Ты ненормальная |Атака Титанов|

Как бы ни пытался Леви прошлым днем забыться и выбросить из головы приближение фатальной даты, она все равно настала — неумолимо и упрямо. И состояние у него оказалось ещё хуже, чем утром прошлого дня — его словно кинули под пресс. Ночью он проспал всего-ничего — около часа, урывками, постоянно просыпаясь от плохих  снов в холодном поту. Волосы прилипали к влажном лицу, он глотал ртом воздух, однако все равно не мог надышаться, будто ему сдавили глотку, мучая недостатком кислорода. Он метался будто в агонии, чувствуя то холод, то жар, ворочался на кровати, то и дело в панике хватаясь за собственную шею, тяжело и громко дышал. Потом на дрожащих ногах бродил по квартире, боясь лечь обратно в кровать, залпом пил валерьянку, которая не приносила никакой пользы, а лишь оставляла на языке горьковатый терпкий привкус. Его словно лихорадило, ему было плохо как морально, так и физически, и этой ночью ему почти не удалось сомкнуть глаз.

Утром он напоминал самому себе живого мертвеца. Измученный паническими атаками, он смотрел на себя в зеркало в ванной комнате и видел перед собой лишь жалкого, изможденного, похудевшего и бледного парня, который будто был тенью того Леви, каким являлся до этой фатальной даты. Сломленный, из последних сих выживающий, до сих пор с потерей не смирившийся, бедный и сломленный человек, который в свои молодые годы уже хочет отчалить из этого мира. Не так должна проходить юность, не такие должны оставаться воспоминания о молодости. Ему ведь всего немного за двадцать, а этот возраст считается лучшими годами жизни, так если сейчас ему так кошмарно, что же будет потом? Если это — лучшие времена, то что будет в худшие?

Руки неумолимо дрожат, когда он пальцами тянется к крану, чтобы включить его. Зачерпнул дрожащими ладонями холодную, уже обжигающую своим морозом воду, не чувствуя температуры, и ополоснул лицо, не заботясь о том, что намочил волосы и футболку. Тяжело дышит, ловя ртом воздух, пока прохладная влага стекает каплями с его подбородка и носа.
Хотя, ровно год назад в этот же день ему было куда хуже, нежели сейчас... Если бы к нему тогда из другого города не приехал Эрвин, знающий о знаменательной дате, Леви даже не знает, остался бы он в живых.

Перед глазами опять городская улица, опять знакомая легковая машина кислотно-зеленого цвета, за рулем которой был Фарлан. Белобрысый друг тогда только-только сдал на права и приобрёл себе машину, на цвет которой Леви вечно жаловался, ибо отнюдь ему не нравились подобные яркие окрасы. А Фарлан был вполне счастлив, автомобилем своим гордился... Изабель тоже этот цвет нравился — она вообще девчонкой была задорной и жизнерадостной. Они оба такие улыбчивые, веселые и открытые. В тот день Леви стоял возле какого-то магазина, где эти двое условились забрать его на этой машине. Они собирались в какой-то парк аттракционов поехать в соседний город, ждали этого целую неделю.

До парка они так и не доехали.

До Леви, в принципе, тоже.

Издалека заметив яркое зеленое пятно на другой стороне дороги, Аккерман тогда в предвкушении ждал, когда они подъедут. Только вот в следующую секунду вылетевший на перекрёстке внедорожник впечатался прямиком в эту зеленую легковушку, заставив сердце студента замереть и ухнуть вниз. Машина Фарлана отлетела в другую сторону, вертясь на асфальте подобно волчку — такое мощное было столкновение колоссальной силы, а затем с размаху ударилась о грузовик, так некстати стоящий на светофоре. Автомобиль разнесло на части, превратив все внутри в мешанину из осколков, обломков и крови. Вокруг засуетились люди, замелькали смазанными пятнами, а Леви ещё несколько секунд стоял возле того проклятого магазина, во все глаза вытаращившись на груду зеленого металла, что несколькими мгновениями ранее был аккуратной легковой машиной.

Он словно потерялся в пространстве.

Перед глазами маячили улыбающиеся лица друзей, а потом вдруг голову пронзило кошмарное осознание — они сейчас вон в том месиве, среди металла и осколков. Леви хватило нескольких секунд, чтобы метнуться к месту аварии, пока остальные в панике вызывали скорую помощь. И у него дух перехватило, когда он увидел разрастающуюся лужу крови, которая предательски и пугающе вытекала из-под завала обломков.

Фарлан и Изабель не выжили в эту проклятую дату. И в тот парк аттракционов, куда они собирались, Леви больше никогда не ездил. Водитель внедорожника тоже скончался.

Изо рта вырывается тяжелый вздох, тревожащий своим порывом дыхания капельку воды, повисшую на верхней тонкой губе. Леви жмурится от головной боли, потом смотрит на себя в зеркало, ощущая полную безысходность, щемящую печаль и удушающее отчаяние. Воспоминания затуманили рассудок, издевательски мерцая перед глазами.

— Я не могу, — едва слышно, надрывно просипел он, уже не понимая, какую боль чувствует — душевную или физическую. Раз время лечит, так какого черта ему так плохо до сих пор? — Не могу...

А что не может? Что конкретно?

Ничего он не может, ничего! Жить не может в том числе. По крайней мере жить вот так — выживать. Последние два года он только это и делает.

Устало, измученно он прислонился к холодному стеклу лбом. Отчаянно всматривался в своё отражение, видя в собственных глазах бездну. Его взгляд о чем-то беззвучно кричал, умолял. Прошлым днем Эрвин спросил Аккермана пойдет ли он на учёбу, на что тот ответил утвердительно, ибо понимал, что иначе в одинокой квартире он сойдет с ума в эту чертову дату. Стены давили на него со всех сторон, сжимаясь до размеров клетки, где сейчас он метался, не зная, как сбежать от воспоминаний. Они слишком крепко и туго затянулись на шее, впиваясь в кожу, перекрывая доступ к кислороду, а он руки хочет в кровь разодрать, лишь бы сбросить с себя этот проклятый ошейник.

Леви ненавидит, когда его жалеют, но... помогите. Помогите, просто помогите, не жалея его самого, помогите сбежать из этого кошмара, который затянулся временнóй петлей на его шее, будто канат виселицы. Он задыхается, словно обреченный на пожизненные пытки. И сейчас в комнате есть только он, такой отчаявшийся, жалкий и измотанный, и его отражение — точно такое же.

Уже второй год подряд будто по будильнику у него случается нервный срыв.

Почему он живёт? Ради чего? Какая цель у его существования? Продолжает тянуть это ярмо безнадежности, пытается начать жить вновь, но не получается. Он серый — он призрак, полупрозрачная и невзрачная оболочка, выцвевший, исцарапанный и избитый. Он... никакой. Кладезь сплошного разочарования. Так зачем он продолжает свои мучения, продлевает их уже второй год?

— Слабак какой, — говорит Леви своему отражению с презрением во взгляде, а зеркало смотрит на него так же — презрительно, даже с неким отвращением. — Разнылся опять.

Он безжалостно обрубает собственные эмоции, запирая их на замок, однако зная, что они будут выжирать его изнутри. Собственная слабость ему не нравилась никогда, а подобные срывы он считал истинным проявлением этой слабости. Поэтому, пережив панические атаки, перетерпев волну тихой истерики, он вытирает лицо полотенцем и выходит из ванной комнаты. На часах четыре утра, и больше он спать не ложится — просто садится на край кровати и бесцельно смотрит в окно, безнадежно ожидая выхода на учебу.

На выходе из многоэтажки, когда уже окончательно посветлело, Леви вдруг напарывается на Эрвина, который неизвестное количество времени ждал его недалеко от подъезда. Слегка из-за погоды продрогший, Смит поднялся с лавки, которую делил все это время с местными кошками, и подошел к удивленно застывшему Аккерману.

— Ты здесь как?.. — брюнет был немного растерян, ибо друг жил совсем в другой стороне города, и он совсем не ожидал его увидеть сейчас здесь, возле своего дома.

— Решил, почему бы вместе до колледжа не дойти, — невозмутимо отозвался Эрвин, греющий ладони в карманах куртки, а Леви понимает, что он специально здесь ждал его. Утром, по холоду, приехав сюда с другого конца города, чтобы просто вместе пройтись до колледжа, ибо блондин не хотел оставлять его одного.

Кажется, Эрвин является почти единственной причиной, которая держит Леви здесь, в мире живых. Взгляд серых радужек неумолимо потеплел — на пару градусов, однако это уже было достижением, и брюнет с признательностью посмотрел блондину в глаза.

— Спасибо, — он сказал это тихо, почти одними губами, но Смит всё прекрасно понял, поэтому ободряюще приподнял уголок рта и дружески приобнял Аккермана за плечи, молча направляя его в сторону автобусной остановки.

— Как ты? — решил всё же задать он вопрос, пока несколько минут они шли в полном молчании.

— Паршиво, — честно отозвался Леви, а потом чувствует себя ещё хуже, вспоминая о том, что завтра к Эрвину приезжает отец. Смит должен был просто радоваться этому, а не спасать из душевной агонии вечно хмурого Аккермана. Леви не хочет портить ему настроение...

Он приносит сплошные проблемы и себе, и окружающим.

В колледже дела обстояли привычно никак. Медицинское направление брюнета никак не привлекало, он в принципе вообще ещё не нашёл того дела, которому можно посвятить жизнь, но это однозначно не медицина. Ему хватило однажды рухнуть без сил на колени перед хирургом, у которого под пальцами неумолимо скончались его друзья. Однако он решил закончить образование, ибо пока не знал, куда податься, а свое существование надо было чем-то заполнить. В его случае это было для него бесполезное и нелюбимое направление обучения. Поэтому никакие предметы его здесь не привлекали, он просто проводил здесь свое время, не чувствуя никакой мотивации.

Этот день тянулся для него мучительно пресно и серо. Даже Маркус не бесил — его просто не было на учебе, ибо он просто-напросто слег утром в больницу с воспалением легких, как сказала староста. Но не только Маркуса Леви не видел — Неврубашка тоже усердно не попадалась ему на глаза весь этот день, хотя, как парень честно себе признался, он бы хотел ее увидеть хотя бы краем глаза в коридоре. Почему-то одно её появление спасало его из бездны, где он топится уже долгое время. И пусть она часто бесит его своим непрошибаемым оптимизмом, но... рядом с ней ему светлее.

Пары наконец закончились, и Аккерман отправился в аудиторию «8.25». Шел он туда с непонятным предвкушением, в глубине души ожидая наконец встретить там Неврубашку. Её отсутствие в колледже было подозрительным донельзя. Эрвин тем временем предупредил его, что подойдет через пару часов к учебному заведению, дабы встретить Леви и скрасить этот паршивый день.

Аккерман приближается к двери, кладет ладонь на ручку, толкает поверхность и заходит в аудиторию. Бегло оглядывается, не слыша ни приветствий, ни шороха...

Он был здесь один.

Аудитория пустовала.

И не было здесь Руби, не было слышно её вечно задорного звонкого голоса.

Леви ещё раз оглянулся, ощущая себя каким-то потерянным. Чего он ожидал? Почему так спешил сюда? И почему сейчас он чувствует внутри тоску, которая заскулила подбитой собакой?

Почему он так ждал увидеть здесь одуванчика? И почему так разочаровался, когда не встретил её здесь?

«Как пес к хозяйке бежишь, — цыкает мысленно Леви, кидая сумку на парту. — Ещё и радостно.»

Надо было красить стены, и он вывалил из подсобки краску с валиками, заодно прихватив фартуки. Вспомнился вдруг эпизод с их первым рабочим днем, когда один из этих фартуков Леви запустил в девушку. Как она тогда его раздражала... А ведь прошло так мало времени — меньше недели! Да какое там, около трёх дней! Как его отношение к ней изменилось за такой маленький промежуток?

Сердце вдруг замерло, когда из коридора послышались быстрые и частые шумные шаги, словно кто-то бежал. Леви покосился на дверь, удивляясь самому себе, ибо внутри всколыхнулось дичайшее предвкушение. И какая-то странная надежда. А когда дверь открылась и в комнату пролезла знакомая физиономия, студент вдруг ощутил подозрительную радость. Чему он радуется вообще?

— Фух, опоздала, — пыхнула Неврубашка, забежав в аудиторию и закрыв за собой дверь. — Прости, Львёнок. И привет. На улице что-то вдруг так похолодало! Если бы шапку не надела, уши бы отморозила!

На светлой голове у неё красовалась ярко-желтая шапка, кедам под стать, с надписью «more love». Видимо, она забыла снять её в гардеробе, когда оставляла там куртку. Леви пробежался по ней глазами, вновь отмечая оранжевую толстовку с той самой придурошной морковкой на спине, а потом его взгляд метнулся вниз — на девичьих ногах вместо желтых кед красовались такие же желтые ботинки.

— Для кед уже холодно, — проследила за его взглядом Руби, а потом широко заулыбалась и подпрыгнула, задорно стукнув ботинками друг о друга. — Но жёлтый цвет — шикарен! Кстати, считается, что жёлтый цвет чаще всего любят люди, склонные к депрессии, — она протянула это задумчиво, почесав подбородок. — Наверное, потому, что он ассоциируется с солнцем и счастьем.

— Хочешь сказать, ты склонна к депрессии?

— Ну как тебе сказать, — она с улыбкой развела руками. — По-моему, депрессия может накрыть абсолютно любого. Хотя, что конкретно можно подразумевать под депрессией? Потому что депрессией могут обозначаться как эмоциональное состояние, так и расстройство психического здоровья. Насколько я себя знаю, с психикой у меня было все нормально, вроде бы.

Опять у неё понос словесный. Стоит только ей начать трындеть — уже не заткнешь.

— Наконец мы начнем красить стены! — радостно заявила одуванчик, стягивая с себя шапку и кидая увешанный значками рюкзак на парту, прямо возле сумки Аккермана. — А то с этой пропиткой и пленкой состариться можно!

У Руби было хорошее настроение, и своим поведением она словно немного перекрыла паршивое состояние Леви. Однако, хорошо он себя отнюдь не чувствовал. Ему было все так же хреново, только желание откинуться чуточку уменьшилось.

— Где ты была? — спросил он, затягивая узел фартука у себя на пояснице. — Тебя не было видно сегодня.

— В больнице я была, — отозвалась Неврубашка, делая глоток воды из бутылки, которую выловила в недрах своего рюкзака. — Только сейчас прибежала сюда, пары пропустила, пришлось куратора и старосту уведомлять о моем отсутствии. Эх, печаль-тоска, а у нас сегодня на второй паре контрольная была, — она тяжко вздохнула, а потом потянулась, как кошка, разминая спину и плечи. Вытянула руки вверх, изогнувшись в пояснице, и довольно зажмурилась. — Придется потом решать этот вопрос с преподом. Так контрольная ещё и у кого? У Кощея, представляешь! Вот это я везунчик! Надо будет уболтать его разговорами о политике, чую я, он просто так глаза закрывать на мое отсутствие не будет.

Весь ее пылкий монолог пролетел у Леви мимо ушей, ибо сконцентрировался он только на одной ее фразе. Почему она была в больнице? С ней что-то случилось? Боязнь роковой даты вдруг охватила Аккермана, начав тихонько душить длинными пальцами. Ещё не хватало, чтобы в этот день она пострадала.

— Почему ты была в больнице? — невпопад спросил он. Руби только повернулась к нему, озаряя своей улыбкой.

— Маркуса проведать ходила, — отвечает она, вызывая невольное удивление студента. Леви слегка поднял брови. — Его сегодня утром на скорой в больничку доставили, в палату положили с диагнозом пневмония. Бедняга, он так кашлял! А ведь пару дней назад как огурчик был, только першение иногда чувствовал. Вон как быстро болезнь развивается! Вообще, пневмония — это такое мракобесие, фу, как вспомню, что я однажды тоже с такой штукой почти две недели в палате торчала... бр-р!

Опять Леви пропустил весь её трындеж мимо ушей. К Маркусу? Зачем она ходила... к Маркусу? К Маркусу! Она! Он ведь при всех облил ее чаем, открыто презирал и воротил нос. Да и сам по себе человеком был противным. Почему она... к нему в палату пришла, хотя он обращался с ней так?

— Ты ходила к Маркусу? — переспросил он, думая, что ему послышалось.

— Ну да, — легко ответила Неврубашка, не видя в этом ничего такого. Леви опять поднял брови.

— Почему?

— Так он ведь заболел, довольно тяжко, к слову. А у меня знакомый фельдшером на скорой помощи работает, он мне звякнул, сказал, мол, твоего одночастника забрали. Вот я и принеслась!

— Нет, я не про это. Почему ты пришла навестить его, хотя он обращался с тобой так... по-свински?

Руби поняла, о чем он хочет сказать. И ее широкая улыбка приобретает какой-то другой оттенок, однако улыбаться она не перестала.

— Даже в Библии написано друг другу злом за зло не воздавать, — ответила она. — Как по мне, прекрасный принцип. Почему я не должна помочь человеку, если я способна на помощь? Ты судишь только по тому, что ты смог увидеть — это его отношение ко мне. Да, его характер очень трудный, а поведение порой крайне неприятное, но это не значит, что он не достоин внимания. Не значит это и то, что я должна ему мстить или его игнорировать. А если копнуть поглубже, Маркуса даже жалко становится.

Она поправила слегка задравшуюся толстовку и потянулась за фартуком.

— У него очень напряжённые отношения с родителями. Его отец довольно богат, однако из-за какого-то конфликта он выгнал его из дома на маленькую квартиру с девизом «раз такой умный — разбирайся со взрослой жизнью сам», лишил его денежных средств, оставив только на прожиточный минимум. Из-за этого Маркусу пришлось поступить в государственный простой колледж, вот он и колючий такой. Это не оправдывает его поведение, однако даёт знать, что на то есть причина. А насчет сегодняшнего моего похода к нему в больницу... Леви, представь, он попал туда с воспалением лёгких, а к нему так никто и не пришёл. Его все бросили. А так называемым друзьям, как оказалось, не было до него дела.

Леви мало интересовал Маркус, однако монолог Неврубашки он слушал молча и внимательно, наблюдая, как девушка коряво пытается завязать узел фартука за спиной.

— Ему даже вещи было некого попросить привезти. Он оказался совсем один. Вот это он удивился, когда я с йогуртами и фруктами ввалилась к нему в палату, — одуванчик весело хохотнула, будто вспоминая лицо Маркуса. — В итоге я даже сгоняла к нему на квартиру, собрала большую сумку с вещами, накупила ему мармелада и витаминов. Я могла ему помочь — я это и сделала. Какое мне дело до былых наших конфликтов, когда человек в больницу попал?

Невероятная. То ли она является чистейшим воплощением добра, то ли просто добродушная идиотка. Хотя, доброта — не символ простоты и идиотизма. Печально только то, что добрых людей в современном мире принято считать слабыми, однако это далеко не так — это же сколько должно быть силы в этой несуразной девочке, чтобы забыть все обиды и помочь человеку, который высмеял ее на глазах у половины колледжа? Сколько должно быть доброты в девичьем сердце, чтобы прийти на помощь к тому, кто столько унижал? А ведь она даже зла на него не держит.

Поразительная девчонка.

— Дай помогу, — не выдержал Леви, наблюдая, как Руби пыхтит, пытаясь завязать нормальный узел фартука. Он встал позади нее, отодвигая девичьи ручонки от её поясницы, и ухватился пальцами за завязки, быстро завязав фартук на бантик.

— Спасибо! — тут же поблагодарила его Неврубашка, глянув на него через плечо и широко заулыбавшись, а он вдруг остановил взгляд на ее левом выпирающем клычке. А губы у неё потрескавшиеся, обветренные — видимо, часто кусает их на морозе.

Неврубашка заинтересовала Аккермана своим отношением к другим. Ради свиноты Маркуса она пропустила все пары сегодняшнего дня, включая контрольную у Кощея, прекрасно зная, как он не любит пропускающих его пары. Маркус не был достоин такого щедрого жеста со стороны этой чистой и светлой девушки.

Они принялись за работу, орудуя валиками с краской по стене. Руби умудрилась заляпаться там, где фартук не закрывает ее одежду, поэтому тут же начала вслух рассуждать о том, какими способами будет отстирывать краску с толстовки. Потом она разрисовала веселыми рисуночками часть стены,
после чего с чистой душой закрасила эти художества валиком. И говорила без умолку, как радио.

Ее говорливость немного отвлекала Леви от нехороших мыслей, однако раз за разом он возвращался к своему плохому состоянию. Как бы он ни старался, от этой проклятой календарной даты ему не удаётся сбежать, как и от воспоминаний. Он будто заболел — и душой, и телом. Вспоминается и бурная ночь, когда Леви, утомленный паническими атаками, больше не смог заснуть, проспав всего час. Он будто в вакууме, обернутый слоем ваты.

Руби это заметила, постепенно уменьшив количество своих разговоров до тишины.

— Эй, — она обратилась к нему мягко, однако настороженно, с тревогой в глазах. — Ты чего, Львёнок? Тебе плохо? Заболел? — она провела валиком по стене, а потом подошла к парню ближе, внимательно рассматривая его профиль. — Ты бледный такой... а я только сейчас это заметила. И круги под глазами...

А голос у неё такой мягкий, ласковый... Такой непривычный даже. Вызывает теплое ощущение хоть какой-то нужности, важности. Словно он не пустое место.

— Что с тобой? — опять задала одуванчик вопрос, а потом легонько коснулась юношеского плеча. — Ты с самого начала сегодня... был таким. Леви, — видя, что он никак не реагирует, обратилась она к нему по имени, и черт возьми, как же приятно это имя прозвучало ее ласковым голосом с ноткой тревоги. — Посмотри на меня. Пожалуйста, — она несмело, однако немного настойчиво прикоснулась пальцами к его острому подбородку, чуть-чуть поворачивая к себе его голову. И он наконец устремляет на нее свой взгляд, устанавливая зрительный контакт.

Ей-богу, он бы отгрыз руку любому, кто попытался бы прикоснуться к его лицу. Однако сейчас он не был против этого, даже несмотря на то, что девичьи пальцы были испачканы засохшей краской. Ведьма она, что ли?

Глаза Руби вдруг слегка расширились, стоило только ей поймать на себе его взгляд, заглянуть в серые радужки. Она мигом отбросила валик, тут же хватаясь одной рукой за юношеское плечо, а другой рукой вдруг провела по его щеке. А он увидел на ее лице настоящий ужас и страх — за него страх. Ей стало страшно за него.

— Боже, Леви, — произнесла она дрогнувшим голосом с придыханием. — Как я могла не заметить этого сразу, ну что за дуреха невнимательная. Что случилось? Тебя что-то так мучает, а я даже внимания вначале на это не обратила, прости, прости за это.

Такое живое беспокойство со стороны кого-то было для него в новинку, не считая Эрвина. За что она извиняется? За что прощения просит?

— Насколько все серьезно? — продолжила засыпать его вопросами Руби, пытаясь хоть как-то разговорить. — Что произошло, м? Кто-то... — она сглотнула, — умер?..

А по взгляду был ясен ответ, и девушка, прочитав этот ответ в его глазах, вначале застыла на секунду в неверии. Затем вдруг подалась вперёд, заключая Аккермана в кольцо своих рук, неожиданно обняв — крепко, без всяких стеснений, пока он лишь в ступоре застыл.

— Ох, Леви, — тихо сказала она, огладив ладонью его спину. — Мне жаль, милый, очень жаль. Бедный, тебе плохо было, а я тебя совсем не тем грузила, прости.

Леви не знал, как на это реагировать, а ещё его пугало то, как откликнулось на эти действия, на этот голос его нутро. Не было отвращения, не было желания оттолкнуть. Наоборот — эти объятия были приятны, как нечто долгожданное, ему словно стало легче дышать. Чужая забота, мягкость и ласка стали для него чем-то нереальным, удивительным и непривычным, но как же его нутро вдруг рьяно отликнулось на это. Он уже и не помнил, когда в последний раз к нему обращались мягко по типу «милый»; избитая, израненная душа истосковалась по чужой ласке. Впервые за последнее время он слышал в свой адрес такой мягкий, полный искреннего сопереживания голос.

Никому он бы не позволил такой наглой вольности — своё личное пространство он свято оберегал абсолютно от всех. Он бы загрыз любого, кто посмел бы его тронуть. А тут вдруг одуванчик уверенно прошла через эту свято оберегаемую стену, словно её не было и в помине, и не встретила на своём пути никакого сопротивления — Леви, себе на удивление, не был против. Объятия стали для него чем-то настолько непривычным, что он вначале даже растерялся, не зная, что делать. Ему казалось это розыгрышем, несмешной шуткой — вот-вот будто она вдруг оттолкнет его и будет в лицо смеяться, а он как дурак поведется на эту шутку.

Однако потом он вспомнил, что сейчас его обнимает Руби — девочка, не способная на такую подлость. Чистая, светлая, она даже пришла на помощь к Маркусу. Теперь она пытается помочь и ему, словно узрев крик о помощи в серых глазах. Обнимает его так искренне, сопереживающе, с каким-то щемящим трепетом, словно боится разбить треснувший хрусталь.

Становится на душе паршиво от того, что Леви воспринимает такое к себе отношение подобно чуду.

— Ты, наверное, ночью не спал, — тихо говорит Руби, гладя его по спине, проводит ладонями по лопаткам и вдоль позвоночника. — Такой измученный... Кошмары были? Панические атаки? Прости, что не заметила сразу, мой хороший, прости.

Да за что же ты извиняешься? Не считая Эрвина, ты первая, кто оказал ему поддержку. А она ещё и извиняется непонятно за что.

Осознав, что все это время стоял столбом, Леви чувствует невыносимое желание обнять её в ответ — и он повинуется этому желанию, решая, что терять ему нечего. Руби довольно тощая, маленькая, словно вот-вот утонет в свободной оранжевой толстовке. А еще теплая, такая живая, искренняя, переживающая.

У него вдруг словно камень с плеч падает.

— Ровно два года назад, — он слышит собственный голос словно издалека, словно это и не его голос вовсе. — Они погибли в аварии.

Руби несколько секунд сопоставляет в голове какие-то известные ей факты, а потом обнимает его крепче, словно пытаясь забрать у него хоть часть того отчаяния, что свернулось плотным сгустком вокруг сердца в его грудной клетке. Реакция Аккермана ее расстроила ещё больше — она прекрасно поняла, что физический контакт и обыкновенная поддержка со стороны была для парня чем-то непривычным. Ему было плохо все это время, однако он так привык к безразличию, что принимает обычные объятия подобно чуду — от этого грустно. Словно собака, которая после побоев смотрит на всех людей с враждебностью и агрессией. А у Леви была избита душа — и жизненными обстоятельствами, и некоторыми людьми, после чего он привык огрызаться и не подпускать к себе никого, отгоняя народ своим колючим нравом. Лучше уж быть для других настолько сложным, чтобы они не посмели плевать в душу.

— Когда тебя последний раз обнимали? — негромко спрашивает Руби, продолжая гладить его по спине, словно зная, что подобная ласка приятна ему. От чужих рук он ожидал только боли, а тут вдруг ощутил такую необходимую мягкость.

Леви на несколько секунд задумался. А когда его обнимали, действительно?

Год назад. Ровно год назад, когда к нему в эту же дату приехал Эрвин и застал его за нервным срывом. Единственным человеком на тот момент, кто мог одарить его поддержкой, был Смит, без предупреждения приехавший к нему из другого города. Зрелище ему тогда открылось максимально душераздирающее, ибо Леви был на грани и в шаге от того, чтобы покинуть этот мир по своему желанию. А Эрвин отговорил, не оставлял его одного. Ровно год назад последние объятия и случились.

Леви не был психически здоров. Смерть друзей подкосила его состояние, оставляя в шатком положении до сих пор.

Руби же сейчас пыталась хоть как-то это положение выправить, выровнять.

— Давно, — отзывается Леви, немного сконфуженно и осторожно положив подбородок на девичье плечо. Нос тронул смешанный запах свежих духов, краски и выпечки, а также ещё не до конца исчезнувший шлейф из больницы.

Руби такого ответа как раз ожидала, однако когда ее мысли подтвердились, она с печалью закусила губу.

Этот момент Леви запомнит надолго. Может, навсегда, ибо для него это было событием довольно знаменательным. Но ощутить поддержку ему было так необходимо, и Руби уловила эту необходимость.

Какая чуткая.

Когда они были уже готовы собраться и разойтись по домам, упрятав валики с краской в подсобку, одуванчик вдруг почесала затылок, сдвинув губы в правую сторону. Внимательно посмотрела на Леви, заинтересовывая его этим вниманием.

— Знаешь, — протянула она негромко, однако в голосе появилась нотка настойчивости. Студент только бровь поднял. — А пошли-ка в кино?

Продолжение следует...

Чуть не лопнула, Руби — сладкая булка :З

Backstreet Boys — Incomplete

https://www.youtube.com/watch?v=DGmL8_5plWg

Источник видео: https://youtu.be/DGmL8_5plWg

Дата публикации главы: 05.02.2021.