла по Банхофштрассе, с которой –то именно, по известному выражению можно есть суп прямо с мостовой, и жаждала встречи со своим подельником. На улице было мало народу, но я все равно не видела моего друга, так как у него было очень плохо с маскировкой, я должна была его узнать из миллиона. Я бродила по кругу на участке пять на пять, уже думая, что он опоздал на самолет, совершенно уйдя в свои мысли. Когда я повернулась, я увидела, что на меня надвигается субъект в черном пальто, черной шляпе, в очках с прозрачной оправой, элегантных, но тоже черных брюках, черных ботинках и, очень странно, коричневом шарфе. Он выделялся в эдаком туалете больше, чем парень с темно –бордовыми волосами и проколотым правым соском, да, в такую погоду многие ходили с голым торсом, но только не он, не мужчина в черной шляпе, он шел, и по нему даже нельзя было угадать, что ему жарко. Хотя был еще большой вопрос, кто из них выглядел более умопомрачительно, и мог бы инспирировать маленькую «фэшн-революцию».

На этого молодого человека с пирсингом в соске я обратила внимание сразу. Он так стоял, что я сразу подумала, он наблюдает за мной. Хотя, он ничем этого не показал. И я уже потом было подумала, что мне показалось, с чего бы это? Такой экстравагантный вид. Да и в полиции, наверное, запрещается разгуливать по улицам в таком виде, тем более, когда вы собираетесь задерживать преступника. Камеры сейчас везде ловят. И можно без труда узнать, какой именно сотрудник бегает тут практически ню. Хотя, может это и не он. С чего я это взяла. Но тонкое серое чувство сомнений все-таки саднило мою грудь. Вполне может статься, что этот придурковатый Локи, просто один из красногривых последователей нудизма. А какой -нибудь человек, например вон тот, в сером пиджаке и с усами полицейский, или даже представитель Интерпола. Неизвестно. И предположить нельзя.

Через дорогу вальяжно расположился мужчина в коричневом пальто. Он вышел из кафе напротив и остановился, пытаясь вытащить что -то из кармана. Я сразу обратила на него внимание, мне очень понравилось его пальто. Пальто было светло коричневого цвета, довольно длинное, ближе к длине макси, с более темным воротником. Мужчина был невероятно стильным, но я бы не назвала его эпатажным. И даже не смотря на весь свой невероятно прекрасный внешний вид, он вызывал у меня, по абсолютно необъяснимым причинам, нервный смех.

Я попыталась вдохнуть совершенно маленькими порциями, как при нервном приступе.

Мужчина в коричневом пальто закурил.

Но я посмотрела вновь на него. Невозможно было удержаться от безумной реакции или хотя бы одного комментария в его адрес.

Я исторгла из своей глотки несколько тихих смешков, но мне так неудобно стало, что я сделала серьезное лицо, я, разумеется, смеялась не над ним, а над чем-то посторонним. Однако, подумав, я все же перестала глазеть на прохожих и направилась к необходимому месту, где была назначена встреча. Он шел за мной. Я обернулась, а затем быстрым шагом стала удаляться в обратную сторону от подозрительного существа. За моей спиной шаги ускорились, и я поняла, что мужчина пытается меня догнать. Я побежала, но потом почувствовала, как силы оставляют меня и остановилась, расстегивая пуговицу на кофте. Он схватил меня за руку.

— Элив де Б'арилс. Вы арестованы по подозрению в похищении национального достояния Великобритании, а именно, «Книги Мертвых».

— Stop! Je ne vous connais! Je ne parle pas en anglais! — Ответила я по-французски.

— Je parle parfaitement le français et je pouvez répéter la meme chose! Eliv de B'arils, vous êtes arête, soupçonné d'avoir vole la richesse nationale de l'Angleterre. Plus présisément, «Livre des Morts»! — Завил он по-французски. Я, совершенно ошарашенная, старалась вспомнить, почему его черты мне кажутся знакомыми, где могла его видеть и слышать его голос, но мне ужасно мешал его шарф, из-за которого искажался тембр его голоса, он казался низким и глухим.

— Ce que vous racontez? Vous es fou! Je vais appeler la police!

— Je vais vous porter des menottes, arréter de gâcher mon oreille. Comportez-vous et votre apporte à la fois beaucoup moins de mal! Vous voyez par vous-même, vous serez beaucoup plus pratique si vous ne disposez pas de rèsistance.-

— Je ne rèsiste pas! Je me sauver des griffes d'un maniaque!

— Où est votre passeport? Je dois le voir! — Он не стал дожидаться ответа, отнял у меня сумку, нашел паспорт и сравнил фотографию и мое лицо, сильно похожее на изображение.

Дальше наш диалог продолжался исключительно на французском языке.

— Tu es fou! Fou! Je suis de ... — Боже мой, что бы соврать? — Je suis de Trouville... Mes parents, je n'a pas été implantés puce. J'ai été prévenu... Voilà donc moi peut approcher un homme inconnu, et accusé du crime, mais aussi contre le pays, où jamais été. Comment vrai! Et il est même pas dans votre malhonnêteté, et que vous me pris à un moment où tout dans ma vie à l'envers.

— Allons au café, où nous pouvons discuter calmement votre apparence de culpabilité. Et vous apprendrez quelques informations que je vais vous présenter.

— Très bien. Deux cents mètres et à droite. Bien que je ne sais pas pourquoi je vous appelle vous avez ces forts soupçons.

— Je vous dis cela va juste dire.

Мы зашли в кафе. Я сняла пальто и кофту, так как в кафе была довольно высокая температура, хот народу было не так, что бы много, больше половины столиков были свободны.

Он же не снял ничего, что меня поразило. Мы выбрали столик немного дальше, чем я бы хотела. Он положил на стол чемодан, раскрыл его и вынул черный пакет. Я было хотела вскрыть его, но он сказал, что надо сначала дождаться официанта. Я спросила, неужели у него случился приступ доброты, он ответил, что он вспомнил об одной старинной французской традиции, где обреченному на смерть преподносили дорогой обед в качестве компенсации за мучения и впоследствии гибель. Я заявила, что сажать меня в одну камеру с обреченным на смерть преждевременно, так как я еще ни в чем не созналась.

Он меня пугал, пугал так, что у меня ноги сводило, на что, в принципе, способны немногие. Кто он был, если не полицейский? Может, он из Интерпола? А может быть, обыкновенный аферист? Если бы полиция вела это дело, то приехал бы обязательно Чарльз, он бы ни кому не отдал меня, он бы лично приехал удостовериться в моем поражении. А если его отстранили, потому что он не смог представить большого количества сведений, то теперь меня под торжествующие выкрики и бросание чепчиков этот в черной шляпе поведет в камеру, а затем и в тюрьму. На Чарльза еще была надежда, что он мое чистосердечное признание поможет превратить в половину срока, как минимум, но тут я была уверена, что такой ошибки этот гад не повторит.

Подошел официант, спросил, что мы желаем заказать в такой жаркий день.

Я ответила Williaimine, он ответил — Dettling. Я ужасно удивилась, как же он собирается вести речь об аресте, если взял очень крепкий напиток? Он смотрел на меня, мы подождали пока официант уйдет, и он сказал, что не собирается меня поить. Я спросила его, неужели он не в состоянии угостить даму, идущую на смерть? Он махнул рукой и молча отвернулся к окну. Я уточнила, когда начнется наш разговор, я не могу долго тут сидеть, у меня дела. Он спросил:

— Êtes-vous allè au Soudan cette annèe?

— Je pense que beaucoup de gens étaient là cet été, il ne vous donne pas le droit de soupçonner tout?

— Ainsi ont été ou non?

— Oui, il était. Mais, si possible, plus an point, s'il vous plait jeune homme. — Я сделала большой глоток из снифтера. Он засмотрелся на то, как я напиваюсь за его деньги, в результате, заставив меня подавиться и прерваться.

— Vous étiez là le jour avant-hier? Vingt-neuvième, exactement?

— Oui, sûr bien.

— Combien de jour avez-vous été dans ce pays? Rappelez-vous précisément.

— Deux jours à deux.

— Vous aves jamais été dans le Egypte?

— Non, excitement.

— Êtes-vous familier avec Cruatom Jers?

— Où est Tom?

— Votre partenaire a avoué, je l'ai reconcontré et est maintenant dans des conditionts qui ne sont pas toutes agréables.

Что с Томом?.. Где он?.. Они из него это признание, скорее всего, силой выбили... О, Боже, они его избили... Он в тюрьме... Его били... Господи...

— Les informations que vous avez reçue de lui au cours de l'interrogatoire, l'application des mesures spéciales ne peut pas être vrai ...

— Est-ce que vous essayez de me enseigner... Toutes les informations que nous avons reçu de lui ont été extraites légalement.

По закону... Неординарно... Задержать, бросить, на сорок восемь часов... За пять секунд можно убить... За сорок восемь часов можно растерзать...

— Sans aucun doute, vous pouvez penser de votre pays à l'aide légitime, mais tous d'accord-taki, innocent, garçon, a avoué le crime terrible qu'il ne savait pas que cela pourrait retarder la police.– Он покачал пальцем. — Eh bien, ou qui vous êtes là, je ne sais pas... La conversation a traîné... Si vous ne soumettez pas actuellement toutes les preuves, je suis peur de ne pas attendre pour vous d'augmenter le rang de ...

— Confessions votre amant, votre photo au Soudan, son image dans l'appareil photo, et puis... — Он кричал шепотом, так как не хотел, чтобы вокруг слышали, о чем мы с ним говорим.

— Tout cela est sans fondement...

— Ce qui peut vous choquer...- Он выпил содержимое баллуна и вынул из пакета мой тайник.

— L'argument principal...

Кто это? Не полицейский, тогда кто, и почему он ждет моей реакции, разве ему недостаточно собственного торжества?

— На нем ваши отпечатки пальцев, в самые замечательные моменты, когда Вы крали Книгу Мертвых из музея, когда везли ее в Каир. То, что эти отпечатки ваши, я уже сверил, особая благодарность за это одному известному вам отделению полиции, так что Вы можете ознакомиться с результатами экспертизы.

— Avant de vous donner une indication plus -nibud, dites-nous s'il vous plaît, quelle est la responsabilité pourrait faire face à mon ami?

— Он получит десять лет строгого режима, так как следствие установило, что он был вашим соучастником, Кора. Явка с повинной. Поставьте подпись. Мы выйдем, и отправимся в аэропорт, куда мы полетим, вам знать не обязательно. После того, как Вы подпишете некие документы, вас отправят в колонию, а меня домой.

— Простите, я заметила, что Вы прекрасный следователь, ваша работа она слишком профессиональна, чтобы Вы были обычным полицейским, и я, без сомнения, все подпишу. Только скажите мне, кто разоблачил меня, кого я встретила в Цюрихе?

— Дэниел Гаррерд. Старший следователь главного управления полиции Огайо. — Он достал удостоверение, глядя на меня.

Я не поверила, меня подвел мой слух или я сошла с ума! Я протянула руку и сняла с него шарф и очки. Шляпу он снял сам. Невероятно, под очками, усами и мастерски наложенным гримом, передо мной сидел Том.

Я перестала воспринимать все, что происходило где –то, кроме узкого промежутка, куда падал мой взгляд. Мне захотелось сделать что –то, но я не знала что. Это что –то должно быть не пошлым. Но это что –то должно отражать мое нервное напряжение. В результате раздумий я не придумала ничего, как кроме, выяснить у него... У Гаррреда...

— Зачем?... Зачем?... Я итак совершенно не могу контролировать ситуацию! Откуда ты это взял? — Я ткнула пальцами в признания.

— Распечатал и подписал, никто ведь не знает мою подпись лучше меня. Я думал, ты оценишь! Мне хотелось, чтобы твои убеждения на счет моей неспособности к перевоплощению изменились. А как тебе удостоверение? Качество прекрасное!

Я, с мысли о его повешении, вдруг переключилась на интересующий меня момент. В голову бы мне не пришло, быть бы ему трупом, скорее всего.

— Кто грим накладывал? Не сам же?

— Опыт, слишком горький, заставил меня купить тональный крем, силикон и специальный клей в каком –то магазине, предназначенном для художников. Я же не мог пойти и купить профессиональный грим?

— Мне так жаль, что ты не сидишь в камере! Хоть бы тебе десять лет дали!

Он улыбнулся мне, и я не смогла дальше продолжить свои пожелания и дарить испытываемые эмоции. Ну как на него можно сердиться, он смотрит и протягивает мне руку. Я вкладываю ему в руку признания свои и так же и его, и мы выходим из этого кафе.

Вернувшись, я принимала в гостях Чарльза почти чуть ли не каждый день, он ходил уже, открывая дверь каким –то своим приспособлением и из –за этого возникало множество казусов. Сначала мама подумала, что к нам лезут воры, и огрела его, чем под руку попалось, а под руку ей попалась статуэтка на камине... Злоумышленник и нарушитель закона упал, чему я долго несказанно радовалась, а уж в особенности, когда мы с мамой перевернули его. Нарушителем нашего спокойствия оказался блюститель закона, мама, когда увидела, кого мы схватили и обезвредили, упала в обморок, и мне пришлось ее отпаивать каплями из –за этого придурка.

Я догадывалась, что он все еще на что –то надеется, но его попытки наводили на мысль о жалости. Он пытался разнообразить наши разговоры, но все равно получал ответ на любой свой вопрос, причем ответ довольно понятный... Он пытался выяснить, что же я именно делала в том квартале, где для преступника была оставлена записка, которая должна была стать в последствии вещественным доказательством. Я заявила ему, что не понимаю, почему именно меня он обвиняет в своем дилетантизме. И почему именно на моем отдыхе, обнаружилась эта записка и эта история никак не может его отпустить до сих пор..... Он ответил, что отпустила бы, если бы не факты, я была во всех трех местах, которые потом посещал преступник, именно я оказалась вблизи того места, куда была доставлена записка, курьер же был задержан и на этой улице была устроена засада, и после меня там никто не появлялся. Я спросила, все ли они побежали за мной, и не остался ли кто –либо на улице, охранять тайник, он ответил, что все они меня преследовали. Я нахмурилась и спросила, почему они обвиняют меня, когда оставили приманку без присмотра, но он не смог дать четкий ответ. Я посочувствовала ему, это же ну над так упорно придерживаться одной и той же версии, что сплести себе из нее веревку и висеть в одном шаге от увольнения.

Мы закурили.

— Ты сможешь избавиться от этого груза, я обещаю тебе. Очень трудно носить в себе секрет и никогда не открыть его никому. Ты становишься подозрительной и, в конце концов, впереди тебя ожидает безумие.

— Мне есть с кем поделиться, Чарльз. Но рассказать я собираюсь совсем другое. Потому что тем, кому я это все собираюсь рассказать, как и тебе на это мне нечего ответить.

— Мне стоило лучше следить за тобой, чтобы ты не улетела в Судан! Это самая огромная глупость совершенная мной за все двадцать четыре года.

— Мне стоило написать на тебя жалобу. За то, что ты преследуешь, имеешь такую наглость преследовать меня. Причем, заметь сам, бездоказательно. Абсолютно бездоказательно.

— Как же это произошло все? Как, где была моя ошибка.

— Когда у тебя в голове появилась страшная мысль о моей виновности....

— Ты не боишься курить в доме? Раньше боялась. И что же скажет твоя мама, когда почувствует этот противный запах в доме?...

— Она уже привыкла, что ты очень плохо на меня влияешь, и почти не обращает на это никакого взимания.

— Когда я запомнил твое лицо из двухсот свидетелей по делу кражи Книги Мертвых.... Да, именно тогда.

— Ты должен признать, что эта версия не приведет тебя никуда. Это будет мучить тебя всю твою жизнь. Это дело уже завладело твоим умом.

— Я уже начал бояться, бояться себя. Я не могу даже и представить, что со мной в следующий момент произойдет....

— По –моему, ты не сильно отдалился от Сайка и Айриша, так что я могу представить твое дальнейшее поведение.

— Да, и твой жест... Я хорошо запомнил твой жест... Когда на записи камеры мелькнула чья –то фигура... Ты потерла большим пальцем о мизинец, не об указательный, как многие, а именно о мизинец. И тогда, когда я увидел тебя на улице, ты повторила его... Да, я помню эту дату 26 июня, год назад...

— Ну, это бред. Сам подумай, столько народа могут жестикулировать так же, как и я. Форма ногтей в этом вопросе тоже играет немаловажную роль. Не разглядел там, случайно?

— Ты собираешься куда –нибудь сегодня вечером?

— Да. И ничего сверхъестественного в этом не вижу. Попробуй посмотреть на меня под другим углом, не как на предполагаемую преступницу.

— Но больше всего меня волнует, почему ты так спокойно реагировала на все выходки. Ты или твоя мать, в конце концов, могли давно подать на меня в суд. Во первых за физическое и психическое принуждение, ну или там за побои, на самом деле, можно считать что и за похищение, незаконный арест и долго можно перечислять... Так ты же вела себя так, будто бы это в порядке вещей. Значит, ты все –таки считаешь себя виновной и признаешь свою вину? Почему ты не обратилась в суд?

— Может быть, я тоже решила на тебя посмотреть под другим углом...

Мы еще немного поговорили... Спорили. Он кричал. Пытался просить меня.... Потом понять меня и залезть в душу, хотя я сильно сомневаясь, что он верил в существование души. Но я считала, что это правильно, что он сильно изучен. Он даже не представляет, как себя ощущала я вися почти что над черной бездной. И это все по его вине. Кто сеет смерть, тот от всходов погибает. Он посеял этот ужас, и теперь его съедает сомнение изнутри. Оно уже доедало его. Он мучился, глядя на меня, а во мне расцвел колючий куст гордости.....

Он еще четыре раза приходил ко мне, и все четыре раза повторялась ода и та же немного трагичная истории. С разными вариациями. Он полностью не мог контролировать ничьи действия, не говоря же и о моих, свои тоже. Ему стоило переключиться на другое преступление, но он не мог найти равное по сложности, и продолжал дальше ходить ко мне...

Да услышат твои уши мои наставления,

Да поймет их правильно твой ум,

Да применит их твое сердце.

Ибо тот, кто пренебрегает ими

И оставляет их за порогом собственного сердца,

Уже не узнает внутреннего спокойствия.

Он выглядел, как будто, все время работал и проверял меня.... В последний раз он пришел ко мне в четверг, но разговор продлился недолго.

Я приобрела себе вскоре небольшой дом с бассейном, небезосновательно подсмеиваясь над моим частым гостем. Том и вправду являлся моим постоянным посетителем, что меня ужасно веселило. Я даже один раз выразила странное, но зная Тома, верное предположение, что он посещает скорее шикарный бассейн, чем меня. Однако, все же смотря на его тяжкие страдания по бассейну, через две недели я позвала его к себе жить, дабы не разделять его с предметом его обожания. Но, признаю, я пожалела об этом. Через три дня после этого траурного события я встретила Михаэля. Мне обязательно нужно было ему сообщить, и я не знала даже, как к этому вопросу подойти. Я увидела, как он рванул ко мне через улицу, со счастливой улыбкой на лице. Вначале, я, конечно, запаниковала. Но потом заставила себя сказать:

— Привет. - Я хотела еще что-то сказать, лучше бы, конечно же, в шутливой манере. Но почему-то почувствовала, что если я открою рот, то начну снова задыхаться.

Он, остыв после первоначального порыва, тоже немного смущенно оглядел меня и все же поздоровался.

— Привет. Я так давно тебя не видел.

— Теперь увидел.

— Где ты была? Что с тобой было?

— В чем дело? Почему ты так волнуешься? Я ездила отдыхать.

— Почему ты меня не предупредила? Одна ездила? Обе Авы и Алекс Ранк каждый день были у меня, и... Том, правда, куда-то пропал...

— Если это прелюдия к ревности...

— Я ни в чем тебя не обвиняю... Просто, я хочу тебе сообщить...

— Так... Сообщай...

— В общем... Ты когда уехала, и, как бы это сказать, чтобы ты поняла...

Я пока в идиотизме замечена не была. Но перебивать его было бы как-то неловко. Да и любопытно было, существовал огромный риск, что дальше он не продолжит.

— И когда ты уехала, я не понимаю, как это произошло, в общем, ко мне пришла Мэдисон Ава... И она заглянула, сказала, что просто проведать... Понимаешь... Ты прекрасная... Ты замечательная... Я даже могу сказать, что я влюблен в тебя, но она проще... Она мне ближе, я не хочу сказать, лучше, она удобная... Удобная...

Удобная, говорит, как о диване. Тот диван удобнее и мягче, я его возьму. Ну, на сколько я знаю, Мэдисон Аву назвать удобным человеком мог только тип, которому недавно сделали лоботомию. Она всегда была своевольной, стервозной, странной, нервной, слишком эмоциональной, невероятно умной и хитрой.

—Ну нет, не удобная. С ней мне просто легче. Я не знаю, она просто настолько приятная, что я даже не представлял. Это даже как-то страшно, что я не видел этого. Я ее уже столько знаю, что даже почему-то перестал ее воспринимать, даже как человека, она была уже, как приложение к тебе. А она так похожа на меня...

— Ну да, не то что я. Отлучись я на минутку... Знаешь, мне один раз даже показалось, что я тебя люблю...

Он широко раскрыл глаза, и я поняла, что если я продолжу дальше, то он бросит Мэдисон Аву ко всем археологам, и упадет обратно к моим ногам.

— Любишь?... Подожди...

— К друзьям мы испытываем порой более глубокие чувства, чем к... Не переживай. — Я подмигнула ему.

— А с кем ты, все-таки, ездила?

— С Томом.

— С Томом?

— Я с ним живу.

Он рассмеялся.

— Рокировка королевы запрещена.

Я, бывало, тоже любила постучать пальцами по экрану, пешка Е2 — Е4, конь G1 — F3, F3 — D4, D4 — E6 и так далее. Михаэль смеялся надо мной, потому что он иногда мог меня обыграть. Не сказала бы, что Михаэль — хороший игрок, но какие –то задатки у него определенно имелись.

— Королевы «рокируются». И вообще, почему королю дано такое право, а ферзю нет, это не справедливо, дорогой мой шахматист.

— Давай выпьем. По-моему, у нас есть повод.

— Пошли.

Вернулась я под утро, и застала дома своего сожителя в ужасном приступе раздражения. Он в не самых вежливых выражениях поинтересовался у меня, где я шлялась. Но потом, когда узнал повод моего отсутствия сею ночью, успокоился и даже на его лице проявилось подобие понимания. Вообще, мне с ним не очень легко, порою я даже готова его убить, завелся на мою голову. Взаимопонимания у нас не хватает, как и нервов, но при использовании определенных методов и жесткой дрессировке, а иногда и гибкости и мягкости, я все-таки добиваюсь его хоть и в малой мере. Но ведь не выгонять же его?

Дать какое-либо одно определение счастью все труднее и трудней.