Eleven
Перед тем, как наведаться к Тэхёну, Чимин забежал в супермаркет и накупил кучу всякого дерьма, которое, по правде, просто обожал — сырные шарики, попкорн, газировку, сладости. Это были обязательные пункты для пропуска на киноночь в кинотеатре «Ким-Тэхён-театрс» — он прописал условия Чимину в сообщении, которое приказал предъявить на входе в качестве электронного билета. Пак подумал, его друг рехнулся, но он не был удивлён.
Закат горел рыжим над Модесто, был вечер пятницы, и улицы наполнились отдыхающими горожанами; проезжали многочисленные машины с подростками и врубленной на всю катушку музыкой, весело смеялись прогуливающиеся прохожие. Тёплый ветер ласкал кожу, мягко теребя футболку и остужая. С гигантским пакетом шуршащей гадости Чимин выудил свободной рукой телефон из джинсов и открыл сообщение, тут же нажимая на дверной звонок. Дверь распахнулась в считанные секунды, и брюнет вытянул мобильник вперёд, чтобы тыкнуть экраном Киму в лицо, но перед Чимином предстал не тот Ким.
— О, — парень одёрнул руку и неуклюже улыбнулся. — Извини. Это было Тэхёну.
Намджун удивлённо похлопал ресницами, прижимая к груди вскрытую баночку «Колы». Его волосы были влажными на концах, у блестящего лица, а руки оголёнными под майкой вроде той, в какой он был в прошлый раз; Чимин старался смотреть ему в глаза. Отвиснув, Ким пустил младшего внутрь. Где-то на втором этаже послышалось громкое топанье, быстрое, как будто кто-то бежал, и раздался крик:
— Ты проверил билет?!
Чимин приоткрыл рот, глядя на лестницу, но никто не спускался.
— Да, он подлинный, — громко ответил Намджун.
Пак взглянул на него, и тот, прильнув губами к напитку, подмигнул ему и прошёл в гостиную. Чимин поёжился от мурашек.
Тэхён скатился по деревянному поручню и образовался вмиг рядом с другом, недоверчиво хватая его телефон и смотря сообщение. Чимин хотел возмутиться, потому что у Тэхёна, казалось, действительно поехала крыша, но тот многозначительно хмыкнул и сунул мобильник Чимину в карман, выхватывая пакет с закусками.
На нём была та же дурацкая пижама, только вместо Барта Симпсона теперь был изображён мистер Бёрнс.
— У тебя что, пижама из набора «неделька»? — усмехнулся Чимин, проходя за Тэхёном в кухню.
— Ага, почти, — бросил тот, принявшись потрошить пакет.
— Что будем делать?
Пак уселся за кухонный островок, складывая на него руки и лениво разваливаясь.
— Ну, Джордж Лукас всё ещё в силе, — ответил Тэхён.
После длительных поисков он наконец нашёл в одном из шкафов глубокую миску-салатницу и высыпал в неё весь пакет с сырными шариками.
— А может, не надо? — заныл Чимин.
— Намджун тоже с нами хочет посмотреть, — сказал Ким.
Он был повёрнут к Паку спиной и не увидел, как Чимин выпрямился на стуле и взволнованно затеребил пальцы.
— О, правда? — как можно более прозрачно удивился он.
— Ага, — кивнул шатен. — Просто он любит «Американские граффити» и вообще всякое старьё. Я подумал, будет кощунством его послать, хотя я правда хотел, — Тэхён поставил перед Чимином два стеклянных стакана для газировки и ткнул кулаки в бока, с важным видом добавляя: — Но я же лучший брат на свете! Поэтому я не мог так с ним поступить.
Чимин понимающе закивал, улыбаясь.
Тэхён велел ему отнести всю еду в гостиную; Чимин взял подготовленный поднос с тарелками и аккуратно поплёлся туда, боясь что-нибудь уронить. Там, на широком диване, обитом коричневой кожей, уже сидел Намджун, подогнув ноги по-турецки и читая книгу. Увидев Чимина на пороге, он подскочил и взял поднос из его рук. Пак в ответ шепнул: «спасибо», и со скоростью света понёсся обратно в кухню.
Единственным, о чём он мог думать, перетаскивая всё остальное, было то, как он должен был пережить ближайшие несколько часов. Фильм длился два часа, а ещё всякие непредвиденные ситуации, типа отход Тэхёна на отлить или обновить тарелки с чипсами. Чимину стало внезапно как-то странно и даже как-то страшновато, но он не боялся Намджуна — он же не был каким-то злодеем или кошмаром, — Чимина пугало то, что он может снова испытать что-то неправильное.
Непринуждённое общение со старшим братом Тэхёна ему давалось очень непросто, как будто постоянно под давлением — и ему не было ясно, каким именно. Вернее, он не хотел, чтобы было ясно. После их беседы в гараже — той самой, когда Чимин испытал «что-то» с отголосками напряжения, — он старался больше никогда об этом не вспоминать. Потому что это был чёртов старший брат Тэхёна, и Чимин абсолютно точно не мог даже думать о чём-то подобном.
Они развалились на диване, Чимин — между двумя Кимами, и он в хорошо скрываемой панике прильнул к Тэхёну, укладывая свою голову на его плечо. Тот хоть и был задницей, но ему всё равно чаще нравились телячьи нежности, по крайней мере, Чимин мог его настроить на это. Так что он не возражал. Намджун выключил свет, Тэхён врубил фильм, и они погрузились в тишину, наполненную лишь звуками киноленты.
…И Чимин уснул. С опущенной в тарелку с сырными шариками рукой. Он не досмотрел и до сцены, где Милнер уезжает со стоянки, но этот момент стартует примерно на десятой минуте, так что, да, — он очень сильно вымотался; ему даже ничего толком не снилось. Проснулся укутанный в плед из цветных лоскутков, уже без сырных шариков и без Тэхёна в качестве подушки. Один, в пустой комнате, с выключенным телевизором, только со скромным светом лампы в холле и громким тиканьем старинных напольных часов.
Он протёр лицо руками и потянулся. На вскидку проспал он часа три, потому что стол уже был чистым, не было крошек и стаканов — значит, братья успели убраться после двухчасового фильма. Он подумал, Тэхён — засранец, потому что мог бы и разбудить его, а не бросать на произвол судьбы в одиночестве и в темноте, и потому сполз с дивана и, накрывшись пледом, лениво поплёлся на второй этаж устраивать другу взбучку.
Коридор блёкло освещался из открытой настежь комнаты Тэхёна; оттуда раздавались какие-то странные звуки; Чимин аккуратно прошмыгнул до двери и тут же подскочил от вскрика:
— Да ты — читер!
И потом раздался громкий смех.
Пак заглянул внутрь — на полу с контроллерами приставки в руках сидели оба Кима, и на стене проектора был экран загрузки «Мортал Комбата», если Чимин правильно понял, то десятого, и Тэхён нахохлился, как какой-нибудь цветной попугайчик, а Намджун улыбался, хлопая его по плечу.
— Бросили меня и развлекаетесь? — возмутился Чимин, проходя в комнату и плюхаясь на высокую кровать.
— А ты мастер приходить на ночёвки и спать, да? — парировал Тэхён. — Зачем я тебя позвал? Чтобы ты затестил удобства моего прекрасного плеча?
— Оно действительно хорошо для сна, — закивал Пак. — Я так выспался, что вряд ли теперь усну вообще сегодня.
— Давай ещё раз, и я пойду, — сказал Намджун.
Тэхён глянул на Чимина, и тот кивнул, разваливаясь на кровати так, чтобы было видно их игру. Они нажали на рестарт, и Намджун снова уделал брата всухую, и тот клялся, что в следующий раз старший огребёт по полной, потому что Тэхён — грёбаный вундеркинд, и адаптироваться ему не стоит никаких усилий.
На самом деле, если начать разбираться, то Тэхён не был вундеркиндом. Ну, или он был отчасти бесполезным вундеркиндом, если хотите. Ему и вправду легко давались музыкальные инструменты, рисование, химия с физикой и прочими непонятными Чимину штуками, но он занимался всем этим только для себя. Его родители, прознав, какой у них замечательный ребёнок, хотели как-то это развить — дополнительная нагрузка или, скорее, дрессировка, но Тэхён не поддавался, потому что вместе с тем, что он был очень адаптивным, он столько же был капризным. Так что в конце концов они сдались. Он стал сам решать, что ему было действительно нужно, и преуспевал в этом с молниеносной скоростью, но в том, что ему не нравилось, например, в языках или в политике, в истории тоже — в общем, в том, что привлекало Чимина — он был просто ужасным, на полном серьёзе.
Но для друзей он всегда носил это гордое звание, для Пака — с тех пор, как его так обозвал Сокджин в диско-кафе во время знакомства; для Юнги — с тех пор, как они начали спорить о позициях в группе во вторую их встречу, и единственным аргументом, который Тэхён нашёл в ответ на то, что Юнги — профессиональный пианист, — было как раз то, что Тэхён — вундеркинд; для Хосока — с тех пор, как у Тэхёна потекло молоко из носа от смеха во время совместного завтрака после ночёвки через месяц после их знакомства, потому что таким талантом можно обладать только с рождения, как и быть настоящим вундеркиндом.
Намджун тепло улыбнулся и потрепал брата по волосам, а затем пожелал им не засиживаться и ушёл в свою комнату, и Тэхён глянул на жующего губы Пака, многозначительно, будто ожидал от него каких-то признаний, но, если честно, чтение людей никогда не было в списке его коронных умений. Чимин качнул головой, молча спрашивая, в чём дело.
— Ты чего учудил на парковке? — спросил Тэхён, отворачиваясь и выключая приставку.
— А, — Пак хмыкнул. — Да… так. Осознал, что дерьмо случается.
— А ты чертовски красноречив, — заметил Ким.
— Как дела с промоутером? — вспомнил Чимин, чтобы перевести тему.
— Ох, это… — Тэхён оставил в покое джойстик, провод которого наматывал на руку, чтобы связать, и обернулся к Чимину с самой говорящей улыбкой на свете. — Это было примерно на одиннадцать запотевших окон из десяти.
— Ты с ней переспал? — удивился Чимин.
— Конечно! — воскликнул Тэхён; Пак неодобрительно покачал головой. — Ты видел её шорты? Я мог не снимать их, когда мы заперлись в их вагончике для переодеваний. И это было ахуенно.
— Я не хочу знать подробности, — улыбнулся брюнет.
— Подумай. Потому что мне есть, что рассказать. Ты знал, что промоутеры спортивных мероприятий чаще всего сами спортсмены? Так вот у неё растяжка такая, что…
— Заткнись, — засмеялся Чимин.
Тэхён засмеялся вместе с ним и продолжил скручивать провода.
Пак достал из рюкзака телефон и взглянул на время — был уже первый час ночи, но он действительно хорошо выспался, и теперь ему совсем не хотелось ложиться в постель — разве что только поваляться.
Пока Тэхён ходил умываться, он всё продолжал думать о том, что узнал от матери Сокджина, и тот ему даже пытался звонить, но Чимин не был готов с ним разговаривать, потому что на эмоциях никогда нельзя решать проблемы. Он старался следовать этому золотому правилу — не всегда, но он хотя бы пытался. Это была та ситуация, которая, в случае если бы Пак дал слабину, могла бы обернуться очень, очень плохо. Он этого не хотел. В его жизни и так было всё непонятно и трудно.
Потом он подумал о Чонгуке, опять вспомнил про его ложь в кабинете директора. Он об этом никому ничего не рассказал. Друзья не были в курсе и о том, что Чонгук вообще был там вместе с Чимином. Они будто забыли о нём, потому что больше никто о нём не заговаривал, даже когда он проходил мимо их столика на ланче. Только Чимин продолжал следить. Потому что он всё ещё был в поисках ответов, как папа Немо в мультфильме. Всё плавал, плавал, ежедневно разгребая у репетиционной сюрпризы от команды футболистов, потому что они правда каждый божий день гадили перед тэхёновым гаражом. Это были акулы — точно, с таким же уровнем интеллекта.
В общем, будем откровенны, Чимину, хотя он и пытался всё время скрыться под напускным безразличием при друзьях, не было плевать. Он злился, безусловно, но только потому, что злость заменяла чувства настоящие, те, которые он не хотел испытывать, потому что не должен был. Кому и что он должен и не должен был — он не знал, но ему не хотелось в этом разбираться. Есть вещи, в которых ты не желаешь признаваться кому-то ещё — кинки, вкусовые предпочтения, дурацкие хобби, быть может, что-то из твоей биографии; но также есть и вещи, в которых ты боишься признаться даже самому себе. Вот такие вещи были и у Чимина. Он не был готов признаваться. Так что он пошёл по довольно детскому, но единственно верному, по его мнению, пути — полному игнорированию собственного внутреннего голоса.
И вот, Чимин добрался до кульминационного момента своих размышлений.
Почему он хотел избавления? Что это вообще, блин, такое? Почему он не хотел, например, напиться, как было в тот злосчастный день с аварией у школы? Почему он не чувствовал себя настолько ужасно, как рассчитывал? Нет, ему совершенно точно было не всё равно, но вместо отчаяния в своей душевой он испытывал сильнейшую усталость и горечь обиды. Как будто после монотонной работы, которую он всё делал и делал, не покладая рук, но по итогу так и не закончил, и всё, что у него осталось — истощение. Это было странно. Больше, чем странно, если честно, и это жутко пугало Чимина.
Он вдруг задумался, насколько влип и куда, но Тэхён вернулся из ванной и предложил Чимину поиграть в настолки, и Пак решил, что это будет отличным способом отвлечься, потому что к таким поворотам в его раздумьях он тоже оказался всё ещё не готов.
— Играем в «Уно»? — спросил Тэхён, когда они уселись друг напротив друга на кровати, и шатен держал в руках большую крафтовую коробку с разными играми.
— Вдвоём?
— Можно проиграть хоть до утра. Я ознакомился с правилами и теперь точно смогу победить. Мне просто жизненно необходимо победить сегодня, Чимин. Иначе я сдохну прямо на мамином покрывале ручной вышивки, а ты знаешь, как она ненавидит, когда я мусорю на нём.
Чимин прыснул. Тэхён никогда не был хорош в «Уно», но в этот раз его намерения казались весьма серьёзными.
— Хорошо, но я поддаваться не буду.
Тэхён сосредоточенно закивал, доставая колоду из упаковки. Он перетасовал карты как настоящий крупье и раздал их, с важным видом выставляя кулак для определения первого ходящего. Чимин проиграл, но он всегда проигрывал в «камень-ножницы-бумагу», так что как-то и не расстроился. Потом Тэхён стал демонстрировать свои усовершенствованные умения в подкидывании и переводе карт, и Чимин подумал, смотря на половину колоды в своих руках, что даже поддаваться ему было бы ни к чему, только если он хотел бы проиграть во второй же ход.
Но что-то хорошее всё же для него было. Тэхён, захваченный страстью к победе, совсем забыл про инцидент на парковке.
***
Шатен по-детски невинно слюнявил подушку уже на протяжении некоторого времени, пока Чимин не мог сомкнуть глаз. Телефон был на зарядке в углу комнаты, и парень не мог взглянуть на часы, и оттого, что он крутился в постели, он скорее раздражал и будил друга, нежели справлялся с бессонницей. Так что он уже был на грани нервного срыва.
Поглазев ещё минут десять в подсвеченный голубым лунным светом из окна потолок, он сел на постели и глянул на Тэхёна — тот распластался почти по всей кровати, сгоняя Чимина к самому краю; кудряшки небрежно разбросались по подушке. Чимин улыбнулся, потому что Тэхён молчал и выглядел мило, что бывало крайне редко.
Пак спрыгнул на пол и с намерением выпить стакан воды или молока тихо вышел из комнаты, медленно и аккуратно шагая по тёмному коридору. Он не мог посмотреть свои «АСМР»-видео, потому что телефон бы сдох, а сопение Тэхёна было недостаточно убаюкивающим — мысли в голове Чимина были гораздо громче, и его просто не было слышно. Он уже наливал себе воду из кулера в кухне, когда подумал о том, что, если бы Тэхён храпел, было бы не лучше, а даже наоборот, и отчего-то тихо засмеялся.
Возвращаясь обратно, Чимин замедлился у комнаты Намджуна; оттуда было слышно бормотание, похожее на новости или что-то вроде того. Он остановился, задерживая дыхание. Спать всё ещё не хотелось, но и оставаться с Намджуном наедине было как-то… В общем, всё ещё непонятно. Он глубоко вдохнул и покачал головой сам себе, отказываясь от навязчивой идеи вторгнуться в чужое личное пространство, и устремился к Тэхёну под бок, но дверь ванной комнаты в другом конце коридора распахнулась, и Чимин остолбенел.
— О, — послышалось за спиной; Пак закусил губу и робко обернулся. — Я думал, вы оба спите.
— Тэхён уже да, а мне не спалось, я пошёл выпить воды и… вот, — Чимин почесал макушку и улыбнулся, чувствуя себя ребёнком, сбежавшим с сонного часа в детском саду.
Намджун, вытирая мокрые волосы белым махровым полотенцем, приблизился и открыл дверь в свою комнату. Чимин сглотнул, потому что в синем свете телевизора — или компьютера, откуда ему было знать, — в общем в этом грёбаном свете капли на смуглой коже у парня светились, как кристаллики.
— Я забыл сказать, что заснял ваше выступление, — виновато сказал Намджун. — Я могу скинуть его Тэхёну. Он покажет вам. Но вы были великолепны.
Пак растерянно хлопал ресницами, глядя на Кима. Он всё вытирал волосы, они точно так же блестели, как и вода на его руках, и он выглядел мягко и одновременно — мужественно. Оцепенение захватило Чимина от пальцев ног до кончиков чёрных волос; он колебался от внутренних противоречий. Брюнет почувствовал сухость во рту, хотя только пару минут назад высушил два стакана.
Что-то щёлкнуло внутри него, как выключившаяся микроволновка. Он от этого звука вздрогнул и выдохнул:
— Покажи мне сейчас?
Его сердце колотилось в груди, в горле, в голове — везде; он покрывался мурашками от одного только едва различимого пристального взгляда в нескольких футах от него.
— Ты хочешь? — тихо спросил старший.
Чимин быстро облизнул губы и шагнул навстречу.
— Мне всё равно не уснуть.
— Хорошо.
Намджун помедлил, всматриваясь в чиминово лицо ещё мгновенье, и махнул головой, приглашая Пака зайти в комнату. Чимин неуверенно проследовал за старшим.
У Намджуна была примерно такая же по размеру спальня, как у Тэхёна; светлые тона, большая кровать у окна, гигантский стеллаж со всевозможными книгами, длинный рабочий стол с кипой бумаг и винтажной печатной машинкой, из которой даже торчал лист с узкими чёрными строчками предложений. Синим экраном оказалась плазменная панель напротив кровати, и там и вправду шли новости, но Ким переключил их на музыкальный канал, где шёл какой-то музыкальный фестиваль.
Намджун повесил влажное полотенце на спинку своего деревянного стула и уселся на постель, беря в руки валявшийся на ней ноутбук. Чимин неловко суетился у стола, пока старший не разрешил ему сесть, и он забрался на матрас с противоположной стороны, осматриваясь и нервно теребя край домашней футболки. Он чувствовал себя очень нелепо, как будто девственница на вечеринке закрылась в комнате с парнем и теперь стеснялась что-либо начинать.
Старший включил видео и поставил компьютер на вязаное покрывало, укладываясь перед ним на живот, и похлопал на место около себя, чтобы Чимин сделал то же самое. Он не стал ложиться, но сел рядом и почувствовал персиковый аромат, исходящий от намджуновой кожи, приглушённый ярким запахом мятной пасты.
Ким нажал на пробел, снимая ролик с паузы, но Чимину потребовалось ещё несколько секунд, чтобы оторвать взгляд от старшего, его едва скрывающейся под майкой спины. Он видел лёгкие очертания его лопаток и мышц; тонкая ткань отчётливо проседала вдоль позвоночника и даже чуть заметных ямочек внизу. Бархатистая гладкая кожа выглядела заманчиво, её хотелось бы исследовать множественными линиями, построенными собственными пальцами; всё вызывало желание опробовать на вкус — всего разок — и испытывать солёность и мягкость на языке.
Чимин хотел дать себе по лицу.
Он вперился в экран, где его группа вместе с ним уже доигрывала второй куплет первой песни; камера была расположена поодаль от сцены, хорошо захватывая зрительскую площадку. Чимин разглядывал себя, своих друзей, и выглядели они отлично. В некоторых местах его голос скакал, но он списал это на кураж.
Пак испытывал кураж в ту самую минуту. Он сжимал пальцами свои бёдра, нервно кусая губы. Кураж всегда толкал его вперёд, возбуждал его, принуждал к действиям — в нём был весь смысл во время его нахождения на сцене. Именно он блокировал страх перед публикой, он заставлял Чимина прыгать, бегать и отдаваться полностью. Он шептал Чимину о том, что он может всё и это не будет стоить ему ровным счётом ничего, и он думал, что может умереть, если его ослушается, если остановится.
Но оно всё равно всегда стоило.
Он весь дрожал, боясь шевельнуться, потому что то, чего он на самом деле хотел и в чём боялся признаться даже самому себе — было низко и подло, мерзко, потому что он рисковал всем, что у него было. Если бы он сделал это, он больше не смог бы смотреть Тэхёну в глаза, и это связывало ему руки. Он грыз колечко в губе, пытаясь сосредоточиться на выступлении, где протягивал бридж, и его высокие мелизмы в сочетании хосоковой игрой на соло-гитаре звучали потрясающе.
— Мне нравится твой голос, — сказал вдруг Намджун.
Чимин повернул к нему голову, заглядывая в глубокие карие глаза, потому что тот смотрел взаимно — томно, серьёзно, Пак мог бы поклясться, что вызывающе. Его голова пустела, совесть стихала под гулом крови в висках. Он приоткрыл рот, делая короткий вдох и решаясь на следующую фразу:
— Намджун, у тебя есть девушка?
— Нет, — ответил он.
Чимин облизнул губы.
— Мне нравится твоя майка, — шепнул он.
Намджун привстал с кровати, упираясь в матрас рукой, и пальцами второй провёл по скуле парня; его дыхание тяжелело, радужки темнели, и Чимин никогда не видел ни в ком прежде такого сильного желания.
На фоне сбившегося от создавшегося давления дыхания Чимина играла тихо какая-то инди-группа из колонок телевизора: «я ищу любви там, где не нужно».
Он подался вперёд, прикрывая глаза, и чужие пухлые губы коснулись его собственных, и Намджун тут же углубил поцелуй, будто ждал его всю свою жизнь, с жадностью вторгаясь в чиминов рот языком; он был сладким, как будто сам состоял из тех же изумительных коктейлей, которые мешал в диско-кафе; его рука зарылась в волосы Пака, чуть потягивая пальцами прядки, но придвигая его к себе ближе, ещё ближе, и Чимин шипел от непривычных ощущений. Его рука скользила по крепкому торсу, скрытому за тонким материалом влажноватой майки.
«И мы продолжаем западать друг на друга, заполняя пустоты».
У него кружилась голова, хотя они ещё ничего толком не начали, и Чимин отдалённо понимал, что будет жалеть об этом потом, но в ту самую минуту, когда Намджун снова уверенно его поцеловал, засасывая его губы, вылизывая его рот, властно сжимая руками его бёдра под пижамными брюками, — Чимин просто желал ощутить, что его хотели точно так же, как и он хотел; ему так нужно было почувствовать взаимность, хотя бы такую мимолётную, хотя бы воспылавшую и после произошедшего потухшую и больше никогда вновь не возродившуюся. Он хотел знать, что кто-то в нём нуждается, потому что ему так сильно этого не хватало.
Перед его зажмуренными глазами взрывались фейерверки, и Чимин глотал свои стоны, чтобы его никто не услышал; Намджун сжимал его талию, проходясь языком по тонкой чиминовой шее, слизывая дорожками испарину и покусывая нежную бледную кожу парня. Чимин сжимал мягкие плечи, откидывая голову назад, чтобы полностью поддаться под обжигающие прикосновения. Его рука спускалась ниже по гладкой коже груди, живота, до самых развязанных шнурков на чужих шортах цвета хаки, и Чимин, опьянённый возбуждением и отчаянием, так сильно хотел нырнуть пальцами под слабо натянутую резинку и ощутить, как старший желал его, он хотел обжечься этим, но парализующее предвкушение и смущение не давали ему действовать увереннее.
«Всего лишь немного любви, совсем немного, совсем немного», — повторяли динамики вслед за его молчаливыми мольбами.
Намджун, мокро поцеловав Чимина, с шумным чмоком выпустил его распухшую нижнюю губу и опустил парня на покрывало, ухватываясь за его тонкое запястье и прижимая к себе, к оголённой коже; Чимин смотрел на него, боясь сделать вздох, потому что кислород вокруг него внезапно исчез, пропал, испарился, а, может, закончился, и вакуум внутри разрывал его от нетерпения, иссушал его, как палящее в жаркий июльский полдень солнце. Его сердце выбивало сумасшедшие ритмы в горле, в висках, Чимин боялся, что, если не сможет сдержать голос, то даже не услышит этого за гулом, стоящим в ушах.
— Малыш, — сорвалось с алеющих блестящих губ напротив него, — ты такой красивый.
И Чимин вжался в постель, прикрывая глаза, и его ладонь слетела с подтянутого живота парня прямо к твердеющему члену под шуршащей тканью шорт; его пальцы сжали возбуждение, жгучее даже сквозь одежду, буквально раскалённое, и сверху послышалось голодное шипение; Намджун наклонился и впился в чиминовы губы с новым настойчивым поцелуем, и тот податливо и оторопело отвечал ему.
Горячая ладонь старшего приподняла его футболку, гладя впалый живот, напряжённый связывающимися узлами желания, и опускаясь к кромке домашних штанов, и вот его длинные пальцы уже дотронулись до влажной от естественной смазки чувствительной головки, и младший прогнулся, шумно выдыхая, с дрожью хватаясь свободной рукой за чужое предплечье. Намджун обхватил его член и медленно провёл рукой по всей длине, и затем принялся размеренно двигать ею, губами хватая каждый его вздох, каждый всхлип.
Чимин ощущал, как сгорает, атом за атомом, клетка за клеткой, его тело превращалось в пепел под Намджуном, и ещё немного — и его можно было бы сдуть с постели, и его голос так отчаянно хотел вырваться в тишину комнаты, перекрыть собой голос здравого смысла, заключённый в треклятой песне, он хотел закричать, чтобы наконец всему миру стало известно, что Чимин не одинок, что ему не требовались никакие Сокджины и Чонгуки, чтобы чувствовать себя нужным, важным, хоть кому-нибудь необходимым.
Он был так близок к разрядке, а тело над ним было таким дурманящим, и ему так сильно хотелось трогать его, исследовать снова и снова, и его губы ныли от требовательных поцелуев. Ему так сильно хотелось кончить, прямо там, в комнате старшего брата его лучшего друга, от одной только его руки, когда в его сознании отчётливо возник образ, от которого он так пытался убежать, но чьи пальцы на самом деле хотел до изнеможения, чьи губы в действительности так жаждал целовать. И у того образа были постоянно смеющиеся большие карие глаза, и его улыбка была такой ясной и сияющей, она искрилась в каждом чиминовом воспоминании. У него был цитрусовый запах, который, Пак мог поклясться, он вдруг уловил.
Чимин резко выдохнул.
Он вдруг шепнул: «подожди», и его рука накрыла намджунову; в теле пульсировало готовящееся вот-вот вырваться наружу напряжение. Старший неуверенно ослабил пальцы и заглянул в глаза Чимину, и тот был раскрасневшимся и полуразбитым, — он так сильно хотел взорваться, ему это было просто необходимо, но он не мог себе этого позволить. Намджун встал на коленях над Чимином, моргая, и тот сдавленно добавил: «я не могу так», и Ким тяжело сглотнул, но кивнул.
И в тот момент Чимин так сильно возненавидел себя. Он полежал ещё некоторое время, опустив футболку и натянув брюки, потому что Намджун его не выгонял, хотя мог бы; он даже дал парню бутылку воды, и тот выпил почти всю, борясь с засухой, сковавшей всё его тело. Ему было жарко, но это была лихорадка. Он снова чувствовал себя жалким и глупым, и ему было так стыдно за то, что он сам совратил старшего брата Тэхёна, он совратил брата своего лучшего друга, и осознание всего этого било по нему беспощадно и сильно, как молот по наковальне, со звоном в ушах и искрами перед глазами.
Пак кое-как пригладил взъерошенные волосы, в последний раз взглянул на сидящего на кровати парня, который пытался прийти в себя и успокоить сильное возбуждение; он робко произнёс: «извини», и старший поднял на него взгляд и чуть улыбнулся, как всегда тепло и нежно, как будто в произошедшем не было ничего страшного, и Чимин вышел из комнаты с самым огромным камнем сожаления в своей груди, мешающим дышать.
Он вынырнул в коридор, и в его темноте чиминово сердце рухнуло куда-то вниз, на скользкий паркет. Его глаза столкнулись с чужими глазами, и их взгляд был холодным, но испепеляющим, от него у Чимина побежали мурашки по коже и подкатила к горлу волна ужаса, блокируя связки.
— Я…
— Зайди в комнату.
Чимин гулко сглотнул и попятился обратно; Намджун соскочил с кровати, его лицо вытянулось в панике. В освещаемом голубым светом работающего телевизора помещении Тэхён негромко захлопнул за собой дверь и сложил руки на груди; его сведённые к переносице брови и крепко сжатые челюсти заставили Чимина захотеть съёжиться где-нибудь под кроватью. Хуже этого ничего не могло быть — они с Намджуном прекрасно это осознавали. Им осталось жить совсем, совсем недолго.
— Тэхён, — подал голос Намджун.
— Заткнись, — шикнул тот.
У Чимина пальцы заледенели от страха, и он со стеклянными глазами смотрел на друга, боясь пошевелиться.
— Ты… — Тэхён выдохнул.
Он упёрся руками в бока и принялся кусать верхнюю губу — это означало, что он пытался справиться с вспыхивающей в нём агрессией, возможно, он даже пытался досчитать хотя бы до пяти, но Пак не был уверен. Шатен установил с ним зрительный контакт, качая головой.
— Как ты… Блять, у меня даже слов нет? — он усмехнулся, переводя взгляд куда-то на потолок. Чимин дрожал. — Их правда нет? — парень снова посмотрел на него, и Пак испуганно шагнул назад, утыкаясь спиной в спинку кровати. — Чимин, — Тэхён приблизился к нему, глядя прямо в глаза, и его были чёрными от злости; его руки вцепились в ворот чиминовой футболки. — Я сейчас так сильно себя сдерживаю, ты просто себе представить не можешь, я всегда себя сдерживаю ради тебя, потому что я твой лучший друг. Я постоянно терплю твоё бесконечное нытьё, я постоянно выслушиваю тонны твоих сраных жалоб, я постоянно пытаюсь вести себя максимально терпимо с тобой, потому что я твой чёртов лучший друг. В отличии от тебя, грёбаный Пак Чимин, потому что такого сраного друга, как ты, нужно, блять, поискать, но благодаря придурку Сокджину у меня есть ты!
Он практически проорал последние слова Чимину в лицо, тяжело дыша, и брюнет был готов отдать богу, дьяволу, демону — кому угодно — свою бесполезную душу, если бы это могло всё исправить. Но всё, что он сделал, — это начал всхлипывать, его глаза заслезились, а хватка на чужих запястьях, которым он пытался не позволить себя задушить, ослабла. Он не разревелся, но слёзы продолжали стекать по его щекам.
— Извини, — бормотал он. — Я не знаю, что произошло. Я не знаю, что в моей голове, но я не хотел делать тебе больно.
— Мне плевать, — бросил тот, отпуская Чимина. Он выглядел разочарованным больше, чем злым. — Ты перешёл границу, Чимин. Ты забил в аут. Ты трахался с моим братом.
— Этого не было, — вклинился Намджун.
— Мне насрать! — вскрикнул Тэхён. — Не имеет значения как далеко вы зашли, мне абсолютно наплевать, что вообще вас на это подтолкнуло, но твоей ноги, Пак Чимин, в моём доме больше быть не должно. Ни в гараже, ни в доме, ни на блядской лужайке.
Он развернулся, направляясь к выходу, и добавил, открывая дверь:
— Ты называл Чонгука «Козлиной года», но по мне так ты «Козлина тысячелетия», Чимин.
И он ушёл.
В оглушающей тишине Чимин смотрел на синюю древесину закрытой двери и слышал только повторяющиеся раз за разом слова Тэхёна в своей голове, чувствуя, как постепенно внутри взрывается. Агония захватила его цПримечание к части
P.S. Прошу прощения за пейринг, не указанный в шапке — если это кого-то вдруг смутило т.т
еликом, каждая частичка его тела умирала.
— Он будет в порядке, — звучал где-то вдалеке голос Намджуна. — Я поговорю с ним. Не бойся
.
Чимин поджал саднящие губы и, в дичайшем желании глотнуть свежего воздуха, быстро вышел из комнаты и спустился вниз. Наспех обувшись, он накинул тэхёнов бомбер и вышел в прохладные сумерки.
Он слепо шёл по фонарным улицам, изредка пиная подвернувшиеся куски гравия, наблюдая, как далеко они отлетают, и хотел стать таким же бессмысленным камнем, потому что хотя бы тогда перестал бы испытывать эмоции, беспорядочно заниматься всякой ерундой только для того, чтобы кому-то и что-то доказать. Ему хотелось повернуть время вспять, так сильно, но это было невозможно, и он только лишь разрешил себе всхлипывать в молчаливой ночной пустоши, вытирая лицо рукавами куртки своего лучшего друга.
Примечание к части
P.S. Прошу прощения за пейринг, не указанный в шапке — если это кого-то вдруг смутило т.т