Morbus

J'espère pas le dernier chapitre.

Сегодня важный день, ужасно страшный и вообще таящий в себе много опасностей день, один из тех, в которые обычно нельзя опозориться, и каждый раз хочется исчезнуть, раствориться в эфирах, лишь бы не рождаться вовсе. Шестнадцать. Это настолько невообразимо, что мозг пытается убедить тебя в обратном.

Сегодня мне предстоит сущий ад. Ощущение такое, что это обряд, всемирная традиция, которой миллиарды лет — шестнадцатый день рождения должен пройти настолько плохо, чтобы это запомнилось навсегда.

Это было ужасно, потому что было по плану. Кому на дне рождения не приходилось выслушивать, какая ты милая, и как хорошо закончила школу, а так же улыбаться и быть вежливой, что для меня приравнивается к четвертованию, со всеми родственниками, друзьями моей матери, а так же детьми друзей моей матери, прочимыми мне «в женихи».

Но, к счастью, вся эта компания еще только в пути... В дни рождения всегда теряешься, и забываешь, сколько тебе лет, и вот, кажется, что ты только родился, а в следующую секунду, что ты доживаешь десятое тысячелетие. Сколько раз спохватывалась, что не нужно никогда в день рождения вспоминать, сколько тебе лет, это очень неприятно, кажется, что этот пятнадцатый год был лучшим, и что после него жизнь уже не будет так восхитительна, ничего не может быть лучше, никакие впечатления и эмоции не перекроют тех, что происходили в этом году. Все, кому же уже исполнилось шестнадцать лет, прекрасно можете понять, что я сейчас переживаю. Кажется, что этот пятнадцатый год обзавелся плотью и физически покидает тебя, издеваясь и шепча, что такого удачного года в твоей жизни уже не будет. Восемнадцатилетие по сравнению с ним, просто — будний день, в чем я каждый раз убеждаюсь на примере своих знакомых.

Не стоит так же забывать о том, что мать выгнала всех, да -да, всех моих друзей. Или же, как она сама их называла, прихлебал и грезовидцев. Так же она сказала мне, что диспенсировала меня на этот день от сомнительного, мало имеющего у нее доверия общества, но она разрешает мне встретиться с ними на этой неделе. Или следующей... А эти санкции на меня наложены за то, что на этой неделе я съела целый, только что испеченный пирог, приготовленный гостям, о которых я даже не знала. Причем, если быть до конца честной, я даже не имела никакого отношения к пирогу, все съели Линда и Эли. Мама об этом, конечно, не знала.

Гости еще не прибыли, и о наряде я, соответственно, не волновалась, в конце концов, я всегда успею надеть платье. Легкое шелковое платье-бандо цвета chocolat noir, которое я выбрала для сегодняшнего вечера, могло быть застегнуто в мгновение ока, если бы не маленькая деталь, немаловажная тонкость. К слову сказать, это было одно из трех, имеющихся у меня платьев, так как я их не особенно любила. Для того, чтобы освежиться дурно пахнущей субстанцией, я под благовидным предлогом удалилась в ванную и рьяно кинулась расстегивать молнию на своем подобии корсета. За этим, сняв верх и наскоро подтянув лиф, я проверила мой тайник, и то, что там лежало. Выйдя из ванной, я наскоро забежала к маме и окунувшись с головой в суету предпраздничную, из которой мою маму было вытянуть невозможно, принялась делать вид, что перемешиваю салат, а на самом деле, занялась точным подсчетом мух, усевшись на узеньком, по моим меркам подоконнике. Наблюдать, за моей мамой, готовящей, как она, по крайней мере, считает, замечательные блюда, было обыкновенно процессом самого величайшего удовольствия. Смотреть, как она готовит всякие салатики и мясо, добавляя в них такие совершенно неожиданные ингредиенты, как перец или петрушку, размешивая все овощным соусом. Возможно, с первого взгляда, со стороны, кажется, что это вещи совершенно обыденные, даже в большей степени приевшиеся для ничем не выделяющейся, посредственной, домохозяйки, но если поглядеть во что она их добавляет, у приглашенных могут волосы на голове зашевелиться. Например, совершенно непонятно, почему перец чили она закладывает внутрь нескольких крабов, а петрушку в немалом количестве добавляет на дно неглубоких конических стаканов, в которых позже оказывается клубника с фисташками. Да, Содом... Согласна.

Я осмотрела со всех сторон свой живот... Очень трудно догадаться, что под тоненькой маечкой прячется обхватывающий меня вокруг талии корсет. Как емко описал его продавец, не упуская ни малейшей детали, но все же во всех подробностях: «Многослойный. Удобный. Из легких материалов.»

Первым слоем был силикон, вторым — материал, о котором я имела смутные преставления, одно только знала я о нем, что не пропускает рентгеновские, а так же иные лучи, воздействию которых я могу подвергаться. Каким именно образом он мог не пропускать их, я не знаю. Потом еще был третий слой, который невероятно защищал от падений и от случайных, ну и, возможно, намеренных ударов, если честно, я даже не знаю, что это был за легкий металл. Четвертый же слой был кожаный, он находился снаружи, имитировал мою кожу в области талии. Я не страдала от анорексии, но в связи с этим инцидентом, мне пришлось серьезно похудеть, но так как моей целью было не лечь в гроб, а создать видимость того, что во мне ничего не изменилось, я решила для себя, что остановлюсь после десяти килограммов. Единственное, о чем я жалела, так это о том, что лицо, которое так же должно было остаться неизменным, стремительно худело, а известно, руки и лицо худеют позже остальных частей тела.

В последние дни я стала делать вид, что много ем, вернее, мне не хотелось есть вовсе уже две недели, так что я делала вид, что ем, чтобы развенчать миф о своей диете..

Вопреки своей воле умирает лишь только тот, кто не знает, как умирать. Научись умирать, и ты будешь знать, как правильно жить, ибо не знает, как правильно жить лишь только тот, кто не ведает, как умирать.

— Пусть он войдет, — говорят они мне. — Кто ты? — говорят они мне. — Как имя твое? — говорят они мне. — Я владыка побегов зарослей папируса. Тот-Кто-В-Маслине — имя мое. — Через что ты прошел? — говорят они мне. — Я прошел через северный город зарослей. — Что ты видел там? — Бедро и голень. — Что ты сказал им? — «Я видел ликование в землях азиатов». — Что они дали тебе? — Пламя огня и кристалл. — Что ты с ними сделал?..

— Я же пригласила их. — Сказала почему –то мама. Она строгала мясо на ростбиф, после этого слова о ее кулинарных способностях излишни, и объясняла мне что-то про гостей. — Я тебе не рассказывала?...

Почему-то мне показалось, что я что-то пропустила, и она произнесла эту блистательную речь не сначала. Я силилась вспомнить о чем, собственно она рассуждает, и спросила, не подумав, быстро и из страха показать настоящие эмоции, почти искренно:

— Кого? А кто придет? — У меня было такое выражение лица, как будто приходил один из моих знакомых или родственников. Мне не о чем было волноваться, не было причин, однако ответ заставил меня объяться трепетом. Маме очень нравилось последнее течение моды, она была от него просто в восторге. Приготовление всего своими руками, имеется ввиду в плане хлеба насущного. От этой замечательной моды она не могла оторвать рук.

Жаль, что модным было не только готовить, но еще и предусматривать, чтобы творение рук твоих было съедобным.

Моя мама, по ее выражению, обладала очень практическим умом, так что она не стала учиться готовить, размениваясь на непрактичные блюда, а именно каши и полуфабрикаты, которые у нее не пользовались популярностью.

Изучение их приготовления у нее заняло ровно полдня с легкой подачи необремененных substantia grisea и моральными принципами кулинаров из информационной сети, которых околоводопроводное серое вещество обплыло еще при рождении. После этого она позвонила мне и объявила, что теперь ее следует считать экспертом в этой области.

Теперь по ее собственному выражению, и начинался ее великий и величественный умопомрачительный кулинарный путь. Я бы сказала огромный, исполинский.

Начала она с устриц.

Уж не знаю, зачем и кому в голову пришла замечательная идея порекомендовать ей производить хоть какие -то кулинарные действия над устрицами, но вернувшись от своего нового друга, некоего владельца устричных плантаций, она заявила, что произведет переворот в кулинарии.

Архимедово решение (даже скорее Ньютоново) состояло в том, чтобы перед подачей к столу искупать драгоценные дары моря в кипятке. И не просто искупать, а варить пять минут и непрестанно помешивать. Вначале она, правда, просто хотела их запечь в духовом шкафу с беконом, но это же противоречило бы всем основополагающим заповедям гениальных кулинаров, советовавшим мыслить творчески и отвергать бесцельные сомнения.

Вряд ли владелец плантаций мог самостоятельно додуматься до этого, хотя ничто не исключает такого варианта, что он просто пошутил.

Мама же вмешательство постороннего в ее рецепт категорически отрицала до первой дегустации, потом она вспомнила, что это точно он ей порекомендовал, и никаких сомнений быть не может, это точно он, да, он ничего не смыслит в кулинарии.

Я посоветовала написать ей книгу «Устрицы и кипяток».

Что касается ростбифа — это был всего лишь знак презрения для особенно неприятных гостей, только не знаю, зачем ей их каждый раз необходимо приглашать.

— Те двое милых молодых и во всех отношениях приятных представителей закона. Которые помогли мне в прошлый раз принести пакеты из магазина. Помнишь, тот раз, когда мне стал интересен этот процесс, должна же я была знать, как это? Так вот, именно тогда. Они были невероятно любезны. Таких мужчин, по-моему, уже нельзя встретить. Их зовут, так, вспомню, одного высокого зовут Чарльз Гретхен, о, это просто ужасное течение фамилий, происходящих от немецких женских имен, просто ужасное! Но он очень симпатичный на мой взгляд... А у второго низкого и даже довольно расплывшегося, у него я не запомнила имени, кажется, Сайк фамилия. Тот высокий брюнет, Чарльз, даже, по-моему, пытался за мной как-то ухаживать... Мне показалось... Я знаю, что...

Моя мама была как всегда, непередаваема. Если бы Пигмалион создал ее, он бы не пожелал создавать никакую Галатею. Он бы никого, наверное, создавать не пожелал. Он бы, наверное, бросил бы это занятие, и посвятил бы себя вязанию крючком.

Бог же, создавая ее, решил, что кроме нее никаких дополнительных испытаний ее семье не надо. Поэтому у нас не было материальных затруднений, и скорее всего, в этом стоит искать причины многочисленных успехов моего отца на поприще каунтертрейдинга, и в этом же стоит искать причину его столь ранней смерти..

Хотя, неизвестно, может быть, это был еще один случай его необычайного везения.

Мой отец умер два года назад, и она очень гордилась, что не стала жертвой рук опытного ловеласа, я не понимала до сих пор, любила она отца когда –нибудь или нет, по ней нельзя было понять ничего, но, однако, флиртовала она со всеми направо и налево. Благо, она имела на это право, так как у нее не было никаких каверзных целей, отец оставил нам очень приличные деньги.

Брачные же аферисты, по-моему, ее боялись как огня.

Надо знать мою маму, у нее дальше, чем до несколько влажных взглядов и птичьего щебетания дело никогда не заходит. Так что у всех соблазнителей с особенно корыстными целями рано или поздно сдают нервы.

Меня это никогда не волновало, а вот то, что она встретила полицейских, причем двух, причем моих знакомых, мне несколько оказалось не по нраву. Я приняла тишайшее выражение лица и постаралась принять позу самую спокойную и не заострять на этом внимания.

Гретхена я знала и очень хорошо. Надо сказать, что он вовсе не был, что это называется Übermensch, почему -то мне о нем всегда хотелось говорить или на испанском или на немецком. Не знаю, может, он и имел какое-то отношение и к тем и к другим. Он был абсолютно обычным, я бы даже сказала, er war ein normaler Kerl, но с необычайной интуицией. Она пролезала вперед него во все дырки, сочилась из каждой поры. И порой мне начинало казаться, что она существует отдельно от него. Есть Чарльз и есть его интуиция. И когда Чарльз отвлекается, за дело берется его неутомимая интуиция.

Надеюсь, он не будет устраивать допрос прямо на дне моего рождения. Но зная его и зная его характер, я могла бы с уверенностью сказать, что гости его не смогут остановить и не сможет остановить, по-моему, вообще ничто, ведь это же Гретхен..

Скорее всего, он надеется застать меня врасплох и хочет, чтобы все показания ему сами в протокол записывались и красной ниточкой перевязывались. Я не хочу сказать, что он лентяй, лентяю не под силу было бы каждый день меня навещать, как будто бы я раз в сутки могу менять свои показания, или сижу плакахом в ожидании Фемиды. Он не лентяй, скорее он фанфарон. Но трудящийся изо всех сил, эдакий надувающийся трудоголик, к сожалению, обладающий феноменальной интуицией. К тому же, абсолютнейший грубиян, и ужасный хам, и ко всем недостаткам своим еще и холерик... По-моему, он готов трудиться и денно и нощно, но считает, что заслуживает немедленного успеха во всем, что он только что начал.

Он ежесекундно возгорался от каждого моего слова, и я постоянно не знала, то ли его раздражают мои слова, то ли реакция с моей стороны на его вопросы, то ли запутанность моей речи. Но я одно поняла наверняка, он меня просто осаждает и ждет, пока я сдамся на его милость...

В принципе, мне кто-то говорил, что он был вполне нормальным и даже интересным человеком, но потом его окончательно поглотила работа. Я, к сожалению, не помню, кто мне это говорил, и почему вообще об этом зашел разговор. Я так до конца и не знала, откуда он был родом. Честно говоря, я и вообще-то об этом в первый раз задумалась.

Кто это? Тот, кого просили править богами, есть Харсиес — Гор, сын Исиды, который был назначен править в пространстве его отца Осириса.

О Боже

Кто это? Это — сам бог Ра.

Я задумчиво поставила переданные мне мамой блюда на стол, находившийся на улице под тентом. Праздник состоится на улице перед клумбами. Мамины синие розы придали бы этому вечеру и самому мероприятию еще больший вкус, если бы стояли в вазах на столе. Но это бы не понравилось маме: она над каждым цветком тряслась, словно над малым ребенком, все понимали, что я не собираюсь рвать отношения с мамой, ради одного или двух букетиков синих роз. А покупать, ведь это еще более глупо, чем рвать, в идиотизме в этом случае могли обвинить нас обеих, да еще и тех, кто нам их продал...

Нужно было, не смотря ни на что, убедить его в моем психическом расстройстве, но одновременно в том, что я абсолютно неспособна ни на какую логическую комбинацию.

Гости подъезжали, я уже утешалась привычным обществом накрахмаленных воротничков, как бы называли их много лет назад, или как я их предпочитала называть, сливы общества, как вдруг появился он...

Кто это? Тот, кого просили править богами?

Это был Гретхен, но не один, а со своим верным помощником Сайком, оба они были наряжены в гражданские костюмы серого цвета с галстуками и даже не забыли вставить в передний карман пиджака темные платочки...

Я внутри себя немного запаниковала, но мое лицо не выдало меня и оставалось каменным... И вот с этим выражением полной бесстрастности я продолжала говорить с родственниками, время от времени посматривая на него с Сайком. Они подошли к какой –то группе моих, ротственников, из тех, что были именно таковыми, потом перекинулись парой словечек с мамой...

Из их разговора, я поняла, что маме текст не совсем нравился, потому что у нее так вытянулось лицо, что я сразу уверилась, что они спрашивали про меня...

Мама, расстроенная тем, что не она оказалась предметом воздыхания очередного блюстителя порядка, с огорченным видом посмотрела на меня и по-ребячески оттопырила губу. Они же надвигались на меня, Гретхен, как будто метался, но все же неотрывно смотрел на меня, Сайк пытался спрятаться у него за спиной, но его живот не возможно было спрятать, особенно за худощавым Гретхеном.

— Приветствую, дорогая именинница. — Радостно возгласил Гретхен. — Как на счет того, чтобы продолжить шахсей-вахсей в более приемлемом для тебя месте? В том месте, которого ты заслуживаешь?

Я не обратила внимания на гнусные инсинуации и ответила в духе магнетона:

— Приветствую тебя, владыка Ужаса, Вождь земель Севера и Юга, ты Господин Пустыни, который поистине хранит плаху кровопролития и который питается внутренностями людей!

Чарльз рванулся было ко мне, но вспомнив, что это не самое лучше в этой ситуации, опомнившись, посмотрел на меня так, что мне показалось, что совершенно не нужно обладать даром ясновидения, чтобы понять, что мне пора ретироваться, потому что в глазах у него я прочитала надпись: «Ну, подожди, тварина!»

Но я осталась на месте.

Я улыбнулась и посоветовала ему выпить крепчайший коктейль изо всей маминой коллекции, а то у него слишком кислый вид. Моя мама готовит очень крепкие коктейли, а ему это как раз не повредит, как я думаю. Я, конечно же, не отделяла в этот раз слова от дела....

Он взял, по моему совету коктейль и с большим трудом сдержался, чтобы не выплюнуть его сразу же после первого глотка. Я же отвернувшись тихонько посмеялась над ним и ушла у следующей группе шепчущихся о моем поведении и этом странном человеке (почти вся моя родня, как и я сама на какую -то тысячную часть, впрочем, родом из Великобритании, к тому же, далеко не все они были свежи и юны, и там, где Чарльз сказал бы: «Eejit!», для всех них был бы всего лишь обычный «странный человек»). Я же провела в Лондоне только первый год своей жизни, а потом родители эмигрировали из страны. Почему?

Для меня бы осталось тайной, только если я бы жила на Марсе. Перебрались в этот скромный довольно -таки Огайо, раньше бывший штатом, а теперь ставший, как все отлично помнят, независимой республикой в 2985 году.

На самом деле, дело в том, что моя пра-пра-прабабка была русская, она вышла замуж за британского подданного и переехала к мужу. Нужно сказать, что она, должно быть, была ужасно легкомысленной, потому что и тогда отношения между Россией и Британией не отличались особой теплотой. И потом через много лет, когда выяснилось, что моя мать является потомком русской эмигрантки, ей особенно, да и отцу тоже, пришлось не очень легко. Огайо — был раем, от которого были без ума многие из тех, кто сюда приехал со своей семьей. Что до меня, то мне здесь не нравилось. Вот когда я в прошлом году ездила в Лондон, я не хотела уезжать оттуда...

Разумеется, Огайо был раем для тех, у кого имелись деньги. Но у нас, благодаря отцу, они имелись. Разумеется для людей со средствами здесь предоставлялись невероятные условия. Выгодные условия для того, чтобы состоятельные новоиспеченные граждане и члены их семей могли увеличивать свои капиталы. Наращивать свои денежные средства. На самом деле, Огайо был раем не только для эмигрантов, после того, как только представители богатейших семей мира начали покупать здесь гражданство и участки, и переводить сюда деньги, не облагаемые налогом, уровень жизни коренного населения очень даже быстро вырос! Но на это все, разумеется, требовалось время, да и к тому же, рвались в Огайо не только несметно богатые люди. Но, к счастью, неблагонадежных граждан сюда не пускали. Каким -то образом они проникали сюда?

Как мы приехали сюда, отдельная история, настолько захватывающая, что про это событие надо написать книгу. В Огайо, после образования республики, сбежались все эмигранты, которых только возможно было представить. Французы, британцы, африканцы, русские, пять арабских семей, и две американские из Колорадо. А уж как они деньги меняли в 2986 году евро, доллары, и прочие валюты на единую всемирную валюту «севры», и как возникали аферисты, менявшие счета и карты с якобы находящимися на них суммами, по более выгодному курсу, об этом даже и говорить было бы глупо...

Мне нравилось здесь только первое время. Ценить же свой город я разучилась после того, как арабов, которые за три года успели существенно размножиться, стало намного больше, и у нас с некоторыми из арабских детей стали возникать кровавые конфликты.

Один раз я разодрала лицо одному арабскому мальчику, не помню, как звали бедного. Его родители пришли к моей матери и стали требовать моральную компенсацию, выражавшуюся, по их мнению, в материальном поощрении садизма этого малолетнего хама. Я пожаловалась маме, что он ругался на меня матом, представьте только, арабский мальчик — и, вдруг, матом, и все трое вылетели из нашего дома, как после тайфуна «Лев». Правда, перед этим они две минуты утверждали, что их сын не мог такого сделать, но потом спросили его, и он во всем признался, так как его мучительное желание жить, победило здравый смысл, еще несколько минут они его стегали ремнем, а моя мама гонялась за ним с толстым словарем в руках и с горячим желанием приблизить его к приличной речи... Зрелище было восхитительное.

В шесть лет я хотела, чтобы меня отправили учиться в Лондон. К тому времени уже успела там побывать в гостях у своей тетки, сводной сестры моей матери. Она обладала специфической внешностью, но была очень умной и смешной. То, что именно там жила тетя Луиза, было главным аргументом для меня. Она не была для меня кумиром, она была как взрослая подруга для меня. Она постоянно спорила с моей мамой, что мне стоило учиться именно там.

Но училась я, впрочем, во Франции, в городишке Трувиль, что доказывает абсолютную бесполезность наличия собственного мнения у ребенка. Там была мощная историческая база, и этим все объяснялось, именно этим объяснен был взрыв восторгов моей мамы, и она со словами: «Если бы я в свое время могла там учиться, я бы училась именно там» отправила меня в эту школу.

Я, вначале, очень боялась, как я там буду совершенно одна, но когда мама передала меня из своих цепких рук, в менее цепкие руки молоденького преподавателя этой школы, которые не могли справиться с таким большим количеством частиц броуновского движения, и которые, по- попросту, не успевали предотвратить все мои придумки, я увидела, что полгорода наших новоявленных первоклассников отправляются вместе со мной. Для меня остается загадкой, как наш так сказать «смотритель» дожил до конца полета. По приезде, он, почему–то, отказался у нас вести уроки и нас передали настоящим профессионалам.

Не сидели в сети все уроки подряд, играя в «Bloodhare», а потом не черпали из той же самой сети столько информации, что вам хватило бы сдать приемные экзамены в каком-нибудь высшем учебном заведении...

Если вы не выучивали по нескольку страниц текста за пять минут, и не сдавали потом все это лучше, чем, если бы учили три дня.

Если вам не хотелось поджечь ваше учебное заведение вместе со всеми теми, кто там находился, то, скорее всего, вы учились в каком-нибудь благородном пансионе, что само по себе неплохо, за исключением того, что вы были в своей безликой жизни полностью лишены всех тех преимуществ, которые я только что описала.

Второе мое имя было Википедия, сначала оно звучало как Энциклопедия, но потом твердо укоренилось: «Википедия», у меня, правда, было подозрение, что тут кроется второй смысл, довольно оскорбительный.

Итак, я отошла к группе родственных тел и обернулась на Чарльза. Он ругался, кричал на Сайка, и исходил пеной. Мама тут же, ну как это назвать, просто метнулась успокаивать их и налила им красного вина.

Как бурчал Гретхен! Это надо выделить, как отдельный вид искусства! Можно было подумать, что ему не двадцать пять лет, а все пятьдесят. В конце концов он так разъярился, что маме пришлось почти насильно влить в него несколько бокалов, пока он устал от ее успокоений и не сел на плетеную скамейку.

Чарльз был не доволен моим поведением, скорее всего, но это еще не объясняло всего спектра его расстроенности, потому что он, наверняка, решил, что расколоть меня будет легко, как будто он сможет сделать это с закрытыми глазами, на одном дыхании, шутя, грациозно, играючи, также, как ему удавалось действовать до того, как ему поручили данное уголовное дело.

Я сделала вид, что хлебнула из того самого бокала из которого когда-то Чарльз дегустировал коктейль, и, дождавшись пока он отвернется, выплюнула в ближайший куст содержимое, однако придавшее мне смелости на то, что я собиралась сделать. Он полностью выразил на лице презрение ко мне. Я подошла и плюхнулась ему прямо на колени. Он честно не ожидал этого! Я вспомнила, чему меня учили на курсах актерского мастерства и, театрально закатив глаза, зашептала:

— А тебе не хотелось бы перенести наш шахсей-вахсей в более приемлемое для тебя место? В то место, которого ты заслуживаешь? — взволнованно шептала я обхватив его шею, как кобра в смертельном объятии. И смысл этих слов превращался совсем в другой. Так что, если бы я действительно говорила всерьез, то с этого момента стала бы себя опасаться. Он слегка подавился слюной и предпринял несколько попыток спихнуть меня с себя, но так, как я держалась рука за руку, он не мог разомкнуть кольцо, обвившее его со всех сторон. Я, якобы случайно задела его руку с бокалом шампанского, который он, зачем -то, все ещё держал в руке, запивал мамин коктейль?. Шампанское разлилось, подпитав собою еще один куст из роз.

— О, Изида! Разлилось... — Проговорила я ласковым голосом, замечая, как его глаза наливаются кровью. Все гости уставились на нас и обсуждали мое неприличное, или правильнее сказать, непристойное поведение. Не знаю уж, что удерживало маму подойти и, в общем, врезать по первое число.... Люблю безобразия.

Он медленно встал, поправил брюки и медленно подтянул рукава пиджака и рубашки. Даже не обладая сверхъестественной интуицией, я поняла, что меня сейчас будут бить. Я развернулась на сто восемьдесят градусов и побежала, что есть мочи в противоположном от психически растрепленного Чарльза направлении. Оглянулась, Чарльз сделал попытку замахнуться, но не достал до меня и попросту напросто дал пощечину воздуху, я ускорилась, плохо представляя себе, что он сделает со мной, когда догонит. Я решила действовать так, чтобы никто не сомневался, что я сошла с ума, чтобы отвести себя все подозрения, и только лишь по этому меня шатало, меня несло, меня качало, и вообще я не была похожа на респектабельную девушку из приличной семьи.

Я не скажу, что когда -то хотела быть актрисой, но какие –то способности у меня определенно к этому имелись.

Я попыталась представить, как бы я себя чувствовала, если бы бы у меня действительно все троилось перед глазами, но я бежала, не обращая внимания на мелочи. Представить, что Чарльзу в этот момент можно было позавидовать, тоже было очень трудно. Я, оглядываясь на него, видела, как он случайно врезался в соседского мейн-куна. Я оглянулась еще раз, но потом подумала, что лучше пусть болит его голова, пусть даже она совсем треснет, чем моя голова будет каждый день высовываться из-за колючей проволоки... Я побежала в дом напротив, это уже был обычный многоэтажный (и многоквартирный, в отличие от нашего) дом, и отлично подходил для того, чтобы убежать от... Если уже не от Гретхена, то от Сайка точно. Сзади меня послышались раздраженные их голоса. Я оглянулась в третий раз и увидела ошеломляющую картину, Гретхен остался где-то сзади, а Сайк вырвался вперед. Я вбежала в подъезд и поскакала вверх по лестнице. Быстрее. Вверх. Быстрее, пока Сайк не догнал. Надо же, такой толстый, а так быстро бегает. Странно, что Гретхен где-то вдалеке. Он-то точно должен был быстрее бежать этого толстого коротышки. О, шкаф. Откуда тут? Не важно. Залезла. На вторую полку. Уместилась. Не зря худела. Туфли мешают, их же, блин, видно!!! Гретхен выбежал на площадку, покричал, поразмахивал руками, и направился прямиком к тому самому шкафу. Удар головой. Темнота.....

Проснулась я плохо. Голова трещала, а все звуки доносились до меня, как из-за железного купола. Проснулась. Но уже хорошо, что я проснулась и все руки и ноги мои целы. Я провела пальцами по лицу и сосчитала их. Их было пять.

— Ну и слава Богу, — подумалось мне. Вдруг я услышала резкий голос мамы и два голоса еще (не знаю чьи). О, ужас, все-таки знаю. Один голос принадлежал Гретхену, а другой Сайку. Тот голос, который Гретхена, вежливо поинтересовался моим состоянием, а тот — который был Сайком, по всей видимости, объяснил, что я вчера переборщила с коктейлями и вином, чего вообще-то не было вовсе, и что я зачем-то залезла в шкаф, который, видимо, выбросили, наверное, старый,

упала из шкафа вниз головой и ударилась, а потом меня в почти коматозном состоянии нес домой Чарльз Гретхен на руках. У Этого Сайка все с даром речи было не в порядке, поэтому он так иногда переставлял слова в предложениях, что мне страшно становилось. Это уж явно Инверсией не назвать. В общем.

— Пусть он войдет, — говорят они мне. — Кто ты? — говорят они мне. — Как имя твое? — говорят они мне. — Я владыка побегов зарослей папируса. Тот-Кто-В- Маслине — имя мое. — Через что ты прошел? — говорят они мне. — Я прошел через северный город зарослей. — Что ты видел там? — Бедро и голень. — Что ты сказал им? — «Я видел ликование в землях азиатов». — Что они дали тебе? — Пламя огня и кристалл. — Что ты с ними сделал?

Я легла на кровать и притворилась сладко посапывающей носиком. Вошли двое:

— Что ты с ней сделал? — Спросил один другого. Тот явно был Сайком, а тот, что отвечал Гретхеном. — Да и ты вчера отлично притворялся ivrogne.

— Сотрясение мозга... Надеюсь опасности нет... Если она что и помнит, что только то, что сама ударилась. Я ведь только приоткрыл дверцу.

— А потом? Не надо втирать мне, что ты просто вколол ей снотворное. А еще эта твоя фраза про шок и боль кажется мне подозрительной...

— Я могу показать тебе ампулу. — Спокойным голосом сказал Чарльз.

Дальше они рассматривали ампулу.

— Правда, снотворное. Даже не снотворное, а успокоительное. — С недоверием, но все же спокойнее проговорил Сайк.

— Я знал его действие и дозу. — Отвечал Чарльз. — Я знал, что на нее оно подействует именно так. И поэтому так безоговорочно действовал. Послушай, это мы выяснить всегда успеем, а ты вот бы лучше посмотрел, как она спит.

Сайк просто, по-моему, засвистел как кухонный чайник:

— Ты что спятил? Какой спит...

— Я говорю, обыщи ее. — Железным голосом зашептал Гретхен. И сразу в воздухе почувствовалось напряжение и развеялись всякие сомнения относительно того, кто здесь начальник. Гретхен был старше Сайка только по должности, а на самом деле, он был моложе его на три года.

— На ней итак нет ничего, кроме нижнего белья! — Возмутился из всех сил своих бедный Сайк...

— Что-то мне подсказывает, что эта прошмандовка способна прятать все везде. И... Ищи. — Он как будто бы хотел сказать что –то еще, но потом отмахнулся жестом и равнодушным взглядом уставился на руки Сайка.

А эти руки уже тянулись к тому, к чему тянуться им было не надо, и просто нельзя. К сокровенному тайнику с моей книгой, имею в виду. Как только он попытался ощупать мой живот, я со злорадной улыбкой на устах, разумеется, внутренней, никак не отразившейся на моем лице, повернулась на этот самый пресловутый живот так, что его рука оказалась в зажатом состоянии между моим корсетом, где-то в районе пупка, и кроватью. Я некоторое время продолжала мирно дремать, а потом, немного погодя сделала вид, что неожиданно проснулась.

— Доброе утро. — Сказал... Чарльз, чтобы избавить от конфуза своего коллегу-товарища младшего по званию.

— Доброе. А у вас, что же есть еще и лицензия на врачебную деятельность? — Обратилась я к Сайку.

— Не понял, что вы имеете в виду. Или у вас бред после вчерашней полуисторической деятельности? — Ответил опять Гретхен, вместо своего незадачливого сослуживца...

— Нет, не совсем бред. Мне показалось, что вы пальпацией занимались. — я указала на майку, под которой находился мой многострадальный живот.

— Бред.

— Обычное дело после исторической деятельности и сотрясения мозга.

— Не стоит благодарности, что притащил тебя домой. — Прорычал Чарльз, сверкающи глазами.

— Как же так? Из меня так и рвутся благодарственные речи, что же мне с ними делать? — Ответила я ему в тон.

— У вас что –то случилось? — Поинтересовалась из кухни мама.

— Нет, все нормально. — Ответил ей за меня Чарльз.

Я уставилась на него, он же пронзил меня взглядом, и презрительно отвернувшись к Сайку, потребовал от него в сотый раз объяснить всю ситуацию сначала. Я затыкала уши. Правда, только мысленно. Эта книга меня уже начинала волновать, а вдруг это обман, подлое скотоподобие, и никто меня не ждет вместе с ней на границе Египта, всех, кого я там встречу можно охарактеризовать как представителей non è bello мне полиции. А подробнее Чарльза и наручников.

Пока я об этом рассуждала, мне угрожали, ублажали, пытались уговорить сдаться с уменьшением срока вполовину. Ведь меня уже сейчас в шестнадцать лет, по словам Чарльза, могли посадить в колонию на пожизненное заключение. Я отказалась, аргументируя тем, что ничего об этой книге не знаю, и, что доказательств у них нет никаких, а если они хотят поприставать к кому-нибудь с допросами и пожизненными заключениями пусть отправляются к ближайшей сидевшей la visage и bourrer la gueule. С таким же успехом можно обвинить кого угодно, и скорее они будут виновны, (слишком уж логичная фраза получается для ненормальной) а не я.

Ту, в самом разгаре нашей оживленной беседы вошла мама со строгим лицом.

— У вас тут все хорошо? — Спросила она, с enige belangstelling смотря на Гретхена, а на меня с опаской, а на Сайка она вообще не обращала никакого внимания.

— Да, все хорошо. — Поспешила уверить я.

Я переоделась, точнее я полностью оделась, и мы уселись в большие кресла вокруг маленького столика, мама разлила по чашкам чай, а по комнате словно, аромат ромашки распространялся мир, а по нам разливалось умиротворение. Все напоминало древнейший ритуал встречи гостей семьей аристократов, что бы они могли такое обсуждать, может быть такую ерунду как курсы каких-нибудь валют или погоду.

Завязался почти непринужденный разговор. Мама щебетала о сортах чая, в которых уж конечно понимает намного больше, чем Лу Юй, и Сайк смотрел на нее, так, будто бы ему явилась Леди Грей, ну, то есть, если бы ему были известны такие придуманные, исторически важные личности, как Лорд Грей. Надо сказать, справедливости ради, что чай у моей мамы всегда очень вкусный, и это трудно не отметить даже таким избалованным гостям, как тетя Луиза, а она как, в сущности, и некоторая часть всей нашей семьи, крупный предприниматель, занимающийся однако поставками различных сортов чая, титестер, великий экспериментатор, в общем, просто чайный сомелье всея семьи Моатс.

— Попробуете тезку? — Сказала она Чарльзу.

Не прошло и десяти минут, а мы уже беседовали, как, по меньшей мере, почти «очень хорошие знакомые» или, по крайней мере, «не как враги», но меня больше волновало другое, так ли он простодушен, как мне показалось или это просто небольшая шутка. Не знаю. Сайк для меня не представлял большой угрозы. Он был всего лишь орудием в руках Гретхена. Он благодаря только ему и продвигался по карьерной лестнице. Да, да. Но вернемся к нашей беседе, она загоралась все новыми красками и в ней вспыхивали все новые отголоски, сейчас, например, все вспомнили, как я вчера бегала и творила всякие нелепости и несуразности, и пытались допытаться, зачем я все это устроила, когда могла бы просто провести день без происшествий, но, тут же, не дождавшись ответа, все вдруг вспомнили, что когда я совершала эти поступки, я была немножко пьяна. Хотя я и не с таких коктейлей и маленьких доз не пьянела. Даже большое количество алкоголя иногда на меня влияло не так как на остальных. Но напиться я могла очень даже вполне объяснимо...

Даже Гретхен видимо хотевший сказать мне что -либо очень приятное, возопить решил, что я не такая уж тяжелая, по сравнению, ну, например, с гиппопотамом, и даже и нести меня было очень удобно, на что я оскалилась и припомнила ему его вчерашнее поведение, чем заставила оного замолчать.

Когда же он взял чашку и только намеревался отхлебнуть, я с намеренной четкостью и с точностью ювелира пробормотала:

— Bon appetit, des hippopotames amateurs.. — И заставила его подавиться чаем.

Он посмотрел на меня, как лев на добычу и я поняла, что если на мне нет еще дымящихся дырок, то это только по тому, что он еще не научился использовать свой взгляд на сто процентов, а пользуется им максимум на 46...

Мама, осуждающе покачав головой, только лишь для виду незаметно подмигнула мне. Чарльз сидел молча. Да и вообще за столом воцарилась какая — то странная тишина. Сайк, до этого сидящий и мирно улыбающийся, сполз почти под кресло, что при его «большом» росте смотрелось несколько странно и комично. А мама, пытаясь восстановить нарушенный мир и покой, уговорила гостей бросить чай, что было нетрудно, и пойти в сад осмотреть ее чудные, или лучше сказать чуднЫе новые свежепосаженные растения. Она утверждала, что им, как работникам сферы безопасности будет особенно интересно посмотреть на одно растение, из которого заваривается, чай ни чай, а напиток для сохранения бодрости лучше, чем от кофеина. Но на самом деле она показывала им такие травы, как шизандра хинензис, херба паеониа аномала, эхинопанакс высокий, профессионалам в этом деле объяснять совершенно незачем и объяснять, что эти все перечисленные травы являются самыми лучшими успокоительными, и мама без всяких сомнений завернула их с собой двум нервным полицейским, и я была уже без сомнений в этом уверенна, слыша ее голос, уговаривающий и почти материнский, такой же, как и в разговоре со мной. Так же как и в том, что они обязательно попробуют все содержимое пакетов. И мысленно радовалась за их нервную систему, и злорадствовала по поводу их мнимой бодрости. В общем, пока она их отвлекала, я незамедлительно ушла в себя и попыталась вспомнить, когда со мной в последний раз связывались. Сделать это было не трудно, я как и задумала, вспомнила, что звонили мне три недели назад, а еще раньше два месяца назад, и я все еще колебалась между множеством предложений, сейчас конкретно у меня был выбор между тринадцатью. Остальных я отмела сразу. Все решала сумма. Все решало, куда мне идти. Или вернее будет сказать правильнее, куда меня поведет. Надо быть полным идиотом, чтобы думать, что все, что я совершила, было результатом недостатка материальных средств, мне просто надо было развивать талант и к тому же я безумно люблю приключения. Моя тяга к ним ведет свой путь с детства, когда я, буквально не зная, куда деть энергию, и силы, бушующие во мне, и восстававшие против меня, и требовали выхода наружу, воровала из подключенного к сигнализации класса тетрадки одноклассниц, чтобы они смогли исправить ошибки после контрольной по русскому языку, пока учительница их не проверила. На самом деле, наша система обучения давно подвергалась реформам. Все обучающие программы активно заменялись живыми учителями. Это было вполне естественно, учитывая то, что любые проявления ИИ или просто некоторых компьютерных программ наступательно смещались педагогами, также, как и в остальных областях они смещались представителями других профессий, представляющими из себя нечто антропоморфное. Я, к сожалению, не застала активное использование программ в процессе обучения. У нас использовалась только одна программа, которая использовалась для обучения мировой литературе. Я ужасно любила литературу, но не все мои знакомые также относились к этому предмету, так что приходилось изобретать некоторые способы обхода данной программы.

А уж списывать у меня был дар. Мы тогда, помнится, изобрели целую систему знаков, необходимых для отвода от себя учительских глаз, строгих и не совсем всегда справедливых.

Чтобы обмануть уже указанную программу проверки "Dr. Richard" требовалась штука посильнее, чем «Фауст» Гете. Тут уж ко мне, еще к двенадцатилетней, приходили консультироваться из старших классов. Из размышлений меня вывел Чарльз. Он сидел и просто смотрел на меня, дожидаясь пока я вылезу из сомнамбулы. Он просто смотрел без чего –то страшного в глазах, а даже больше изучающе, с каким –то интересом.

— Êtes-vous allè au Soudan cette annèe?

— Je pense que beaucoup de gens étaient là cet été, il ne vous donne pas le droit de soupçonner tout?

— Ainsi ont été ou non?

А уж списывать у меня был дар. Мы тогда, помнится, изобрели целую систему знаков, необходимых для отвода от себя учительских глаз, строгих и не совсем всегда справедливых.

— Ainsi ont été ou non?

Сегодня мне приснился сон. Будто я нахожусь в одной комнате с кем –то очень опасным, но только я не могу его увидеть, разглядеть совершенно не могу. Я находилась там очень долго и смотрела на стены, разрисованные самыми разными лотосами, как будто изо всех трех Египетских царств сразу. Они мирно цвели, глядя так на меня со стены, и мне уже во сне показалось, что они даже улыбались мне. И вдруг к моему удивлению они начали расти, хотя я ведь почему –то не удивлялась тому, что они мне улыбались, но то, что они росли произвело на меня такое сильное впечатление, что я даже зажала рот рукой и вскрикнула почему –то, совершенно не логично. И тут же испугалась, как бы этот крик не услышал тот, кто рядом со мной. Но ведь я никого не вижу, может быть, его и нет здесь. Я оглянулась по сторонам и увидела только светлые стены с растущими лотосами и благовония на маленьких подставках. Так же за моей спиной стояла ширма. Насколько я знаю, в моих движениях меня никто не ограничивал, так что я иду, подхожу к ширме. У нее очень странный древнеегипетский рисунок и я протягиваю руку, чтобы изучить ее подробней. Ткань натянута на дерево так слабо, что я едва коснувшись рукой, отодвигаю ее немного назад, и моя рука немного проваливается в ней и в потусторонней пустоте. Вдруг мои пальцы столкнулись с другими пальцами, гибкими и тонкими, которые обхватили мою кисть. От неожиданности я отдернула руку и посмотрела за ту сторону ширмы. Там никого не было. Это только усилило мой страх, который я испытывала ко всему в этой комнате. Я подошла к ширме с той стороны, где я еще недавно держалась рукой за светло –коричневую ткань, но обнаружила на ней новый рисунок, глаз с тремя полосками расходящимися от него в нижней части в разные стороны, каждый, кто хоть немного знает о Египте и иероглифах, знает, что ничего хорошего этот знак мне не сулит... Я еще ужасно громко закричала и почти сразу же проснулась у себя на кровати у себя на подушке. Я была дома: могла рассчитывать на поддержку и защиту матери. Все я ей рассказать, конечно, не могла, но вполне достаточно было того, что я могла бы рассказать ей о простом кошмаре, который мне приснился сегодня ночью, запросто. А вообще ее можно использовать как хороший, мощный фактор, для того, чтобы Гретхен больше не появлялся у нас в моем поле зрения, да и в его окрестностях. Он и его верный помощник Сайк тут больше и носом своим не поведут, когда узнают, как моя мама будет рада их видеть. Muito, Muito.

Я посмотрела на него:

— Ты хочешь мне что –то сказать?

Он неподвижно смотрел на меня, интересно, он уже выпил китайский лимонник или у него повысилось настроение от общения с моей мамой?

— Я бы посоветовал тебе не скрывать от меня ничего.

— Usted estaba en mi santuario interior — en mi casa. Qué más puedo ocultar de usted en este caso?

— Idiota. — Тихо выругался Чарльз. Тут же перейдя на сладко — романтический голос, каким обычно разговаривают герои-любовники в фильмах. — Sólo dime dónde el libro? Haré lo que sea para usted, usted conseguirá el más cómodo, lo haré para usted, el plazo mínimo, aunque promesa condicional no puede... Incluso el alimentos te usar todos los días. Sólo dime. Dime.

— Espero que te ahogues en tu comida! Y su ayuda! Yo no veo en sus ojos ni su museo, o su libro!

— А вот про музей врешь! Ты же была там на экскурсии с классом, подтвердили все твои одноклассницы и преподаватель!

— ?Que te trague la tierra! Сам сказал, что я там не одна была во всем музее! И это было год назад! Тогда почему именно я?

Дальше следовала непередаваемая игра слов с использованием испанских нецензурных выражений, в которых Чарльз помянул хорошими словами и меня, и мою маму, и всю эту ситуацию, вместе взятую, смысл этой тирады сводился к одному, Чарльз мечтает меня убить. И не просто, а очень жестоко, издеваясь во время этого ритуала надо мной просто неприличным образом. Проскользнули у него ругательства и на «C...», и на «P...

замысловатые выражения тоже присутствовали, и на «M... было.

— ¡Qué lástima que no tengo una grabadora de voz con usted. Eso suena como una amenaza. — Мирно почти пропела я. Не отвечать же мне ему в таком духе?

— Это ты. Я знаю, это можешь быть только... — Он почему –то остановился и вдруг достал сигарету и закурил. — И ты знаешь, что я непременно это докажу. Tengo pruebas irrefutables.

— Вluff. — Я расслабилась. Если бы у него было серьезное что-то, то он давно бы мне уже рассказал. Похвастался, так сказать. Я хотела тоже закурить, протянула ему свою сигарету, и он было уже хотел дать мне прикурить, но остановился и стукнул меня по руке. Я спокойно достала из заднего кармана брюк свою зажигалку и все –таки закурила.

— El abuso físico en nuestro país es castigado. ¿Y qué?

— Здесь никого нет.

— Кстати, где моя мама и Сайк? Давно их не вижу.

— Он заговаривает твоей маме зубы. Пока я сижу наедине с тобой.

Я продолжила его допрос.

— Ну, так что ты мне хотел сказать? Я же должна поверить, что ты не блефуешь?

— Una de las cámaras de vigilancia, funcionó durante otros cinco segundos, al parecer el cargador no es muy bueno, ¿no es nuevo? — Тут он посмотрел на меня так, как будто услышать хотел ответ. Я лишь вопросительно пожала плечами. — Falló, y vimos cinco segundos de la espalda del ladrón.

— ¿Hay en la parte posterior fue escrito «Kora Motes»?

— La marcha es muy similar a la suya. Crecimiento. Su andar. Por desgracia, a continuación, no son muy confiando en su instrumento y poner el capó.

— ¡Oh! Asustado! ¿Sabes cuántas personas en el mundo con una altura y construir? — Я с шумом выдохнула дым. И затянулась снова, а потом выпустила дым кольцами.

— Vamos a ver lo que dice más...

— Мне кажется, тебе пора. Кстати, я соскучилась по твоей интуиции. Передай ей привет и попроси ее вернуться.

— До свидания!

Он докурил, встал и вышел. Я выдохнула вкусный дым, и оскалила зубы. Сегодня он обошелся без особых жестокостей, изощренностей и ушел с носом.

Я была бы очень рада на самом деле, если бы мне кто -то захотел сделать такой вечный подарок, как состояние влюбленности, попытки в нетрезвом состоянии не засчитываются. Сейчас мне из всех моих знакомых нравился только один мужчина и то, больше не как мужчина, а добивающийся своей цели работник. Да, мне нравилось наблюдать за манипуляциями Чарльза Гретхена. Но я все чаще думаю, что не дай Бог быть влюбленной в него, а то бы он влюбленной в него девушке устраивал генеральный допрос, досмотр и рентген каждый вечер. И пришлось бы ей на второй неделе отношений повеситься. К счастью, меня сия участь миновала и я продолжала искать свою любовь где- то в мечтах, и нашла бы уже, наверное, давно его, если бы у меня не был заранее написан список претензий к нему.

Во-первых, идеальный кавалер «сердца Коры» должен быть джентльменом во всем смысле этого слова,

во-вторых, он должен быть вечно под каблуком и слушать каждое мое слово,

в-третьих, он должен обязательно любить мою маму, больше чем себя,

в-четвертых, он меня должен понимать и понимать мои интересы,

в-пятых, быть хуже в какой –то области, где я бы могла его учить,

в-шестых, интересоваться историей двухтысячелетней давности, не говоря уже и о мелких сроках в историческом периоде,

в-седьмых, он должен любить ту же музыку, какую и я, и интересоваться современным искусством,

в-восьмых, он должен быть высоким, дальше было и в-девятых, так же в-десятых и в-одиннадцатых, а так же в-двенадцатых и так по списку аж до 250 пунктов. Еще в данном списке было то, что претендент должен быть красивым и умным, а также много других вещей, включавших в себя много различных всеобъемлющих талантов и чувство юмора. Пока большинство знакомых мне мужчин подходили лишь по отметке красивый, однако были, конечно, и те, кто не подходил ни по одной. Один был исключением, это был именно Чарльз, (который, уже не нужно объяснять, подходил по целым трем) он был умен, высок и обладал чувством юмора, только ужасно своеобразным. Во всех же остальных его качествах я не сомневалась ни сколько, абсолютно, я могла бы поставить в этом списке жирный крест напротив каждого, и про туфли и каблуки, и про любовь к маме, и, особенно, про прилагательное «красивый». Назвать его красивым было настолько сложно, что это могла бы сделать лишь девушка, безумно влюбленная в этого тирана. Но на самом же деле, меня больше всего пугал его нос, длинный, с горбинкой и небольшой вмятинкой на правой ноздре, не заметной при невнимательной просмотре. А что на счет его взгляда, так меня вообще от него в дрожь бросало.

Его, как можно было бы убедиться, я не могла учитывать, и именно потому, что любить полицейского в моем положении было бы кощунственно. Мне кажется, что я вообще не понимала, кого я люблю, если я вообще обладала способностью кого -то любить.