Television Romance

Final touch — Taehyung

Чимин был на алгебре, решал самое гигантское уравнение в его жизни, когда ему пришло сообщение от Сокджина. «Она согласилась!» — написал он. Чимин прочитал его и выключил телефон — полностью — и с каменным лицом поднял руку, чтобы отпроситься в туалет. С таким же каменным лицом дошёл до уборной. Там было пусто, воняло травкой и хлоркой, потрескавшиеся плитки хрустели под ногами. Чимин зашёл в самую дальнюю кабинку и сел на закрытую крышку унитаза, и потом — сматерился. Один раз, но громко, со всех сил, со всех связок.

В школе он не чувствовал себя в безопасности — не хватало, чтобы кто-нибудь прознал ещё и про его ориентацию. Поэтому он молчал до тех самых пор, пока они с друзьями не приехали в репетиционную после уроков, и, лишь получив заветную баночку газировки от Хосока и проконтролировав, что никого, кроме «Романа», по близости нет, он смочил горло, встал перед друзьями и сказал: «Она согласилась».

На тот момент обо всех подробностях чиминовых трансформаций знали только Хосок и Юнги, и они сразу смекнули, что к чему. Тэхёну Чимин побоялся рассказывать, потому что в свои шестнадцать он был просто отвратительным задирой с саксофоном за плечами, что, вообще-то, никак не вязалось, но было именно так. Так что он ничего не понял.

— Это конец, ребята, — продолжил Чимин, хватаясь за голову. — Я не знаю. Что… что я должен делать?

— Если ты позвал куда-то девчонку, и она согласилась — разве это плохо? — заметил Тэхён, разваливаясь в его кресле.

Чимин принялся наматывать круги по гаражу, не слыша его; Юнги и Хосок переглянулись.

— Она на него западёт, и тогда всё. Тогда всё! — повторял Чимин.

— О чём он вообще? — спросил Тэхён у Юнги. Тот прочистил горло, но ничего не сказал.

Хосок подошёл к Паку и заставил его остановиться, придерживая за плечи. Чимин дрожал, как осенний листик, его расширенные глаза уставились в пол, и стук его сердца старший мог ощутить сквозь одежду.

— Если ты решил, что не будешь ничего предпринимать, то тебе нужно просто поздравить Сокджина, — сказал Хосок.

— Как мне поздравить его? Я не знаю, как мне смотреть на него… а что, если я не выдержу?

— Да что происходит, мать вашу? При чём тут Сокджин? Чего он натворил? — воскликнул Тэхён.

Чимин испуганно зажмурился, потому что он правда боялся рассказывать Тэхёну. Никто из них точно не мог предположить, как он может отреагировать. Его действия вообще были непредсказуемыми. Единственное, что они знали наверняка — по опыту с каминг-аутом Хосока, — так это то, что он был гомофобом, при этом в переходном возрасте довольно ярым.

Ким ждал объяснений, и у них вряд ли была бы другая возможность сказать ему — просто так такой разговор не заведёшь.

— Чимин-и… — пробормотал Хосок, но Чимин остановил его.

— Я… — Пак сглотнул вязкую слюну, не поднимая глаз на Тэхёна. — Я втюрился. В Сокджина.

— Чего? — опешил шатен.

Пак пожал плечами, нервно жуя губы. В гараже стало тихо, оглушающе тихо. Весенняя прохлада просачивалась внутрь, вызывала мурашки и гусиную кожу, но тело всё равно потело, и вместе с потом по шее стекало сковывающее напряжение. Говорить Тэхёну об этом было почти так же страшно, как признаться самому Сокджину в любви.

— Так ты что, тоже пидор? — вскрикнул шатен, подскакивая с кресла. — Вы все?!

— Я — нет, — спокойно ответил Юнги.

— Куда я попал? — взвыл Тэхён. — Пиздец.

— И что теперь? — встрял Хосок. — Чимин что, от этого меньше твоим другом стал? Или ты боишься за сохранность своей задницы? Она никому здесь не нужна!

— Вы… — Тэхён покачал головой, кусая верхнюю губу.

— Пожалуйста, успокойся, — попросил Чимин.

— Прекрати вести себя как ребёнок, Тэхён, — сказал Хосок. — Чимину стоило огромных усилий признаться в этом самому себе, так что ты-то не строй из себя королеву драмы!

— Нет, это… — Ким обошёл кресло и упёрся в него руками; он нервно вздохнул. — Это тяжело, ясно? Мне нужно… осмыслить это дерьмо.

Он потоптался на месте ещё секунд пять и ушёл в дом, и до конца вечера так и не вернулся.

Чимин думал, это нормально. Он догадывался, что так будет. У Тэхёна были свои взгляды на жизнь, как и у любого другого человека, и он не мог винить его за это. Ведь Чимину и самому было сложно — он хоть и не был гомофобом, но это было огромным потрясением и не на шутку его напугало. Так что он был готов дать ему время — столько, сколько было бы ему достаточно для того, чтобы переварить это до стадии, когда он смог бы общаться с ним так же, как прежде, будто ничего не произошло.

Ему потребовалось две недели, и это были худшие две недели в жизни Чимина, но они того стоили, потому что первое, что Тэхён сделал, когда они встретились — обнял его, и затем — попросил прощения. И это было завершающим штрихом в пути принятия Чимином нового — настоящего — себя.

***

Уже светало, когда в субботу Чимин добрался до своей комнаты, прошатавшись по ночному городу около двух или трёх часов. Его мобильник и другие вещи остались у Тэхёна. Дом встретил его пустотой и презрением — он чувствовал это, точно так же, как встречали его и переулки Модесто. Весь мир вокруг него излучал это — то, что он испытывал внутри самого себя. Он не осуждал вселенную. Он её прекрасно понимал.

       Парень тут же рухнул в кровать, утыкаясь лицом в подушки, и протяжно вздохнул. Модесто высосал из него все силы за время его спонтанной сумеречной прогулки под луной, поэтому теперь у него остались только стянутая кожа на щеках от высохших слёз и ощущение полнейшей безысходности. Он кутал его в свои жалкие надежды на то, что Тэхён сможет его простить, но они были и вправду ничтожными, скорее похожими на тонкий шифон, чем на что-то вроде тёплого одеяла.

       Он лёг на бок и приоткрыл глаза. За окном с не опущенными жалюзи уже нарастал день, проливая свет в его комнату и подсвечивая фотографии над столом. Он мог бы повести себя как клишированный герой любого подросткового мыла — содрать их с глаз долой, порушить всю комнату, дать выплеснуться эмоциям, но он этого не хотел. Это всё равно что вышвырнуть самого себя.

       Каждый его человек был кирпичиком его строения. Уйдёт один — Чимин порушится полностью.

       Стены собственной комнаты давили на него, и сил сдерживать это не осталось. Он облажался. В который раз. И это уже было похоже на закономерность больше, нежели на совпадение. Каждый шаг, сделанный им, был в его понимании правильным, хотя, может, и не идеальным. Что с Сокджином, когда он решил не раскрывать своих чувств; что с Чонгуком, когда умышленно сблизился с ним; что с Намджуном, когда поддался эмоциям, — эти шаги казались ему единственно верными из всех вариантов, но вышло так, что по итогу он постоянно ошибался.

       Добрые намерения никогда не бывают достаточно хорошими.

       Сбивчивое дыхание вытолкнуло изо рта короткий выдох. Сердце будто схватили в железные тиски и сжимали — он буквально слышал их жалобный скрип. Кровь растекалась по телу с горечью, с кусочками ржавчины от этих самых тисков, и начали болеть даже кости. Эта боль парализовала тело так сильно, что не было возможности сделать новый вдох. Глаза снова жгло от слёз, таких горячих, словно лава, они обжигали его лицо, мерно стекая по коже и ухаясь на постель.

       Чимин сел на кровати; тело ныло от усталости и стресса, и ему нужно было выплеснуться. Чимину нужно было снять чёртов стресс, ему нужно было воспользоваться единственным знакомым ему лекарством, которое всегда помогало. Он чувствовал, что, если не сделает это в ту самую минуту, то взорвётся.

       Поэтому, пошатываясь, он встал с матраса и взялся за гитару, упал в своё рабочее кресло и включил компьютер. Ему хотелось рассказать о том, как ему больно. Ему нужно было, чтобы кто-то его выслушал, потому что Тэхён не стал. Он желал дать понять, что ему не наплевать, что ему жаль, и всё, что он натворил, и всё, что произошло с ним за последнее время, — что всё это убивало его. Что он нуждался в помощи.

       Чимин протёр лицо руками и включил запись на веб-камере, и, ничего не говоря, сразу начал проигрывать бой песни, самой первой, пришедшей ему в голову и подходящей для его душевного состояния. Она была способна передать всё, что он не смог бы рассказать на словах при встрече никому на свете.
       «Рана в моей душе становится всё глубже и глубже, и я больше не способен выносить эту тишину».

       У него и правда было ощущение, будто из него выдрали кусок — из его тела, души, сердца, всего. Пазл из его полноценной картинки был вероломно украден, и эта пустота была ужасно болезненной. Она заставляла его пальцы дрожать, как при настоящей физической травме, и Чимин мог поклясться, что эта зияющая дыра кровоточила, и он был готов умереть от потери крови, потому что он оказался в тупике, выхода из которого никак не мог найти.

       «Я не в порядке, и всё не так. Может, ты перейдёшь через это озеро и снова заберёшь меня домой?»

       За свою сравнительно недолгую жизнь Чимин испытал много разных стадий. Как бы трудно ему ни было, самыми стабильными в эмоциональном плане, — когда он не чувствовал сильных перепадов настроения, выгорания, усталости от взаимодействия с социумом, когда более-менее установил для себя модель поведения и разобрался с бардаком в голове, — были последние два года. Когда у него появился якорь, который позволял его личности спокойно развиваться, а сложности «взрослой жизни» уже не давили так сильно благодаря невидимым нитям поддержки, не дающим упасть в пропасть. Канатный мост. Может быть, и не самый надёжный, но прекрасный просто тем, что он уже есть. И теперь этот мост обрывался — натянутые поручни скрипели, перетираясь об острые и неверные, непродуманные поступки.

       «Кто приведёт меня в порядок? Кто вернёт меня к жизни?»

       Чимин и его трещины встретились, взглянули друг другу глаза в глаза, и он не смог выронить и слова, скованный страхом настолько сильных перемен. Потому что кроме мук от ссоры с другом он испытывал кое-что ещё — смутно, оно проглядывало сквозь эту боль, как солнце сквозь тучи в грозу, но оно виднелось, и у Чимина мир сотрясался от одного взгляда на это. Ведь тогда, в комнате Намджуна он остановился не из-за осуждения, не из-за осознания своих действий и даже не из-за чувств к Сокджину.

       «Спаси меня от самого себя, не дай мне утонуть. Ведь ты знаешь, что мне не справиться с этим самому».

***
Чимин сумел уснуть, когда время перевалило за восемь утра, и проспал всю субботу; смог проснуться уже поздней ночью только благодаря жажде, и, спустившись в кухню, обнаружил на столе свой рюкзак и записку от матери: «Передал Тэхён, сказал тебя не будить. Напиши мне, когда проснёшься. Кажется, что-то произошло?» Но он не стал ничего ей писать, только выпил стакан воды, взял телефон и вернулся в комнату.

       Чимин швырнул мобильник в груду одеяла, снова взглянул на карточки и, сняв со стены общее фото «Романа из телевизора» и Сокджина, которому было уже года три, он, даже не найдя в себе силы забраться обратно в постель, улёгся на обжигающий холодом сквозь тонкий хлопок футболки паркет, смотря на запечатлённых улыбающихся подростков.

       В комнате было угнетающе тихо, пахло свечками и осенней свежестью из приоткрытой форточки. Чимин не знал точно, сколько так провалялся — ему не хотелось шевелиться вообще. Чимин думал, что мог бы пролежать вечность — вот так, на полу, уставившись на цветных журавликов под потолком, замерших в ожидании его действий, которых не было. Они испуганно глядели на него сверху вниз. Пак чувствовал это.

       Чимин был в полудрёме, когда его телефон завибрировал, стараясь быть услышанным сквозь толщу одеяла на кровати. Свет с экрана просвечивал тонкую ткань и мягко рассеивался по комнате белым свечением. Парень не хотел брать трубку — ему не было это нужно. Ни телефон, ни тот, кто пытался с ним связаться — да и вообще все, все на этой грёбаной планете ему были не нужны. Он планировал ни с кем не общаться ближайшую сотню лет.

       Но телефон всё продолжал. Он то потухал, когда отведённое на звонок время заканчивалось, то снова загорался, с приливом новых сил теребя ткань под и над собой. Чимин взвыл от раздражения. В тишине было так приятно. В голове не осталось мыслей, только дурацкая, давящая на черепную коробку мигрень, и она усиливалась от дребезжания гаджета, так что ему всё же пришлось вставать.

       На часах было около шести вечера, на экране мобильника — не улыбчивое, но такое родное лицо Юнги. Чимин шмыгнул носом и прислонил мобильник к подсохшей щеке.

       — Да? — неуверенно произнёс он, и ему показалось, что голос был нещадно сорван, хотя он даже не кричал.

       — Где тебя черти носят? Я уже раз тридцатый звоню.

       — Извини, — шепнул он, усаживаясь спиной к кровати и откидывая на неё голову. — Извини.

       — Что у вас произошло? — Юнги сделал паузу. — Я видел твой кавер на канале.

       Конечно, именно он услышал зов Чимина. Пак любил петь для Юнги, потому что в каждой песне, исполненной им, Мин всегда видел смысл, послания, скрытые музыкой от обычных людей.

       — Юнги… ты можешь приехать ко мне? Пожалуйста.

       — Хорошо. Жди.

       Чимин облегчённо выдохнул, опустил телефон на пол и закрыл глаза, и просидел так ровно до тех пор, пока дверной звонок не затрещал, барабанными палочками отбивая по его вискам. Он с ужасной усталостью добрался до прихожей и открыл дверь, на ватных ногах автоматически отшатываясь с прохода, чтобы Юнги прошёл в дом. Он не мог поднять на него свои воспалённые глаза; искусанные нервами губы еле растянулись в виноватой полуулыбке, чтобы можно было не здороваться. Юнги неуверенно закрыл за собой дверь и принялся разуваться, пока Чимин прильнул спиной к холодной кремовой стене и прикрыл глаза.

       — Ты выглядишь отвратительно, — произнёс Мин где-то рядом, и его маленькие ладони опустились на чиминовы плечи. Тот грустно усмехнулся, но глаза открывать не стал. — Что случилось?

       В воздухе витали нотки любимого мускусного парфюма Юнги, совсем тонкие, успевшие выветриться за день. В прихожей пахло ароматическими свечами с запахом корицы, и два этих аромата соединились в чиминовых лёгких, и ему захотелось зажмуриться, чтобы прочувствовать их на макромолекулярном уровне, плевать, если это невозможно.

       — Я должен… — сказал Чимин, и голос его дрогнул; ему пришлось прокашляться. — Должен тебе кое-что рассказать.

       — Говори, — в тон ему ответил друг.

       — Пойдём в кухню.

       Юнги молча последовал за Чимином, и тот чувствовал его волнение, вцепившееся в чиминову спину острыми когтями, которые контролировали его движение, чтобы он смог на прямых ногах добраться до выключателя. Комнату залил неяркий дневной свет, и Чимин начал щуриться с непривычки, растирая глаза и лицо руками, убирая остатки засохших слёз с щёк. Он подумал, было бы здорово, просто замечательно сходить умыться.

       Мин прошмыгнул вперёд и включил электрический чайник, попутно выискивая шкаф с чашками, и Пак решил, что это отличное время сходить в ванную. Юнги уселся за круглый стол и только кивнул, когда брюнет показал пальцем на своё лицо. Чимин поспешно скрылся в уборной и, встав у раковины, шумно выдохнул; дыхание всё ещё было прерывистым от отголосков всхлипов. Чимин посмотрел на себя — глаза красные и опухшие, губы красные и опухшие, лицо красное и опухшее. Это не имело значения.

       Умывшись прохладной водой и быстро сполоснув голову, Чимин вернулся в кухню. Юнги заварил ромашковый чай, откопал в холодильнике продукты и сделал несколько сэндвичей. Заметив Чимина, он прокашлялся и спросил:

       — Как ты?

       — Обещай, что не уйдёшь, когда я расскажу, потому что я не вынесу этого.

       Юнги вопросительно глянул на парня и, помедлив, кивнул ему. Он сложил руки на столешницу и выглядел таким спокойным, что Чимину захотелось взять этого спокойствия у него в долг.

       — В общем. В общем, — Чимин начал грызть пирсинг, чувствуя, как от напряжения натягиваются лески его нервной системы, а сердце начинает ускоренно стучать по грудной клетке. — Дело в том, что на ночёвке я… Нет, не с этого, — Пак облизнул губы и тряхнул головой. — В пятницу в парке. Я прогуливался один, когда вы разбежались. Я встретил родителей Сокджина и… В общем, его мать сказала, что он уезжает в Сеул учиться.

       — Когда?

       — В ноябре. Он приезжает из-за этого сюда. Наверное, дело в документах или ещё в чём-то. Но суть в том, что я этого не знал. Он никогда не заикался даже об этом.

       — Он всерьёз учил корейский, — заметил Мин. — Сдавал всякие экзамены.

       — И что? — возмутился Чимин. — Я тоже много чем интересуюсь… Но это не значит, что я уеду. — Он умолк, пялясь в чашку на бледно-зелёную вонючую жидкость. — Но дело не только в этом.

       — Что ещё?

       — Когда я узнал, я был… в отчаянии, наверно. Это было ужасно. Но потом я собрался с мыслями, мы выступили, и я чувствовал себя неплохо. Однако, когда я был у Тэхёна, я опять стал думать об этом. Ну, обо всём, что происходит. — Чимин закрыл лицо руками и протяжно вздохнул. — И я кое-что наворотил. Кое-что, из-за чего Тэхён больше не хочет меня видеть.

       — Ты можешь просто объяснить? — нетерпеливо сказал Юнги.

       — Тэхён уснул, а я всё думал, какого хрена я не достоин хоть капельки взаимности? Почему я должен испытывать только страдания? Чем я их заслужил? И я столкнулся в коридоре с Намджуном, и… мы поцеловались в его комнате. Мы почти переспали, то есть.

       Юнги медленно моргнул, глядя куда-то Чимину в шею, пытаясь переварить всё услышанное, и тот покрылся мурашками, нервно сглатывая.

       — Вот, что произошло, значит, — подытожил Юнги после минуты молчания.

       — Я прекрасно понимаю, что наделал, — уверил его Пак. — Я свинья. Больше, чем свинья. Он выгнал меня, но я его не виню. И тебя не стану, если ты тоже не захочешь… со мной общаться.

       — Чимин, ты не свинья, — отмахнулся Юнги. — Просто произошло то, о чём я тебе говорил.

       Пак опустил взгляд и едва заметно кивнул.

       — Это нормально, что ты ищешь пути, — продолжил Мин, анализируя. — Ты пытаешься жить полной жизнью, а пока ты повязан с Сокджином, это невозможно. И когда ты узнал про Сеул, ты просто наконец-то сдался, я думаю. Поддался эмоциям. Лично я не уверен в правильности твоего выбора, но, раз уж вы поцеловались, значит, ты попал в яблочко.

       — Это брат Тэхёна, — перебил его Чимин. — Брат. Тэхёна. Понимаешь?

       — Ну не жена же, — закатил глаза Юнги. — Тэхён — просто маленькая истеричка. Намджун — взрослый человек, как и ты, и это ваше дело.

       Чимин опустил голову на столешницу и вздохнул. Юнги был прав, но вину Чимина это не умаляло. Однако он всё же чувствовал себя заметно лучше, хотя бы потому, что больше не держал это в себе и Юнги не возненавидел его. Ему вдруг снова захотелось ровно дышать и даже поесть впервые за два дня.
       Он жевал сэндвич, жадно запивая его чаем, когда Юнги прочитал сообщение в телефоне и предложил ему:

       — Может, проветримся?

       — Что-то случилось? — пробубнил Чимин.

       — У меня дела, — Юнги хмыкнул. — Но я не хочу оставлять тебя так. Тебе нужен воздух. Пойдём.

       — Ладно.

       Чимин поставил пустую тарелку и чашки в раковину и, забрав куртку Тэхёна со второго этажа, накинул её и пошёл сразу обуваться. Юнги выгнул бровь в коридоре, глядя на него — Пак непонимающе моргнул.

       — Ты так пойдёшь?

       Чимин опустил голову и оглядел себя — он всё ещё был в своей пижаме, в которой ушёл из дома Тэхёна, потому что ему вроде как было всё равно, и ему всё ещё оставалось всё равно, на самом деле.

       — Ну, да.

       — Сколько ты в ней?

       — Мне плевать, — буркнул Чимин. — Посмотри на моё лицо. Никакие костюмы не оттенят обречённость в этих глазах.

       Юнги пожал плечами, и они вышли из дома, тут же направляясь куда-то в сторону центра. Чимин не был уверен, что хотел разговаривать, но Юнги его и не заставлял. Они шли молча, Мин только то и дело поглядывал в телефон, изредка цокая; случайные прохожие поглядывали на Чимина с интересом, а сам он любовался жилыми кварталами, рассматривал дурацкие фарфоровые фигурки на чужих газонах, как будто никогда до этого их не видел. Он прекрасно знал каждый дом, каждый закоулок, но после пережитого стресса ему хотелось найти в них, полных умиротворения, горсточку его и для самого себя.

       Они повернули на очередном перекрёстке, и Чимин понял, что они шли в галерею игровых автоматов — всё это время они двигались немного по иному пути, нежели в тот раз с Чонгуком. Он подумал, что, наверно, не должен сопротивляться, что, возможно, это поможет ему хоть немного расслабиться. В прошлый раз он встретил там тех странных школьниц и Чонгука, и если опустить подробности, то вечер выдался замечательный.

       Когда они подошли ближе и Чимин уже мог слышать весёлую музыку из галереи, Юнги вдруг остановился, и Пак растерянно обернулся — тот как-то затушевался.

       — Что?

       — Извини, что притащил тебя сюда, — сказал Мин. — Мне правда нужно разобраться с этим, но я не брошу тебя, как тогда.

       Чимин чуть улыбнулся:

       — Всё в порядке.

       Юнги поджал губы, и Пак схватил его под руку и поволок в здание.

       Всё было как обычно: курящая молодёжь и громкая музыка на выходе, переливающиеся лампочки и гирлянды. Спёртый воздух едва ли фильтровался слабенькими кондиционерами. Духота удручалась приторным запахом алкоголя от тусующихся у игровых автоматов близ входа парней. Юнги обнял Чимина, совсем неожиданно и быстро, и исчез среди аркад, и Пак сунул руки в карманы бомбера, осматриваясь. В воскресенье вечером народу было чуть меньше, чем в обычный рабочий день — по пятницам и субботам было гораздо многолюдней, однако зал всё равно работал по расписанию выходного дня — до двух часов. Чимин торчать там до закрытия не планировал, потому что всё ещё был жутко уставшим, но это хотя бы означало, что Юнги не станет ждать окончания смены своей девушки и они вместе пойдут домой.

       Пак покрутился, размышляя, куда бы ему деться — он всегда там терялся. Со всех сторон маняще мигали огни и играли саундтреки, и Чимин разрывался от желания поиграть во всё на свете и вместе с тем — не играть вовсе, потому что большую часть из автоматов он покорял в тот раз с Чонгуком и практически во все проиграл, и это оставило не очень приятный осадок. Он вспомнил шутер, в котором Чонгук так блистательно расстреливал монстров, и решил тоже попробовать сыграть в него, потому что тем вечером даже не попытался, и двинулся в его сторону, однако он оказался занят. Чимин вздохнул и упал на мотосимулятор позади от игравшего парня в капюшоне.

       Чимин посмотрел на него и подумал — а что, если это Чонгук? Или вообще, вдруг Чонгук тоже был там в тот самый момент? Ведь он жил поблизости и мог часто наведываться в этот зал. Чимин поймал себя на мысли, что был бы не против. Ему почему-то очень захотелось, чтобы это было так — чтобы они опять по какому-то странному стечению обстоятельств столкнулись, как будто судьба вечно сводит их, хотя Чимин в такое и не верил.

       Занявший автомат парень и близко не собирался заканчивать, так что Чимин решил немного пройтись и, быть может, сыграть во что-то ещё. Его любимый «Dance Dance Revolution» был занят какой-то парочкой, и он даже не стал там останавливаться. Пак разглядывал бесчисленные экраны, пытаясь зацепиться за какую-нибудь интересную игру, которая бы вызвала в нём острое желание сыграть, но это всё не происходило, всё казалось ему каким-то скучным и одинаковым.

       Так он дошёл до конца зала, где стояла фотобудка, и, нерешительно постояв пару секунд неподалёку, приблизился, всматриваясь в фотографии.

Примечание к части
P.S. Пожалуйста-пожалуйста-пожалуйста извините за такое количество драмы, я не хочу причинять боль вашим сердечкам, я много думала о том, как сделать эту главу менее... менее, в общем, и поняла, что без этого никак — Чимину нужно пройти этот этап, это очень важно ;(