Обе части меня
***
Освальду всё время чего-то не хватало. Вроде уже получил, что хотел, но не покидало чувство, что упущена важная деталь. Без неё величие рассыпалось и теряло цену. Он удерживал в своих руках это рассыпающееся сокровище, а оно всё норовило выскользнуть из потных ладоней. Сокровище, которое надо прижимать крепче к груди, потому что вот-вот норовят выкрасть, пырнуть в грудь ножом и вытащить из ослабевших пальцев.
Тем удивительней было, когда сокровище отобрали не обогащения ради. И не какой-то мимокрокодил, а Эд Нигма. Лучший друг из всех, кто когда-то был у Освальда. Растерзал безжалостными пальцами только начавшую затягиваться дыру в душе. Отнял вновь приобретённое чувство гармонии. Один выстрел, и мир разрушился на множество маленьких обломков.
Пока воды Готэмской реки впитывали в себя горячую кровь и выдавливали из лёгких воздух, сознание Освальда возвращалось в детство.
Мама целый месяц приходила домой позже обычного, почти к ночи. Она устало садилась на кухне и принимала от сына тарелку с ужином. В жёлтом свете настольной лампы тени под увядающими глазами залегали пугающе глубоко.
Освальд пытался расспрашивать матушку о самочувствии, но получал молчаливые объятия и поглаживания по голове. Женщина что-то скрывала, и сложить этот пазл удалось только в день его рождения.
- Малыш Капельпут, сегодня ты не пойдёшь в школу. Тебе исполняется десять лет и мы устроим особенный день, - улыбка на бледных губах Гертруды выглядела вымученной. Она немного стыдливо внесла в комнату маленький пирог со сливами, украшенный всего тремя свечками.
Освальд почувствовал, как в глубине души переворачивается фургончик с мороженым. Бочку радости омрачала капелька дёгтя. Как так, он не смог разгадать, почему мама стала работать больше. Она готовила ему сюрприз.
Будь его воля, он бы отказался от подарка, полученного такой ценой. Видно было, что Гертруда очень хотела его порадовать, поэтому Освальд тепло улыбнулся, всем видом показывая, что усилия не были потрачены зря.
- Спасибо, мама. А куда мы пойдём? - от сладкого запаха, источаемого пирогом, в животе заурчало.
- Я купила билеты в Робинсон Парк. Ты прокатишься на любых горках, на каких только пожелаешь, пока твои глупые противные одноклассники будут сидеть за учебниками, - Гертруда заквохтала своим неподражаемым смехом.
Парадоксальная паранойя и ненависть к незнакомцам передаются по крови. "Мы с тобой против всех", повторяла Гертруда, приглаживая непослушные, торчащие, как перья волосы. И маленький Освальд кивал головой. Он знал, что они вдвоём против всех, он был с этим согласен. Мальчик мечтал вырасти и сделать так, чтобы маме больше никогда не пришлось работать. Он испытывал к ней безумную нежность, которая наполняла его жизнь, делала его цельным.
Только безграничная любовь могла склеить тёмную душу маленького Капельпута, взрослого Освальда Честерфилда Кобблпота в неразрывное полотно. Когда мамы не стало, Освальд распался. Ему стало болезненно не хватать.
"Загляни на обратную сторону своей души", гласила табличка при входе в аттракцион, за дверьми которого скрывался огромный коридор кривых зеркал.
В отражениях мальчик становился то непомерно растянутым, то уродливо сплющенным, то изогнутым в букву "зю". Некоторые зеркала искажали его лицо гротескной маской, но он не боялся. От себя ведь не убежишь.
Освальд закричал, когда в одном из отражений появился незнакомец. Немного крючковатый нос, высоко зачёсанные волосы, губы в тонкую ниточку. В глазах ярость.
Он попытался отвернуться, но в следующем зеркале увидел его же - мужчина наставлял пистолет прямо в лоб малышу Капельпуту и мрачно ухмылялся.
Из третьего зеркала тот же мужчина кричал и брызгал слюной, ногтями выскребая себе путь наружу, обещая стать худшим кошмаром, стоит только оказаться рядом.
Во всех зеркалах был он. Беснующийся, воющий, гомерически хохочущий безумец.
Маленький Освальд побежал, не разбирая дороги, закрывая лицо ладонями, пока не наткнулся лбом на последнее зеркало.
Взгляд карих глаз, собравший в себе панику и холодную уверенность. На щеке блестит капля - слезы или дождя. Шляпа-котелок и, мгновением позднее, оскал.
- Я не люблю тебя, Освальд.
Живот пронзило резкой болью. Толчок в грудь. Последнее слово, имя, исторгнутое как плевок из этих губ, взорвало зеркала, и тысячи жалящих осколков полетели в лицо.
Он закричал и проснулся.
- Кто ты?
- Я тебя спасла, - ответила рыжеволосая девушка с видом, полным восторга и детской непосредственности. - На, попей, тебе станет легче, - протянула она ему чашку с какой-то зеленоватой бурдой.
***
Во снах он видел маму. Гертруда восседала на железном троне, полы её юбок опускались до земли, утопая в грязной воде. Лицо обрамляли растрёпанные седые волосы, пыльной паутиной ниспадавшие на грудь.
Дрожащими губами Освальд прикасался к её обтянутым ветхой тканью коленям, прятался лицом в подоле платья и чувствовал, как холодная рука безжизненно поглаживает по волосам.
- Беги навстречу любви, малыш, - слышал он голос, больше похожий на шёпот ветра. Пока Освальд, стоя на коленях, тонул в горечи, пытаясь жадно впитать хотя бы мгновение близости, лицо матери было недвижно.
- Прости меня, мама. Я так скучаю по тебе, - размазывал он сопли, текущие из носа, по лицу. Женщина смотрела сверху-вниз, безучастно-усталым взглядом, в котором не горело ни звёздочки жизни.
Сны всегда заканчивались одинаково. Гертруда поднималась на ноги и тут же, подбитой косулей, падала в руки Освальда. В его ладонь упиралась рукоять ножа, вонзённого в её спину. Лицо её расцветало удивлением, затем она спрашивала:
- Почему у тебя такие грустные глаза, малыш?
И в момент этого ожившего кошмара, этой бесконечно повторяющейся в его голове пытки, она наконец-то выглядела живой. Но слабая улыбка стекала с лица вместе с последним вдохом.
Освальд просыпался в постели, а рана на животе болезненно ныла, напоминая, что он ещё жив. А матушка - нет.
***
- Кто имеет четыре глаза, но ничего не видит? - насмехалось отражение и издевательски корчило рожи.
- Картошка? - устало спросил Нигма, взъерошив пятернёй волосы. Укладку он перестал делать с тех пор, как потерял то, что считал своим высшим даром - интеллект.
На столе грудились десятки баночек с различными психотропами, которые должны были избавлять от напасти с двойником, но кроме изжоги и бессонницы ничего не приносили.
- Эдвард Нигма!!! - заорало отражение, скалясь ровным рядом белых зубов.
Эдвард раньше и не замечал, как много в мире отражающих поверхностей. Двойник появлялся везде. В столовой ложке, на глади луж после дождя, в ночном окне, в расширенных зрачках аптекаря, у которого он требовал хоть какое-то лекарство для ума.
Не до конца отошедший от разморозки мозг Нигмы игрался с ним, выворачивая наизнанку всё, о чём бы тот ни подумал. Доппельгангер ехидничал над его странной привязанностью к Ли Томпкинс, над тем, что он больше не может разгадывать загадки, над его глупым положением.
- Когда дурак бывает умным? - продолжил донимать загадками зелёный демон. Эд почувствовал, как несуществующие руки легли на его плечи и сжали потрёпанного вида зелёный пиджак.
- Когда молчит?
Пальцы отбили на предплечьях барабанную дробь.
- Умница, Эдди, зришь прямо в корень, но ответ неверный. Когда ложится спать в девять, золотко моё.
- Бессмыслица какая-то, откуда ты это взял? - Нигма ничего не понял. Он дёрнул плечами, чтобы сбросить с себя раздражающие фантомы прикосновений.
Фигура тут же материализовалась прямо перед ним.
- Потому что во сне он видит правду!!! Эдвард Нигма, самый глупый дурак из всех дураков, только во сне становится умным! - паясничающий Загадочник размывался. Действие горсти таблеток, выпитой полчаса назад, вступало в свои права.
Минута, и Эд провалится в короткий, беспокойный сон. Потом правда не сможет уснуть ещё двое суток, но хотя бы так невыносимый голос со странными шарадами ненадолго оставит его в покое. Тем более, на вечер была запланирована встреча. Он всласть хотел посмеяться над своим врагом, запертым в клетке.
Ради столь изысканного развлечения Эд Нигма готов был вновь переступить ворота Аркхема.
***
Дурачок Бэнни пускал слюну себе на живот и наблюдал в окно, как под шумок неожиданно возникшего в лечебнице переполоха, двое мужчин неслись к автофургончику.
Тот, что был в зелёном костюме, поднял руку с пистолетом над головой и дважды весело бухнул в воздух. Второй, в форме заключённого, забавно прихрамывал и взмахивал рукой, как птица перебитым крылышком.
От нахлынувшего эмоционального возбуждения, Бэнни расхохотался и впился пальцами в подоконник, сдирая об него ногти. Машина, взревев мотором, спешно помчалась прочь от стен лечебницы. Он был единственным свидетелем того, как Освальд Кобблпот покинул Аркхем.
Свежеиспечённый Загадочник сосредоточенно вёл автомобиль по улицам Готэма. Освальд приоткрыл окошко и высунул нос наружу, вдыхая ароматы пекарен, помоек и итальянских ресторанов.
Он был очень горд собой - план сработал идеально. Теперь оставалось только позаботиться о Мартине и прибрать город к рукам снова. О, ему не впервой лишаться всего, а потом собирать Империю из осколков.
- Я скучал по тебе, - низкий голос отдался вибрацией в темечке.
Ох, какая сентиментальность. Освальд ухмыльнулся и скосил глаза в сторону. Нигма смотрел на дорогу, сжимая руки на руле. Фонари за окном высвечивали его красивый, чувственный профиль. Но сердце молчало.
- Ага, - пожал плечами Пингвин. - Спасибо, что прочёл моё письмо. И пришёл.
- Я не мог не прийти, Освальд. Мне нужна была твоя помощь.
- О да, вызвать великого Загадочника из пучин Эда Нигмы. Я уже понял, не за что.
- Всё сложнее, чем тебе кажется. Я испытывал необходимость в том, чтобы ты признал обе мои части. Эдвард Нигма и я - один человек, с одними мыслями, воспоминаниями и желаниями.
Освальд нервно проморгался. Произнесённое Эдом слово "желания" зацепило его, прозвучало слишком.. Двусмысленно.
Или он сам хотел, чтобы это так прозвучало. Щека ещё помнила, как дрожала ладонь на его лице, когда он позвал Загадочника.
Всё стало слишком запутанным. То Эдвард бегает и орёт "назови меня Загадочник", то, находясь уже в амплуа Загадочника, сообщает ему, что никакого Загадочника нет. От этих размышлений разболелась голова.
Стоило признать, Нигма добился своей цели - Освальд принял обе части его нездоровой личности, кем бы они там себя не называли. Всё-таки любовь ещё жила глубоко внутри, пусть и запертая за семью замками, даже после того, как предмет этой любви пытался его убить.
Смерть матери разделила Освальда на до и после. Не так сильно, как Эдварда разделила смерть подружки, но в каком-то смысле, он тоже больше не был целым. Порой им управляли порывы Пингвина, а потом возвращался Освальд Кобблпот, малыш Капельпут, чьё сердце способно любить лишь одного, но любить так сильно и отчаянно, что даже пуля в живот не способна разрушить это таящееся внутри чувство.
- Так ты серьёзно сейчас говоришь, что вытащил меня из Аркхема не потому, что тебя в себе заковал Эд Нигма, а потому что тебе было нужно моё признание? - ухмыльнулся Освальд.
Наивный мотив Загадочника показался ему милым. Жаль, что за всем этим скрывался тот же жестокосердный и холодный Эд, готовый в любую минуту вырвать из него душу и растоптать.
- Да, - Загадочник поморщился. - Мне важно твоё присутствие. Я понял это, когда думал, что убил тебя. Ты в какой-то степени.. эээ, ты был прав, когда сказал, что я совершаю самое жестокое убийство.
- Ухм, - Освальду нечего было ответить. Но Эд или Загадочник, или как его ещё там, окончательно разоткровенничался.
- В общем, - по скривлённым губам читалось, как не просто даются ему эти слова. - Сразу после твоей смерти я ощутил пустоту. Пытался её заполнить, но не мог. Все эти идиоты.. - Нигма полыхнул глазами вспомнив, как искал среди умов Готэма достойного соперника. - Они были идиотами, Освальд. В них не было чего-то, что соединяет меня с тобой. Они не подходили даже в качестве суррогата, даже близко с тобой не стояли.
Кобблпот мечтательно улыбнулся. Ого как, Эдвард действительно по нему скучал, пусть даже в роли противника, а не друга. Он положил руку на его плечо. Нигма не пошевелился.
- Мне очень приятно, Эд, что ты так ценишь наш.. хм, тандем.
Эдвард продолжал смотреть вперёд не мигая, лицо его застыло посмертной маской. Когда он произнёс следующее, у Освальда упала челюсть, а повреждённую голень стрельнуло болью.
- Я принимал диссоциативы с декстрометорфаном, чтобы поговорить с тобой. Даже так, в смерти, ты остался моим наставником. Когда у меня были галлюцинации, я чувствовал, что становлюсь более целым.
***
Вскоре Загадочник выкинул новый финт ушами. Освальд уже привык к его глупым выходкам и почти не удивился, когда увидел их вместе с Ли Томпкинс. Лишь скривил губы в омерзении, мол как же низко ты пал в погоне за мнимой "нормальностью". Готов встречаться с женщиной своего врага, чего ради?
Понятно, что принципы Эдварда всегда слабели, когда рядом появлялась симпатичная мордашка, готовая взвалить на себя перевоспитание убийцы. Такой умный и такой дурной, как он не понимал, что эта ненормальность и делает его самым нормальным из всех, кого знал Освальд?
Хотелось схватить его за плечи и как следует потрясти, чтобы голова подёргалась болванчиком и всё в ней встало на место. На язык просились самые резкие эпитеты в сторону противоестественного союза и поведения Нигмы. Но вместо этого Освальд подошёл ближе, тихо стукнув тростью. Достал из арсенала свой самый снисходительный взгляд и сказал:
- Совет тебе, как другу, Эдвард. Отложи немного денег к тому моменту, когда Ли вышвырнет тебя на улицу.
Почти ожидаемым было и то, что зелёный змий всё-таки кинул его на деле. Но это не отменяло ярости, которую испытал Освальд в момент, когда дверь хранилища оказалась закрыта, заперев его вместе с Бутчем. Он смотрел на удаляющуюся парочку и кусал губы от гнева. Благо, Бутч быстро справился с решёткой, им удалось уйти до приезда полиции. Хотя Пингвину было даже немножко любопытно увидеть лицо Гордона, чья женщина стала крутить шашни с Загадочником.
***
- Почему ты предал его? - спросила Ли Томпкинс. Метаморфозы, произошедшие в бывшем судмеде пугали, но она всё ещё могла разглядеть за показным шалопайством Эда Нигму из участка, неловкого и спутанного. И никак не хотела уложить в своей голове, что перед ней стоит совершенно другой человек.
- Мне нет дела до маргиналов и их отпрысков, но ты хочешь им помочь. Это в какой-то степени вдохновляет, - улыбнулся Загадочник.
- Но я тебя не люблю, - ответила Ли.
- Я знаю, - улыбка поползла ещё шире.
Ли Томпкинс шагнула навстречу и прижалась прохладными губами прямо к этой улыбке. Эдвард обхватил рукой её талию, ощутив аромат жареных бобов, которыми питались бедняки в Нэрроуз, и ягодные духи. На языке остался вкус помады, он незаметно поморщился - невкусно, нет.
Вспомнились губы Освальда, тот тоже время от времени баловался помадой. Только не тёмно-бардовой, а светлой, почти не меняющей оттенок кожи.
Жаль, что он этого не видит, возникла иррациональная мысль. Эда тайно порадовала фантазия о том, чтобы Пингвин воочию увидел, как он целуется с этой женщиной. Это было странным и волнующим чувством, анализ которого он решил оставить на потом.
***
Дурачок Бэнни пропустил момент, когда вокруг стало тихо. Сколько времени прошло? Час. День. Может неделя.
Он услышал тишину, когда сознание начало пробуждаться - отпускало действие коктейля, которым его пичкали врачи для подавления агрессии. Иначе ни одна клетка не смогла бы сдержать рвущегося на охоту зверя. В животе наливался клубок желчи, предвестник скорой жажды.
Он окинул вокруг мутным взглядом и обнаружил себя в столовой лечебницы. А вокруг ни души. Перевёрнутые столы, обшарпанные стены и.. Удача! Решётчатые двери, которые кто-то оставил открытыми.
Бэнвард встал с места и глухо сказал:
- Ау!
Никто не ответил.
Тогда он нерешительно заковылял к выходу. У стола охранника он нашёл лишь следы крови. Коричнево-алые, застывшие потёки разбудили в нём воспоминания. Он сжал кулаки. Мышечная память вспомнила, как ломаются кости под пальцами. Во рту скопилась слюна. Язык вспомнил вкус крови, льющейся из прокушенной глотки. Бэнвард по-животному сглотнул и утробно рыкнул. Теперь он знал, что выход есть. Знал свою цель.
Зверь выбрался из клетки и вышел на охоту.
***
- Мы братья. Обнимемся?
Неловко вырвалось из уст Кобблпота. Эдвард кивнул и откинул руку в сторону, приглашая в объятие. Вторую он завёл за спину, чтобы незаметно достать припрятанный в рукаве нож. Сегодня Эд не умрёт один, не после всего, что было на Стене.
Когда Освальд шагнул вперёд, Нигма отметил лишнее движение. Ещё бы, улыбнулся он про себя. Чего можно было ждать, если не ножа в спину?
"Кто бы говорил", немедля парировал внутренний голос.
Два человечка в объятиях друг друга с оружием за спиной, милая зарисовка, выполненная неловким мазком детской руки.
"Мы братья", проносилось в голове. Царапало неестественностью.
Эдвард задержал дыхание и напрягся, когда грудь Освальда прижалась к его. Он чувствовал, что Освальд тоже не дышит - собран и напряжён, как натянутая леска.
Секунды застыли. Эд бросил взгляд на отражение в лезвии своего ножа. Оттуда смотрели его глаза, полные решимости, с надеждой на глубине зрачков.
Он ждал удара, потому что знал - за спиной занесён нож, и Освальд тоже ждёт. Кто первым надавит, воткнёт, погрузит по самую рукоять?
Гибель не пугала. Волновала лишь бьющаяся на повторе в голове фраза: "Мы братья, мы братья, мы братья.. Обнимемся?"
Вкус помады на языке, ягодные духи, жареные бобы. Нечто неправильное, из другой жизни, которую сложно назвать нормальной. Теперь - терпкий древесный аромат, медицинский запах бинтов и нотка железа, то ли от крови, пропитавшей повязку, то ли впечатавшаяся памятью убитых руками Пингвина. Вот что оказалось нормально.
Нигма облегчённо выдохнул и внутренне подобрался, обнимая второй рукой так, чтобы они тесно слепились в один силуэт. Хотелось приблизить тепло тела, проникающее через слои одежды. Вызывающее щекотку в носу и сырость в уголках глаз.
Резкий звон разрушил ауру слишком крепких для дружеского жеста объятий. Освальд резко отшатнулся и схватил Эда за грудки.
- Убить меня вздумал? - прошипел он, сверкая глазом, в котором ещё не подсохла последняя слеза.
Холод стали защекотал горло, вызывая воспоминание. Когда-то, ещё в старом лофте с зелёной вывеской за окном, они стояли также. Как давно это было.
Нигма удивлённо выпятил губу и, только спустя мгновение, понял, что это он выронил нож. Вот откуда был тот дребезжащий звук, нарушивший идиллию.
Он пробежался взглядом по морщинке между бровей и опущенным уголкам губ. На них была помада. Очень светлая, почти не меняющая оттенок кожи. И засмеялся.
Эдвард мелко трясся, не в силах усмирить веселье, выплёскивающееся наружу. Кончик лезвия проделал небольшую дорожку ниже и впился в ямочку под горлом. Так нелепо. Братья. Братья. Братья. Нет, не братья.
Как и когда-то в лофте, он медленно, чтобы не спугнуть, поднёс руку к своему горлу, но не стал отводить оружие в сторону. Просто положил ладонь поверх до побеления напряжённых костяшек.
- Человек, у которого ничего нет - свободный человек, он не боится ничего потерять, ни за что не держится, он способен на всё. Ты не прав, Освальд, у меня нет братьев.
Договорив, он наклонил голову и потёрся кончиком носа о пропитанные кровью бинты. Дорожка его собственной крови мокро пробежала к вороту рубашки. Освальд дёрнулся от неожиданности и случайно поцарапал его.
Нигма улыбнулся, прижимаясь своей улыбкой к его губам.
На языке вкус помады. Теперь как надо, вкусный.
***
- Не будет никаких десяти лет, - твердил Эдвард, глядя сквозь дымку гнева на письмо, которое ему вручили утром. Письмо, в котором последние пять лет вязались с событиями прошедшего полугода. Как ты посмел сдаться? Чёртов Пингвин, ты не можешь сейчас показать свою слабость. Это предательство! Мы ведь договаривались, что поставим Готэм на колени вместе.
На бумаге аккуратными буквами было выведено:
Запомни, Эдвард, мы были созданы друг для друга.
Гармоничны, только когда вместе.
Дополнены преимуществом.
Что и было ключом к главной загадке.
Никто не сможет разъединить два сердца, даже заперев нас по клеткам.
Вы с Мартином стали для меня самыми дорогими людьми на свете.
Звонок мне не разрешили, но удалось немного узнать о твоей судьбе.
Ли приходила и рассказала, что с тобой всё в порядке, что ты в Аркхеме.
Меня отправят в Блэкгейт завтра утром.
Увидимся через десять лет. Надеюсь, что это время пролетит незаметно.
Твой Освальд.
- Я выйду отсюда и убью тебя, - шептал Эдвард, дёргая себя за волосы. Полосатая роба давила в плечах, создавая дополнительный дискомфорт, распаляла злость.
- Я убью тебя, убью Ли, убью Джима Гордона, взорву этот город ко всем чертям!
- И кого ты тогда будешь ставить на колени, Эдди? - раздался полузабытый насмешливый тон, а в плечи снова впились фантомные пальцы. - У слишком умного меня нет, а у глупца с избытком, но если меня отнять, то оба поменяются местами. Кто я?
- Самоуверенность.
- Верно, Эдди. Тебе не хватает самоуверенности. Ты слишком много ставишь на кон, полагаясь на продуманные схемы, - Загадочник похмыкал и продолжил. - Я противоположность дистанции. Бесценен, но невидим, пока не потеряешь. Ко мне стремятся все, но не каждый обрящет. Кто я?
- Близость.
- Эврика! - Загадочник погладил его по голове. - А ты я смотрю окончательно разморозился, Эдди. Ну, последняя. На дверях замок висит, тебе поможет..
- Динамит, - просиял Нигма.
У него наконец появился план.
***
Дурачок Бэнни снова живёт за решёткой. Теперь его домом стал Блэкгейт. Здесь не пичкают лекарствами, кормят сносно, атмосфера, в целом, почти домашняя. Да и Бэнни уже никакой не Бэнни, и совсем не дурачок, и даже не Бэнвард, и точно не Зверь. Нечто умерло в нём, пока он бродил по улицам разрушенного Готэма, да ныкался по подвалам. Он усмирил свою тёмную страсть ценой порванных глоток, захлёбывающихся криков, перебитых позвоночников.
Он теперь просто Бэн. И Бэн всегда молчит. Думает о чём-то своём, не дёргается, смотрит в окно камеры. Мир через это окно разделён на полоски и не может его увлечь. Лишь мысли чёрными птицами пролетают в голове, да кровожадные картины прошлой жизни, пропущенной сквозь пальцы безумия.
Но однажды, он видит то, что заставляет его засмеяться. Громко, долго, каркая хриплым вороном. Он видит старую картину новыми красками - двое мужчин бегут от дверей хода для персонала.
Один старается хромать как можно тише и незаметно пригибается, когда подбегает к автофургончику. Второй садится с другой стороны и хватается за руль. Машина ревёт мотором и, в ту же секунду, тишина ночи разрывается грохотом.
Автомобиль уезжает, оставляя за собой взорванную стену, столбы кирпичной пыли и нарастающий шум в коридорах.
***
Освальд Кобблпот счастлив. Улыбка не сползала с его лица. Он высунул нос в окно машины и наслаждался амброзией Готэма. Мимо пролетали дома, кучки бездомных, греющихся у горящих баков, пустыри, помойки. Радость клокотала внутри, билась крыльями о грудную клетку. Свобода!
Он повернулся к Эду, но заметил раздосадованное выражение на его лице.
- Эд? - он не знал, как сформулировать вопрос, но надеялся, что тот его поймёт.
- Я хотел достать тебя из этой клетки и убить, - сквозь зубы процедил Нигма.
- О, так мы едем меня убивать? - Освальд похвалил себя за то, что голос не дрогнул.
Стало жутко обидно. Снова эта игра в кошки-мышки. А Освальд-то думал, они уже во всём разобрались и пришли к миру. Но нет, эго Эдварда Нигмы оказалось настолько раздутым, что не давало ему спокойно жить дальше. Он вызволил его не потому, что хотел увидеть, а потому что не мог позволить кому-то другому убить его. Что ж, кажется это судьба. Кобблпот незаметно сел пониже и нащупал заточку в правом ботинке.
- Нет, я передумал, - коротким движением качнул головой Эд. Невозможно было считать по его глазам, о чём тот думает, их закрывали стёкла очков, а те были скрыты бликами фонарей.
Пингвин только пожал плечами. Он не понимал, но был готов вероятно к худшему из исходов. Внутри стало грустно и пусто, минутная радость была сметена перекати-полем разочарования.
- Ты даже не спросишь, куда мы едем? - покосился Эдвард.
- Нет, - просто ответил Освальд. Зачем ему спрашивать, он итак знает дорогу.
***
- Я был так зол на тебя за это письмо. Освальд, ответь, что всё это значило? - Нигма держал его за ворот робы и прижимал к стене.
Секунду назад он его целовал и теперь их губы влажно блестели. На шее Освальда наливались фиолетовые синяки от тех же губ и зубов Загадочника.
Зелёная вывеска, единственное освещение в пыльном заброшенном лофте, отбрасывала жутковатые тени, создавая ощущение иллюзорности происходящего.
- Мне угрожали. Неважно кто, но я должен был сделать так, чтобы ты выбрался сам. Ты же догадался прочитать по первым слогам?
- Эдди, Эдди, Эдди, Эдди, снова попался на ту же удочку! - захохотало отражение.
Освальд увидел перекошенный в потрясении рот Эдварда и почувствовал дрожь в его пальцах, когда те отпустили воротник робы.
- Снова? - пробормотал он.
- Правда? Так это Загадочник меня вытащил?
Пингвин задохнулся булькающим смехом и согнулся пополам. Слишком комичной показалась ситуация. Он хихикал и бил себя ладошками по коленям. Эдвард глядя на это бушующее веселье, почувствовал себя глупым. Освальд отдышался, и утерев слёзы в уголках век, положил ему руку на грудь.
- Я помню, что сказал мне Загадочник, когда помог сбежать из Аркхема. Вы один человек, Эд. Это всё ты. Ты спас меня тогда и сейчас. Ты убил Кристен Крингл и выстрелил в меня на Пирсе. Ты завёл отношения с Ли Томпкинс и ты же пытался её убить. Это всё был ты, Эдвард. Понимаешь?
- Освальд прав. Я - это ты, - шёпот Загадочника опалил ухо и исчез навсегда.
Теперь всего хватало.
Освальд Кобблпот и Пингвин - один человек.
Эдвард Нигма и Загадочник - один человек.
А вместе они - ключ от главной загадки, единственный подходящий патрон к пистолету, две целых личности, дополняющие друг друга, склеивающие самую их суть воедино.
Два сердца, бьющихся в одном ритме.