Привет, я твой самый (нет) преданный фанат

С тех пор, как Юнги с Чимином пересеклись в последний раз, прошло больше двух недель. Шуга честно признавал, что в этом была львиная доля его и кое-чьей ещё (не будем показывать пальцем) вины. Особенно сильно он корил себя за то, что даже не попытался связаться с ним после дурацкого инцидента на домашней вечеринке, если, конечно, не считать не менее дурацкое СМС с извинениями, которое получилось каким-то кривым и невнятным. 

Вероятно, именно поэтому он не получил на него ответа, и это при том, что сообщение высветилось, как прочитанное, через пару минут после отправки (Шуга честно не сидел над телефоном, как над иконой, сложив руки в молитвенном жесте!). То, что Чимин проигнорировал эту нелепость, ясно давало понять, что Юнги нужно время, чтобы поразмыслить над произошедшим и, возможно, сменить свою тактику в отношении к младшему. 

Говоря о том, как на эту ситуацию смотрел сам Чимин... Ну, он был самую малость ОЧЕНЬ в растерянности, все эти две недели пытаясь разобраться в самом себе и своих чувствах. Кто для него Мин Юнги? Рэпер? Любимый рэпер его друга? Ненавистный рэпер с обложки глянцевого журнала? Даже для склонного к самообману Чимина было очевидно, что эти этапы они давным-давно преодолели, успешно оставив позади, как неактуальные.

Нет, но какую роль во всём этом сыграла Хёна! Прокручивая в голове слова девушки, Чимин аж передёргивался от неприятных ощущений, недоумевая, как кто-то настолько красивый снаружи мог быть таким уродливым и мелочным внутри. Шах и мат, физиогномики, Ким Хёна сделала вас всех.

«Однако, всё страннее и страннее, — размышлял Чимин в свободное для самокопания время. — Как может такой, как Шуга, хотеть встречаться с такой, как она? Обычно он ладит с людьми совершенно другого толка... А, впрочем, мне должно быть всё равно. Всёравновсёравновсёравно. Если бы ещё в груди так не тянуло... Дурацкое сердце!»

— Чимин?! Чимин! Ты в порядке? — раздался голос Квана над самым его ухом, и Чимин понял, что в какой-то момент начал бесконтрольно колотить себя по грудной клетке, пытаясь утихомирить разбушевавшийся орган.

Ха, было бы ещё, из-за кого!

— Да-да, всё хорошо. Просто задумался, — натянуто улыбнулся Чимин.

— О чём?

— О том, как сильно ты должен понравиться моим друзьям, — откровенно соврал Чимин, заходя в кафе, где назначил встречу Чонгуку и Хосоку.

Так уж сложилось, что Чимин и Кван сильно сблизились после вечеринки в честь неудавшейся свадьбы Джина, проводя вместе большую часть времени, не занятую учёбой и самоанализом первого. Решающую роль в их отношениях сыграла ностальгия: они очень часто, болтая, вспоминали о детстве, проведённом вместе.

И тем не менее, Чимин не мог не замечать, что Кван смотрел на него далеко не как на милого щекастого малыша, коим он был раньше. Очевидно, старший интересовался им больше, чем следовало бы «просто другу», но поскольку сам Чимин ещё не был уверен, испытывал ли к нему что-то иное, нежели простую симпатию, их отношения так и зависли в зоне «передружбы», сдвиг в которой должно было определить знакомство с важными для Чимина людьми.

В голове нон-стоп крутились слова Сокджина. «Не попробуешь — не узнаешь», и всякая такая лабудень. Возможно, ему действительно следовало пройти тест на гея в полевых условиях, и если Шуга по ряду причин оказался недосягаем, то Кван был вполне неплохой кандидатурой на роль подопытного кролика.

— Минни! — воскликнул Хосок, подрываясь со своего места и повисая на Чимине в своей привычной манере.

Впрочем, что вы хотели? Это же Хосок.

Чонгук и пришедший с ним Сехун оказались более сдержанными, а потому испытывать на прочность чужой позвоночник милостиво не стали.

— Мы чертовски долго не виделись вне школы, — мило улыбнулся Чонгук, в то время как Сехун ограничился лаконичным кивком головы.

— Ладно, парни, познакомьтесь с Кваном. Кван, это Чонгук, Сехун и Хосок, — хлопнул в ладоши Чимин, представляя своего старого друга более близким.

— Так ты и есть тот самый знаменитый Пак Кван. Чимин ооочень много рассказывал нам о тебе, — сказал Хосок, намеренно подчеркнув слово «очень» и получив за это тычок в бок от скривившегося Чимина.

— Ну эй, и что я такого сказал? — обиженно потирая ушибленное место, спросил Хосок.

— Ничего, кроме правды, — фыркнул Чонгук, пряча в ладони улыбку.

— Обычно за неё и получают больше всего, — философски отозвался Сехун.

Затем Кван ушёл, чтобы принести им с Чимином напитки, и совершенно по-джентельменски отказался принимать от него какие-либо деньги за заказанный им горячий шоколад. Чонгук и Хосок бросали на их парочку вопросительные взгляды, пока они препирались, кто будет платить и за что. Какое-то время всё было вроде даже как и нормально, но потом оба друга заметили, что Чимин, несмотря на своё физическое присутствие, мыслями витал где-то очень, очень далеко. Воспользовавшись тем, что Кван, извинившись, отошёл в туалет, Чонгук с Хосоком накинулись на парня с расспросами.

— Взбодрись! — фыркнул Хосок, стоило Квану покинуть стол.

— Что, прости? — невинно переспросил Чимин.

— Нет, правда, Минни, что не так? Выглядишь, будто отбываешь наказание. Неужели с нами настолько не весело? — обиженно поддакнул Чонгук.

— Конечно весело, не глупи, — отмахнулся подросток, вновь погружаясь куда-то вглубь самого себя.

— Чимин, я знаю тебя достаточно долго, чтобы с уверенностью заявить, что ты лжёшь. Тебя что-то беспокоит, и ты обязан сказать, что именно, — твёрдо проговорил Хосок, наверное, впервые в своей жизни выглядя серьёзно и собранно.

— Ладно, — в конечном итоге сдался под всеобщим напором Чимин. — Дело в Хёне.

— Хёне? Той самой, которая девушка Шуги? — удивлённо переспросил Хосок.

— Да. Суть в том, что я рассказал вам не всю правду о том вечере, когда она вломилась к нам и уволокла Юнги. Да, они в итоге уехали, но перед этим... Можете верить, а можете нет, но Хёна мне угрожала.

— Что?! — синхронно воскликнули все, сидящие за столом.

— Что именно она сказала? — стал допытываться Хосок.

— Кажется, что-то про моё лицо и асфальт в случае, если я не отстану от Шуги.

Чонгук и Хосок синхронно сглотнули, Сехун же сохранил внешнюю невозмутимость.

— Вау, я бы никогда не подумал, что кто-то с таким симпатичным лицом способен на такую подлость!

— Все мы обманываемся этим, Куки, — пожал плечами Сехун.

— Ну не знаю. Я вот, например, нисколько не удивлён, — заявил Хосок. — Когда я проводил день с Шугой, мы пошли в его студию, как откуда ни возьмись вылетела эта фурия и начала просто отвратительно себя вести. Было видно, что Юнги это раздражает, как и то, что ему за неё максимально неловко.

— Вот-вот! — поддакнул Чимин. — Неловко.

— Кажется, она довольно крепко держит этого Шугу за яйца, — глубокомысленно изрёк Сехун, развивая ход своей догадки: — Сразу вспоминаю одного человека...

— Какого? — уточнил Чонгук, кладя подбородок на чужую вытянутую руку и вопросительно заглядывая парню в глаза.

— Моего дядю. Он работает в музыкальной индустрии, а потому довольно часто рассказывает мне об особо интересных или странных случаях на работе. Историй как таковых много, но суть у них одна: гнилое это место, а талант играет чуть ли не последнюю роль, когда разговор заходит о больших деньгах.

— И что с того? — не понял Хосок. — Ну да, везде есть корыстолюбивые людишки, но какое отношение это может иметь к Шуге?

— Видишь ли, иногда в погоне за наживой и популярностью люди заходят чуть дальше, чем это можно понять обычному человеку. Дядя упоминал, что огромную роль в индустрии играет компромат — мол, несколько топовых айдолов, которых все знают, взобрались так высоко в большей степени из-за того, что вовремя нарыли что-то компрометирующее на важных шишек в компании. Судя по тому, что эта Хёна себе позволяет, совершенно не заботясь о том, как на это отреагируют, она знает, что Шуга не оставит её не при каких обстоятельствах. И, раз Хосок с Чимином упомянули, что великой любовью там и не пахнет, дело может быть как раз-таки в неком секрете, который ей удалось узнать, и которым она оперативно пользуется, помыкая этим вашим сахарком. Впрочем, это всего лишь предположение, — пожал плечами Сехун.

— Но какой, чёрт возьми, тайной она должна располагать, чтобы вертеть Юнги столь беспринципно и нагло? — задумался Чимин.

— Каждому из нас есть, что скрывать. Никто не свят, — сказал Чонгук, и все согласно кивнули, погрузившись в размышления.

— Возможно... — начал Хосок, собираясь выдвинуть свою версию произошедшего, когда к их столику подошёл Кван, с напускной весёлостью спрашивая, что именно он пропустил.

По непонятным для сидящих за столом причинам, все они, не сговариваясь, решили не говорить о Шуге в присутствии Квана. Почему? Толком не знал никто, но у всех появилось ощущение, что эту тему лучше держать при себе, как и далёкое от здорового любопытство Чимина на этот счёт.

Остаток вечера прошёл скомканно: несмотря на внешнее дружелюбие, Кван напрягал всех своим отшлифованным образом пай-мальчика, а потому после туалетного эпизода друзья довольно быстро приняли решение разойтись по домам.

На обратной дороге он начал что-то рассказывать Чимину, вроде бы, даже что-то важное, но мыслями парень был далёк от реального мира. Именно поэтому, почувствовав напряжённое молчание, образовавшееся в паузе между монологом Квана и явно подразумевавшее его очередь говорить, Чимин, виновато улыбаясь, переспросил:

— Извини, ты что-то сказал?

— Да, я... Я сказал, что очень счастлив, что мы снова встретились после стольких лет, проведённых порознь.

— Я тоже! Ты и представить не можешь, как сильно я по тебе скучал, — без задней мысли ответил Чимин, кладя руку старшему на плечо.

— Чимин, — Кван, трактовавший этот жест по-своему, решительно развернулся, перехватывая его ладонь и чуть нервно сжимая её в своей.

— Да? — удивлённо переспросил младший.

— Есть кое-что, о чём я очень давно хотел тебе рассказать! Это сложно, и неоднозначно, и я не знаю, как ты на это отреагируешь, но я никогда не прощу себе, если даже не попытаюсь.

— В чём дело? — настороженно уточнил всё более нервничающий Чимин.

Кван глубоко вздохнул, собираясь с силами, после чего, посмотрев младшему в глаза, решительно выпалил:

— Я люблю тебя и хочу, чтобы ты стал моим парнем.

***

— Хватит гипнотизировать свой мобильник, этот маленький червь всё равно не позвонит тебе, — недовольно пробурчала Хёна, подкрашивая губы и периодически кидая взгляды на застывшего над своим телефоном Юнги через висящее на стене зеркало.

Чума пригласила Шугу на ужин, и, конечно же, это вполне закономерно привело к тому, что наводить марафет она вознамерилась именно у него в ванной. После неудавшейся свадьбы Сокджина они стали проводить гораздо больше времени вместе, и, несмотря на то, что девушка всё ещё неимоверно бесила своим хамским поведением, Юнги не мог отделаться от мысли, что Чимин забыл о нём, стоило только перестать кричать о своём присутствии, и осознание этого убивало в Шуге всякое желание сопротивляться своей дрянной судьбе.

К тому же, нельзя не признать, слишком многое в Хёне напоминало прежнего Юнги, того, кто был до появления в его жизни Чимина и... любви. А тот Юнги, надо отметить, был редкостным дерьмом, и возвращаться к нему прежний, обновлённый Шуга не намеревался ни при каких обстоятельствах.

— У этого маленького червя есть имя, Чумная Хёна, — едко откликнулся Юнги, неохотно засовывая телефон в карман широких штанов.

— Ага, да, плевать, — отмахнулась Хёна, игнорируя часть про чуму. — Пошевеливайся, дорогой, а то опоздаем.

С этими словами она, подхватив свою сумочку и изящно развернувшись на каблуках, вышла из квартиры, оставив за собой шлейф удушливых и, несомненно, космически дорогих духов.

Их путь лежал на открытую террасу в центре города — в лифте, да и по дороге к столику, все присутствующие рядом мужчины пускали слюни на одетую в обтягивающее чёрное мини-платье Хёну. Ну как все — все, кроме Шуги, ради которого это всё и затевалось. Он же, совершенно игнорируя свою спутницу, любовался видом с твёрдым намерением наслаждаться если не компанией, то хотя бы едой.

Хёна, недовольная его равнодушием, принялась что-то раздражающе щебетать ему на ухо, так, что Юнги невольно сравнил её с назойливой мухой, которую не можешь прихлопнуть, а потому вынужден терпеть её жужжание в барабанных перепонках.

«Может ли этот день стать ещё дерьмовее?» — вымученно вопросил Юнги, и, кажется, сглазил, потому что администратор с приклеенной на лицо улыбкой подвёл их с Хёной к уже занятому столику.

Столику, занятому его родителями.

Отец Шуги, Минги, поднялся со своего места, желая поприветствовать присоединившуюся к ним парочку, в то время как его мать, Ханыль, осталась сидеть с чуть нервно сложенными руками, всем своим видом демонстрируя крайнюю степень смущения.

— Сын мой, — улыбнулся мужчина, протягивая к рефлекторно отшатнувшемуся парню свои руки.

— Что. Они. Здесь. Делают? — угрожающе прорычал Шуга, игнорируя чужой жест и окидывая Хёну испепеляющим взглядом.

— Чон сказал мне, что твои родители несколько раз предлагали увидеться, но у тебя постоянно был забит график, и поэтому я позвонила твоему отцу, чтобы спланировать небольшой семейный ужин. Сюрприз! — улыбнулась Хёна, сев напротив отца Юнги.

— Есть причина, по которой я не хотел их видеть, и это точно не забитый график. Чон — покойник, — прошипел Юнги, садясь на единственное свободное место рядом с Чумой.

— Хёна действительно позвонила нам на прошлой неделе, и мы очень тепло поговорили, в том числе и о твоей музыке. Она сказала, что мировые гастроли — всего лишь вопрос времени. Я горжусь тобой, Юнги, — сказал Минги.

Шуга истерично рассмеялся. С него довольно этого цирка.

— Гордишься, значит? Хотел бы я знать, с каких таких пор. Возможно, гордишься с того времени, как выгнал меня из дома? Или с того времени, как полностью забыл о моём существовании? Нет, ты гордишься мной теперь, когда ставка выгорела, я добился успеха и начал заколачивать деньги, позволяющие мне ужинать в ресторанах вроде этого, хотя я знавал времена, когда мне было бы за счастье работать тут посудомойщиком. Знаешь, богатым и успешным сыном очень просто гордиться, во всяком случае, проще, чем шестнадцатилетним подростком, у которого нет ничего, кроме его мечты и «дурных наклонностей». Ты говоришь, что гордишься мной... Да как тебе не стыдно вообще такое говорить?!

— Юнги, пожалуйста, — Ханыль посмотрела на сына умоляющим взглядом.

— Ах, как типично. Пытаешься быть миротворцем, мама? Но по факту, с твоего молчаливого согласия и происходит всё это дерьмо. Думаешь, что буря пройдёт мимо тебя, если при каждом конфликте будешь зарывать голову в песок? Нет, буря будет продолжать надвигаться на твою голову, просто ты уже не увидишь, когда она сметёт тебя со своего пути, — гневно прошипел Шуга.

Ненависть накатывала на него, подобно чудовищным волнам в бушующий шторм. Он ненавидел свою мать за то, что она не заступилась за него, позволив уйти из дома и оказаться в одиночестве в огромном городе, брошенным на произвол судьбы. Ненавидел за то, что он в обход отца послал ей билет на свой первый концерт, на который она так и не пришла. Очевидно, что Ханыль любила их обоих, оттого и пыталась усидеть на двух стульях, но факт оставался фактом — при всей своей доброте его мать была совершенно бесхарактерна и слаба.

— Не смей говорить так со своими родителями! — гневно прошипел Минги, стукнув кулаком по столу.

— Мне казалось, ты уже понял, что с некоторых пор я не считаю вас своими родителями, — подытожил Юнги, после чего окинул сидящих за столом тяжёлым взглядом под аккомпанемент из удушающе неловкой тишины.

— Хёна сообщила нам хорошие новости. Я за тебя рада, — тихо пробормотала Ханыль, пытаясь разрядить обстановку и не спровоцировать никого из собравшихся на продолжение ссоры.

— Ты про что? — не понял Юнги.

— Про вашу свадьбу, — пояснила Ханыль, и Юнги, в этот момент как раз отпивавший из своего стакана воду, громко ею поперхнулся, кое-как восстанавливая дыхание и осоловело переспрашивая:

— Прости, что?!

— Ваша с Хёной свадьба, — терпеливо повторила женщина, смотря на оторопевшего сына непонимающим взглядом.

Хёна улыбнулась семье парня хищной улыбкой, и Юнги понял, что сильно недооценил её, называя всего лишь «чумной Хёной».

Отныне она будет «змееподобная Хёна».